Возвращаясь к истории освоения новых земель, как не вспомнить имён крестьянских сыновей Семёна Дежнёва и Ерофея Хабарова? Нельзя забыть и историю впоследствии утерянной нами Русской Америки. Честь приобретения заокеанских земель для России принадлежит выходу из купеческой семьи Григорию Ивановичу Шелихову и сыну каргопольского мещанина Александру Андреевичу Баранову.
Уроженец Курска, Шелихов переселился в Сибирь после смерти родителей. Промышляя добычей пушного зверя, он сперва снарядил корабль на Курилы, а затем отправил экспедицию к Алеутским островам. В ходе последней его штурман Прибылов открыл неизвестные до того острова, которые были названы именем штурмана.
В середине августа 1783 года Шелихов вошел в компаньонство с братьями Голиковыми, с которыми отправился к берегам Аляски на трех кораблях, численность команды которых составляла 192 человека. 22 июля 1784 года экспедиция пристала к острову Кадьяк (Кыктак) в гавани, которую Шелихов назвал Трехсвятительской. Здесь он основал первое поселение. Именно Шелиховым была основана известная Российско-Американская кампания, управляющим которой стал Баранов.
Александр Андреевич получил традиционное образование у дьячка, а затем продолжал его самоучкой, был сведущ и в химии и в горном деле. За свои статьи о Сибири был принят в Вольное Экономическое Общество, а за вклад в освоение новых территорий и развитие торговли получил почетное звание «гость» в городе Иркутске. «Огромные сибирские территории в то время еще только осваивались, и, по поручению правительства, в 1787 году с братом Петром Александр обосновался на Анадыре для развития отношений с чукчами, - сообщает в своём кратком очерке потомица Баранова З.Б. Афросина-Масаинова. - Честность и предприимчивость Баранова были хорошо известны в купеческой среде, где он пользовался заслуженным уважением. С 1775 года Баранов был знаком с Григорием Шелиховым, занимавшимся промыслом котиков на вновь открытых Алеутских островах и прилежащих берегах Америки. Шелихов предлагал Баранову совместный промысел, но он долго не соглашался, осознавая все трудности и опасности этого дела. Шелихову помог случай. В зиму 1789 года немирные чукчи сожгли все имущество Баранова на Анадыре, принужденный жестокими обстоятельствами, опасаясь за благополучие семьи, Баранов в три дня согласился заменить управляющего компанией Шелихова Евстрата Деларова на Алеутских островах.
15 августа 1790 года Баранов и Шелихов заключили договор, по которому «каргопольский купец Иркутский гость Александр Андреевич Баранов» соглашался на выгодных условиях управлять компанией Шелихова в течение пяти лет. Этот договор полностью обеспечивал остающуюся в России семью Баранова, в том числе и на случай его гибели. В то время Александру было уже 44 года, осеннее плавание на Алеутские острова представляло крайне опасное предприятие само по себе, а выжить пять лет среди враждебных племен с горсткой людей, которые также не отличались тихим нравом, и вовсе казалось нереальным. Александр Андреевич прощался с Россией и семьей навсегда, уплывал в неизвестность, не надеясь вернуться. Он ошибался только в одном – в Америке он проведет не пять, а двадцать восемь лет, построит флот, освоит огромные территории, заслужит уважение в среде своих подчиненных и вождей окрестных племен, но Россию он так и не увидит.
Вскоре после подписания договора Баранов отправился в Америку, плавание было неудачным, корабли потерпели крушение. Зиму промышленные во главе с Барановым провели, питаясь чем придется на Алеутских островах, а весной на трех байдарах, собранных из останков кораблей, продолжили свой путь на остров Кадьяк, где его с нетерпением ждал Деларов. В 1791 году Баранов прибыл на Кадьяк с оставшимися 52 промышленными и принял дела. В то время в Америке было всего 150 русских промышленных, большею частью людей своевольных, не привыкших к подчинению и порядку. Местное население было многочисленно и опасно.
Шелихов знал, что только счастливый случай позволил ему заполучить в управляющие такого человека, как Баранов. Обладая хваткой, опытом в общении с дикими племенами, знанием жизни в условиях Сибири, Александр Андреевич отличался крайней честностью и ответственностью перед Компанией и своими подчиненными, что отмечалось знавшими его людьми, все проведенные финансовые проверки не обнаружили никаких злоупотреблений с его стороны, чего нельзя сказать о деятельности Правления Компании.
Перед Александром Андреевичем лежала огромная неизведанная территория, богатая лесом и пушным зверем, океанские промыслы были полны котиком. Баранов старался узнать народы и страну, в которую его забросила судьба. Он хотел действовать с населением лаской и снисходительностью, но все надо было начинать с нуля… «При первом шаге, ожесточенная судьба преследовала меня здесь несчастием, но может быть увенчает конец благими щедротами, или паду под бременем ее удара»,- писал Баранов в Россию.
