Стенограмма беседы на радио «Благовещенье» (2016 г.). Ч.1.
 

Евгений Данилов (Е.Д.). Добрый день, дорогие радиослушатели. В эфире программа «Благовещение» и я ее ведущий – поэт и журналист Евгений Данилов. А в гостях у нас сегодня Дмитрий Кузнецов. Замечательный поэт, писатель, публицист, историк, тележурналист. В общем, кладезь талантов. Он сегодня к нам специально приехал из Калуги.

Дмитрий, как сегодня живут поэты, писатели в отрыве от Москвы? Мне кажется, в Москве все-таки легче. Здесь много издательств, здесь какая-то жизнь, журналы, сегодня кризис, и сегодня те люди, которые оказались в отрыве от центров культурных (хотя Калуга, конечно, областной город старинный русский замечательный), но, тем не менее - там литератору сложнее. В основном, люди не имеют возможности выхода к широкому читателю. Выкладывают свои произведения в интернет и все.

Дмитрий Кузнецов (Д.К.). Но Вы знаете, выкладывать свои произведения в интернет – это как раз возможность выйти к широкому читателю. Сейчас эта возможность есть у всех. При всех минусах компьютеризации нашей жизни – все-таки интернет дает пусть иллюзорную во многом, но все-таки возможность достучаться практически до каждого человека, кто им пользуется. А молодежь - она просто находится в интернете. И вот я в 2005 году издавал свою книгу, и с тех пор прошло уже более десяти лет, и, я не вижу смысла издавать еще.

Е.Д. Потому что система распространения уничтожена. Куда девать тираж непонятно. Надо найти средства - надо выпустить. И потом ходить по знакомым что ли - устраивать вечера.

Д.К. Поэтому приходилось заниматься какими-то другими проектами. Но, тем не менее, книга – она никогда не исчезнет. И я вот смеюсь над молодыми людьми, которые говорят, что все – теперь будущее только за компьютером, за интернетом. Я говорю: «Ребята, первая экологическая катастрофа. Вот отключается у вас свет – никаких компьютеров, ничего. Гармошка, балалайка – вот, по- прежнему вы будете, как в начале 20 века или в конце 19».

Е.Д. Ну, мрачный футурологический прогноз. Хотя, он может быть вполне реалистичен, учитывая ту ситуацию, в которой мы сегодня все оказались.
А с чего началось Ваше поэтическое творчество? Ведь Вам привелось учиться в литературном институте и в такой переходный период между Советским Союзом и новой Россией. Что это была за эпоха, что за преподаватели, и какие люди, однокашники были рядом в этот момент? Что для Вас был этот период?

Д.К. Это был интереснейший период, сложный для страны. Но для меня он был счастливым, потому что я был молод. Мне было всего 20 лет, когда я поступил в литературный институт – в 1988 году.
И я учился на заочном отделении. Потому что я считал, что я работаю и могу себя как-то обеспечивать. Время было сложное. Не мог я на родителей повесить – так чтоб я жил в Москве и меня еще как-то деньгами родители снабжали. Семья была военная и не очень богатая.
Но, само время меня тогда ударило по душе, по сердцу. Потому что вдруг открылись все шлюзы. Вдруг мы узнали литературу русской эмиграции, русского зарубежья. Вдруг мы увидели, как история прямо на глазах поворачивается на 180 градусов. Там все было по- другому, по-новому.
 

Е.Д. И самое главное – глоток свободы. Как ни крути, вот многие с ностальгией вспоминают колбасу по 2-20, но ведь была цензура, был жесткий пресс тайной полиции, людей сажали, увольняли с работы - это все было. Ну, Дима Марков – известный диссидент, живший в Калуге, я его немножко знаю - он сел – уже перестройка началась. Он сидел три года в Якутии. Уже перестройка шла, а человек сидел.

Д.К. Вы имеете в виду Дмитрия Дмитриевича? Да, я его тоже очень хорошо знаю, с огромным уважением отношусь к этому человеку. И вот, вспоминая то время конечно, всякие казусы всплывают в памяти. Помню постоянные митинги на московской Пушкинской площади. И как в 88 году двое первокурсников подняли трехцветный флаг над зданием литературного института на Тверской,25.
Их конечно сразу же отловили, скрутили, и, помню, ректор Сидоров тогда у нас был, и именно за этот проступок ребят исключили из числа студентов. Но, прошло каких-то три года, и Евгений Сидоров стал первым министром культуры уже в новой России. И давал присягу под трехцветным флагом. Так что, такие метаморфозы были.

