«В генерале Врангеле
сама Белая Идея нашла своё воплощение,
он как бы олицетворял её».
А.А. фон Лампе,
из речи на 25–летие со дня кончины П.Н.Врангеля, 1953 г.

Восемь с половиной десятилетий минуло с той поры, как свой последний, крымский рубеж оставили, уходя в изгнание, части Русской Армии генерала Петра Николаевича Врангеля, героя Русско–японской и Первой мировой войн, последнего Главнокомандующего Белыми войсками на Юге России. Его образ давно уже скрылся за дымкой времени и вряд ли возможно теперь представить во всей полноте и яркости личность этого человека, безусловно, заслуживающего внимания потомков. И пристального внимания!
Да, о Врангеле сейчас пишут много и подробно, исследуют его боевую деятельность, государственные воззрения, жизнь в эмиграции, причины внезапной смерти. И всё равно как человек он остается совсем неизвестным, непонятным. А если точнее – непонятым…
Как–то само собой или чьими–то расчётливыми усилиями сложился в массовом сознании этакий колоритный тип надменного вояки–фанфарона, в прошлом – светского льва, в настоящем – холодного честолюбца, любителя интриги и всяческой позы. Мало симпатичная фигура, не так ли? Но истине совсем не соответствующая. Да что там! Даже современники «чёрного барона» из советского лагеря видели его совсем иначе. Вспомним хотя бы строки Маяковского:
…И над белым тленом,
Как от пули падающий,
На оба колена
Упал Главнокомандующий.
Трижды землю поцеловавши,
Трижды город перекрестив,
Под пули в лодку прыгнул…
– Ваше
Превосходительство, грести?!
– Грести!

Вряд ли автора поэмы «Хорошо» можно заподозрить в симпатиях к белогвардейцам, а вот и он не удержался от своего рода восхищения человеческим духом побеждённого противника. «Под пули в лодку прыгнул…» Что ж, Врангелю не раз случалось не просто пребывать под пулями, но и лететь в конной атаке на разящую в упор картечь. Среди офицерства личная храбрость его была не только вне сомнений, а даже чем–то нарицательным.
Шестого августа 1914 года в бою у селения Каушен, в Восточной Пруссии, ротмистр Врангель, спасая положение целой дивизии, бросил свой эскадрон лобовым ударом на германскую батарею. Треть его конников пала ещё на подступах к вражеской позиции, лошадь Врангеля сразило картечным залпом. Вскочив на ноги, залитый кровью, барон стал рубиться с орудийной прислугой. Следом влетели кавалеристы. Победа! За эту атаку герой–офицер получил высший знак воинского отличия – орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4–й степени, став первым георгиевским кавалером в Великой войне.