После скоропостижной смерти Григория Шелихова в 1795 году, по просьбе правления Компании, Баранов остался на своем посту. К концу его правления было построено 24 опорных пункта для промысла и торговли с аборигенами, в том числе Форт-Росс в Калифорнии, снабжавший население пшеницей, приобретены территории и на Гавайских островах, построен флот, профинансировано несколько кругосветных путешествий, которые совершались для перевоза товаров компании. Первое кругосветное путешествие также было совершено ради установления связи Петербурга с Русской Америкой. Была выстроена и столица Русской Америки – Ново Архангельск на острове Ситха (теперь о. Баранова), которую перенесли в город Джуно только в 1906 году. В труднейших условиях за годы своего правления Александр Андреевич освоил огромные территории – 10% от территории США – с налаженной системой хозяйствования, школами для детей, церквями, городами и судоверфями, торговыми связями с другими государствами. Этот период - период расцвета Российско-Американской компании, акционеры получали доход, пайщиками компании являлись Царь и Великие Князья, служащим компании и детям от смешанных браков – креолам - оказывалось высочайшее покровительство. Способные мальчики отправлялись на учебу в Россию и многих их них мы знаем, как мореплавателей и первопроходцев. За свои заслуги перед отечеством Александр Андреевич в 1802 году был награжден орденом «Св. Владимир» и получил гражданский чин коллежского асессора, дающий право на потомственное дворянство, а в 1807 году – орденом «Св. Анны».
В отличие от политики других государств, проявляя подлинно государственную дальновидность, Баранов стремился упрочить мирные отношения с туземцами (алеутами, эскимосами, индейцами). На территориях РАК запрещалась продажа спиртного и оружия туземцам, поощрялось огородничество и хлебопашество. Были обычны браки промышленных с местными женщинами. Сохранились брачные записи, сделанные рукой Баранова в отсутствие священников. Детей крестили, браки считались законными. Как правило, дети от смешанных браков оставались на службе компании».[1]
Назовём ещё два славных имени русских деловых людей – Путилов и Обухов. После несчастливой для нас Крымской войны Россия вынуждена была заново строить флот. Однако, в ту пору в Империи не было не только судов, но и заводов, оборудованные для строительства современных кораблей. Тут-то и суждено было взойти звезде Н.И. Путилова. Сам морской офицер, преподаватель Морского корпуса, автор многочисленных научных трудов, он уже в годы Крымской войны стал уполномоченным генерал-адмирала Великого Князя Константина Николаевича по строительству канонёрских лодок. Адмирал Шестаков вспоминал: «Бросаясь всюду для открытия возможности создать флотилию, мы начали уже отчаиваться. Однажды… директор Кораблестроительного департамента пришёл ко мне с предложением употребить для снабжения лодок механизмами чиновника особых поручений Путилова, ручаясь, что он откроет средства, если они только существуют хотя бы в зародыше, и оживит такие, которые давно похоронены, но когда-то существовали.
Великого Князя можно было видеть во всякое время по докладу простого лакея. Он тотчас был уведомлен о блеснувшей надежде, призвал Путилова, и к лету флотилия была готова. Талантливый, энергичный, ничем не сразимый и никогда не унывающий Путилов составил себе впоследствии завидную славу промышленного деятеля…
Познакомлю со способностями Путилова анекдотом. Главное наблюдение за постройкой и снабжением лодок было поручено… Лисянскому и мне. Мы стояли у Путилова над душой, не довольствуясь, что труженик сам себе не давал покоя, надоедали ему безо всякой жалости… Какой-то цилиндр не лез в лодку, и я не мог найти его ни на одном из заводов, открытых или воскрешённых Путиловым. Взбешённый моими сомнениями колдун посадил меня в карету и повёз в придворное экипажное заведение! Там пропавший без вести предстал предо мной почти оконченный,… его делали тайно, не только без вести для меня, но и без ведома министра двора и придворной конторы!»
Лишь за четыре месяца Путилов обеспечил флот флотилией в 32 канонёрские лодки. Одновременно неутомимый Николай Иванович строил в Кронштадте ремонтную мастерскую для повреждённых судов, ставшую позднее Кронштадтским пароходным заводом. В то же время он оказывал содействие адмиралу Путятину в строительстве 14 плавучих батарей, адмиралу Попову – 6 паровых клиперов, рижскому генерал-губернатору – 6 канонёрских лодок. При этом Путилов успел ещё издать 37 томов «Сборника известий с войны 1853-1855 гг.».
По окончании войны Николай Иванович сосредоточился на развитии металлургии на севере России. Для изготовления корабельных котлов финское железо оказалось лучше английского, и это дало возможность отказаться от зарубежных поставок. Путиловым были приобретены и построены заводы на Сайменских каналах, организован в Петербурге завод по производству рельс, в которых так нуждалась Россия, сооружён в столице торговый порт, для чего от Кронштадта до Петербурга был прорыт Морской канал. Созданная этим удивительным человеком эскадра землечерпалок, пароходов и шаланд из 59 судов могла перевезти за сутки свыше 20000 кубометров грунта, построенная им железная дорога соединили порт со всем железными дорогами, связывающими столицу с губерниями, бассейн торгового порта получил первоклассные причалы, подъездные пути, подъёмные краны и склады. На все эти свершения у Николая Ивановича ушло 20 лет жизни. В 40 этого выдающегося делателя, устроителя России не стало.
