Это какой-то особый знак нашего времени. Уже 21-й год подряд 14 июня, в день рождения Владимира Алексеевича Солоухина, из Москвы на родину писателя, во владимирское село Алепино прибывает на автобусах много гостей. Священники служат литию на кладбище, прозаики и поэты, артисты выступают на небольшой сцене, установленной у родового солоухинского дома. Кто побывал в такой день в Алепино, уже не забудет его. Даже сельский погост, где у могил отца, матери и деда завещал похоронить себя писатель, здесь особенный. Высоченные колонны вековых сосен создают на этом пологом склоне свою лесную классическую архитектуру. А за этой величавой колоннадой просвечивает захватывающий дух простор владимирских далей...

Центральные телеканалы это событие во владимирской глубинке не замечают, но здесь идет своим чередом сокровенная русская жизнь – в следующем году в селе намечено открыть музей В.А. Солоухина, Бог даст, оживет и Покровская церковь, рядом с которой стоит солоухинский дом. Липы вокруг этой церкви посадил когда-то дед писателя.

Чем особенно дорог и памятен нам Владимир Алексеевич Солоухин? Ведь XX век и во второй своей половине дал нашей литературе целую плеяду писателей-классиков, вполне сопоставимых, как видится сегодня, с лучшими мастерами золотого XIX столетия.

Ясно, что Солоухин зрил в корень. Проницательным острым взглядом, чуткой душой проник он еще в 1960 годы и в законы времени, и в тайну беззакония… А сделать это было непросто. Слишком многослойными стали завалы лжи, Россия понесла безмерные утраты. И сегодня многие русские люди, и писатели в их числе, блуждают в потемках, не в силах соскрести черную корку, пробиться к свету, к истокам… 

Неслучайно после смерти в апреле 1997 года Владимира Алексеевича отпевали первым в еще не достроенным полностью храме Христа Спасителя. Патриарх Алексий II сказал тогда – без Солоухина этого храма не было бы! Пришедший на отпевание народный художник России С.М. Харламов (писатель высоко ценил его гравюры-иллюстрации к своему «Венку сонетов») вспоминает: «Отпевали писателя в храме Христа Спасителя, отпевали торжественно, по-царски. Он долгое время был председателем общественного Фонда восстановления храма. На панихиде присутствовал Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, который, отдавая дань писателю, сказал, что Владимир Алексеевич был первым, кто обратил внимание общественности к своим историческим корням. Меня поразило, что он не сказал, допустим, “один из первых”, а именно “первый”, помянув добрым словом и “Письма из Русского музея”, и “Черные доски” и другие его произведения».

Известный экономист и эколог М.Я. Лемешев пишет:

«Выход повести “Владимирские проселки” был для меня, и несомненно многих других русских читателей, как глоток чистого свежего воздуха в затхлой и насквозь лживой хрущевской оттепели… Просветительский, гражданский и патриотический эффект “Владимирских проселков”, а вслед за ними и “Капли росы” (1960) был особенно велик тем, что в то время в русской литературе еще не появились выдающиеся произведения талантливых писателей-патриотов Ф.А. Абрамова, В.И. Белова, В.Г. Распутина, В.Н. Крупина.

В.А. Солоухин явился как бы предтечей этой могучей когорты с их неудержимой лавиной художественных произведений, наполненных русским духом, любовью к своему народу, к родному Отечеству, к его истории, к простым русским людям, хранящим вековечное мировоззрение, основанное на трудолюбии, на общинности, на презрении ко лжи, к стяжательству». 

…Середина 1950-х годов. Интеллигенция увлечена переводными западными романами, молодежь грезит романтикой освоения целины, странствий по Северу и Дальнему Востоку.

А журналист Владимир Солоухин вместе с верной своей спутницей жизни Розой Лаврентьевной летом 1956-го идет сорок дней почти 700 километров по родной владимирской земле, сердцевине России, которую назвали в советские годы «нечерноземной зоной» и пишет знаменитые «Владимирские проселки»…

Вспоминается и такая история о писателе, который в 1942 году был призван в армию и направлен (за рост и стать) служить в Москву, в Кремлёвский полк особого назначения. Прибывший с визитом к Сталину английский премьер, известный русофоб У. Черчилль пристально вглядывался в лица красноармейцев, пытаясь, видно, понять, в чём сила этих бойцов, остановивших гитлеровскую армаду. Сам писатель позднее так описал этот эпизод:

«Черчилль, как известно, когда шёл мимо наших солдат почётного караула, страшно “ел их глазами”. Точно так же впился глазами он и в меня, причём, естественно, снизу вверх из-за своего роста.