Ну а своё первое ранение и первые боевые награды Пётр Николаевич получил ещё в ранней молодости на сопках Маньчжурии, в Русско–японскую кампанию, куда ушёл добровольцем. Затем – служба в Лейб–гвардии Его Величества Конном полку, учёба в Академии Генерального штаба.
Род Врангелей был старинный и заслуженный, ведший летопись со времен Крестовых походов. В эпоху правления императрицы Елизаветы правнуки тевтонских рыцарей стали служить российской короне. Служили честно и ревностно, воевали, путешествовали, занимались наукой… Один из Врангелей прославился на Кавказской войне, пленив имама Шамиля, другой – Ф.П.Врангель – стал полярным первопроходцем, командиром арктических экспедиций.
И, конечно, юность Петра Николаевича прошла в ореоле семейных легенд и преданий. Потому личности его в полной мере были свойственны рыцарские черты. Так, в апреле 1917 года он, не раздумывая, шагнул в толпу буйной, распущенной солдатни, защищая сестру милосердия. Были и другие случаи. А на заре 20–го века, став корнетом элитного Конного полка, приобрёл Петр Врангель репутацию и в высшем свете, в придворных кругах, как блестяще воспитанный и образованный офицер.
Наверное, самым значительным событием недолгого мирного периода его жизни стала женитьба на Ольге Михайловне Иваненко, дочери видного сановника, фрейлине Императрицы. Брак был по любви, исключительно удачным. Семейное счастье для четы Врангелей стало тем сокровищем, которое не смогли отнять ни войны, ни революции, ни скитания на чужбине. Во всех жизненных перипетиях, на фронтах Великой и Гражданской войн, Ольга Михайловна находилась рядом с мужем, работая сестрой милосердия в частях, которыми он командовал, или устраивая передвижные лазареты и госпитали. Тоненькая, хрупкая, с удивительно молодыми, ясными глазами, она тоже ходила под пулями, а пришло время – не испугалась встать и пред «революционным трибуналом».
Произошло это в январе 1918 года, в Ялте, только что занятой большевиками. Город был раздавлен террором. Шли повальные аресты и расстрелы. Врангель, в недавнем прошлом – генерал–майор и флигель–адъютант Государя, один из лучших командиров императорской конницы, был просто обречён на уничтожение. При аресте мужа Ольга Михайловна настояла, чтобы её взяли вместе с ним. Двое суток провели они в общей камере заодно с семьюдесятью другими узниками – офицерами, чиновниками, жителями Ялты. За стеной звучали выстрелы, слышались крики погибающих.
– Ваш муж – генерал. Но вы–то зачем пошли сюда? – спросил Ольгу Михайловну председатель «трибунала». – Я счастливо прожила с ним жизнь и хочу разделить его участь до конца, – последовал ответ. Слова эти произвели впечатление. Врангелей освободили.
И позже, через год, в январе 1919–го, когда Петр Николаевич уже командовал Кавказской Добровольческой армией в Белых войсках Юга России, жена его – верный ангел–хранитель! – вытащила буквально с того света, так как болезнь – сыпной тиф, свалившая генерала, протекала столь тяжело, что считалась уже неизлечимой. Бережный уход Ольги Михайловны и её молитвы пред внесённой в дом чудотворной иконой Божьей Матери вернули сорокалетнего генерала к жизни и к новой борьбе.
Стоит ли рассуждать сейчас, прав или не прав был Пётр Николаевич, вступая на путь вооруженного сопротивления большевизму? Как русский офицер и патриот он повиновался голосу своей совести и долга. Впрочем, кому–то совесть подсказывала совсем иные поступки… Но не о том речь.
Летом 1919 года со взятием неприступного Царицына («красного Вердена») Врангель становится своего рода символом Белого дела. Он уже генерал–лейтенант, создатель мощных соединений белой кавалерии – победоносных конных корпусов! Популярность его чрезвычайно высока, кружит голову, ослепляет. Был ли он честолюбив? О да, конечно! Но он был полководцем по духу и складу своей натуры. А какой же полководец без честолюбия? К тому же превыше этого чувства была у Врангеля любовь к Отечеству, поруганному и разбитому в хаосе революционных бурь. Именно боль за судьбу национальной Белой России толкала его на конфликт с генералом Деникиным, отдавшим 20 июня 1919 года приказ о наступлении на Москву, знаменитую «Московскую директиву».

Врангель считал, что направление главного удара выбрано неверно, что надо идти за Волгу, соединяться с войсками Верховного правителя России адмирала А.В.Колчака, а потом давить совместным фронтом. Выдвигал он и другие смелые оперативные планы: в частности, предлагал, закрепившись «… на сравнительно коротком и обеспеченном на флангах крупными водными преградами фронте Царицын – Екатеринослав, …сосредоточить в районе Харькова крупную конную массу 3–4 корпуса. В дальнейшем действовать конной массой по кратчайшим к Москве направлениям, нанося удары в тыл красным армиям».
Идея эта была отчасти реализована ранней осенью 1919 года рейдами конных корпусов К.К.Мамантова и А.Г.Шкуро, но в целом стратегия Врангеля не встретила поддержки у Главкома Вооруженных Сил Юга России. Хуже всего однако было то, что между двумя крупными военачальниками, вождями, образовался раскол, взаимная неприязнь, ставшая едва ли не самой печальной страницей в истории русской контрреволюции.