Путилов принимал участие и в создании Обуховского завода. Для броненосного кораблестроения необходима была нарезная артиллерия. Образцом таковой считались знаменитые орудия Круппа. Но и в России был свой Крупп. Инженер-полковник Пётр Матвеевич Обухов, руководивший сталелитейными заводами на Урале. Первые орудия, изготовленные из стали, полученной по технологии Обухова, были изготовлены в Златоусте и отправлены на испытание в столицу. Государь спросил у изобретателя:
- Уверен ли ты, что пушка выдержит назначенную стрельбу?
- Вполне уверен, Ваше Величество!
- А чем это докажешь?
- Тем, что, если Вы позволите, я сяду на неё верхом и пусть стреляют сколько хотят, - ответил Пётр Матвеевич.
Константин Николаевич добился выведения Обухова из-под власти Горного ведомства и поддержал инициативу по организации в России второго после Демидовского частного орудийного завода. Трудами Путилова и Обухова в Петербурге появился первый оружейный завод, ставший вскоре собственностью Морского министерства.
В 1872 году Обуховский завод был приглашён для участия в Московской политехнической выставке. Его главным экспонатом являлся ствол 305-миллиметрового орудия броненосца «Пётр Великий»[2]. Этот крейсер был создан по проекту адмирал А.А. Попова и превосходил все аналогичные суда той поры. Крейсер Попова отличался высоким бортом, повышавшим мореходность корабля, мощным броневым бруствером, защищавшим две орудийные башни с поворотными механизмами, котельное и машинное отделение, рулевую рубку и дымовую трубу, и неслыханной мощью четырёх 508-миллиметровых чугунных пушек. Вступление «Петра Великого» в строй вызвало настоящий переполох в зарубежных военно-морских кругах. Новый русский броненосец стал самым сильным кораблём в мире! Орудие же, представленное на выставке, своими размерами и качеством стали иллюстрировало не только финансовые возможности завода но и достигнутое им искусство. Год спустя на Международной выставке в Вене орудия Обухова успешно конкурировали с орудиями Круппа, не только не уступая им, но и превосходя по ряду показателей.
Ещё с древних времён повелось, что дело народного просвещения и призрения над сирыми и убогими двигалось в России, во многом, благодаря отдельным инициативным людям. В числе первых необходимо назвать Фёдора Михайловича Ртищева, ближайшего друга и сподвижника Царя Алексея Михайловича. Вот, что сообщает о нём В.О. Ключевский: «Этот человек — одно из лучших воспоминаний, завещанных нам древнерусской стариной. Один из первых насадителей научного образования в Москве ХVII века, он принадлежал к числу крупных государственных умов Алексеева времени, столь обильного крупными умами. Ему приписывали и мысль упомянутой кредитной операции с медными деньгами, представлявшей небывалую новость в тогдашней финансовой политике, и не его вина, если опыт кончился не благополучно. Много занятый по службе, пользуясь полным доверием царя и царицы и большим уважением придворного общества, воспитатель царевича Алексея, Ртищев поставил задачей своей частной жизни служение страждущему и нуждающемуся человечеству. Помощь ближнему была постоянной потребностью его сердца, а его взгляд на себя и на ближнего сообщал этой потребности характер ответственного, но непритязательного нравственного долга. Ртищев принадлежал к числу тех редких и немного странных людей, у которых совсем нет самолюбия, по крайней мере, в простом ходячем смысле этого слова. Наперекор природным инстинктам и исходным людским привычкам, в заповеди Христовой любить ближнего своего, как самого себя, он считал себя способным исполнять только первую часть: он и самого себя любил только для ближнего, считая себя самым последним из своих ближних, о котором не грешно подумать разве только тогда, когда уже не о ком больше думать - совершенно евангельский человек, правая щека которого сама собою без хвастовства и расчета подставлялась ударившему по левой, как будто это было требованием физического закона или светского приличия, а не подвигом смирения. Ртищев не понимал обиды, как иные не знают вкуса в вине, не считая этого за воздержание, а просто не понимая, как это можно пить такую неприятную и бесполезную вещь. Своему обидчику он первый шел навстречу с просьбой о прощении и примирении. С высоты своего общественного положения он не умел скользить высокомерным взглядом поверх людских голов, останавливаясь на них лишь для того, чтобы сосчитать их. Человек не был для него только счетной единицей, особенно человек бедный и страждущий. Высокое положение только расширило, как бы сказать, пространство его человеколюбия, дав ему возможность видеть, сколько живет на свете людей, которым надо помочь, и его сострадательное чувство не довольствовалось помощью первому встречному страданию. С высоты древнерусского сострадания личному, конкретному горю, вот тому или этому несчастному человеку, Ртищев умел подняться до способности соболезновать людскому несчастью, как общему злу, и бороться с ним, как со своим личным бедствием. Потому случайные и прерывистые вызовы личной благотворительности он хотел превратить в постоянно действующую общественную организацию, которая