Опубликовано в журнале "Голос Эпохи", выпуск 2, 2018 г.

МАЛЬТА

18:00 – Валетта (республика Мальта). Остров появился из морской дымки словно огромный айсберг, неведомо как проникший в теплые воды средиземноморья. Но чем ближе подходили мы к берегу, тем сильнее обрывистый высокий крутой берег напоминал борт огромного длинного корабля со стремительными и грозными очертаниями; англичане не напрасно называли его своим средиземноморским дредноутом, и российские правители не зря строили свою «мальтийскую политику» всеми доступными способами…

19:00 – вход в порт. Совсем не трудно представить себе, как вот сюда, под эти каменные форты, в узкую бухту вошел 90 лет назад российский усталый потрёпанный тральщик «Китобой» с развевающемся на свежем морском бризе Андреевским флагом. Может быть, стоял он где-то здесь, где встали под стенами цитадели и мы…

Практически никаких паспортных формальностей. Встреча руководителей Морского похода с главой администрации Президента Мальты г-ном Чёрчем. Христианское кладбище Та Браксия, заупокойная молитва на «русской части».

«Китобой»

Напишу когда-нибудь, Бог даст, роман про парней с «Китобоя». И мне не важно, белыми они были или красными. Они были мужественными, они были русскими и были настоящими моряками российского флота.

Это маленькое китобойное суденышко было построен в 1915 году в Норвегии, куплено Россией и переоборудовано в военный тральщик для службы на Балтике. Суденышко по меркам военно-морского флота было действительно «малышом»: всего 310 тонн водоизмещения, 12 узлов хода, тридцать метров в длину, вооружение – две 75-миллиметровые пушки да один пулемет.

В сутолоке начинавшейся гражданской войны «Китобой» воевал то под красным знаменем, то под Андреевским, то уходило под защиту английского флота, который, впрочем, никого ни от кого не защитил. Судьба большинства членов первой команды тральщика печальна: кто расстрелян, кто погиб при странных обстоятельствах, кто исчез… Первый капитан «Китобоя» Николай Моисеев попал в руки ЧК, и вскоре был найден его труп с погонами, прибитыми гвоздями (по числу звездочек) к плечам. В момент гибели ему было чуть за тридцать. Его сослуживец мичман Сперанский тоже не ушел от расправы, произошла которая, правда, значительно позже – в 1945 году он был насильственно репатриирован из Чехословакии, арестован и умер в Казанской тюрьме.

Одиссея «Китобоя»

Когда стало ясно, что Балтика неумолимо становится «красной», а «Китобой» вот-вот может попасть в руки красных или эстонцев, одинаково недолюбливавших и красных и белых, новый капитан, лейтенант Оскар Ферсман решил увести корабль в Архангельск, где белые, казалось, закрепились прочно и надолго.

Однако, узнав об этом, рядовые матросы покинули «Китобой», решив, что поход этот слишком рискован. Так получилось, что весь экипаж тральщика был составлен из флотских офицеров. Для них это суденышко воплощало в себе весь Российский флот, которому они присягали, и в котором мечтали прослужить всю жизнь…

«Китобой» был готов отправиться в поход, но вот незадача: угольная яма судна была безнадёжно пуста. Достать уголь было практически невозможно. И тогда повезло купить воз… дров. Дрова были сырые, обледенелые, но всё же это была хоть какая-то возможность уйти.

«Около полудня 15 февраля, - вспоминал потом мичман Боголюбов, - обманув внимание эстонских часовых, «Китобой» отдал швартовы и вышел на полузамерзший Ревельский рейд, приготовив к бою две свои 75-мм пушки и подав к ним весь свой боевой запас, состоявший из 30 снарядов».

Им пришлось идти через непротраленные минные заграждения, каждую минуту ожидая скрежета мины по борту и оглушительного взрыва. Но «Бог не без милости, моряк не без удачи» - минные поля удалось пройти благополучно. Это был тяжелый переход, офицеры-кочегары кидали в ненасытную глотку топки тяжелые, обледенелые поленья, и машина с трудом развивала четырёхузловой ход. В Либаве судно попытались захватить латвийские власти, но наудачу разжившись углем у английских моряков, «Китобой» вновь ушел в море через нашпигованную немецкими минами проливную зону.