Не могу и не хочу сейчас вставать на чью–либо сторону в том конфликте, утверждая правоту Врангеля или Деникина. В сонме героев Белого движения оба эти имени равно чисты и красивы. Красивы в своей трагической, исступленной борьбе за родину. Чисты в своем личном бескорыстии.
Вот как пишет о них современный исследователь эпохи Гражданской войны В.Е.Шамбаров: «Это был типичный конфликт между «молодым» и «старым» офицерством, неизбежный в любой проигранной войне. Кстати, точно так же вёл себя Деникин после Русско–японской войны, когда, рискуя карьерой, критиковал высшее начальство и его ошибки. И точно такой же конфликт через год сам Врангель получил от Слащова. Оба – горячие патриоты России, но людьми они были совершенно разными. Деникин – спокойный, уравновешенный, упрямый. Врангель – отнюдь не по–немецки горячий, нервный, порывистый. Не чуждый внешней позы и эффекта, чего Деникин всегда избегал».
Но, говоря о Петре Николаевиче Врангеле, необходимо все же снять с него флёр пустого интригана–честолюбца. Как личность, он был безмерно глубже и интереснее, чем тот тип, что представлялся нам в советских книгах и фильмах. К примеру, среди близких Врангелю людей, с которыми он проводил многочасовые беседы и которых привлек позже к государственной работе на «последней пяди Русской земли», в Белом Крыму, были – выдающийся учёный–экономист и мыслитель П.Б.Струве; один из крупных чиновников Императорской России, сподвижник Столыпина, А.В.Кривошеин; политик и публицист В.В.Шульгин; видный иерарх Православной церкви, в будущем – автор знаменитых литературных трудов, епископ Вениамин (Федченков). И это не просто знакомые Петра Николаевича, это его ближайшие сотрудники, всегда говорившие и писавшие о нём, как о человеке в высшей степени незаурядном, глубоком.

Глядя на портреты генерала эпохи Гражданской войны, невольно поражаешься той мощной энергетике, которую словно бы излучает вся его фигура, взгляд его острых «остзейских» глаз. Высокий, стройный, в черкеске, перетянутой в талии, весь – порыв и стремление к победе, такой генерал мог, разумеется, лететь впереди кавалерийской лавы на вражеские позиции, подняв в атаку дрогнувшие было полки. Но он же мог и спорить с искушенными журналистами, мог редактировать проекты государственных законов, мог, наконец, общаться на равных с представителями высшей мировой дипломатии. Все это было в жизни Врангеля – кстати (еще один штрих в биографии) по одной из родственных линий потомка А.С.Пушкина. Так что примитивный образ из советского Агитпропа не может выдержать и самой поверхностной критики.
А ведь у генерала Врангеля была не только любящая жена, подарившая ему четверых детей, был у него и младший брат, очень известный в мире искусства (Николай Николаевич Врангель, коллекционер и знаток мировой живописи, погиб осенью 1915 года, работая в прифронтовом госпитале), были столь же незаурядные родители. Но если отец Петра Николаевича в период Гражданской войны волею судьбы оказался за границей, то мать всё это время жила в красном Петрограде. Под своей (слегка измененной) фамилией. И страшно представить, что ждало эту женщину, попадись она в поле зрения советских карательных органов.

Выбраться из «большевицкого рая» ей удалось только в 1921 году при помощи организации Бориса Савинкова. Для шестидесятидвухлетней женщины побег был почти невероятный: в рыбачьей лодке, под парусом, шли через залив, скрываясь от прожекторов Кронштадтской крепости. Море штормило, лодку заливало водой, которую приходилось постоянно вычерпывать, одежда на ветру покрывалась ледяной коркой. Больше всего Марию Дмитриевну угнетала мысль, что, попадись она в руки чекистам, её убьют не как мать белого генерала, а как некую заговорщицу. Но риск оказался оправданным.
Потом старая баронесса не без юмора вспоминала, как когда–то рассматривала советские плакаты, где её сын изображался толстым низеньким стариком с кустистыми бровями и лохматой бородой, на плечах его топорщились эполеты, в зубах был нож, а в руках кривая сабля. И еще эту песенку: «Белая армия, чёрный барон снова готовят нам царский трон…»

Да нет, не за Царский трон сражались белогвардейцы, хотя в этом, быть может, и крылась одна из причин их военного поражения. «Слушайте, русские люди, за что мы боремся, – гласило одно из врангелевских воззваний, – За поруганную веру и оскорбленные ее святыни… За прекращение междуусобной брани… За то, чтобы истинная свобода и право царили на Руси…»
В конце 1919 года, во время гибельного отступления Белых частей к Новороссийску, конфликт Деникина и Врангеля достиг своего апогея. Результатом стала отставка Петра Николаевича и отъезд его в Константинополь. Казалось, белогвардейский период в биографии генерала завершён. Но 21 марта 1920 года на Совещании представителей высшего командного состава Армии, после заявления А.И.Деникина об уходе с поста Главкома, его преемником назван был именно Врангель. Последним приказом Деникин утвердил эту кандидатуру.