подбирала бы массы труждающихся и обремененных, облегчай им несение тяжкой повинности жизни. Впечатления польской войны могли только укрепить эту мысль. Сам царь двинулся в поход, и Ртищев сопровождал его, как начальник его походной квартиры. Находясь по должности в тылу армии, Ртищев видел ужасы, какие оставляет после себя война и которых обыкновенно не замечают сами воюющие — те, которые становятся их первыми жертвами. Тыл армии — тяжкое испытание и лучшая школа человеколюбия: тот уже неотступно полюбит человека, кто с перевязочной линии не унесет ненависти к людям. Ртищев взглянул на отвратительную работу войны, как на жатву своего сердца, как на печально-обильный благотворительный урожай. Он страдал ногами, и ему трудно было ездить верхом. По дороге он кучами подбирал в свой экипаж больных, раненых, избитых и разоренных, так что иногда и ему не оставалось места и, пересев на коня, он плелся за своим импровизованным походным лазаретом до ближнего города, где тотчас нанимал дом, куда, сам кряхтя от боли, сваливал свою охающую и стонущую братию, устроял ей содержание и уход за ней и даже неизвестно каким образом набирал врачебный персонал, «назиратаев и врачев им и кормителей устрояше, во упокоение их и врачевание от имения своего им изнуряя», как вычурно замечает его биограф. Так обер-гофмейстер двора его величества сам собою превратился в печальника Красного Креста, им же и устроенного на собственные средства. (…)
Можно думать, что походные наблюдения и впечатления не остались без влияния на план общественной благотворительности, составившийся в уме Ртищева. Этот план рассчитан был на самые больные язвы тогдашней русской жизни. Прежде всего крымские татары в ХVI и ХVII вв. сделали себе прибыльный промысел из разбойничьих нападений на Русскую землю, где они тысячами и десятками тысяч забирали пленных, которых продавали в Турцию и другие страны. Чтобы спасти и воротить домой этих пленных, московское правительство устроило их выкуп на казенный счет, для чего ввело особый общий налог, полоняничные деньги. Этот выкуп назывался «общей милостыней», в которой все должны были участвовать: и царь, и все православные христиане, его подданные. По соглашению с разбойниками были установлены порядок привоза пленного товара и тариф, по которому он выкупался, смотря по общественному положению пленников. Выкупные ставки во времена Ртищева были довольно высоки: за людей, стоявших в самом низу тогдашнего общества, за крестьян и холопов назначено было казенного окупа около 250 р. на наши деньги за человека; за людей высших классов платили тысячи. Но государственное воспособление выкупу было недостаточно. Насмотревшись во время походов на страдания пленных, Ртищев вошел в соглашение с жившим в России купцам греком, который, ведя дела с магометанским востоком, на свой счет выкупал много пленных христиан. (…)
Московская немощеная улица ХV в. была очень не опрятна: среди грязи несчастие, праздность и порок сидели, ползали и лежали рядом; нищие и калеки вопили к прохожим о подаянии, пьяные валялись на земле. Ртищев составил команду рассыльных, которые подбирали этот люд с улиц в особый дом, устроенный им на свой счет, где больных лечили, а пьяных вытрезвляли и потом, снабдив необходимым, отпускали, заменяя их новыми пациентами. Для престарелых, слепых и других калек, страдавших неизлечимыми недугами, Ртищев купил другой дом, тратя на их содержание свои последние доходы. Этот дом под именем Больницы Федора Ртищева существовал и после его смерти, поддерживаемый доброхотными даяниями. Так Ртищев образовал два типа благотворительных заведений: амбулаторный приют для нуждающихся во временной помощи и постоянное убежище — богадельню для людей, которых человеколюбие должно было взять на свои руки до их смерти. (…) Случился голод в Вологодском краю. Местный архиепископ помогал голодающим, сколько мог. Ртищев, растратив деньги на свои московские заведения, продал все свое лишнее платье, всю лишнюю домашнюю утварь, которой у него, богатого барина, было множество, и послал вырученные деньги вологодскому владыке, который, прибавив к пожертвованию и свою малую толику, прокормил много бедного народа».
Фёдор Михайлович сыграл, как мы сказали, заметную роль в истории русского просвещения. Недалеко от Москвы, почти у самых Воробьёвых гор стояла небольшая деревянная церковь во имя Андрея Стратилата. Ртищев выстроил там церковь во имя Преображения Господня и в 1648 году на свои средства учредил училищный монастырь. Первоначально монастырь именовался Преображенским, а позднее — Андреевским (во имя апостола Андрея Первозванного). Там поселилось 30 иноков, вызванных Ртищевым ещё в 1646—1647 годах из нескольких малороссийских монастырей. Вскоре при обители составилось учёное братство (так называемое Ртищевское братство), которое занималось переводом книг, а с конца ноября 1652 года, когда открылось училище, обучением желающих грамматике, славянскому, латинскому и греческому языкам, риторике и философии. В 1685 году училище, основанное Фёдором Ртищевым, было переведено в Заиконоспасский монастырь и послужило основой Славяно-греко-латинской академии.