На внешний рейд Копенгагена тральщик вышел 27 февраля. В это время там стояла бригада крейсеров английского флота под флагом контр-адмирала сэра Кована – три лёгких крейсера и пять эскадренных миноносцев. Англичане посчитали, что в данных условиях «Китобой» - их законный приз. Британское адмиралтейство потребовало от Ферсмана, чтобы андреевский флаг был спущен, команда тральщика заменена на английскую, а судно отправилось в Англию. Русские же моряки могут остаться на борту в качестве пассажиров.

В ответ на эти требования командир «Китобоя» Ферсман не только не спустил флаг, а дал экипажу команду «к бою!» и приказал расчехлить пушки.

Получив ответ русского тральщика, и увидев, что тот действительно готов вступить в явно безнадёжную, смертельную для него схватку, адмирал Кован на катере лично прибыл на «Китобой». Он подошел к лейтенанту Ферсману, пожал ему руку и сказал: «Я хотел бы, чтобы каждый британский морской офицер в подобном положении поступил бы так же доблестно, как это сделали вы!»

В конце концов, британцы отказались от притязаний на русский тральщик; «Китобой» был снабжен углем и мог отправиться дальше. Но вот куда? Архангельском овладели красные, и идти туда уже не было смысла. Вернуться в Питер? Добровольно сдать судно англичанам? Команда принимает смелое решение идти в Севастополь, на соединение с Белым флотом. Идти в такой дальний зимний поход на маленьком суденышке, совершенно не приспособленном для дальних рейсов, да еще без карт, через забитые минами моря – это можно было назвать игрой со смертью, игрой в «русскую рулетку».

Но они пошли. Немцы, не желавшие осложнять отношения с советским правительством, запретили русским идти Кильским каналом и «Китобою» пришлось обогнуть Ютландский полуостров, пройти сквозь немецкие и английские минные поля. Потом был Ла-Манш, который в то время считался «каналом смерти» для немецких подлодок из-за тех же мин…

Когда частые поломки заставили «Китобой» зайти в порт Бизерты, экипаж и предположить не мог, что вскоре именно это место станет последним прибежищем остатков императорского флота, что именно тут годы спустя с мачт русских кораблей в последний раз будут спущены бело-синие андреевские флаги.

В первые дни октября 1920 года на «Китобое» вышла из строя «донка» - насос для питания паровых котлов. Рядом была единственная гавань – мальтийская Валетта. Мальта – средиземноморский «дредноут» Великобритании – был запретным местом для русских кораблей. Однако и тут экипаж «Китобоя» пошел на отчаянный шаг: несмотря на запрет и возможную суровую реакцию англичан, вошел в гавань. То ли от неожиданного «нахальства» русских, то ли из уважения к их одиссее, англичане смолчали, и дали мальтийским судоремонтникам возможность помочь русскому экипажу.

Потом – греческий Пирей, турецкий Константинополь и, наконец, 12 ноября 1920 года – Севастополь. Экипаж «Китобоя» шел в Крым сражаться, а попал в разгар эвакуации Белой армии…

И вот истрёпанному штормами и дальним переходом, с вымотавшимся экипажем суденышку без всякой передышки вновь предстояло выйти в море. Экипаж тральщика деятельно включился в эвакуационную суматоху и вскоре со 150-ю пассажирами на борту и во главе еще двух тральщиков «Китобой» взял курс на Константинополь. В пути ему пришлось взять на буксир еще и потерявший ход эскадренный миноносец «Звонкий».

Из Константинополя Ферсман повёл свою маленькую флотилию в Бизерту, где, наконец, и закончилась его почти годовая одиссея.

«Тогда, в 1920 году, тральщик «Китобой» был последним русским кораблём, на котором развевался Андреевский флаг в европейских водах Атлантики, - пишет в своём очерке о смелом кораблике и его экипаже капитан Николай Черкашин. – Спустя 76 лет синекрестное белое полотнище принёс сюда российский атомный авианосец «Адмирал флота Советского Союза Николай Кузнецов»…

***

Командир «Китобоя» Оскар Ферсман перебрался из Бизерты в Копенгаген, где помнили его героизм и уважали, как настоящего русского офицера; после второй мировой он отправился в Аргентину, повидаться с братом, там, в Аргентине, и умер, там и покоится прах отважного моряка.

А «Китобой» был продан итальянцам, в качестве трудяги - портового буксира - плавал под именем «Италия» в бухте Генуи. А окончил свою жизнь вновь на войне: когда в 1943 году его могли захватить немцы, экипаж, чтобы не допустить этого, затопил судёнышко в море…

МАЛЬТА – ПИРЕЙ (Греция)

Из походного дневника.

