«Вот облик офицера-рыцаря: «…в нем не было фальши. Скромен, доброжелателен, всегда готовый помочь; серьезен в своих понятиях, но в то же время весел; без эгоизма, но с чувством товарищества и более того любви к людям. Его ум и его душа открыты всему доброму и красивому. В нем было наследие многих поколений солдат; но потому именно, что он был воодушевленный солдат, он был в то же время и носителем благородства в полном смысле этого слова, был человеком и христианином» (Ф. Маннштейн, «Проигранные победы»). Было время, когда все или, во всяком случае, многое благоприятствовало выработке рыцарства в офицерах. Сейчас если не все, то многое не благопрепятствует этому: Всемирная Революция нивелирует всех по уровню средних и ниже средних, старается упразднить духовно высших. Поэтому культивирование рыцарства, не требовавшее прежде больших усилий, стало теперь требовать от каждого рыцаря большой и непрестанной работы над собой, а от рыцарства в целом — заботливого и скрытного сбережения рыцарского духа. Скрытного потому, что массу ныне раздражает чье-либо духовное превосходство, его надо влагать в дело, не выставляя его напоказ. «Больше быть, чем казаться» было лозунгом офицеров Генерального штаба. Быть рыцарем, не нося знаков рыцарского достоинства, — лозунг современного офицерства. В этом — одна из трудностей офицерской профессии в современных условиях.
В те времена, когда меч казался единственным оружием, Суворов мог возгласить принцип: благородством побеждают. В нынешнюю эпоху, когда идея стала мощным оружием, офицер не должен пренебрегать благородством как средством достижения победы. Если даже такое абсолютное учение, как христианское, не могло уберечь христианский дух от колебаний (были века подъемов и века снижений), то рыцарский дух и подавно не может быть абсолютом: как бы высок или низок ни был моральный уровень данного народа в данную эпоху, рыцари этого народа, офицеры, должны стоять на более высоком моральном уровне, нежели лучшие группы или слои народа. Платон сказал в древности: «Существуют более красивые безумства, нежели мудрость». Нет сомнения (во всяком случае, для офицеров нет сомнения), что краше мудрости, краше всех прочих «безумств» рыцарское «безумство» — честь», - это фрагмент труда нашего выдающегося военного учёного и Белого воина Евгения Эдуардовича Месснера.
Рыцарственность – вот, качество, которое отличало истинного воина всегда, было неотъемлемым для воинства в лучшие века его, и… практически истребилось в веке ХХ с его мировыми мясорубками, ярмарочной дипломатией и страшным оружием, позволяющим уничтожать целые города и страны и не дающим взглянуть противнику в глаза. Это в далёкие времена воины бились на мечах, ходили в штыковые атаки… Теперь довольно нажать кнопку, находясь за тысячи километров от цели, чтобы цель была уничтожена. Воистину, ни в чём не достигло человечество таких вершин, как в изобретении средств уничтожения себе подобных… И чем больше этих средств, тем меньше остаётся места для таких понятий, как Честь, Рыцарственность. Но тем важнее сохранить их, сохранить хотя бы в условно малом числе образ и душу Воинства.
Что есть Воинство в нашем, русском понимании? Не хватает ключевого определения. Воинство Христово. Да, в Русской Армии служили люди разных верований, но, тем не менее, она оставалась глубоко христианской, православной.
Ещё один выдающийся военный учёный белого зарубежья профессор А. Байов, рассуждая о русской военной доктрине, указывает: «Таким образом, у нас в ХVIII ст., в течение первых ста лет существования регулярной постоянной армии, было создано две военные доктрины, следуя которым русская армия одержала множество побед, создала национальное русское военное искусство, расширила границы своей империи, укрепила и обеспечила существование ее, покрыла бессмертной славой свои знамена, создала величие и могущество России.
Эти две доктрины, созданные благодаря трем гениальным русским полководцам, имеют между собою много общего.