Е.Д. А что были за люди рядом? Были студенты, которые смогли состояться в литературе?

Д.К. Я сейчас назову фамилию одного из студентов, который начинал вместе со мной. Мы не были тогда знакомы, но я его видел и пересекались. Это Виктор Пелевин. Который, по-моему, проучился года два, ушел из литературного института. И, потом, вдруг возник писатель, которого сейчас все знают.

Е.Д. Дмитрий, у вас есть какие-то стихи, связанные с темой России, вот с этим переломом? Многие люди тогда писали об одном и том же, я вот с удивлением с этим сталкиваюсь не один раз. Эта переломная эпоха вызывала у людей одинаковое отношение и к миру, и к жизни, и к себе.

Д.К. Конечно, конечно.
 
Нас долго приучали врать,
Но поколенье выбирало
Полуистлевшую тетрадь
Расстрелянного генерала.

Ещё советчина была,
Казалось, ей веками длиться,
А злая правда души жгла.
И как же не испепелиться,

Как от неё не застонать,
Не бросить вызова кому–то?
Мы так хотели всё узнать
О временах великой смуты.

И, не шутя, вели борьбу
На вечеринках диссидентских,
И громко славили судьбу
Голицыных и Оболенских.

Восьмидесятые года,
Сближение тысячелетий...
О, как мы верили тогда,
Наивные, смешные дети,

Что стоит только бросить клич
В покорно дремлющие массы,
И рухнет бронзовый Ильич,
И сгинут Энгельсы и Марксы.

Но нет, не сгинули они!
А их идей чумные груды
Перенесли в другие дни
Новоявленные иуды.

И, глядя в сумрачную даль,
Мы убедились, но не сразу, –
Демократическая шваль
Сменила красную заразу.

И расклевались вороньём
Былые лозунги и речи,
И в поколении моём
Иных уж нет, а те далече.

И остается лишь гадать
Во время общего разбоя:
Как уцелеть, как не предать
И как прожить самим собою?

Е.Д. Как в дальнейшем сложилась Ваша творческая профессиональная судьба?
В это время актеры, народные артисты разгружали вагоны, театральные актеры вообще жили за чертой бедности зачастую. Литераторы оказались без изданий, потому что гайдаровская анти-рыночная реформа, подорвавшая первые ростки российского капитализма, уничтожила и многие издательства, многие журналы. Поток был журналов, но, у них, во-первых, у них тиражи снизились в тысячи раз, и, во-вторых, просто стало уже и негде печататься.

Д.К. Ну, знаете, мне тоже приходилось быть и грузчиком, и экспедитором в те времена. Но, где-то в 93 году я уже сначала работал в книжном издательстве калужском. А потом пришел на телевидение с 95 года, и там отработал около десяти лет. Репортером, автором программ литературных, исторических. И, как не вспоминать то время?… Я был молод, и я его вспоминаю достаточно счастливым для меня лично. «Как молоды мы были…». Бутылка водки и две редиски – казалось, это роскошный ужин. Многого-то не нужно было в то время.

Е.Д. Скажите, что из себя представляло калужское телевидение? Ведь Калуга многим известна, что там один из первых православных «продакшнов» был – это «Ника». И эта компания много фильмов сделала на религиозную тему. Вы как-то с ними связаны?

Д.К. Конечно, связан с телекомпанией «Ника», но в те времена, когда я работал на телевидении, эта телекомпания еще была в зародыше. А тогда была государственная телерадиокомпания «Калуга», и руководил ей очень известный в советские времена журналист, собкор ТАСС, Кирюхин Дмитриевич. Он, к сожалению, в конце девяностых годов ушел из жизни. Но, телевидение наше было очень боевое, очень резкое и, в хорошем смысле, - патриотическое.
Но, с двухтысячных годов, когда стали выстраивать вертикаль власти - все очень резко поменялось, и почему-то к руководству и телеканалов и, прежде всего, газет (я говорю о провинции) пришли люди едва ли не советской формации - достаточно серые и тусклые.
И та резкость, та живость, которая была присуща телевидению нашему региональному в 90е годы – она была полностью нивелирована.
Если уж мы говорим о Калужской земле, может быть затронуть какие-то моменты истории? Вот, стихотворение, которое написано буквально на том самом месте, где проходило великое стояние наше российское средневековое.