И вот ещё раз о честолюбии «черного барона». Находясь за границей, Пётр Николаевич вполне мог проигнорировать свое новое назначение. Участь ему предстояла незавидная: войска морально подавлены хаотичной эвакуацией, почти разложены. Красные готовы навалиться на Крым огромной массой. А союзники–англичане заявили о прекращении военной помощи, бросая Белую Россию на произвол судьбы. В этой ситуации Врангель мог бы попросту «умыть руки» и никто бы его не упрекнул. Но опять же – долг и честь русского офицера диктовали иное. Впоследствии генерал вспоминал: «Я не сомневался, что борьба проиграна, что гибель остатков Армии неизбежна. Отправляясь в Крым, я оттуда, вероятно, уже не вернусь. В то же время долг подсказывал, что, идя с Армией столько времени её крестным путем, деля с ней светлые дни побед, я должен испить с ней и чашу унижения и разделить с ней участь её до конца».
Врангель возвращается на «последнюю пядь Русской земли», вступает в должность Главнокомандующего.
И вновь, листая страницы «белых» мемуаров, я смотрю на портреты генерала, на снимки почти вековой давности:

Профиль, очерченный резко,
Пристальный взгляд свысока,
Шашка, папаха, черкеска,
Сжатая грозно рука…
Врангель! При имени этом,
Взрезав полночную тьму,
Белым, мерцающим светом
Звёзды сгорают в Крыму.
Врангель! Орущие глотки,
Слёзы и яростный мат,
Да суетливые лодки
У броненосных громад.
Врангель! Проклятье и слава
Будто скрестились на нем
Там, где кипящая лава
Крым захлестнула огнём.*
В ноябре 1920 года крымская эпопея окончилась катастрофой, великим исходом русских со своей земли и гибелью десятков тысяч людей, поверивших обещаниям об амнистии и сдавшихся на милость своих противников. Но всё же – семь месяцев существовал островок русской государственности – Белый Крым. И за это время в военной, экономической, социальной сферах было сделано много, очень много, так много, что и теперь пример Белого Крыма можно рассматривать как интереснейший опыт государственного строительства.

В.В.Шульгин в своей мемуарной книге «1920» передаёт следующие слова Врангеля, сказанные в беседе с ним летом 1920 года: «…Я чего добиваюсь? Я добиваюсь, чтобы в Крыму, чтобы хоть на этом клочке, сделать жизнь возможной... Ну, словом, чтобы, так сказать, показать остальной России… вот у вас там коммунизм, то есть голод и чрезвычайка, а здесь: идёт земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода…Никто тебя не душит, никто тебя не мучает – живи, как жилось… Ну, словом, опытное поле… До известной степени это удается… Конечно, людей не хватает… я всех зову… я там не смотрю, на полградуса левее, на полградуса правее – мне это безразлично… Можешь делать – делай. И так мне надо выиграть время… чтобы, так сказать, слава пошла: что вот в Крыму можно жить. Тогда можно будет двигаться вперёд, – медленно, не так, как мы шли при Деникине, медленно, закрепляя за собой захваченное. Тогда отнятые у большевиков губернии будут источником нашей силы, а не слабости, как было раньше…»

Сейчас политико–экономическому укладу Белого Крыма посвящаются специальные исследования, тема эта нередко становится предметом полемических статей и дискуссий. Мне же представляется важным ещё раз сосредоточить внимание на личности последнего Белого Главкома. Ведь крымский период Белой борьбы стал высшим пиком его жизни и без того насыщенной всяческими коллизиями. По свидетельствам близко знавших его людей, лето и осень 1920 года Врангель прожил в состоянии высочайшего нервного подъёма, какого–то экстаза. «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю…» – пушкинские строки, вероятно, характеризуют подобный накал эмоций с наибольшей точностью. И, конечно же, это душевное состояние Главкома передавалось его войскам, истекавшим кровью в неравных боях под Каховкой, у Перекопа… Вот фрагмент воспоминаний офицера Корниловской ударной дивизии о последнем смотре Врангелем белых частей 1 сентября 1920 года:

«Прибытие Главнокомандующего, его пламенная речь и неподражаемый вопль (иначе нельзя выразиться) – «Орлы–ы–ы Корниловцы–ы–ы!» – сопровождались для меня непрерывной нервной дрожью и доходившим почти до взрыва внутренним рыданием… Мощный хрипловатый голос Главнокомандующего казался надорванным и как бы выражал собой надорвавшуюся Добровольческую Армию…»
А вот ещё одно свидетельство, на сей раз – вольноопределяющегося Сводного генерала Каледина полка 12–й Кавалерийской дивизии Ивана Савина**, в эмиграции – известного поэта, автора мемуарных очерков о крымском периоде Белой борьбы. В своих воспоминаниях Савин обращается непосредственно к Врангелю:

«В первые дни крымского наступления, когда могучей радостной лавой мы рвались вперед, Вы, где–то у Днепра, посетили нашу дивизию.
– Господа офицеры, вперед! – громко крикнули Вы после смотра. Эхо Вашего голоса гулко отдалось в степи. Я не понимаю, почему на Ваш зов ринулась вся дивизия – с офицерскими звездочками, со шнурками вольноопределяющихся, с гладкими погонами рядовых. Всем хотелось быть ближе к Вам, окружить Вас тесным кольцом. Я бежал с другими и думал: это нарушение дисциплины, главнокомандующий цукнет нас. Но Главнокомандующий понял, что за любовь не наказывают. Главнокомандующий не цукнул.

Вы долго говорили с дивизией о задачах наших, о нуждах, об отношении к населению. Я стоял в десяти шагах от Вас. На Вас была та же бурка, та же папаха, те же сапоги, старые, с истёртыми каблуками. На одном из них – кажется, левом – виднелась огромная латка из бурой кожи. И вот с той минуты я не переставал думать о ней, о заплате на сапоге главнокомандующего. Когда теперь социалистическая грязь пытается очернить Ваше имя, Вашу честность, равной которой не знаю в наше подлое время, когда Керенские справа гнусавят о «бесконтрольном расходовании казенных сумм в Крыму», мне хочется крикнуть: – Лжёте! Сам генерал Врангель носил латанные сапоги».
«Обращаясь к выстроенным частям, - вспоминал В.В.Шульгин, – он не говорил им «братцы» или «ребята», а здоровался так: – Орлы! И солдаты, быть может, чувствовали некоторый подъем душевный… от такого обращения».
Существенная деталь: с принятием Врангелем поста Главкома Добровольческая Армия была переименована и называлась – Русской Армией. С этим названием последние воины Белой России ушли и за рубеж, сохранив его на местах своей временной дислокации – в Галлиполи, Чаталдже, Лемносе, Бизерте.

Ну, а как полководец Петр Николаевич ещё раз блеснул на просторах Таврических степей, где в июне 1920 года им наголову был разгромлен двадцатитысячный корпус товарища Жлобы (какая, кстати, "говорящая" фамилия!) – отборная красная конница с приданными ей пехотными дивизиями, артиллерией, броневиками. В этом сражении Врангель с максимальным эффектом использовал авиацию. Самолеты, даже растратив боезапас, проносились на бреющем полете над конными массами красных, создавая панику, распугивая лошадей. Именные белые части – «корниловцы», «марковцы», «дроздовцы» взяли группу Жлобы в кольцо.
Из воспоминаний П.Н.Врангеля: «…Корниловская артиллерия с открытых позиций открыла огонь по наступавшим на донцов красным. Наши броневики, ворвавшись в колонну конницы Жлобы, расстреливали красные полки. Одновременно эскадрилья аэропланов осыпала красных кавалеристов сверху пулемётным огнем. Остановив атаку на 3-ю донскую дивизию, «товарищ» Жлоба всеми силами до пяти кавалерийских бригад, бросился на корниловцев. Однако, корниловцы выдержанным ружейным и пулемётным огнем встретили атаку красной конницы…»

