– Мой отец, Ростислав Владимирович Полчанинов, работает над третьей книгой воспоминаний, где эта тема раскрываeтся примерами из жизни семьи и современников. Предыдущая книга «Мы, сараевские скауты-разведчики, дети Белого движения» рассказывает, как с оружием и тысячами беженцев армия Врангеля отступила из Крыма в 1920 году из великой державы с целью вернуться. Этот ключевой момент семейной истории я помню с раннего детства. В нём сочеталось самое главное: глубокая вера, надежда на спасение России и пылкая к ней любовь.  

            

Отец родился в Новочеркасске в 1919 году во время Гражданской войны в семье Владимира Павловича Полчанинова, полковника штаба Верховного главнокомандующего. В то время англичане решили эвакуировать раненых и больных в Египет. В их числе оказался и новорожденный отец. Но дед не уехал с семьей, а остался с главнокомандующим. Когда Врангель призвал «военных, которые достаточно поправились, вернуться в строй», дед попросил семью приехать в Крым. «Русский консул в Египте, – пишет отец, – уговаривал не возвращаться, так как катастрофа могла произойти в любой день. Всё-таки в октябре мы вернулись, а уже 15 ноября эвакуировались... Мы не беженцы, а эмигранты – эту фразу я слышал и от своих родителей, и от их друзей. Впрочем, эмигрантами они считали только свою, "крымскую" эвакуацию, "новороссийскую" же эвакуацию называли беженцами, а мужчин так и просто дезертирами…»

 

 

– «Крымская» эвакуация не могла простить, что «новороссийцы» не откликнулись на призыв Врангеля продолжить борьбу... Для Белого движения служение России было превыше всего. Те, кто пошли на последнюю жертву, не смогли спасти Россию, но спасали её честь. 

 

Королевство СХС (сербов, хорватов и словенцев, с 1929 года – Югославия. – Ю. Г.) было единственной страной из союзников России по Первой мировой, которая приняла русских эмигрантов как своих и оказывала всем помощь. Выехав с Врангелем в 1921 году, сюда прибыла и семья полковника Полчанинова.  

 

Род (Полочаниновых, Полчениновых) происходит из Полоцка, ныне Беларусь, и записан в Шестой книге дворянства. С детства я слышала рассказы и с интересом читала о Полчаниновых на службе у Ивана Грозного, борьбе на стороне Романовых в Смутное время.

 

Во время службы в Ставке Верховного Главнокомандующего мой дед дружил с начальником «Дикой дивизии», знал о лояльности кавказских воинов России. Он был знаком с калмыками, которые, как и горцы Кавказа, сражались на стороне белых и отступили вместе с Врангелем. 

 

При первой возможности эмигранты создавали русские школы. Детей приобщали к православным традициям и русской культуре, прививали честь, верность и служение Отечеству, милосердие, помощь ближнему

 

Из истории семьи узнавалась правда о державе российской – о том, что не было «тюрьмы народов», что люди разных кровей чувствовали себя русскими и были верны России.  Что касается «украинства», то до 1917 года никто не делил русский народ на белорусов (род Полчаниновых), малороссов и великороссов. Украинцы не поддержали Петлюру, а пошли сражаться за «Единую Неделимую». Белые офицеры, среди которых рос отец, считали себя русскими, знали украинский, пели украинские песни, а мой дед, наполовину Асатиани, пел грузинское «Мравалжамиер» (многая лета)... 

 

Большую часть жизни он прожил в Югославии, где и был похоронен с воинскими почестями. Как и друзья-военные, он был членом РОВС (Русский общевоинский союз), преданным идее освобождения России от большевиков и возвращению на Родину. Но время шло, и эта надежда передавалась следующему поколению.

 

При первой возможности эмигранты создавали русские школы. Детей приобщали к православным традициям и русской культуре, прививали честь, верность и служение Отечеству, милосердие, помощь ближнему. Каждый мальчик мечтал быть кадетом и встать в строй.  Многие, как мой отец, прислуживали в церкви. Для детей устраивались рождественские ёлки и пасхальные приёмы. Работали патриотические внешкольные детские и молодёжные кружки и организации – «Русский сокол» и «Скауты-разведчики».  Девизы соколов: «В мышцах сила — в сердце отвага — в мыслях Родина», у русских скаутов законы начинались: «Разведчик верен Богу, предан Родине». Проводились курсы, лекции, летние лагеря, разрабатывалась система подготовки внешкольных педагогов под девизом «Гори и зажигай!». Культурная жизнь, даже в трудных условиях, била ключом, но мечта вернуться в Россию не гасла, даже у тех, кто её не видал.