Божья воля иль сказочный случай
Здесь замедлили времени бег?
Но лежит под ногами колючий,
Пять столетий не тающий снег.

На щитах – неземное сиянье.
Сжаты намертво копий древки.
Это – в вечном Великом стояньи
Мы застыли у древней реки.

Тени прошлого, верные слуги,
Рать былая Царя своего,
Мы – невидимы в призрачном круге,
И пространство над нами мертво.

Только ужас внезапный и дикий
Бездну ночи пронзает порой,
Если снова гортанные крики
Разорвут тишину за Угрой,

И кострами татарских становий
Запылают огни вдалеке,
И потоком дымящейся крови
Вдруг покажутся воды в реке.

Это значит – готовиться к сече!
Это значит – навылет мечи!
Но опять – тишина, и на плечи
Лунный свет нам ложится в ночи.

Никого на сто верст по округе,
Никого на сто лет впереди.
И, невидимы в призрачном круге,
Мы в холодные дали глядим...

...Божья воля иль сказочный случай
Здесь поставили наши полки?
Но мерцают щиты у излучин
В бесконечность текущей реки.

А Земля в звёздном море кружится,
И, качая её на оси,
Мчится время степной кобылицей
По заснеженным верстам Руси!

Е.Д. Замечательные строки. Я хотел бы, чтобы мы о телевидении еще поговорили. Сегодня телевидение в России стало, может быть, даже более профессиональным, более жестким, более прагматичным, более подконтрольным, что греха таить. Стендалевский принцип журналистики – не комментировать, просто рассказывать про новость – вышел во главу угла. Каким Вы видите качественное телевидение и русское телевидение. Потому что мне кажется то что мы живем в России накладывает свой отпечаток на любые творчески проявления, в том числе и на журналистику.

Д.К. Это такой глобальный вопрос, я думаю, что у нас русское телевидение будет тогда, когда власть будет действительно русской, а не только русской по названию. Вот тогда у нас появится все - и русское телевидение и русское радио.

Е.Д. Русское радио есть, но там не совсем те песни…

Д.К. Я-то имел в виду в настоящем, подлинном смысле этого слова. Не националистическом, я всегда это подчеркиваю , - а национальном. Потому что, ну как сказать, - телевидение. Что такое русское телевидение? Где приоритет будет все-таки ни «попсе», ни эстраде, ни развлечениям, а программам и передачам, которые дают духовную пищу людям, которые формируют, воспитывают личность. И даже на развлекательном уровне это должно происходить. Должно быть какое-то духовное воспитание всегда. А у нас сейчас идет просто шоу, сплошное шоу из всего. Самолет разбился – шоу устраивают.

Е.Д. Ну, развлекательная часть вышла во главу угла. Считается, что граждан не надо перегружать чем-то тяжелым или тем, что заставляет думать. Нужно развлекать. Чтобы человек пришел, лег на диван, бутылку пива поставил и отдыхал.

Д.К. Я знаю семьи, где телевизор просто не выключается. Причем не глупые люди. Они приходят с работы, они включают телевизор и - всей семьей. Они патриотичные люди. Они смотрят эти ток-шоу бесконечные – одно, другое бесконечно по одной программе, по второй по третьей, где все повторяется. Вот эта жвачка…

Е.Д. Вот это беда тоже современного телевидения. Ну, будем надеяться на лучшее, на перемены. Ну не может только плохое быть. И «застабилизироваться» не может такая ситуация. Все-таки большинство людей - нормальны и адекватны. И начальники иногда меняются - и это приводит к хорошим качественным подвижкам.
Такой вопрос: у Вас ведь есть и детские стихи. Вы даже написали либретто мюзикла. Расскажите об этом, и, может быть, мы какую-нибудь одну песню на Ваши стихи из этого произведения поставим.