Со стороны порой могло показаться, что вновь оживают картины наполеоновских битв: перед несущейся красной кавалерией Белая пехота смыкалась в каре, встречая врагов штыками и беспрерывным огнём. В степи прообразом будущих танковых сражений сходились лоб в лоб броневики. Врангель с воспалёнными от бессонных ночей глазами склонялся над картой, вводя в бой последние резервы. И военное счастье ему улыбнулось! Численный перевес противника перестал играть роль. Русская Армия сдавила клещи так, что из окружения смог вырваться лишь сам комкор Жлоба с немногими штабными. Но, как знать, быть может, этому товарищу было бы лучше погибнуть тогда в степи, чем быть пристреленным впоследствии где–то в чекистском застенке?
О военных трофеях сам Врангель писал так: «Вся артиллерия противника, свыше сорока орудий, до 200 пулеметов и до 2000 пленных попали в наши руки. Мы захватили до 3000 коней. Полки 2–й конной и донской дивизий полностью пополнили свой конский состав. Штабы двух дивизий красной конницы были захвачены нами».
Да, это был успех! Блестящая операция Врангеля вошла в анналы полководческого искусства и позже изучалась в академиях Советской России и Европы. Как, кстати, изучалась и беспримерная по масштабам и организованности эвакуация из Крыма около ста сорока шести тысяч человек, в числе которых – большое число женщин и детей.
Великий русский исход! На ста двадцати шести судах бывшего Императорского Флота ушли все, кто не пожелал остаться. Оставшиеся же приняли смерть в расстрельных рвах и застенках. «По подсчетам разных исследователей, – пишет современный автор***, – по всему Крыму было уничтожено до 70000 человек, причем С.Мельгунов называет другую цифру - 120000».
Большевики старались искоренить саму память о государстве Белый Крым. О том, что на его территории, не смотря на переполненность войсками, пленными и беженцами, не было и намёка на голод, а излишки зерна продавались даже за границу; о том, что правительством Врангеля был, наконец, решен вопрос о земле: она передавалась крестьянам в вечную собственность без всякого передела; о том, что к зачинщикам беспорядков, как правило, применялась следующая мера воздействия – их выдворяли на «красную» сторону.
И вновь – свидетельство Ивана Савина, участника последних боёв на территории Крымского полуострова, его слова примечательны своей эмоциональной окраской и тем, что принадлежат человеку, волею судьбы побывавшему и на «белой» и на «красной» стороне. Вот как он описывает свои мытарства, после оставления войсками Врангеля перекопских укреплений:
«…Потом – эвакуация, лазарет в Джанкое, плен у красных. Потом долгие подвалы чрезвычайных комиссий. Потом пёстрые плакаты, приносимые в застенки для вразумления пленных: – Наемник парижской биржи – Врангель, чёрный барон, кровавый слуга капиталистов, враг рабочих и крестьян... А в Севастополе, когда в жуть и темень бездомья уходили Вы с орлами Вашими, рабочие плакали. А северной Таврии крестьяне и теперь говорят: петлюровцы грабили, махновцы грабили, деникинцы, случалось, тоже грабили, красные грабят, а вот только врангелевцы никогда не грабили и землю хотели дать. А в Мелитополе ещё целый год после Вашего ухода Вас ждали жадно, нетерпеливо, о Вас молились.
Смотрел на убогие плакаты и смешно было. Ваше, такое знакомое, такое близкое лицо, изуродованное карикатурой – как странно это! – светилось прежней ласковостью. Хотелось любовно погладить советский лубок и сказать Вам, как говорят только матери, только невесте: – Ваше превосходительство, это ничего. Пусть бьют, пусть расстреливают, мы знаем Вас, мы не поверим. Вы совсем близкий, совсем родной. Ваше превосходительство, если и я, полуубитый, упаду в общую могилу, знайте, что так любить Россию и гибнуть за неё научили меня Вы».
Всё, связанное с подлинной жизнью Белого Крыма, верные ленинцы тщательно вытравляли из людской памяти. И, естественно, для советских агентов за рубежом главным объектом «работы», главной мишенью сразу же стал Пётр Николаевич Врангель. Его решили устранить во что бы то ни стало. И тут, как всегда, цель оправдывала средства.
15 октября 1921 года итальянский пароход «Адрия», шедший из Советской России,