 

В книге «Молодёжь Русского Зарубежья – воспоминания 1941–1951» отец рассказывает о втором поколении эмиграции. В предвоенные годы большевики опасались белой эмиграции. При РОВС в это время действовали боевики генерала А. П. Кутепова. Помимо этого Братство русской правды и др. Большевикам удалось отравить генерала Врангеля в 1928 году – так мне рассказывала его дочь, Наталия Петровна Базилевская.  В 1930 году был похищен генерал А. П. Кутепов, а через семь лет – сменивший его на посту руководителя РОВС генерал Е. К. Миллер. Об этом периоде очень много публикаций и исследований...    

 

                              

Надо добавить, что в 1930 году в Белграде в помещении Русского офицерского собрания прошел съезд представителей молодёжи Югославии, Болгарии, Чехии, Франции и других стран, объединившихся в «Национальный союз русской молодёжи» (с 1931 – «Национальный союз нового поколения», впоследствии НТС). В 12 лет отец познакомился со скаутами-разведчиками, с которыми работали белые офицеры и члены НТС. А с 1934 года начал работу в «Русском соколе», куда записались и все русские скауты-разведчики. Наставническую работу отец продолжил, поступив на юридический факультет Белградского университета. 

 

Наступила война, и встал вопрос «как быть?». Разбросанные по разным странам русские эмигранты по-разному решали этот сложный вопрос. Во Франции сотни пошли в Сопротивление... Русские скауты перешли на подпольную работу. Отец как руководитель перебрался в Псковскую миссию, состоявшую из «белых русских» миссионеров Прибалтики. Среди них – священники князья Николай Трубецкой, Константин Шаховской и Георгий фон Бенигсен, в его школе преподавал отец.  Он не раз мог погибнуть и дважды был арестован немцами. 

 

По его свидетельству, «жизнь и работа во время немецкой оккупации представляли собой бесконечную борьбу с немцами за душу русского народа, неся слово Христовой любви и правды, слово утешения и надежды». Миссионерам удавалось помогать русским военнопленным и подпольному сопротивлению, где отец познакомился с будущей женой-псковитянкой из репрессированной семьи. Мать сотрудничала с партизанами и спасала военнопленных. Повенчавшись, они уехали, а оставшиеся миссионеры после войны были сосланы в ГУЛАГ. С концом войны началась эпоха перемещённых лиц (ДиПи), беженских лагерей и начало жизни третьего поколения. 

 

 

– Мои детские воспоминания связаны с жизнью в бараках для перемещённых лиц в Менхегофе и Шляйсхайме. Запомнился неприятный эпизод, когда меня с подругой отправили в что-то вроде немецких яселек, и там монашки, зная, что мы православные, всё же заставляли нас креститься по-католически. Я упрямо отказывалась, за что меня били линейкой по рукам, после чего родители при первой возможности отдали меня в русский детский сад. 

 

Моя первая роль Мёртвой царевны из сказки Пушкина открыла мне мир русской культуры. В беженских лагерях были люди из всех эмиграций, от «белых» до недавних «советских», и даже была казачья станица – «конный двор», и мне казалось, что я живу почти в России. 

 

Русские всё делали своими руками, из барака – церковь, рисовали картины для школ, умудрялись «из ничего» создавать костюмы и декорации. Я любила народные игры, песни и хороводы, которые с нами водила моя мать и другие родители. Отец, несмотря на рабочую нагрузку, продолжал скаут-разведческую работу с молодёжью. Все сидели на чемоданах, ожидая, в какую страну «перемещённых» примут, – о чём я, как и другие малыши, понятия не имела. В 1951 году с помощью Толстовского фонда семья переехала в США. 

 

Жизнь была нелёгкая, цвет русской интеллигенции зачастую работал на фабриках. Но везде, куда приезжали русские, в первую очередь строились храмы, которые становились центрами духовной, культурной и общественной жизни

 

От шума, гама и грязи улиц железобетонного Нью-Йорка, заменивших мне лесную билибинскую, я была в ужасе.  Свою детскую «тоску души» я выражала рисунками, где были или любимые «избушки да царевны», как их прозвала мать, под названием Россия, или унылые серые нью-йоркские коробки под названием Америка... 

 

Жизнь была нелёгкая, цвет русской интеллигенции зачастую работал на фабриках.  Но везде, куда приезжали русские, в первую очередь строились храмы, которые становились центрами духовной, культурной и общественной жизни. Первые церкви Русской православной церкви за границей (РПЦЗ) в районе Бруклина, куда мы приехали, устраивались на первых этажах арендованных помещений, там же ютились классы «субботних школ». 