19 июля; 8:00 – Мальта далеко позади, впереди Греция и порт Пирей. Средиземное море спокойно, никакой качки, солнце.

9:30 – обстоятельнейшая беседа с первым вице-президентом Фонда Андрея Первозванного М.И.Якушевым. «Иногда в некоторых современных событиях чувствуешь преемственность истории: храм Александра Невского в Иерусалиме «преградил» путь к Гробу Господню немецкой церкви, как в свое время сам Александр преградил путь немцам на Русь… Служба в Бизерте – историческое событие; она была совместной. Жестковатую порой позицию эмигрантской части «экипажа» нашего корабля нужно понять: они должны высказаться за своих предков, которые такой возможности не дождались…»

Круглый стол-дискуссия «Проблема единства русской истории. К 1150-летию русской государственности (862 – 2012)». Елена Георгиевна Пономарёва: «Телега русской истории имеет треугольные колёса…»

Вячеслав Никонов о 1150-летии русской государственности: «Это событие объединит в себе несколько значительных дат: 1150-летие Руси, 400-летие окончания Смутного времени и 200-летие Отечественной войны 1812 года… Не нужно стесняться своей истории, какие бы мерзости в ней порой ни творились; я не знаю страны, в истории которой в разные периоды истории не творились бы мерзости… Конечная цель – восстановление некогда единой нации, в силу ряда причин, разделенной на три ветви, на три государства...

Прочел лично в одном украинском учебнике истории: «русские – это украинцы, которые ушли на север и там одичали, смешавшись с финно-угорами и татаро-монголами…»

Из забавного: «У меня был учебник «История СССР с древних времен до наших дней»; «Первые почетные граждане Израиля – Сталин, Берия и Молотов…».

Формулировка в очерк «Русские, живущие в России и русские, живущие в рассеянии».

Отец Филипп (в ходе разговора о том, что в России масса памятников людям, ненавидевшим Россию, улиц Советских, им.Ленина и т.д.): «Иуда на иконах Тайной вечери присутствует (правда без нимба) – это правильное отношение к реалиям истории…

Мы одна нация, живущая в трёх государствах…»

Князь Шаховской: «У России нет границ, у нее есть только рубежи…»

15:00 – новые встречи. Доклад И.Жалниной-Василькиоти «Русские некрополи в Элладе (Афины, Пирей, Салоники, острова)»: «Спасибо Владимиру Ивановичу Якунину за то, что он не купил какой-нибудь футбольный или баскетбольный клуб, а занимается восстановлением исторической правды…

Ольга Константиновна Романова – Екатерина II для Греции…

За кровь, пролитую русскими на землях Эллады греки отплатили беспамятством…

В Греции не тронуты некрополи ни одного государства (даже могилы фашистов), а русский пантеон разрушен…

Если памятники исчезают, исчезает и память…»

Обстоятельнейшее интервью с Епископом Женевским и Западноевропейским Михаилом* (владыка Михаил из донских казаков): «У нас одно прошлое…

В СССР храмы превращали в гаражи, а в эмиграции гаражи превращали в храмы…

Без нас Господь нас не спасает; доля ответственности очень велика…

Самый страшный грех – отказ от любви…

Тяжесть греха в том, что грех человек вершит с удовольствием…»

22:00 – спектакль театра на Таганке «Я Высоцкий Владимир» по книге Марины Влади «Владимир, или Прерванный полёт». На сцене двое – Любовь Чиркова, Валерий Черняев - и гитара. Временами очень даже не плохо, хотя некоторые баллады привычнее слушать в другом исполнении и другой интерпретации; и всё же… Интересно, а как к этому походу отнёсся бы Владимир Высоцкий?

Как-то незаметно наше путешествие перевалил за середину. Позади переход по Средиземному и Критскому морям; замечательный вечер «Балалайка – душа России», на котором с неожиданной стороны показали себя князь Александр Трубецкой и вице-президент Фонда Михаил Якушев, наяривавшие на балалайках не хуже профессиональных исполнителей; князь так разошелся, что порвал струну.

Потом - Пирей, лития на Русском морском кладбище, часовня, обложенная надгробьями с разоренных русских могил (печальная история беспамятства греков, во времена «черных полковников» отобравших большую часть земли у русского кладбища).

