В Нижнем Новгороде и Москве вышла книга «Политические репрессии в Нижегородской области 1917-1953 гг.». Ее издание вызвало громкий резонанс, отразившийся в публикациях, подчас полярных, нижегородской и столичной прессы. Предлагаем вашему вниманию интервью с редактором-составителем и автором части разделов книги, журналистом, председателем Нижегородского исторического общества «Отчина» Станиславом Смирновым.
- Станислав Александрович, расскажите, какие материалы использовались в работе над книгой?
- Прежде всего, фонды Центрального (ЦАНО) и Общественно-политического (ГОПАНО) архивов Нижегородской области, отдела периодических изданий областной библиотеки, в меньшей мере – архивы Москвы и Санкт-Петербурга. Естественно, мы изучили всю литературу по данному вопросу.
- Насколько доступными для исследователей на сегодняшний день являются фонды ведомственных архивов, содержащие информацию о кадровом составе и деятельности советских карательных органов, которые в разные периоды времени проводили репрессии на территории Нижегородской области?
- Доступно далеко не все. Конечно, если сравнивать с советским периодом, то исследователю сегодня есть что и где покопать. В названных архивах отложилось множество интересных документов, проливающих свет на деятельность местных органов ВЧК-ОГПУ-НКВД и их кадровый состав. Кроме прочего, мы изучили отчеты и доклады Нижегородской и уездных ЧК, дела производства губревтрибунала и ГубЧК, переписку с ними партийных органов, фонды личных дел Губкома партии. Широко использовалась периодика разных лет, областная Книга памяти. До определенного момента мне как члену Комиссии при губернаторе по делам репрессированных выдавали архивно-следственные дела из фонда бывшего УКГБ по Горьковской области, но потом эту выдачу пресекли на основании подзаконного акта – межведомственного приказа об ограниченном доступе. А именно эти дела являются как обширным и ценным источником для исследований, так и материалом к составлению обращений по реабилитации.
- Книга охватывает значительный временной промежуток. Было ли что-то, что бы Вы хотели отразить более полно, но что осталось за рамками повествования?
- Безусловно, за рамками вышедшей книги осталось многое. Но не по соображениям цензуры или самоцензуры, мы рассказали обо всем, что считали ценным и важным. Просто нельзя объять необъятное. В сущности едва ли не каждую главу книги можно расширить до формата монографии.
- До настоящего времени весьма распространена точка зрения, что красный террор был вынужденной мерой защиты, и начат был большевиками лишь осенью 1918 г. в связи с покушением на жизнь Ленина и убийством председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого, а также в ответ на белый террор. Насколько это утверждение отвечает действительности?
- То, что массовый террор был имманентным признаком теории и практики марксизма-ленинизма (большевизма), давно доказано. Об этом убедительно писали многие добросовестные исследователи от Сергея Мельгунова до наших современников Сергея Волкова и Игоря Симбирцева. Мы показываем несостоятельность утверждений о будто бы вынужденном, ответном и соразмерном по марштабу характере красного террора на примере событий в Нижегородской губернии. У нас массовые расстрелы заложников были и в мае, и в августе 1918 года, то есть задолго до пресловутого свердловского декрета. В нашем крае случались эксцессы на почве насильственных реквизиций или мобилизаций, но никакого белого террора не было, потому что не было ни белых правительств, ни их контрразведок. Считать же «белым террором» гибель отдельных комиссаров в ходе массовых протестов против грабежей и насилий комбедов, продотрядов или ЧК, думаю, некорректно, это подмена понятий, подлог. Террор в Нижегородской губернии был составной частью централизованной репрессивной политики большевиков с ее установками на истребление «вражеских» классов, расстрелами заложников, чего, конечно же, и в помине не было у противников большевиков.
- Существовала ли разница между организаторами и исполнителями красного террора в начальный период советской власти и массовых репрессий 1930-х-1950-х гг.?
- Разница, на мой взгляд, только в форме, но не в содержании. В 1918 году в Совдепии были отменены все законы Российской империи, их место заняла «революционная целесообразность». Террор осуществляли «все кому не лень» - разнообразные органы ВЧК, трибуналы, временные ревкомы и карательные отряды, продотряды, боевые партийные дружины и т.п. В 30-е годы их сменили репрессивный уголовный кодекс и отлаженная и унифицированная система органов «вооруженного отряда партии». Вместе с тем, ОГПУ и НКВД усвоили психологию и методику красного террора, например, в части деятельности внесудебных органов. Они очевидны и в 1930 году, при исполнении оперативного приказа ОГПУ о ликвидации кулачества, и в 1937-м, в ходе «кулацкой операции» НКВД.
- В чем заключалась специфика политических репрессий на территории Нижегородской области, которая отличала ее от других регионов?