Прежде всего, в них обеих русская армия, составляющая плоть от плоти и кость от кости русского народа, будучи буквально и вполне национальной, призывалась к своему служению во имя идеи, наиболее родной и близкой русскому народу, идеи, в которой он видел смысл и возможность своего существования, которой он был проникнут до мозга костей, быть верным которой он считал указанием свыше, которую он ощущал как нечто бесконечно ценное, как нечто органически связанное с его духовной природой, которая отвечала душевной его потребности, его национальному сознанию и его национальным ощущениям.
Такой идеей являлась совокупность понятий: православная вера, что отвечало религиозности русского народа в ее мистических настроениях; монарх как олицетворение отечества и родина как нечто от идеи материнства и любовь к ней как чувство сыновности.
Затем обе доктрины выдвигали на первый план духовную сторону. Элементы нравственного, морального порядка в них имели преимущественное значение. Они прежде всего считались с духовной организацией человека, которую и старались развить возможно больше в специальном направлении.
Обе доктрины считали, что человек есть главное орудие, главное средство войны и что чем больше будут развиты органические силы человека и особенно его духовные качества, тем сознательнее и в то же время самоотверженнее и беззаветнее будет действовать он на войне и тем более напряженности в своих усилиях он может дать для достижения тех задач и целей, которые ему будут поставлены во всякой обстановке, создаваемой свойствами природы, различными средствами техники и сознательным противодействием противника.
Воспитанная таким образом, проникнутая чувством долга, сознанием как личного, так и национального достоинства, чувством чести и благородным честолюбием, движимая за веру, царя и отечество, руководимая на основаниях петровской и суворовской доктрин, армия становилась недосягаемой в ее боевых достижениях и результаты последних поистине были громадны».
Байову вторит генерал Б. Штейфон: «И разве не примечательно различие тех воспитательных импульсов, какие воодушевляли на самопожертвование различные нации в одну и ту же эпоху. В то время как Бонапарт указывал на «40 веков», а Нельсон ограничивался лишь напоминанием о долге, Суворов решал проблему жертвенности в духе исторического русского православия: «Кого из нас убьют — Царство Небесное! Молитесь Богу, от Него победа. Бог нас водит. Он наш Генерал».
Обладая такой непревзойденной ценностью, как суворовская «Наука побеждать», мы тем самым обладаем и совершеннейшей русской в. доктриной в ее идейной части. Учение Суворова мудро тем, что в нем выдвинуто на первое место духовное начало. В то время, как недавняя Великая война катастрофически снизила «мировую мораль, дав свободу грубо эгоистическим инстинктам, суворовская доктрина культивировала возвышенный тип человека-воина. Заглушая в последнем все низменное, она формировала черты «воина Христова» и тем всемерно гуманизировала войну. Позитивному мышлению, конечно, не понять нравственной красоты и духовной мощи суворовской школы!»
«Германец считает себя «сверхчеловеком» — и этим низвел себя на степень «подчеловека». Русский, по бессмертному определению наиболее яркого выразителя русской национальной доктрины — Достоевского — считает себя «всечеловеком». Германскую национальную доктрину выковал громовержец Тор, русскую — вдохновил Христос. И те же два начала сказалась и на военных доктринах обоих народов. Меч Зигфрида выковывает в преисподней карлик Миме — меч Ильи благословляет калека — угодник Божий, - отмечает военный историк А. Керсновский. - Вот почему русская военная доктрина — русская национальная военная доктрина — должна носить в себе тот опечаток высшей гуманности, что сделал из России на протяжении одиннадцати веков «Божией рати лучшего воина»...
Сущность той грани русского национального монолита, что носит название русской национальной военной доктрины, является превосходство духа над материей.