ПИРЕЙ - ЛЕМНОС

Лемнос встретил нас жарой и мелким плеском прибоя о перегретые камни мола. Небольшой греческий остров жил своей повседневной жизнью, а в это полуденное время улицы портового городка Мудроса были пусты. И всё же нас ждали. Все, кто знал, что лайнер с романтическим именем «Эгейский Одиссей» привез большую группу русских из России и русских же эмигрантов со всех концов так называемого Запада, пришли на пристань. Ведь ровно 90 лет назад здесь вот так же по пути из Севастополя в Бизерту высаживался русский «десант», только были это измученные дальним переходом бойцы Белой армии, матросы Русской эскадры и множество беженцев – старики, женщины, дети…Девяносто лет назад…

Пожилая женщина одиноко стояла чуть в стороне от пестрой толпички встречающих, и я сам не знаю, с чего взял, что она – дочь русского эмигранта. Но – угадал…

- Мой отец - Василий Елисеевич Дыко - был поручиком Белой армии, вместе с Русской эскадрой уходил из Крыма, потом Галиполи, Салоники… - чувствуется, что ей, Татьяне Васильевне Дыко, давно уже хочется поделиться хоть с кем-нибудь из России о том, что узнала от отца, рассказать, как она любит Россию. – Ему было двадцать семь лет, когда он ушел с Русской эскадрой, и он всю жизнь мечтал вернуться на родину, мечтал, что настанут времена, когда не буде раскола Церкви, когда будут забыты распри, ведь все мы – русские…

И поверьте, не было в этих словах никакой излишней патетики, только радость от того, что происходило, да грусть, что происходит это так поздно, для её отца и многих, многих других – безвозвратно поздно.

- У него любовь к России была чисто русская. Рассказывал очень много о России, и всю жизнь страдал, что оторвался от Родины. Но другого выхода не было…

- У вас хороший язык – вы хорошо говорите по-русски, - делаю я искренний комплимент собеседнице. - У вас был интерес к России? Все-таки вы ее не знали…

- О, всегда, всегда! Я с малолетства интересовалась Россией. У меня ведь и мама была русская. Жила в Салониках в так называемом русском лагере, там жили все русские, попавшие в Салоники, где была и церковь своя, русская, и библиотека. Так что мне все это передалось – и любовь к России, и язык, конечно.

- А папа что-нибудь рассказывал вам про первые годы эмиграции, про Галиполи?

- Рассказывал о том, как было трудно. Армия Врангеля была распущена, военным предоставлено было жить, как могут, денег не было, языка не было, но они не падали духом. Папа, как и многие тогда, работал топографом – это работа такая, которая не требует знания языка. Потом он работал в Болгарии, а когда в Болгарии работа окончилась, отправился в Грецию - знакомые вызвали их в Грецию. И их в Греции прозвали «болгарскими мальчиками», потому что они приехали из Болгарии. И вот тут пошли свадьбы. Русские девушки с греками не встречались, но тут появились «болгарские мальчики», и… Так и моя мать вышла замуж за моего отца.

- Татьяна Васильевна, вам родители рассказывали, откуда они родом?

- Конечно, мой отец из-под Минска, а мать из Харькова.

- А в России-то вам удалось побывать?

- Я много раз была в России. Я как туристка всегда езжу. Увы, со стороны матери все родственники потеряны – не знаю их, а вот со стороны отца родственников нашла.

- Правда?!

- Да, я езжу к ним, к племяннице, она дочь двоюродной сестры, примерно моего возраста. Живет на юго-западе Москвы.

- С тех времен остались у вас дневники, фотографии, письма?

- Остались. Отец даже написал биографию одного своего погибшего друга. Еще биография моего отца. Это у меня хранится, читаю время от времени.

- Столько времени русские не интересовались историей Исхода, эмиграции, - решаюсь я, наконец, задать «неудобный» вопрос. - Не интересовались могилами русских в том числе, и здесь на Лемносе, и в Галиполи. У вас нет обиды, нет ощущения, что эта часть нашей истории так долго никому была не нужна?

- Честно говоря, чувство обиды было, а сейчас – чувство радости, что все возвратилось на свои места.

- А вы надеялись, что придут, в конце концов, русские к этим могилам? – здесь на Лемносе огромное казачье кладбище, которое до недавнего времени было заброшено, и практически потеряно, а вот теперь потихоньку восстанавливается и приводится в порядок.

- До перестройки надежды не было, честно сказать. А после перестройки появилась надежда, и вот я дожила до такого.