- С одной стороны, Нижегородская губерния была тыловой, ее никогда не занимали белые армии, здесь не было белых репрессий, поэтому в сравнении, скажем, с Областью Войска Донского, Крымом, Украиной масштабы террора у нас были меньше. Исключением можно считать Курмышский уезд (до 1922 г. он входил в Симбирскую губернию), где осенью 1918 г. за какую-то неделю карательные отряды и ЧК расстреляли свыше 600 человек, о чем сообщили «Правда» и «Известия». С другой стороны, на события начальной фазы Гражданской войны у нас повлияло, во-первых, важное стратегическое и оборонное значение Нижнего Новгорода (близость к Москве, наличие транспортного узла, военных заводов), что вызвало пароксизм террора, обусловленный стремлением удержать край во что бы то ни стало, во-вторых, – переезд летом 1918 года, после падения Казани, на территорию губернии штаба Восточного фронта. Обосновавшись в Арзамасе, фронтовая ЧК во главе с небезызвестным М. Лацисом, залила кровью Арзамасский уезд и послужила рьяным погонщиком для других ЧК, включая Нижегородскую.
- Авторы и публицисты неосталинистского и левого толка в силу своих идейных воззрений выступают с позиции оправдания либо тотального отрицания преступлений советской системы, в том числе, преуменьшают масштабы и число жертв репрессий. В качестве аргумента используются цифры, выявленные ныне покойным историком Виктором Земсковым, которые рассматриваются едва ли не как истина в последней инстанции. Каково Ваше личное мнение относительно достоверности статистики жертв политического террора в СССР?
- В нашей книге этому вопросу посвящена отдельная глава. На чем основана статистика Земскова? На официальных документах. В своих трудах историк использует, в частности, справку МВД СССР, подготовленную для Н. Хрущева в феврале 1954 г. В ней содержатся цифры жертв репрессий, расстрелов, узников ГУЛАга за период 1921-1954 гг. Например, около 3,8 млн репрессированных и свыше 0,6 млн расстрелянных. Возникает вопрос: можно ли доверять таким справкам? Еще в 1992 г. другой историк, В.П. Попов, сообщил в «Отечественных архивах» о другой подобной справке, в которой указывалось не 3,8 млн, а 4,1 млн осужденных за контрреволюцию. То есть 0,3 млн в справке, пущенной в оборот Земсковым, потеряно. Треть миллиона человек! Работая с документами нижегородских архивов, мы сталкивались в фактами недоучета, а то и прямого сокрытия, по сути, подлога в формировании статистики репрессий. Например, в январе 1919 г. в Сергачском уезде за одну ночь местная ЧК бессудно расстреляла 51 крестьянина татарской национальности, но в официальные отчеты цифра не попала. И это было, по-видимому, общим правилом. В 1950-е гг. в Комиссии партконтроля при ЦК КРСС работала О.Г. Шатуновская. Позднее она свидетельствовала, что для Н. Хрущева КГБ составлял еще одну справку, о свыше 19 млн репрессированных и 7 млн расстрелянных только в период 1935-1941 гг. По словам Шатуновской, она видела эту справку, но позднее та была изъята по приказу партийного руководства.
- Как на сегодняшний день обстоит ситуация с увековечиванием памяти о жертвах политических репрессий в Нижегородской области и преодолением кровавого наследия прошлого?
- Ситуация неоднозначная. С одной стороны, начиная с конца 80-х годов сделано много, с другой – налицо стремление воспрепятствовать обнародованию всей правды о той страшной трагедии, преуменьшить масштаб террора, сместить его политические и хронологические акценты. Так, при составлении Книги памяти упор делался на репрессии 1937-1938 гг. при пренебрежении и замалчивании истинных масшабов трагедии красного террора, коллективизации. Или такая показательная «мелочь»: в 90-е годы в одно из предполагаемых мест расстрелов и захоронений периода 1918 г. дважды устанавливался поклонный Крест, и всякий раз неизвестные его похищали и уничтожали. Вандалов, конечно, никто не искал. Весьма красноречив и хамский троллинг, котрому подверглась в интернете наша книга о репрессиях, а еще больше – ее редактор-составитель, причем, характер и исполнители этого троллинга указывают на его заказной характер.
- Расскажите о Ваших дальнейших творческих планах. Предполагаете ли в дальнейшем обращаться к теме репрессий?
- Книга о репрессиях в Нижегородской области 1917-1953 гг. – это только один из проектов Нижегородского исторического общества «Отчина». Ранее мы выпустили книги об участии нижегородцев в Первой мировой (Второй Отечественной) войне, о Нижегородском графа Аракчеева кадетском корпусе, Нижегородском Крестовоздвиженском монастыре и его некогда знаменитом некрополе. Есть замыслы подготовить книгу о нижегородцах – участниках Русско-японской войны. Отдельные компоненты темы репрессий также ждут своих исследователей. Белых пятен истории по-прежнему очень много. Их заполнение, восстановление исторической справедливости и памяти и является главной задачей общества «Отчина». Издание книг в наше время – дело нелегкое. Никто просто так не даст ни копейки. Поэтому обращаюсь к читателям: приобретение вами нашей новой книги будет и вашей поддержкой нашим проектам. Писать: smir-np@yandex.ru
Беседовал Д.В. Соколов
"Русская Стратегия"
http://rys-strategia.ru/ |