Не станем перечислять всех больниц и богоделен, учебных заведений и музеев, открытых щедрыми меценатами, коими Россия была прежде столь обильна. Приемников и продолжателей у Фёдора Михайловича нашлось немало.
По мнению нашего великого мыслителя Льва Тихомирова идеальным государственным устроением для России является сильная власть наверху + развитое самоуправление внизу. Эта концепция, к сожалению, так и не была в полной мере реализована на практике. Нужно с сожалением констатировать, что вопрос местного самоуправления в России постоянно смешивался с политикой, подменялся ею. Необходимость развития земств (то есть реальной, полезной для народа деятельности на местах), а не политических партий, вносящих лишь раскол и смуту в общество, была очевидна для наиболее зорких русских умов.
Один из самых крупных трудов, посвящённых русскому самоуправлению, написан князем Александром Васильчиковым. В нём автор, опираясь на труды отечественных и зарубежных учёных и публицистов, подробнейшим образом исследует как историю вопроса, так и проблемы современной ему действительности.
Образ мыслей одного из самых видных русских земцев и незаурядного мыслителя Д.Н. Шипова отразил в своём романе «Красное колесо» А.И. Солженицын. Шипов был убеждён, что должно не отстаивать интересы классов и групп, но стремиться к поискам общей правды. «Миропонимание и общественная программа формулировались Д.Н. Шиповым так, - пишет Солженицын. - Смысл нашей жизни – творить не свою волю, но уяснить себе смысл миродержавного начала. При этом хотя внутреннее развитие личности по своей важности и первенствует перед общественным развитием (не может быть подлинного прогресса, пока не переменятся строй чувств и мыслей большинства), но усовершенствование форм социальной жизни – тоже необходимое условие. Эти два развития не нужно противопоставлять, и христианин не имеет права быть равнодушен к укладу общественной жизни. Рационализм же повышенно внимателен к материальным потребностям человека и пренебрегает его духовной сущностью. Только так и могло возникнуть учение, утверждающее, что всякий общественный уклад есть плод естественно-исторического процесса, а стало быть, не зависит от злой или доброй воли отдельных людей, от заблуждений и ошибок целых поколений; что главные стимулы общественной и частной жизни – интересы. Из отстаивания прежде всего интересов людей и групп населения вытекает вся современная западная парламентская система, с ее политическими партиями, их постоянной борьбой, погонею за большинством, и конституциями как регламентами этой борьбы. Вся эта система, где правовая идея поставлена выше этической, – за пределами христианства и христианской культуры. А лозунги народовластия, народоправства наиболее мутят людской покой, возбуждают втягиваться в борьбу и отстаивать свои права, иногда и совсем забывая о духовной стороне жизни. С другой стороны, неверно приписывать христианству взгляд, что всякая власть – божественного происхождения и надо покорно принимать ту, что есть. Государственная власть – земного происхождения и так же несет на себе отпечаток людских воль, ошибок и недостатков… Власть – это безысходное заклятье, она не может освободиться от порока полностью, но лишь более или менее. Поэтому христианин должен быть деятелен в своих усилиях улучшить власть и улучшить государство. Но борьбой интересов и классов не осуществить общего блага. И права, и свободу – можно обеспечить только моральной солидарностью всех. Усильная борьба за политические права, считает Шипов, чужда духу русского народа, – и надо избегнуть его вовлечения в азарт политической борьбы. Русские искони думали не о борьбе с властью, но о совокупной с ней деятельности для устроения жизни по-божески. Так же думали и цари древней Руси, не отделявшие себя от народа. «Самодержавие» – это значит: независимость от других государей, а вовсе не произвол. Прежние государи искали творить не свою волю, но выражать соборную совесть народа – и еще не утеряно восстановить дух того строя… Для такого государства, где и правящие и подчиненные должны, прежде всего, преследовать не интересы, а стремиться к правде отношений, Шипов находит наилучшей формой правления именно монархию – потому что наследственный монарх стоит вне столкновений всяких групповых интересов. Но выше своей власти он должен чувствовать водворенье правды Божьей на земле, свое правление понимать как служение народу и постоянно согласовывать свои решения с соборной совестью народа в виде народного представительства. И такой строй – выше конституционного, ибо предполагает не борьбу между Государем и обществом, не драку между партиями, но согласные поиски добра. Именно послеалександровское земство, уже несущее в себе нравственную идею, может и должно возродить в новой форме Земские соборы, установить государственно-земский строй. И всего этого достичь в духе терпеливого убеждения и взаимной любви… Шипов указывал большинству, что класть в основу реформы идею прав и гарантий значит вытравлять и выветривать из народного сознания еще сохраненную в нем религиозно-нравственную идею».