Д.К. Вы знаете, я совершенно не детский автор. Так получилось, что мой друг – московский продюсер Володя Венкин, с которым мы много раз по жизни пересекались. Он и живет в Тарусе. А Таруса это такое же место, как и Обнинск - на полпути от Москвы к Калуге. И вот, однажды мы с ним встретились, и он говорит – а вот попробуй себя в детском жанре. Есть возможность сделать сказку. Но мне должна быть задана тема. Сказка должна быть пиратской – про пиратов. И там должны быть три героя, которые заранее обусловлены: Колобок и два жирафа. Потому что так называлось издательство, которое это все раскручивало. Известное детское издательство. Так появилась сказка «Колобок и два жирафа в стране пиратов». Но пришлось работать сразу в нескольких жанрах. То есть, делать из восемнадцати серий драматический большой проект «радийный». Он не раз транслировался и по радио России, и по детскому радио. Где роли озвучивали актеры театра Образцова – там очень серьезная команда работала. Музыку писал Филипп Кольцов - московский столичный композитор. Я писал тексты песен и, собственно, вся драматургия на мне была. И все это вышло уже в другом формате в виде книги. В виде сказки, где совершенно замечательно поработала московский художник Лена Белоусова. Если бы не ее рисунки – книга, которая выпущена издательством «Росмэн» в самом начале 2010 года - она бы не была бы столь удачной. Сейчас ее практически невозможно купить.

Е.Д. Первое знакомство с творчеством Дмитрия Кузнецова произошло, когда наш общий знакомый сказал, что есть такой поэт, который немалую часть своего творчества посвящает осмыслению Белого движения, осмыслению истории Гражданской войны и революции – второй Смуты русской.
Что Вас подтолкнуло об этом писать? Сейчас это идет против течения. Власть наша как-то стремится слить несоединимое - воедино, - Красный патриотизм с Белым. По-моему, это бред – это невозможно.

Д.К. Это страшно, что сейчас происходит.

Е.Д. Как вот натрий с водой смешать невозможно. Недавно я листал альбом такой посвященный революции и гражданской войне. Особо нового нечего не было для меня. Но там масса была фотографий.
Смотришь, Харьков, 19 год, когда вошли добровольцы - подняли тела расстрелянных. Изнасилованные женщины, убитые. Заложники, у которых отрезаны вскрытые внутренности.
Ужас, ужас! Никто не говорит, и у Белых это тоже было, конечно - и в таманских частях это тоже происходило, но все-таки в меньшей степени.

Д.К. Если взять исторические документы, то нигде у Белых в любом Белом правительстве, что в Сибири, что на Дону, что на севере - нельзя найти ни одного документа, где террор бы формулировался как государственная идеология. Такого просто не было, чтобы говорилось о необходимости террора, о необходимости массовых расстрелов. Между тем, у советской стороны - у большевиков это было просто во главе угла, там просто выходили декреты о красном терроре.
Знаменитая донская директива Троцкого, где он просто казаков выводил из числа людей - «явление зоологическое», - как писал Троцкий.

Е.Д. Физическое истребление, когда части окружали село и уничтожали всех полностью - вырезали. Хатыни русские. Об этом сейчас вообще никто не знает. Но это ведь было.

Д.К. Есть даже более страшное, чем Хатынь. Целый город уничтожен красной партизанской бандой , которые работали вместе с Лазо. Я боюсь ошибиться, но, кажется, он назывался, если не Благовещенск, то очень созвучно – это на Дальнем Востоке. Там просто город был стерт. Об этом есть целый роман в эмиграции.

Е.Д. Почитайте что-нибудь из этого Вашего замечательного цикла. Я призываю наших слушателей, кто не знаком с творчеством Дмитрия Кузнецова, найти его стихи. Они замечательны, они продолжают традицию русской эмигрантской поэзии первой волны. И Савин, и Туроверов вспоминаются, и Владимир Смоленский и Марианна Колосова, и много кто еще.

Д.К. Да, мне, кстати, посчастливилось работать над книгой Ивана Савина. Самый большой том, который издан сейчас не только в России, но и, может быть, - в мире.

Е.Д. Это с Виктором Леонидовым?

Д.К. С Виктором Леонидовым – с моим другом, и Еленой Карконен, которая живет в Хельсинки.

Е.Д. Мы Виктора часто приглашаем, и говорили как раз про Савина в эфире.

Д.К. Так, что касается стихов.
Я слышал одни лишь легенды и были
О давней гражданской войне.
Мой дед и отец при советах служили,
И я рос советским вполне.