протаранил яхту «Лукулл», где размещался штаб Врангеля. Удар был ювелирно рассчитан и пришелся точно на каюту Главкома. В короткие минуты яхта затонула. Погибли многие ценные документы. Вахтенный офицер не пожелал спасаться, уйдя на дно вместе с кораблём. Неминуемая смерть ждала и Врангеля, но, словно бы по какому–то наитию, незадолго до трагедии он вместе с супругой, личным секретарем и капитаном судна сошёл на берег, в очередной раз избежав гибели. Случай этот потряс многих. Спасение Врангеля воспринималось как чудо, да это и в самом деле было как–то уж слишком необыкновенно: все знали, что Главком неделями не покидал яхту, ограниченный в своих поездках французскими властями.
Тут надо отметить, что недавние союзники России в мировой войне – Англия, Франция – вовсе не спешили исполнить свой долг по отношению к интернированным частям Русской Армии. Более того – всячески старались разложить их, обезоружить, оторвать от Главнокомандующего и, наконец, распылить по свету. «Галлиполийское сидение» – двухлетнее пребывание основного ядра врангелевских войск на турецком полуострове, символично названном русскими – Голое поле, в постоянной готовности к продолжению боевых действий, – этот подвиг Белых воинов достоин строф эпической поэмы. Но данная страница Белой борьбы связана с именем другого легендарного генерала – А.П.Кутепова.
О Врангеле же, вынужденном в сложившихся обстоятельствах освоить искусство дипломатии, взять на себя ответственность за жизни множества русских людей на чужбине, – о Врангеле первых лет эмиграции галлиполиец, писатель Иван Лукаш свидетельствовал так:
«Врангель вне Армии, выше её. О Врангеле не говорят как о командующем. Для Галлиполи он выше командующего. За синей линией моря, где идут рядами, томительно шумя, белые дорожки пены, там перед всем миром Врангель один стоит за Россию и ее Армию».
Ну, а если вернуться к семейной жизни Петра Николаевича, то можно признать, что после всех тревог и ужасов Гражданской войны он в эмиграции был, пожалуй, по–человечески счастлив, соединившись с родителями, имея рядом жену и детей. Только вот счастье это длилось недолго. Но о грустном чуть позже. А пока – о главном деле Врангеля за границей, создании Русского Обще–Воинского Союза.
После расформирования военных лагерей и перехода Белых воинов на штатское положение жизненно важным для них было не утратить корпоративной связи, сохранить структуру Армии на уровне объединений и союзов, действующих в городах и странах, во всех пределах русского рассеяния. Многие ещё грезили «весенним походом» в Россию. Кто–то вставал на путь нелегальных акций, белого террора. Врангель смотрел дальше. Понимая, что большевизм не вечен, он ждал времени, когда страна, переварив отраву марксистского учения, призовёт своих изгнанных детей – на помощь и на защиту. Острым чувством сопричастности судьбе России пронизаны слова Петра Николаевича, сказанные им в 1924 году в Белграде на собрании офицеров:
«Борьба за Родину не кончена, и вставшая по призыву Царя Русская Армия ныне в изгнании, в чёрном труде, как некогда на поле брани, отстаивает честь России. Пока не кончена эта борьба, пока нет верховной русской власти, только смерть может освободить русского воина от выполнения долга. Этот долг для меня – стоящего во главе остатков Русской Армии – собрать и сохранить русское воинство за рубежом России. Так, окружённый врагами, отбивая знамя, призывает к себе остатки родного полка командир знамённого взвода…».
Русский Обще–Воинский Союз был создан и к 1926 году превратился в мощную, не имеющую аналогов военную организацию. Тогда же генерал Врангель с семьей переехал в Брюссель и, не располагая денежными средствами и не желая жить за счет РОВСа, вернулся к штатской профессии, так как ещё в юности, до поступления на армейскую службу, окончил Горный институт, имел диплом инженера. Ну, а итогом осмысления событий Гражданской войны и собственного в ней участия стали двухтомные «Записки» генерала – ценнейший материал для изучения этого периода русской истории.
На одной из последних фотографий Петр Николаевич запечатлен читающим свой рукописный текст. Лицо его напряжено. Стройная, высокая фигура полна скрытой силы. Ему сорок девять лет. У него мировая известность. За ним – слава былых побед и многотысячный офицерский союз. Он готов к военной и государственной работе. Он страшен своим врагам. Он обречён.
В марте 1928 года Пётр Николаевич внезапно заболел острейшей формой туберкулёза. Болезнь развивалась столь стремительно, что самые опытные врачи только разводили руками. Никогда никаких признаков этой болезни у Врангеля не было, не имелось и предрасположенности к ней, и вдруг…