 

 

Мы знали, что существует и более старая колония «старожилов», приехавших в Америку до исхода 1920-х годов, состоящая в большинстве из карпаторосов-русинов. Они построили большой собор в московском стиле в нашем районе в 1935 году. Принадлежали они к Американской митрополии (ныне Православная церковь в Америке), многие не говорили по-русски, часть службы была на английском. 

 

Постепенно приходы РПЦЗ переезжали в собственные здания. С восьми лет я училась в Свято-Иосаффовском училище при приходе св. Архангела Михаила, где мой отец преподавал историю. Там были дети и «первой-белой» и «второй-советской» эмиграции, которые стали постепенно сливаться в «Русское Зарубежье». 

 

В то время наше училище считалось образцовой приходской школой в Нью-Йорке. В школе нас учили Закону Божьему, русскому языку, русской и мировой истории и географии, приобщали к великой культуре, прививая любовь к Отчизне. У нас был гимн на мелодию Преображенского марша со словами «Русь Святую верно, крепко, будем всей душой любить, и заветы верных предков свято, ревностно хранить...» и  марш, который начинался «Мы дети великой России, надежда скитальцев-отцов, и в нас идеалы святые: Вера, к Отчизне любовь». Оба были написаны преподавателем нашей школы С. Н. Боголюбовым.  

 

Нелегко быть русским, когда одноклассники в американских школах нас обзывали «красными, коммунистами», т. е. врагами. Но в русской школе мы встречались с друзьями, чувствовали «русское плечо», получали знания, которые потом пригодились в университете

 

Рождество мы праздновали с церковью, 7 января, а не 25 декабря, как окружающие американцы. На ёлках в русской школе были и Дед Мороз, и хороводы с песнями, и выступления. Помню, как я читала стихотворение «Я никогда России не видала...», которое заканчивалось словами «и я вернусь к Тебе не как чужая, но как родная, любящая дочь». У нас была форма как в России, с пелеринками, свой герб, дневники и школьный журнал «Подснежник», где была напечатана моя статья «Не будем стыдиться русского имени». 

 

Нелегко быть русским, когда одноклассники в американских школах нас обзывали «красными», «коммунистами», т. е. врагами. Но в русской школе мы встречались с друзьями, чувствовали «русское плечо», получали знания, которые потом пригодились в университете. С одним из моих одноклассников я дружу по сей день. Владимир Кириллович Голицын стал старостой Синодального храма РПЦЗ в Нью-Йорке, вице-президентом Русского дворянского собрания в Америке, членом Кадетского объединения и активным участником в работе ОРЮР (Организация российских юных разведчиков. – Ю. Г.). 

 

Я закончила русскую школу и поступила в гимназию в Манхэттене, где сверх академической программы преподавали искусство. Как-то раз в приходе меня попросили помочь с постановкой «Ночи перед Рождеством» Гоголя, потом – научить детей русским танцам.  Я рисовала декорации и эскизы костюмов, составляла музыкальное сопровождение, ставила хореографию… Так началось моё многолетнее «послушание» с постановками в русских школах, меня стали приглашать в «молодёжные» бальные комитеты, где я помогала готовить художественную программу. 

 

Летом многие ездили в разведческие лагеря и на Владимирские торжества в соседний штат Нью-Джерси, где были народные гуляния и пикники, а неподалёку – казачья станица и известный музей Русского зарубежья «Родина». Выезжали на престольные праздники в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле и монастырь Новая коренная пустынь в штате Нью-Йорк, где я познакомилась с моим будущим мужем, Фёдором Георгиевичем Селинским, также из семьи белых эмигрантов из Югославии.

 

 

– Всё началось с моего Пушкина. Приближался его 175-летий юбилей, и руководители ОРЮР попросили меня провести Пушкинский фестиваль с участием наших детей и молодёжи, совместив с актёрами-профессионалами. Ведущим программы был Игорь Новосильцев, родственник «пушкинских» Гончаровых. В постановке участвовали известные русские певицы Нью-Йоркской оперы Людмила Азова и Тамара Беринг; труппа Андрея Кулика, танцора и хореографа знаменитого балета Джоффри; балерина русского происхождения из балета Сан-Франциско и Джордж де ла Пенья, солист Нью-Йоркского балета русско-аргентинского происхождения. Хороводы готовила моя подруга-балерина Татьяна Павлова, а руководство хором молодёжи взял на себя известный регент Алексей Петрович Фекула. 