Горький парадокс, что дальновидный и знающий земский вопрос Шипов не смог найти понимания с наиболее ревностным поборником самоуправления среди русских государственных деятелей – П.А. Столыпиным.
Реформы Столыпина должны были в конечном итоге привести к дебюрократизации государственной системы России, к укреплению самостоятельности и личной ответственности русских людей, к оживлению и оздоровлению самих корней наших, к созданию класса крепких крестьян-собственников, хозяев своей земли, твёрдо стоящих на ней и чуждых вредных поветрий. Недаром Ленин с тревогой писал, что, если эти реформы осуществятся, то революции в России уже не бывать, ибо для неё не останется почвы. Увы, преобразования нашего величайшего государственного деятеля и патриота не успели принести должных плодов. Убийство самого реформатора, война и революция поставили на них крест.
После революции русские люди отнюдь не сразу утратили своей природной самоорганизации. В годы лихолетья многие выживали, благодаря взаимопомощи и устроения неких больших или меньших общин, самостоятельно решающих вопросы своего бытия в условиях тотальной разрухи. Наиболее известны православные общины. Например, общины Маросейского храма Николы в Клёниках в Москве и церкви святой Магдалины в Киеве. Последнюю возглавлял священник Анатолий Жураковский. Создание общины, не формальной, а соединённой духовными узами и общими благими делами, было заветной идей отца Анатолия. Члены его общины помогали друг другу и прочим нуждающимся, чем могли: врачи помогали больным, сёстры ухаживали за ними, имевшие достаточное образование занимались в качестве домашних учителей с детьми верующих, община собирала деньги и помогала сиротам и заключённым. Собираясь вместе, братья и сёстры изучали Писание, богословскую и классическую литературу, слушали лекции профессоров разогнанной Киевской духовной академии.
Аналогично складывалось бытие общины храма Николы в Клёниках. Отец Алексий (Мечёв) считал главной задачей устроить жизнь прихода так, чтобы миряне могли приобщиться к той строгой церковности, какая сохранялась лишь в монастырях.. Внутри братства были своего рода «ячейки» - небольшие группы верующих по несколько семей, регулярно собиравшиеся вместе, дабы почитать вслух духовные книги, побеседовать на духовные темы. Во главе каждой малой общины стоял избранный глава, наиболее сведущий и мудрый человек, могший помочь советом, направить. Вся Маросейка была большой и дружной семьёй, «покаяльно-богослужебной», как называл её сын отца Алексея, отец Сергий, возглавивший приход по смерти родителя. С усилением гонений перед общиной встала проблема религиозного воспитания детей. Семья батюшки владела двумя загородными домами: в Верее и в Дубках. На лето отец Сергий отдавал их членам общины, братчикам, жившим там с приходскими детьми, с которыми занимались бывшие в общине учителя. Братчики – в основном, молодёжь - испытывали немало трудностей на новом для себя поприще воспитания детских душ. Ребята вели себя шумно и свободно, а нет ничего труднее, чем дисциплинировать тринадцати-четырнадцатилетних подростков. Отец Сергий наставлял молодёжь: «Изучайте людей, будьте внимательны, подходите к ним так, как они этого требуют». И подходили, учась терпению и пониманию…
В годы НЭПа широко развилась кооперация, а в оживающих после террора продразвёрстки деревнях стали наряду с колхозами и совхозами появляться как единоличные хозяйства, хутора, так и артели, ТОЗы. Кроме того, вновь была разрешена запрещённая дотоле кустарная промышленность. Деревня ещё не оскудела в ту пору рачительными хозяевами, и они быстро восстановили порушенное большевистским террором. Вот, что пишет об этом в своей книге «Деревня на Голгофе» Т. Чугунов: «В годы НЭП-а советская власть охотно разрешала крестьянам выселяться из деревни и селиться поселками, не менее 10 дворов. Власть далее поощряла это и призывала селиться в первую очередь на бывшей помещичьей земле и на земле бывших хуторян и отрубников. Из Болотного в 1922 году выселились два поселка: один из 10 дворов, другой из 16-ти. Поселки выселились на землю бывших хуторян и на отрубы пятидесяти болотинских домохозяев, которые до революции купили у помещика 100 десятин земли. На поселках крестьяне устроились гораздо лучше, чем в деревне. Они заняли лучшую землю, которая была хорошо возделана и удобрена хуторянами и отрубниками. Каждому домохозяину поселок выделил большую — гектарную — усадьбу. Дворы на этих усадьбах расселились редко. Жить стало гораздо свободнее, чем в деревне, и безопаснее от пожаров. За все довоенные годы, с 1922 до 1941, за 20 лет, на двух поселках не было ни одного пожара. А за эти же годы в селе были большие пожары. На своих обширных усадьбах поселяне завели большие огороды и сады. Некоторые завели и пасеки.