Таким, как они. Только вышло иначе,
Сменилась времён череда.
И вот я слезами бессильными плачу
О том, что творилось тогда.

Мне красных не жаль. Ведь, под сабли и пули
Бросая шеренги полков,
Они сатанинской отравы хлебнули,
И значит – их жребий таков.

Мне Белых не жаль. Не о жалости молит
Погибшая Белая рать,
Над нею свет веры спасительно пролит,
А с верой легко умирать.

Но русские души и русские лица,
Что срезало время клинком,
Мне жалко до боли, до слез на ресницах.
...Как будто железный нарком

Вновь цедит приказ, и по данному знаку
Встают у расстрельной черты
И в вечность идут, как в слепую атаку,
Заложники Белой мечты.

А может, напротив: ...морозная полночь,
Сиваш в ледяной чешуе,
И падает, падает красная сволочь
В прицельной свинцовой струе.

И длится война до последнего вздоха,
Не в силах свой ход изменить.
И в новом столетье другая эпоха
Плетёт красно–белую нить.

Е.Д. Замечательные строки… Мне кажется, единственно, вот я никак не могу согласиться с таким мнением, что Гражданская война - это борьба одних революционеров против других революционеров. Может быть, с этого все началось. Там правые эсеры оказались в Комуче, и так далее. Часть левых примкнула к большевикам и появились красные и белые. Но, объективно говоря, все-таки нужно смотреть глубже и понимать духовную составляющую этого противостояния. С одной стороны те, кто за Господа нашего, кто с Иисусом Христом, кто за порядок, кто за нормальную человеческую жизнь.
А с другой стороны те, кто за интернационал, за мировую революцию – « мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». И, в общем-то, примирить эти позиции красных и белых даже спустя сто лет крайне тяжело.
Тем более, многие вещи нисколько не ушли в прошлое и не устарели. Я не столь давно общался с одной дамой весьма преклонного возраста. Отец был расстрелян красными в 19 году в Кисловодске. То есть это близко все, это не в какую-то седую древность ушло. Для многих семей это их боль, их трагедия. Это то, что трогать тяжело. Как вот угли костра. Они вот вроде остыли уже - но рукой не проведешь, потому что рука сгорит просто-напросто.

Д.К. Я бы сказал, что гражданская война еще и не кончилась – она продолжается и в душах, и в обществе. И, к сожалению, наш мир разделен. Понимаете, сейчас что происходит - действительно пытаются смешать и белое и красное. И недавно я присутствовал на встрече с учителями, когда молодой учитель истории лет 25-26 встал и начал говорить, что мы обязаны формировать позитивное отношение к историческому процессу. Я не выдержал, подал реплику: «Вы знаете, позитивное отношение возможно только к покойнику – или хорошо или ничего. А к историческому процессу должно быть нормальное отношение. Если там есть вещи, которыми надо ужасаться – то надо ужасаться». Нельзя позитивно относиться к тому, что творили Бела Кун и Землячка в ноябре-декабре 1920 года и начале 21 года в Крыму. По разным оценкам там сотни тысяч человек были уничтожены.

Е.Д. Ну, 120 тысяч человек дают историки – от 60 до 120. Причем, к сожалению, большое количество мирных граждан было уничтожено, которые где-то работали просто.

Д.К. Ленин призывал зачистить Крым от всех элементов буржуазных, которые помнили Крым при Врангеле.

Е.Д. А как Вы отнеслись к замечательной работе... Я вот очень хорошо отношусь к фильму «Солнечный удар». Полетели критические стрелы, и даже в интернете в соцсетях пошли полемики. Многие фильм не приняли. И, с точки зрения профессиональной, – мол, театральная более стилистика. Но, тем ни менее, видите, какая в России замечательная актерская школа. И нашли людей, которых никто не знает. Там известных людей не так много в этой картине.

Д.К. Но, вы знаете, я, как раз, отношусь к тем людям, которые этот фильм не приняли. Потому что сам рассказ «Солнечный удар» – он мало общего имеет с тем, что сделал Никита Сергеевич Михалков. Я к нему хорошо отношусь, как к человеку. В свое время он нас поддержал с проектом Савина. И спасибо ему, что он выпустил замечательных русских поэтов книги Туроверова, Савина. Спасибо ему огромное.
Что касается фильма Солнечный удар – то главное, что меня просто «убило» и резануло по глазам. Вы помните там этот накопитель, где сидят офицеры. Они все такие красивые, они в черкесках, в газырях, в золотых погонах. Весь цвет такой офицерский. Я не знаю, может он хотел такой символ показать. На самом деле все было не так.

