...Мы смело в бой пойдем
за Русь Святую!

Он под Нарвою звал в штыковую,
Вёл полки за Кубанью–рекой,
Белой гвардии душу живую
Окрыляя певучей строкой.

Словно ветер, летел над лугами,
Тяжкой поступью брёл по снегам
И, с родными простясь берегами,
Всё грозил победившим врагам.

Так казался он дерзок и страшен,
Что однажды, захваченный в плен,
Был растерзан и кровью окрашен,
Прежним цветом уйдя в прах и тлен.

И с тех пор от Москвы до окраин,
До солёной Курильской гряды,
Грохотал торжествующий Каин,
В левом марше смыкая ряды.

...Каменели угрюмые лица
На трибуне у Спасских ворот,
Шёл в колоннах по древней столице
Зачумлённый, весёлый народ.

И напором ревущего баса
Грозный голос к борьбе призывал,
Превращая безликую массу
В раскалённый клокочущий вал.

Капал дождь, а поющие реки
Были жадным огнем разлиты,
Хмурый вождь сквозь припухшие веки
Равнодушно взирал с высоты.

Но внезапно – случилось такое! –
Странный вихрь над толпою возник,
И запенилось море людское,
И как–будто очнулось на миг.

Словно вспять повернули куранты
Тонких стрелок решительный ход,
Только грянули вдруг оркестранты
Марш, зовущий в Ледовый поход.

Только вдруг у вождя пред глазами
Вместо тысяч покорных голов
Появились кресты с образами,
Гордый блеск византийских орлов.

А незримые твёрдые руки,
Цвет огня в белизну обратив,
Высекали забытые звуки,
Старой песни суровый мотив.

И казалось, что в это мгновенье,
Набегая бурлящей волной,
Свято–русских ветров дуновенье
Пронеслось над кремлёвской стеной.

Вздрогнул вождь, побелевшие губы
Зашептали молитвенный стих.
...Но, как прежде, горланили трубы,
Рёв толпы доносился сквозь них,

Будто полз в полыхающем свете
Бронепоезд без рельсов и шпал,
И порывистый западный ветер
Выл тревожно и флаги трепал.

Лишь потом, когда город укрыла
Стылой ночи беззвёздная тень,
Понял вождь, что видение было
Столь же явным, как прожитый день.

И, когда с недокуренной трубкой
Он застыл у слепого окна,
Всё былое в прозрачности хрупкой
Обступило его, как стена.

Над слезинкой единственной детской
Закружились потоки страстей,
И подул ветерок соловецкий,
Пробирая вождя до костей.

И ватагой мальчишек упрямых
Встали, страшные раны открыв,
Офицеры в заброшенных ямах,
Арестанты в застенках сырых.

Поднимались немые останки,
Подходили в кровавых платках
Гимназистки, казачки, крестьянки
С неживыми детьми на руках.

Не молили они, не просили,
И проклятий никто не кричал,
Но задушенным стоном России
Жуткий марш их безмолвно звучал.

Словно пули, минуты летели,
Бил последний, двенадцатый час,
А из тьмы неотрывно глядели
Миллионы невидящих глаз.

И на помощь никто не являлся,
От усердия еле дыша,
Только маятник дико метался,
Всё быстрее удары кроша.

И тогда, на пол тело обрушив,
Захрипев, как измученный вол,
Принял вождь в потрясенную душу
Лютой смерти осиновый кол.

И дробясь, и ломаясь всё мельче,
Распылилась душа в никуда,
Лишь сверкнула на маршальском френче
Злым огнем золотая звезда.

Да охранник за дверью стальною
Шевельнулся, воспрянув от сна.
А по стеклам капелью ночною
В Белом марше звенела весна.

Д.В. Кузнецов

Картина Д.А. Шмарина