 

Были сцены из «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», «Пиковой дамы», из оперы «Царь Салтан» Римского-Корсакова, где я пела Царевну-лебедь. Юбилей вышел на славу, газета «Новое русское слово» писала, что «русская колония долго будет помнить Пушкинский фестиваль и радоваться тому, что у старшего поколения есть чудесная молодая смена».

 

После такого успеха мой друг Андрей Кулик (украинского происхождения) предложил создать Русский музыкальный театр с русско-украинским репертуаром с участием своих танцоров.

 

 

– В те времена и до последнего в русских приходах и церковных школах Зарубежья было много украинцев, которые считали русскую и украинскую культуру единой. Сепаратистами называли галичан-униатов из Западной Украины, получавших немалую поддержку от американского правительства. Они старались угрозами влиять на остальных, чтобы отторгнуть их от русских. (Так уже бывало в послевоенных ДиПи-лагерях для перемещённых лиц, где были отдельные подлагеря бандеровцев, откуда они переезжали в США и Канаду). 

 

В те времена и до последнего в русских приходах и церковных школах Зарубежья было много украинцев, которые считали русскую и украинскую культуру единой. Сепаратистами называли галичан-униатов из Западной Украины, получавших немалую поддержку от американского правительства

 

Украинцы, белорусы и другие входили в зарубежный Союз народов России, который устраивал ежегодные русские балы, и даже «щирые» украинцы-сепаратисты на них приходили, а наши ребята ездили на танцы в «Союзивку», своего рода курорт в Катскильских горах (штат Нью-Йорк), основанный Украинским народным союзом в 1952 году. И несмотря на взгляды «сепаратистов»-родителей, молодёжь находила общий язык. 

 

В студенческие годы я познакомилась с украинцем Сергеем Дьяченко. Как многие мои знакомые, он учился в Колумбийском университете, где было «Православное братство», куда входили греки, ливанцы, копты и славяне.  И у него возникла идея создать Русский клуб в Доме свободной России. Это был культурный центр Русского зарубежья, созданный в Нью-Йорке кн. Белосельским-Белозерским. Там был зал для лекций, концертов и балов, штаб- квартиры общественных организаций, клубов, изданий, музей с ценнейшими архивными материалами и реликвиями Белой армии. 

 

Русская молодёжь из разных организаций охотно поддержала идею общего неформального клуба, и Сергей шутил, что до этого «сами москали не додумались». Русский клуб устраивал вечеринки, творческие встречи и репетиции перед выступлениями на русских балах. Благодаря Русскому клубу познакомились и повенчались многие пары, так как в Зарубежье не так легко найти себе русских православных спутников... Помочь с подготовкой Пушкинского фестиваля я приглашала многих друзей, включая будущего мужа, и в скором времени стала матерью Георгия – Юрочки.

 

 

 

– Именно так, с Юрой продолжилось сохранение русской культуры. Ему я пела те же колыбельные песни, которые мне пела мать. А мой муж в первые шесть месяцев «разучивал» с сыном «У лукоморья дуб зелёный», и к девяти месяцам малыш стал повторять за папой слова Пушкина, который сыграл для нас роль «свата» во время подготовки Пушкинского фестиваля. 

 

Чтобы сохранить русский язык, родители, рождённые за границей, чаще всего говорили со своими малышами только по-русски, несмотря на то, что нередко между собой говорили по-английски. Освоив русский, наши дети шли в американский детский сад и быстро выучивали английский. 

 

Наш сын, как и его отец и дед, стал прислуживать в церкви и ходить на уроки Закона Божьего для дошколят.  Когда ему исполнилось три с небольшим, мы повезли его в летний разведческий лагерь ОРЮР в живописных Адирондакских горах в штате Нью-Йорк, где была детская программа. С шести лет он пошёл в детский сад церковно-приходской школы Свято-Серафимовского храма в Си-Клифе. 

 

Интересно, что этот район часто называют маленьким кусочком Американской Руси. Здесь расположены ещё две православные церкви: храм Казанской Иконы Божией Матери юрисдикции АПЦ (Автокефальная поместная православная церковь. – Ред.) и храм Покрова Пресвятой Богородицы РПЦЗ, построенный при русских старческих домах, основанных Белосельским-Белозерским. 

 

Настоятелем Свято-Серафимовского храма, где прихожанами были дети Врангеля и других именитых семейств белых эмигрантов, был известный о. Митрофан Зноско-Боровский, впоследствии – епископ Бостонский. Он меня крестил в храме лагеря для перемещённых лиц в Менхегофе. 