Я же навис над ним и, терять мне уже было нечего, ответил ему суровым, грозным видом и взглядом, причём, естественно, сверху вниз. Моя комплекция позволяла мне как бы нависнуть над Черчиллем, может быть, в моём лице появилась даже некоторая свирепость. Черчилль как бы вопросительно повернул лицо к Сталину, а Сталин удовлетворённо тронул ус. Эта немая сцена длилась две-три секунды.

На другой день на утреннем построении роты, на так называемой утренней поверке, неожиданно был зачитан приказ. В нём от лица службы сержанту Солоухину объявлялась благодарность “за хорошую строевую выправку”. Никто ничего не понимал и не знал, кроме меня».

Спустя многие годы он писал в книге «Последняя ступень (исповедь вашего современника)» об одном из сложнейших моментов своей послевоенной жизни. Этот момент был решающим, судьбоносным, поэтому при его описании был уместен и определённый пафос: 

«Разве мне, все понявшему и увидевшему все в истинном свете, мне, у которого каждый час и каждую минуту сердце обливается кровью при мысли о России, мне, который, по моим же словам, если бы сказали сейчас – прыгай с колокольни Ивана Великого, и в момент шлепка тела о землю все вспыхнет, воскреснет, воскреснет или оживет, я и секунды не колебался бы, а бросился бы, раскинув руки… Что же мне боятся отрезания путей? Да и есть ли для меня теперь другой путь, кроме одного, если даже он ведет к неизбежной гибели?».

Вот эти любовь к Родине, внутреннюю силу и решимость видели в Солоухине те, кто всматривался в его лицо, вчитывался в его строки.

Мощное влияние оказал писатель и на студента 1980-х, автора этих строк, читавшего тогда «Чёрные доски». Особенно врезалась в память сцена расчистки художниками старинной иконы. Как известно, олифа на иконах через несколько десятилетий чернела, скрывая краски. И так повторялось несколько раз в течение веков. По чёрному слою писали новые лики.

И вот в ХХ веке эти позднейшие слои снимали по новейшим технологиям, добираясь до начального творения иконописца древности. Стало очевидно: чем древнее икона, тем ярче образ, тем больше веры, красоты и мастерства…

«Её жест оказался равным жесту волшебницы, – пишет Солоухин о работе реставратора. – Вся чернота вдруг осталась на вате, а из-под неё загорелись красным и синим неправдоподобно яркие краски. Захватило дух. Мне показалось, что я присутствую при свершении чуда, мне показалось невероятным, чтобы под этой ужасной глухой чернотой скрывались такие звонкие, такие пронзительно-звонкие краски… Теперь перед нами было действительно окошечко, прорезанное в чёрной занавеске. За окошком было ярко и празднично, красно и сине, звонко и солнечно, в то время как сами мы оставались по сю сторону занавески в немоте, глухоте и мраке. Из темноты зрительного зала мы смотрели на экраник – иное время, иная красота, не наша жизнь. Другая планета, другая цивилизация, таинственный и сказочный мир».

Собиратель икон, великий художник Павел Корин напутствовал Солоухина: «Помните, что это великое искусство и что, собирая камни, собираешь камни, собирая бабочек, собираешь бабочек, а собирая древнюю русскую живопись, собираешь душу народа…».

А одна из хранительниц благочестия, владимирская старушка сказала Владимиру Алексеевичу в ответ на его реплику о погибшей иконе:

–Да, жаль. Ценная была икона. Из темноты веков.

– Где свет, где тьма? Вы думаете, когда был монастырь, и когда здесь стояла церковь, и когда мы украшали икону цветами, – вы думаете, у нас в Пречистой горе было темнее? Ошибаетесь, молодые люди. Икона дошла из света веков, а теперь, как вы сами видите, её поглотила тьма неизвестности. И вот вы ищете, ищете её. А почему ищете? Потому что она свет, она огонёчек, и тянет вас на этот её огонёк.