Е.Д. Ну конечно да – люди оборванные…

Д.К. Как писал Савин, сначала шли махновцы, которые брали все хорошее, что только более менее крепкое. Потом шли регулярные части, которые забирали все остальное - раздевали людей догола. А там шли просто тысячи шантрапы, которую согнали в советской Армии, валили просто, массой брали. Не умением воевали, а как раз числом.

Е.Д. Да, у Савина есть очерк «Плен», где очень подробно об этом рассказано.

Д.К. И никаких там этих красавцев офицеров в накопителях не было. Люди были просто раздетыми.

Е.Д. Я думаю, что люди-то знали о своей судьбе, на самом деле в фильме сделан небольшой перекос от исторической правды, потому что человек в таком положении в пороговом - он не может не знать, что обречен.

Д.К. И Землячка не была вовсе такой интеллигентной дамой, как показано в фильме. Это фурия была еще та. Об этом с содроганием вспоминали все, кто ее знал. Не дай Бог, говорили, иметь во врагах эту даму.

Е.Д. В завершении нашего разговора я бы хотел, чтобы Вы еще что-то прочитали. И, поскольку мы планируем поставить песню «По улицам нашим», она об этих псевдонимах на улицах наших городов, населенных пунктов – большевистских, которые никуда не делись. Потому что процесс де-большевизации не прошел, к сожалению, в должной степени. И Войковская остается Войковской, и много еще…

Д.К. Это моя больная тема – эти названия улиц, названия районов, вот эти памятники страшные, которые стоят нелюдям, которым они не должны стоять – эти памятники. Символика - страшная штука - это мы недооцениваем. И, когда мне говорят, – вот чем плохо жить на улице Марата?, я говорю: «А вы хотели бы жить на улице Чикатило?». Говорят: «Нет, ну как же, он пятьдесят человек убил». «А Марат убил в разы больше – пятьсот убил и даже больше чем пятьсот. А вы живете на этой улице».
Вот я когда был в Париже - специально интересовался. Там нет улицы Марата, там нет улицы Робеспьера. Слишком кровавую память оставили эти товарищи.
Правда, когда я русскому историку, который живет в Париже - Виталию Шеменко об этом сказал, он мне похлопал по плечу: «Ничего, у нас есть улица Сталина».

Е.Д. Глава харьковской «чрезвычайки» лично расстреливал в день семьдесят или восемьдесят человек. Это минимум, это была минимальная норма и иногда она была и выше.

Д.К. Палач Саенко, который дожил почти до середины семидесятых годов, и где-то в 72 году его орденом Октябрьской революции наградили за большой вклад.

Е.Д. Да, поэтому для меня, если человек имел отношение к ЧК, к ЧОНу, к частям особого назначения или чему-то подобному - его руки, как правило, по локоть в крови. И даже наши некоторые видные советские писатели, которые там служили – подмахивали все эти расстрельные списки, …

Д.К. Гайдар – он же был просто неуравновешенным человеком – психически был больной, к сожалению.

Е.Д. Да, это, конечно, страшно. Это, конечно, нужно изживать в себе. Об этом нужно говорить, напоминать. Сегодня, к сожалению, мы все реже об этом вспоминаем.

Д.К. Но я бы всем рекомендовал обязательно прочитать рассказ «Щепка» Владимира Зазубрина. Это писатель-чекист, который работал на ЧК. Такая незамысловатая чекистская проза, но талантливая. Рассказ написан по свежим следам – в 24 году. Это будни ЧК.

Е.Д. И фильм был снят в перестроечные годы. Его не показывают сейчас.

Д.К. Ну, показывают. Года три назад я его порекомендовал для конкурсной программы в Дом русского зарубежья на кинофестиваль русского зарубежья. Его там показывали – даже награду какую-то получил. Хотя снимался еще в начале 90х годов. Ну, не очень удачный. А вот само это произведение - «Щепка» Владимира Зазубрина его нужно прочесть – очень отрезвляет в отношении ЧК.