- Между эмигрантами и русскими людьми в России, в силу идеологии, застарелых политических штампов есть еще какая-то трещина. У вас есть ощущение, что сейчас эта трещина зарастёт, что не будет различий между русскими в России и русскими за рубежом?

- Есть надежда большая, но пока этого не произошло. Все-таки есть разница между нами – русскими и русскими, живущими в России. Не знаю, даже в чем она, но есть. Может быть в том, что русские в России – не знают хорошо нашей истории эмиграции, а мы – не жили в Советском Союзе, так что не перенесли всего, что вы перенесли, у кого-то к чему-то иммунитет выработался… Да, это естественно, что какая-то разница все-таки есть. Но знаете, меня с детства учили любить Россию; учили, что пусть я родилась в Греции, все равно мое Отечество – Россия, и я люблю свою Россию. Доходило до того, что мои друзья-греки даже обижались на меня, почему я чувствую себя русской, а не гречанкой, хотя родилась и выросла в Греции. Я им отвечаю: моя Родина – Греция, но моё Отечество – Россия!

- Сейчас мы дискутируем, разговариваем, ищем точки соприкосновения. Намечаем общие дела и события. И один из эмигрантов сказал фразу, которая меня, пожалуй, покоробила. Он сказал, что в Советской России не видел никаких успехов, никаких достижений. А вы считаете, что Россия чего-то добилась в советские годы?

- Считаю, что если и добилась, то такой ценой, что не стоило добиваться…

- Я имею в виду не только Отечественную войну или коллективизацию. Но мы и в космос полетели первыми в свое время.

- О, да, этим я гордилась в свое время. И во время Второй мировой – я была совсем маленькой – но помню, как все русские, среди которых я жила, конечно, болели за Россию. Желали победы именно Советскому Союзу, а не немцам.

- А были такие, которые желали победы немцам? Наша пропаганда утверждала, что таких немало.

- Были и такие. Я лично знала одного-двух. Я специально не занималась этим вопросом, так что лично знала не больше одного-двух.

- То есть большинство желали победы России, несмотря на то, что она – Советская.

- Да-да, именно так. Они – русские, любят Россию, не смотря ни на что.

Хотелось говорить и говорить с этой пожилой элегантной женщиной, слушать её и стараться понять: как это было здесь, каково оно быть русским вне России. Но пора было ехать на казачье кладбище. Владыка Михаил – епископ Женевский и Западноевропейский уже облачился в соответствующие одежды для литии перед могилами русских солдат, казаков и беженцев на Союзническом кладбище. Осталось только несколько мгновений, чтобы успеть сделать «фото на память»…

Потом по дороге на кладбище директор Института стратегических исследований, один из подвижников, восстанавливающих историческую память, в том числе и здесь, на Лемносе, Леонид Петрович Решетников рассказал о своей первой поездке в эти края: «Привезли нас на место, где должно быть кладбище, мы отыскали единственное надгробье, и стали петь что-то церковное. Поём и плачем, оборачиваемся, а два грека, которые нас сюда привезли – тоже плачут. И один говорит: «А мы всё ждали, когда же русские вспомнят о своих…» Эти слова всю душу перевернули, и мы решили, что кладбище нужно во что бы то ни стало восстановить…»

Из походного дневника

Плаванье плаваньем, а работа по расписанию! 9:30 – встречи в «Амбассадоре». Записей в памяти диктофона все прибавляется и прибавляется.

Леонид Петрович Решетников, бывший разведчик, балканист, член попечительского совета Новоспасского мужского монастыря. Исчерпыавющая информация о Лемносе.

Дмитрий Лиссет, потомок родов Лёвшиных, Грабе, Голенищевых-Кутузовых. Так, между прочим, фраза: «А это - тётя Марина Шереметьева…» Русский язык вполне сносный, но Дима слегка стесняется его: «Простите мой русский язык – стараюсь, как могу…» Иногда милые несообразности: «Это, более или менее изумительно…»

Рассказ о молитве «за царя», сочиненной 14-летней девочкой Грабе. Увы, и царю она не помогла, и сама она скончалась на Лемносе…

Яркие ироничные и самоироничные речи посла Петра Владимировича Стегния о «случайных находках» в недрах русского, а потом советского посольства в Стамбуле, о чае отличившимся дипломатам из серебряного чайника Кутузова.

И никакой чопорности, никакой сословной раздёленности, официоза. Подходи, спрашивай, начинай беседу – тебе ответят, расскажут, поспорят. И всё без спешки и ограничений.