Это превосходство бессмертного над смертным и ощущали русские канониры Цорндорфа, целовавшие свои пушки, прощаясь с ними навсегда, «и не отходя от них ни на шаг» в момент, когда их самих рубили латники Зейдлица — и когда немец на их месте бежал бы или сдался. С этим чувством вышел Румянцев с семнадцатью тысячами на двести тысяч турок в Кагульскую битву. Оно вдохновляло перо Суворова, набрасывавшего бессмертные строки «Науки побеждать», вдохновило и меч его, светя его чудо-богатырям и в серенькое утро Рымника, и в знойные дни Требии, и в черном мраке альпийских ночей. Мушкетеры Милорадовича, егеря Дохтурова, гренадеры Котляревского, стрелки Юденича, ударники Корнилова — все они были движимы этим превосходством, ярким пламенем, горевшим в их душах и в душах их вождей».
Таков духовный фундамент русского воинства и каждого русского воина – Воина Духа, Воина Христа. Воин же Христов не может не иметь в себе той подлинной Чести, без которой нет Воинства.
«Армия представляет собою единство народа; его мужественное начало; его волю; его силу; его рыцарственную честь, - указывает И.А. Ильин. - Мы — это русский народ, со всеми его братскими меньшинствами; и в нем — наше почетное и ответственное, вооруженное и знаменами славы осененное волевое средоточие, наша армия и наш флот: наша сила, наша надежда, основа нашего национального существования. Кость от нашей кости, кровь от нашей крови, дух от нашего духа. Мы сами ее составляем. Ее победа — наша победа. Ее разложение — наша гибель. Она — воплощение нашей национальной рыцарственности; ограда нашей национальной целости и независимости.
Принадлежать к ней значит не «отбывать воинскую повинность», а осуществлять свое почетное право и приобщаться национальной славе. Воинское знамя есть священная хоругвь всего народа. Военный инвалид есть почетное лицо в государстве.
Русская армия всегда была школой русской патриотической верности, чести, дисциплины и стойкости. Самое воинское звание и дело заставляет человека выпрямить хребет своей души, собрать свою распущенную особу, овладеть собою, победить свой «страх» и сосредоточить свою выносливость, мужественность и храбрость. Армия невозможна без самообладания и усердия. Армия требует воинского качества. Она гасит в душах распущенность, лень и склонность к раздору. Она учит повиновению и ответственности. Она приковывает волю человека к воинской чести, а чувство единства и солидарности — к своей воинской части. Армия невозможна без характера, патриотизма и жертвенности. Ее лозунг: «Жить для России и умереть за Россию»».
О дисциплине и иных уже более «прозаических», но не менее необходимых качествах воина пишет императорский военный теоретик В.Е. Флуг: «Мужество, непреклонная воля к победе, самоуверенность, решительность, смелость, находчивость, предприимчивость, дух почина, настойчивость, упорство, самообладание (спокойствие), способность увлекать других и пр. Военная энергия обыкновенную энергию (настойчивость, силу воли) охватывает, как одно из своих частных свойств. Просто «энергичный» человек может под влиянием опасности оплошать настолько, что не в состоянии будет приложить свою энергию, если он не обладает в то же время и мужеством. Я знал многих генералов, в мирное время обнаруживавших недюжинную энергию и совершенно терявших ее в обстановке войны. Только начальник, обладающий силою духа вообще, а следовательно, и мужеством, как первым из составляющих ее качеств, свою энергию сохранит во всякой обстановке.
Итак, для возможности противодействовать вредным влияниям, свойственным обстановке вооруженной борьбы, в воине должен иметься налицо несравненно больший запас силы духа, чем у работников на всех иных поприщах государственной, общественной и приватной деятельности. Переиначивая евангельское изречение о вере и делах, можно сказать, что «на войне ум без духа мертв есть».
Итак, к воину должно предъявляться требование о наличии в нем крупного запаса сил, которые мы объединили под названием военной энергии, и тем большего, и тем более дифференцированного, чем выше его положение на иерархической лестнице.
Наличие в данном субъекте военной энергии в большем или меньшем количестве является результатом его духовного склада, унаследованного при рождении и обработанного воспитанием, но, кроме того, запас ее может быть увеличен и работой над самим собой под влиянием моральных и иных факторов, каковы, например, патриотизм, религиозное чувство, честолюбие и др.».