Е.Д. Были даже среди советских писателей честные люди, которые честно показали войну гражданскую. Я считаю, что и Артем Веселый «Расстрелянная Россия, кровью умытая» это замечательное произведение. Это и Александр Яковлев.

Д.К. Можно даже «Чапаев» Фурманова читать. Просто читать и думать над тем, что написано. Почему Чапаева казаки ненавидели? Потому что он их считал именно, как Троцкий - «зоологическим явлением». Ну, как можно к этому человеку позитивно относиться?

Е.Д. Прочитайте в завершение разговора несколько стихотворений, которые относятся к нашей теме, которую мы сегодня поднимаем.

Д.К. Вот стихотворение, которое, я считаю, что у него наиболее удачная судьба, чем у многих других стихов. Сейчас оно уже звучит в виде песни, и вот, недавно мне новую версию песни мне показал мой друг Сережа Мазуренко, артист петербургский. Это стихотворение «Три сестры».

Закаты холодные рдели,
И ехал за ними вдогон
В частях генерала Эрдели
Тяжёлый армейский фургон.

Сплошной боевой круговертью
Там жили под стоны и крик
Три юных сестры милосердья
И доктор, ворчливый старик.

А в воздухе гибель витала,
Меняя обличье своё,
И если бинтов не хватало,
На полосы рвали бельё.

И души на полосы рвали,
О сломанных судьбах грустя,
Но это припомнит едва ли
Историк столетье спустя.

Доныне из пропасти серой
Глядят роковые года.
Любовью, Надеждой и Верой
Три девушки звались тогда.

Увы, не в сиянии райском
Им виделась русская новь.
И первой в бою под Батайском
Однажды погибла Любовь.

А следом, смежая ресницы
Средь общего горя и зла,
В какой–то тифозной больнице
Надежда сгорела дотла.

Когда же от алого крапа
В Крыму застывала земля,
Одна только Вера по трапу
Всходила на борт корабля.

И вот уже, верьте не верьте,
Но целых полвека с лихвой
В Белграде, в Париже, в Бизерте
Она появлялась живой.

Не трогала горькая старость
Открытое миру лицо,
Ни разу печаль и усталость
Её не сжимали в кольцо.

Не тлела простая одежда.
Но, где бы она ни была,
Повсюду Любовь и Надежда
Над ней возносили крыла.

Вот был такой случай, когда, по-моему, два года назад на открытии Фестиваля «Русское зарубежье» ко мне подошел человек, представился и сказал, что он эти стихи знает давно, и однажды он их прочел во Франции на слете организации «Русские Витязи» – старые скауты. Им всем уже под 60 за 70 лет было. Дети, внуки участников Белого движения. Ему не поверили, сказали, что ну не может человек, который вот сейчас живет в пост-перестроечной России написать. Это кто-то из наших написал, и мы это слышали. Это давно еще было. Для меня это было высшей наградой, как крест генерала Корнилова.

Е.Д. Но поэт, у него зачастую кожа отсутствует, он чувствует, что происходило когда-то. Лев Толстой - он написал Войну и Мир – он же не воевал, а мы верим тому, что там написано.

Д.К. Но такое для меня было просто высшей наградой.

Е.Д. Давайте стихотворение, которое этой теме подведет некий итог.

Д.К. Этой теме итог подвести трудно. Я просто хотел вспомнить в небольшом стихотворении тех русских девушек, женщин, которые воевали в Гражданскую войну в Белых частях.

Эта ночь успокоит любого
После рейда за тридевять вёрст.
Позади колокольни Тамбова
Да мельканье будёновских звезд.

И уже не в господской кровати
Ты забылась девическим сном,
А в чужой, переполненной хате,
Укрываясь шинельным сукном.

Кем ты стала? – российским Гаврошем
Среди сотен измученных лиц.
Навсегда позабыт и заброшен
Институт благородных девиц.

Доброволец – не светская дама.
Отчего же в ночной тишине
Беззащитное детское «мама»
Ты чуть слышно бормочешь во сне?

Е.Д. Спасибо, замечательные строки. Я призываю тех, кто имеет доступ к интернету, познакомиться с творчеством нашего сегодняшнего гостя. Замечательный поэт, писатель, историк, публицист, телевизионщик Дмитрий Кузнецов был сегодня в студии Благовещения.

Стенограмма сайта "Русская Стратегия"

http://rys-strategia.ru/