Эти сцены из «Черных досок» стали одними из ярких символов русского прозрения. От интереса к иконам как к произведениям искусства мы переходили к интересу к вере предков. Сознание «размораживалось», мысль оживала, на глазах проступали слёзы… Ужас охватывал от описания мерзости запустения, разрушенных и оставленных храмов, от рассказов, как иконостасы превращались в груды щепы золотого и красного цвета, или как сельский школьный учитель демонстративно колол старинные образа на дрова… Что могло нас ждать после такого кощунства?!

От матери Степаниды Ивановны, незаурядной женщины, всем своим десятерым детям давшей высшее образование, впитал Владимир Алексеевич заветы предков, в которых православная вера всегда оставалась стержнем.

«К счастью, прежде чем пуститься мне в многолетнее плаванье через земную юдоль, был дан мне компас, на который я, к несчастью, взглядывал с годами всё реже и реже, а были годы, когда не взглядывал совсем, как если бы его не было.

Отчётливо помню урок о двух крайностях земного бытия, преподанный мне матерью на самых первых порах. Я думаю, что ни профессора, учившие меня впоследствии, ни писатели, книги которых я успел прочитать, не подарили мне столь же ясной и неотразимой конструкции, как это сделала Степанида Ивановна.

– У тебя, – говорила она, – где бы ты ни был и что бы ты ни делал, всегда за правым плечом стоит ангел, а за левым плечом – сатана. (Она называла его – лукавый.) – Они видят всё, что ты делаешь, и даже знают о том, что ты думаешь. И вот если ты сделаешь что-нибудь хорошее, доброе… ангел за правым плечом радуется и улыбается, а лукавый морщится и корчится, словно его поджаривают. Если ты сделаешь дурное… то ангел за правым плечом будет горько плакать, а лукавый злорадствовать и смеяться».

Понял, в отличие от ещё более многих собратьев по перу, Владимир Алексеевич и значение монархии в тысячелетней истории России. Ещё с 1970-х он начал носить перстень с пятирублёвой золотой монетой, на которой отчеканен профиль царя Николая II.

Солоухин писал:

«Такую-то монету и завещала мне моя мать Степанида Ивановна, чтобы я её хранил, как память о ней. Я оправил монету в кольцо, а получившийся перстень стал носить на безымянном пальце левой руки. Такова была моя официальная версия ношения перстня, которой я потом твёрдо придерживался всюду, где приходилось давать объяснения».

Конечно, объяснениям таким не все верили, позиция писателя была хорошо известна, хотя до конца выразить её в те годы он, естественно, не мог. В своей работе, как сегодня вполне очевидно, Солоухин был мудр и дальновиден. В числе немногих он получил доступ (как это произошло, он описывает в «Последней ступени») к скрываемой в спецхранах информации о происходившем в России после 1917 года. Однако он не стал диссидентом, открытым противником власти, продолжая тем не менее вести свою русскую линию, ту, которую завещала ему мать. Он оставался государственником, не раскачивал тот каркас, который уцелел от исторической России после всех потрясений. Хотя был человеком весьма решительным и смелым – в 1979, далеко еще не «перестроечном» году, например, оказавшись в США, оторвался от официальной делегации и побывал в Вермонте, где встретился с А.И. Солженицыным.

Так и надо было, видимо, действовать русским в руководящих кругах СССР. Готовиться к неизбежным переменам, исподволь наращивая силы, как это делали оппоненты – сторонники западной модели, надеявшиеся, как М.С. Горбачёв, войти в клуб избранных западного истеблишмента ценой сдачи национальных интересов. Но, увы, русских по духу в тех советских верхах практически не было. Русские по своим этническим корням партийцы развивали народное хозяйство, крепили военно-промышленный комплекс, но в политической борьбе, наивные и беспочвенные, были обречены в августе 1991-го на сокрушительное поражение.

Конечно, Солоухин, как и все заметные фигуры своего времени, был под присмотром КГБ, едва не был исключён из партии за упомянутый «царский» перстень, книги его урезались цензурой. Но своё предназначение он ясно осознавал, с пути не свернул. И, кстати говоря, стихотворение «Волки» написал ещё в 1964 году, до знаменитых песен Высоцкого.