Всю полевую землю земельная община поселка разделила на три поля, а в каждом поле для каждого домохозяина выделила только по одной полосе. Площадь полос была пропорциональна числу душ в семье. Переделы земли крестьяне считали делом вредным для хозяйства. Поэтому они решили: закрепить за каждым двором его полосы навсегда и больше их не переделять. Но распоряжения советского правительства говорили об обязательных ежегодных переделах земли внутри каждой земельной общины, в связи с ежегодным изменением числа душ в семьях. Поселяне решили: держать свое «антизаконное», с точки зрения советского правительства, решение в строгом секрете от органов власти и даже от соседних общин. Но для того, чтобы компенсировать те дворы, у которых число душ значительно возрастет из-за браков и рождений, жители поселков решили создать запасной земельный фонд. Из этого фонда поселки наделяли землей «прибавившиеся души». Такими мероприятиями поселяне, вопреки советским законам, стремились уменьшить недостатки общинного землепользования и, по мере возможности, приблизить поселково-общинную форму землепользования к отрубной форме. В значительной мере им удалось достичь своей цели. Об этом говорят и полная отмена переделов земли, которые в советской деревне происходили, ежегодно, и сведение земли каждого двора до четырех участков, вместо 30-40 полос, которыми пользовался каждый домохозяин в земельной общине в деревне.
При НЭП-е, когда советская власть разрешила крестьянам выселяться на поселки, многие стали хлопотать о выделении им индивидуальных участков, отрубов и хуторов, по образцу прежних столыпинских хуторов. Но власть этого никак не разрешала, хотя в законах о земле и провозгласила свободу выбора форм землепользования. Ленин при НЭП-е провозгласил свой план: «превратить Россию нэповскую в Россию социалистическую», переделать нэповскую деревню на социалистический лад. В хуторах он видел антипода социалистической формы земледелия, в хуторянах — самых непреклонных врагов большевистского плана. Поэтому советская власть всячески искореняла фермерскую форму земледелия и не позволяла возродиться ей вновь. Но тяга крестьян к фермерскому хозяйству была такая сильная, а средства у зажиточных крестьян при НЭП-е были настолько значительные, что некоторые крестьяне всякими нелегальными путями ухищрялись все же устраивать хутора. Три крестьянских двора из Болотного выселились на поселок. А потом попросили поселковую общину выделить им землю в отдаленном углу поселковых владений. Община на это согласилась. Переселившись туда, эти дворы разделили отведенную им землю на три отдельных участка и работали на них совершенно самостоятельно. Они условились о том, что землю они никогда переделять не будут. Строения расположили каждый на своем участке, далеко друг от друга. Официально этот маленький поселок считался составной частью соседнего большого поселка. Но практически это были три совершенно самостоятельных хутора. Местные начальники, получив соответствующую «мзду», делали вид, что они ничего не замечают...
Эти три крестьянина до революции жили в деревне, хуторов не имели. Это были не прежние столыпинские, а новые хуторяне. Хуторская система хозяйствования была притягательна для всех крестьян: и для тех, кто на хуторах жил, и для тех, кто их только видел. А в соседней деревне один столыпинский хуторянин смог сохранить свой хутор еще с дореволюционного времени. В 1918 году, когда всех хуторян власть сгоняла с их участков и прогоняла обратно в деревню, этот хутор под каким-то вымышленным предлогом был «временно» оставлен. А затем этот «временный период» растянулся на целое десятилетие. Формально владелец хутора был причислен к земельной общине соседней деревни. А на практике он владел этим хутором, жил и работал на нем совершенно самостоятельно. Дом хуторянина был расположен в укромном местечке: в лесу, вдали от дорог. Он не «мозолил глаза» ни проезжающим начальникам, ни соседним крестьянам. Но главная причина чудесного опасения столыпинского хутора заключалась в том, что близкий родственник хуторянина был одним из уездных начальников и покровительствовал ему. При таких обстоятельствах некоторые хутора, вопреки нетерпимому отношению большевистской власти к ним, могли существовать более десятилетия после Октябрьского переворота, вплоть до коллективизации.
(…)
Усилия партии и в годы НЭП-а были направлены на социалистическое преобразование нэповской деревни. Каков же результат этих усилий? Практика показала нерентабельность совхозов, «предприятий последовательно-социалистического типа», и слабую работу и даже развал ТОЗ-ов, земледельческих кооперативов простейшего типа. Эта практика показала возрождение индивидуального крестьянского хозяйства: на хуторах, в поселках, деревнях. Причем, крестьяне сильнее всего стремились к максимально свободным формам индивидуального хозяйствования: к хуторам. Но, если нельзя было выйти на хутор, то выходили на поселки. А в поселках вводили, вопреки законам советской власти, отрубную форму хозяйствования. Если же нельзя переселиться на поселок, то земледельцы разделяли деревню на поселки...
Кустарная промышленность ярко показала преимущество частного владении по сравнению с общественным: развал кустарной промышленности в руках комбедов и государства и ее возрождение в руках частных хозяев.