Флуг полагал необходимым преобразовать кадетские корпуса так, чтобы их специальность выражалась «не в их учебных программах, а в особых методах воспитания, методах, имеющих задачей во что бы то ни стало искоренить в молодежи природные свойства апатии, пассивности, нерешительности, медлительности, небрежности, развив вместо них предприимчивость, смелость, находчивость, инициативу, вообще активность во всех видах, а также самоуверенность, настойчивость и привычку к пунктуальности».
А. Апухтин добавляет к этому перечню ключевое: «Самым главным качеством офицера остается чувство долга, которое больше и лучше всего заставляет человека как приобретать необходимые ему познания, так и работать над своим характером. Люди, стремящиеся к богатству или к достижению известности, не могут понять подчинения своих личных интересов чувству долга, что нередко равносильно самоотречению. В этом ничего нет удивительного, ибо сознательное отречение от собственных интересов или даже подчинение их высшей идее долга есть подвиг, который далеко не всем по плечу. Совершение этого подвига добровольно берет на себя весь командный состав армии, т. е. весь корпус офицеров».
Служение Воина есть подвиг. Подвиг пожизненный. Несение же такого подвига невозможно без идеала. «Идеал нации — счастье, благополучие, процветание ее и всех ее членов. Идеал армии — сила, могущество, способные защитить свою нацию, свою родину, ее спокойное существование, культурное развитие, возможное благополучие, счастье, - отмечает А. Дмитриевский. - Идеал офицера ныне должен бы быть несравненно выше идеала средневекового рыцаря. Нынешний офицер не может ограничиться ролью и качествами рыцаря: личным участием в боях и сражениях, личной храбростью и бесстрашием, самообладанием, презрением к смерти, благородством, защитой слабых и отречением от личного счастья и личных удобств во имя тех идей, которым он служит.
Идеал нынешнего офицера не только самому быть таким рыцарем «без страха и упрека», но, что, без всякого сравнения, труднее и выше, иметь силу и умение перерабатывать в таких же рыцарей и в верных защитников Престола и Родины свой народ в лице его сынов, вверяемых на несколько лет офицеру для создания армии Вполне понятно, что не только достижение такого идеала, но одна мысль и стремление к достижению служили бы залогом счастливой будущности, давали бы величайший смысл офицерской службе и подняли бы престиж офицера на недосягаемую высоту».
Итак, суммируем качества, необходимые воину: вера и верность Христу и Отечеству, честь, чувство долга, самоотверженность, нестяжательство, дисциплина, ответственность, мужество, самообладание, благородство, инициативность, энергичность, настойчивость, воля, решительность, усердие, правдивость… Все эти и иные требуемые качества должно старательно вырабатывать в себе и постоянно поддерживать, шлифуя и оттачивая, подобно дорогому оружию рыцарских времён. Наш дух и есть оружие. Оружие, гораздо более важное, нежели самый острый меч. Гораздо более важное, нежели даже современные истребительные системы. Ибо самое совершенное оружие в решительный час может остаться не использованным лишь потому, что дух окажется слаб, нерешителен, безволен, медлителен, безответственен. И самое страшное оружие может без нужды уничтожать миллионы невинных лишь потому, что дух окажется чужд чести и благородству, мужества и самообладания.
Бог наш генерал, - сказал великий Суворов. Будем же равняться на нашего небесного водителя и вести достойно, как «дело величавое войны», коли выпадет оно, так и бренные дела лежащего во зле мира, коему ничуть не меньше не хватает выше приведённых качеств. А быть Воином в миру куда сложнее, нежели Воином на фронте, точно также как монашеский подвиг в миру, кишащем соблазнами, тяжелее того же подвига в закрытой обители. Но какой бы подвиг не выпал нам, будем нести его с честью!
Специально для "Русской Стратегии" |