Мы – волки, нас мало,
Нас можно сказать – единицы.
Мы – те же собаки,
Но мы не хотели смириться…
Вас в избы пускают
В январские лютые стужи,
А нас окружают
Флажки роковые все туже…

Как вспоминает художник С.М. Харламов, Солоухин мог открыто назвать сотрудников соответствующих управлений КГБ «людьми известной профессии», видно, не очень их боялся. Как известно, председатель КГБ Ю.В. Андропов видел в «русистах» не основу державы, а особую угрозу для СССР, «не замечая» махрового национализма в элитах нацреспубик, всячески поддерживая так называемых западников и будущего Горби...

Последние свои силы Владимир Алексеевич отдал не политике, а возрождению храма Христа Спасителя, это он считал главным.

…В день 14 июня сего года служивший литию (вместе с благочинным Собинского района протоиереем Виктором Тарасовым, другими священниками) на кладбище у могилы Солоухина и его близких протоиерей Георгий Докукин, который возглавлял первую общину храма Христа Спасителя, говорил: «В чём значение таких поездок в Алепино, таких встреч? Надо сохранить сердца людей, память сердца… Пока держится память русского народа – он жив. К сожалению, эта память сейчас уходит, чему способствуют определённые силы. Произведения Солоухина, его стихотворение “Настала очередь моя” и нас поднимали на бруствер в конце 1980-х, когда шла борьба за возрождение храма Христа Спасителя. Его слова нам помогали и помогают сейчас».

А нервом концертной программы в тот день в Алепино была ведущая Нина Васильевна Карташова, известная поэтесса. С 1991 года проводит она вечера русской духовности и культуры в камерном зале Международного Славянского культурного центра. Прямая, красивая, она с чувством, вдохновенно вела концерт, представляла выступавших, читала строки из стихов Солоухина и одну свою строфу:

Таинственны горнии тропы,
И всех нас Господь спаси!
Пусть кто-то – от общей Европы,
А я от – Всея Руси!

Первым слово было предоставлено тому, кому прежде всего принадлежит заслуга проведения этих праздников – известному предпринимателю и благотворителю, главе Фонда «Энциклопедия Серафима Саровского» Михаилу Орландовичу Мендосе-Бландону.

Он сказал:

– В 1989 году силой общественности был создан Фонд восстановления храма Христа Спасителя. Единогласно его председателем был избран Владимир Алексеевич Солоухин, который задолго до этого говорил, что взрыв храма был поруганием веры, красоты и памяти народа. На сегодняшний день, когда храм Христа Спасителя восстановлен, призадумаешься: а кому он принадлежит? Принадлежит он, оказывается, не Церкви, а московскому правительству и находится в управлении Фонда Христа Спасителя. Все помещения сдаются Церкви, которая платит аренду. Идёт также бизнес, может быть, и большой. Несколько лет назад дело дошло до того, что сдали в аренду один из залов кришнаитам, которые проводили там свои мероприятия. Волосы дыбом встают! Наверное, Владимир Алексеевич переворачивается в гробу. Это и есть, на мой взгляд, поругание нашего наследия, победы наших предков 1812 года.

В Москве принята программа строительства двухсот храмов, выделены средства. Вроде бы радоваться надо этому. Со своей семьёй я каждую пятницу еду на дачу, проезжаем мимо мечети и видим сотни молодых, здоровых мужчин, которые собираются там. И провожу аналогию с нашими храмами, которые стоят пустые. Уже из некоторых районов Москвы люди уезжают, потому что в школах учатся не русские дети. Родители забирают детей и вынуждены уезжать...

Владимир Алексеевич дал нам нравственную основу своим творчеством, произведениями, те координаты, в которых мы живём. Но у нашей молодёжи на сегодняшний день, к сожалению, эти координаты отсутствуют. И им тяжело, так же, как и нам.

Тяжко и тогда, когда «героями» становятся люди, которые ненавидят Россию, всякого роди растлители, разные шоумены, продюсеры, христопродавцы. Иной раз опускаются руки, в такое уныние впадаешь, но тут-то и вспоминаются слова Владимира Алексеевича, которые для всех нас должны быть девизом и заветом:

Держитесь, копите силы,
Нам уходить нельзя.
Россия еще не погибла,
Пока мы живы, друзья.