 

Мы с мужем стали прихожанами Свято-Серафимовского храма, и я начала петь в хоре нашего прихода, где прислуживал и наш сын. Мои родители и муж стали преподавать в школе при храме. И тут меня опять «забрили» устраивать школьные постановки с лёгкой руки мужа, который на родительском собрании сказал: «Проблемы с ёлкой? Так Мила вам устроит». Я поставила «Русские сказки» по произведениям А. С. Пушкина. Роль Садко теперь играл мой семилетний Юра, потом игравший Мизгиря в «Снегурочке» и Левко в «Майской ночи». 

 

Наши ребята с гордостью представляли русских, выступая на местных Днях культурного наследия и выставках, снимались на видео «Мы гордимся быть русскими американцами». Каждое лето в лагере ОРЮР ставились спектакли. К 800-летию «Слова о полку Игореве» весь лагерь участвовал в постановке «Князя Игоря», а к 150-летию смерти Пушкина –  в «Царе Салтане» с хорами, танцами, балетом и «чудесами», включая 30 богатырей. 

 

 

Несмотря на то что в начале ХХ столетия некоторые люди в России не были очень церковными, оказавшись за границей, они, наоборот, стали в первую очередь строить храмы

 

– Как очевидно из моего рассказа – для нас жизнь в зарубежье немыслима без веры, без православной церкви, благодаря которой мы выстояли и которая является центром нашей духовной, культурной и общественной жизни. Если бы мы не встречались в храме, мы могли и не знать, что где-то рядом с нами тоже живут русские. Несмотря на то, что в начале ХХ столетия некоторые люди в России не были очень церковными, оказавшись за границей, они, наоборот, стали в первую очередь строить храмы... Отмечу, что наш Свято-Серафимовский храм является храмом-памятником восстановлению церковного единства Русской православной церкви. Как говорит наш настоятель, протоиерей Серафим Ган, он же секретарь нашего Синода, строители этого храма «прошли через лагеря, и для них постройка храма казалась на тот момент самым важным делом: надо было благодарить Бога. И сохранять Россию вне пределов России».  

 

 

И я, и моя семья благодарим Бога за то, что удостоились быть свидетелями восстановления церковного единства, и думаю, что поддержка приходов РПЦЗ в странах Зарубежья со стороны РПЦ, устройство совместных проектов и мероприятий укрепит их отношения, а также даст возможность прихожанам РПЦЗ передать ценный опыт таких структур, как приходские советы, сестричества, которые особо способствуют выживанию огромного количества православных общин Русского мира. 

 

Ещё в начале 1990-х, когда я с группой ОРЮР посещала Россию, мы благоговейно посещали местные храмы и просили священников крестить тех участников наших летних лагерей, кто решил принять Святое крещение. Дети говорили, что, приехав домой, будут крестить родителей. 

 

 

– Не терять связи с Россией – естественное желание даже в самых тяжёлых условиях. Как и в былые времена, когда русский народ оказывался разделённым, его продолжала объединять православная вера, общая культура, и, конечно, любовь к родине отцов. Что касается конкретно Америки, то первая (белая эмиграция), а потом вторая, послевоенная (где, кстати, помимо и выходцев из Советского Союза, были и представители «белых» из Европы, Азии и даже Африки), никакой государственной поддержки не получали.

 

Существовали такие частные благотворительные фонды, как Толстовский, где Александре Львовне удалось в послевоенные годы добиться государственной поддержки программы принятия беженцев в США, и Фонд князя Белосельского-Белозерского, который имел возможность оказывать помощь русским беженцам и эмигрантским организациям. 

 

Говорить приходится исключительно о собственных силах. С тех пор как в 1959 г. был принят ныне действующий закон 86-90 о «порабощённых нациях» «русским коммунистическим империализмом», других возможностей просто не было. Даже когда объединёнными силами более 38 русско-американских организаций отмечалось Тысячелетие крещения Руси, такому культурному событию мирового значения было отказано в поддержке.  

 

В подготовленном ярым русофобом украинского происхождения проф. Львом Добрянским законе среди «порабощённых» нет русских. Русские здесь исключительно вековые «поработители» всех, даже несуществующих наций, как Казакия и Идель-Урал. Поддержку правительства США получали советские диссиденты и представители «порабощённых наций» даже после распада СССР. Протесты видных русских американцев и организаций, как Конгресс русских американцев, по сей день остаются тщетными. 

 

 

– Нужно информационное присутствие, развитие общественных контактов. Америка не монолитна, а состоит из многих этнических групп, и важно поддерживать отношения с разными группами, начиная с более исторически близких, таких как сербы, греки, армяне, с православными церквами, а также консервативными американскими группами, разделяющими традиционные взгляды большинства россиян, чтобы противостоять потоку русофобии. Враждебные отношения с Россией вредны для самой Америки.