Существует устойчивая версия (её придерживались жена и дети Главкома), что Пётр Николаевич был заражён, принимая отравленную пищу. А совершил отравление брат (или мнимый брат) генеральского денщика, прибывший из Советской России и некоторое время гостивший с позволения Петра Николаевича в доме Врангелей. Так это было или нет? Вряд ли теперь узнаешь. По другой версии, Врангель заразился туберкулезом, посещая шахтерские рудники, где работали его прежние соратники. Как бы то ни было, но за полтора месяца он буквально сгорел. В последние дни земной жизни, по свидетельству лечившего его профессора медицины И.П.Алексинского, генерал жаловался на преследовавшие его видения:

«Меня мучает мой мозг… я не могу отдохнуть от навязчивых ярких мыслей… Мозг против желания моего лихорадочно работает, голова все время занята расчетами, вычислениями, составлением диспозиций… Картины войны все время передо мною, и я пишу всё время приказы, приказы, приказы…»
На первый день православной Пасхи, в тот год – 15 апреля, у Врангеля случился страшнейший приступ. Был вызван духовник, которому после исповеди и причащения Святых Тайн Христовых умирающий Главком сказал: «Я готов служить в освобожденной России хотя бы простым солдатом». Через десять дней Петра Николаевича не стало. Последние его слова были: «Боже, спаси Армию!»
Смерть генерала Врангеля явилась для Русского зарубежья полной неожиданностью. Некоторые просто не могли в это поверить, отказывались признать очевидное. Философ И.А.Ильин, видевший во Врангеле единственного настоящего Вождя Белого Дела, связывавший с ним надежды на скорое избавление России от большевизма, в крайнем потрясении писал его личному секретарю Н.М.Котляревскому:

«Ни ум, ни сердце, ни вера в Бога не принимают кончины Петра Николаевича… Впору возроптать! Ради Бога, прежде всего, до всего остального удостоверьтесь, заставьте врачей удостовериться, что это не летаргический сон!! …Не хороните его до трупных пятен, до полной, объективной несомненности, что это настоящая смерть. …Подумайте только: в этом необычайном человеке всё было необычайно. Это особо строение организма, души, инстинкта…».
Когда корреспондент парижского журнала «Иллюстрированная Россия» поинтересовался у врача, лечившего генерала: «В каком положении находится семья Врангеля? Остались ли после него какие–нибудь средства?», ответ был кратким: «Никаких средств после него не осталось. Вместе с ним жили, кроме жены и четверых детей, мать и тёща. Жили они очень скромно. Генерал Врангель жил бедным рыцарем, – бедным рыцарем он и умер…».
По завещанию Петра Николаевича, его останки, спустя полгода после временного захоронения в Брюсселе, были перенесены в Белград, под своды выстроенного воинами–белогвардейцами храма Святой Троицы, где хранились знамёна Русской Армии. Последние почести своему Главкому отдало все русское воинство, рассеянное в зарубежье. Никогда уже военная эмиграция России не собиралась в таком количестве! За гробом Врангеля вели его старого боевого коня Бедуина (тогда принадлежавшего личному секретарю Петра Николаевича – Н.М.Котляревскому), траурным строем шли бойцы ударных частей, казаки конвоя. Один за другим ложились венки: «От первопоходников», «От Союза галлиполийцев»… Прощальной музыкой плыл в воздухе марш Лейб–гвардии Конного полка. И, как священная заповедь, вспоминались слова генерала, обращённые к Белому офицерству:

«…Среди тяжких испытаний Армия устояла. Не ослабла воля. Не угас дух. Придёт день, протрубят сбор, сомкнутся ряды, и вновь пойдём мы служить Родине. Бог не оставит нас, Россия не забудет!».

Д.В. КУЗНЕЦОВ

_________________________

* Фрагмент из поэмы "Врангель"
** Савин И.И., Портрет. Генералу Врангелю, Гельсингфорс, Новые русские
вести, №198,17.08.24.
*** Бобков А.А., Красный террор в Крыму, Материалы международной научной
конференции в Севастополе, М., Посев, 2002, стр.72–79.