Выступление Михаила Мендосы-Бландона было бьющим наотмашь, хлестким. А вся его многолетняя подвижническая деятельность по сохранению памяти о великом писателе – не исполнение ли обета, данного в далекие уже переломные годы?..

Поэтесса Нина Краснова, ученица В.А. Солоухина, поведала о малоизвестной стороне его широкой натуры:

«Как хорошо, что он собирает нас здесь каждый год в день своего рождения, объединяет. Мы здесь все уже сроднились, это встреча давних друзей. Роза Лаврентьевна, жена Владимира Алексеевича, здесь всегда была. Сегодня её, к сожалению, уже нет с нами… Буквально вчера позвонила мне вдова поэта Андрея Вознесенского Зоя Богуславская, у них с Розой Лаврентьевной были хорошие отношения, узнала, что я еду на солоухинский праздник и передавала поклон всем участникам, организаторам, гостям. Напомню историю, как Хрущёв в своё время угрожающе наорал на встрече с интеллигенцией в Кремле на Андрея Вознесенского.

Все отвернулись от опального поэта, боялись подойти к нему. И только Солоухин, единственный из всех писателей и поэтов, положил ему руку на плечо, сказал: «Пошли ко мне домой, чайку попьём, зальём беду».

Дома Владимир Алексеевич показывал ему свою коллекцию икон, они долго разговаривали. Это помогло Вознесенскому выдержать сильнейший удар. Зоя также сказала, что Солоухин напечатал поэму её мужа «Мастера» в «Литературной газете», помогал Вознесенскому. Хотя у них были совершенно разные стилистические манеры. Владимир Алексеевич – традиционалист, а Андрей – авангардист. Роза Лаврентьевна как-то мне сказала: «Нина, я тебе делаю выговор, что ты до сих пор не написала об отношениях Вознесенского и Солоухина». И вот в альманахе «Эолова арфа» я напечатала заметки об отношениях двух поэтов. Владимир Алексеевич Солоухин был смелым, мог заступиться за людей, которых обидели, восстановить справедливость. Помог он в трудный момент и мне…».

Судьбе России, светлым человеческим чувствам были посвящены в тот день выступления лауреатов международных и российских конкурсов – певицы Галины Митрофановой и солиста Русского духовного театра «Глас» Петра Урбановичуса.

А завершил программу, по просьбе дочерей В.А. Солоухина Ольги и Елены, солист Большого театра Николай Семенов. Ведущая Нина Карташова сказала о нем: «В Италии нашего замечательного тенора называют “русским Карузо”, Николай всегда откликается на наши просьбы выступить на празднике в Алепино. Если он в России, в Москве, всегда приезжает к Солоухину. А после страшного пожара в Кемерове сколько он дал благотворительных концертов в пользу своего родного сибирского города…».

И Николай Семенов исполнил «Аve Maria» Шуберта и песню «Памяти Карузо», а затем и на русском – «Родину» («Вижу чудное приволье»). Певец, по-солоухински сочетающий в себе русские силу и размах, а также европейские элегантность и блеск, вновь покорил мощью и богатством своего голоса. Исполненные им произведения были органичны здесь, под алепинскими липами, у дома автора еще и таких классических стихотворений, как «Венок сонетов», «Дирижер. Рапсодия Листа», «Лозунги Жанны д Арк»…

Говорилось в тот день и о том, что Солоухин особенно актуален в наши смутные дни. Надо изучать его жизнь, перечитывать его романы, повести, «Камешки на ладони», стихи – от первого зрелого «Дождь в степи» (1946 год) до одного из поздних «Настала очередь моя», где поэт делает свой выбор.

…Иль противостоя железу,
И мраку противостоя,
Осознавать светло и трезво:
Приходит очередь моя.

Как волку, вырваться из круга,
Ни чувств, ни мыслей не тая.
Прости меня, моя подруга,
Настала очередь моя.

Я поднимаюсь, как на бруствер,
Но фоне трусов и хамья.
Не надо слез, не надо грусти —
Сегодня очередь моя!