В области торговли частники в большинстве случаев лучше обслуживали население, чем кооперативы, успешно конкурировали с кооперацией, отвоевывали у нее рынок и вытесняли ее. К концу НЭП-а крестьяне и покупали и продавали больше товаров в секторе частной торговли (у деревенского частного торговца, на базаре, в городских частных ларьках и магазинах), чем в кооперативном секторе.
Большевистская власть всеми мерами старалась убедить крестьян в выгодности для них социалистических форм хозяйствования и старалась насадить эти формы в деревне, чтобы привести нэповскую деревню к социализму. Но сама нэповская деревня отовсюду получала опыт, говорящий о другом: социалистические хозяйства давали отрицательные примеры, а частные, крестьянские, показывали образцы положительного хозяйствования. И поэтому нэповская деревня, вопреки коммунистической власти, стремилась в сторону, противоположную социализму: к частному, индивидуальному хозяйству, к полной свободе и личной инициативе. В годы НЭП-а частнособственническая линия крестьянства побеждала социалистическую направленность, которую пропагандировала и всячески поощряла большевистская власть в деревне».
Увы, очень скоро этот краткий расцвет русской деревни был уничтожен сталинской истребительной коллективизацией, после которой деревне уже не суждено было подняться.
Правда, в годы хрущовской оттепели была ещё одна робкая попытка вырваться из мертвящего колхозного морока – звеньевые хозяйства. О них в те поры много писал Б.А. Можаев. Известный публицист Александр Арцибашев вспомнит об этом в очерке памяти Бориса Андреевича: «Вот Можаев едет в колхоз «Трудовая нива» Хабаровского края. 1960 год. Что заинтересовало молодого литератора? В хозяйстве разделили всю землю, занятую пропашными культурами, и закрепили за семьями колхозников. «Более того, за этими семьями закрепили и технику: тракторы, сеялки, культиваторы и прочее. Правда, они назывались звеньями, но суть оставалась той же — семья села на закрепленную землю. Автономия в колхозе! Тут есть над чем поразмыслить...»
Еще бы!
Борис Андреевич родом из села Пителина Рязанской области, где в период коллективизации вспыхнул известный крестьянский мятеж. Понятно, ни с того ни с сего мужики не взялись бы за вилы. Знать, допекли...
Дрались-то прежде всего за землю, за возможность пахать и сеять без опеки. Ну и что? Сгноили на сибирских лесоповалах миллионы истинных тружеников, а ладу-то в деревне как не было, так и нет. Теперь дошло: надо колхозников как-то пристегнуть к земле. Пускай через звенья, бригады, подряд — лишь бы был результат.
Из очерка «Земля ждет хозяина»: «Приехал я, помню, под вечер в погожую июльскую пору, ходил по полям и читал необычные надписи на дощечках: «Поле Горовых», «Поле Исакова», «Поле Оверченко». И это не клинья, не загоны, а настоящие озера шелестящей на ветру шелковистой кукурузы и цветущей картофельной кипени. С нетерпением ждал я возвращения хозяев этих полей... Более всего, что удивило меня тогда и порадовало, это расчетливость каждого звеньевого, его скрупулезные подсчеты и распаханных гектаров, и израсходованных центнеров семян и удобрений, и будущего урожая, и заработка — подсчитывалось все до килограмма, до копейки. Раньше были на все нормы: и на пахоту, и на семена, и на удобрения, и на урожай. К ним привыкли, сжились с ними — не хлопотно. А теперь каждый норовит их взвесить, проверить, пересчитать. Русский мужик не любит брать что-либо на веру, или он принимает все как есть равнодушно, не чувствуя полезности предложенного, или проявляет дотошную скрупулезность в том, что, по его мнению, приносит выгоду и обществу, и ему...»
Казалось бы, природные условия в соседних регионах — Хабаровском крае и Амурской области — одинаковые, но благодаря внедрению подряда амурчане получили сои по 8–12 центнеров с гектара, а соседи, которые работали «от колеса», — вчетверо меньше. Вот что значит заинтересованность крестьянина в конечных результатах труда! Можаев побывал во многих районах Амурской области и всюду находил большую выгоду от закрепления земли. Увы, тогдашняя бюрократия не позволила распространить новшество по всей России. Итог — известен».
Сегодня идея местного самоуправления захватывает многие умы. Но самое главное, что не перевелись люди, реализующие её на практике, несмотря на противодействие со стороны бюрократии, весьма не любящей чье-либо самостоятельности. Фермеры Шляпников и Мельниченко, организатор экопарка «Суздаль» Конин, воскреситель умирающих сёл Тюрин, предприимчивые жители села Шаймуратова и другие – эти люди дают сегодня пример подлинного самостояния. И чем больше будет у нас таких людей, чем живее воспримем мы опыт их и прошлых поколений, занявшись устроением нашей жизни своими силами, не ожидая команд и милостей начальства, тем больше будет шансов у нас, современных «последних людей», пережить очередную Смуту и «дружной, общей, основанной на взаимном доверии работой» (Столыпин) восстановить из руин нашу страну.
Е.В. Семёнова
|
