В годы Гражданской войны Крым на протяжении долгого времени находился под властью антибольшевистских правительств. Проводя свою политику, эти режимы осуществляли и репрессивные функции. Описывая жизнь региона при интервентах и белых, советские авторы в течение многих десятилетий, следуя идеологической конъюнктуре, говорили о «жесточайшем разгуле насилия», карательных экспедициях, грабежах, арестах, расстрелах трудящихся, происходивших «изо дня в день». На данный момент очевидно, что эта оценка нуждается в существенных коррективах.

Действительно, в ходе вооруженного противоборства антибольшевистские силы нередко практиковали различные репрессивные меры. Но в большинстве случаев речь шла о самоуправствах отдельных начальников и армейских подразделений. Преимущественно это были жестокости военного времени, вызванные взаимным ожесточением. Вспышки насилия проявлялись в ходе борьбы с красными партизанами и при подавлении восстаний. Имели место различного рода криминальные эксцессы (грабежи, насилие), от которых часто страдали случайные люди. Эти действия не поощрялись и осуждались командованием и структурами власти.

Организованные репрессии, которые проводили специальные органы (контрразведки, военно-полевые суды), были направлены на конкретных противников. Преследовались советские функционеры, члены большевистской партии, подпольщики и партизаны.

Участники Гражданской войны на стороне красных обвинялись «в насильственном посягательстве на изменение существующего государственного строя», террористической деятельности. Также им инкриминировались общеуголовные преступления.

Многие репрессированные антибольшевистскими силами члены компартии не были безвинными жертвами, принимали участие в различных карательных акциях в период первой и второй попыток установления в регионе советской власти (1917–1918 и 1919 гг.), вели подрывную деятельность в тылу белых, практиковали индивидуальный террор. Так, в составе расстрелянной белыми в марте 1919 г. на полустанке Ойсул группы крымских большевиков преобладали лица, ответственные за организацию «Варфоломеевских ночей» в Евпатории, когда за три дня – 15–17 января 1918 г. – в городе было убито не менее 300 человек (1). Девять членов Севастопольского подпольного ревкома, чьи имена увековечены на памятнике 49 большевикам-подпольщикам на кладбище Коммунаров в Севастополе, в начале 1920 г. были схвачены деникинской контрразведкой и расстреляны по приговору военно-полевого суда за то, что готовили вооруженный захват власти в городе, проводили диверсии на военных объектах и вели просоветскую агитацию (2).

Вопрос об общем числе лиц, казненных антибольшевистскими силами в Крыму в годы Гражданской войны, остается открытым. Согласно подсчетам, произведенным крымским историком В.М. Брошеваном на основании разрозненных и отрывочных архивных свидетельств, количество жителей полуострова, репрессированных антибольшевистскими силами в 1918–1920 гг., составило 1428 человек, из них 281 приговорен к смертной казни (3). Понятно, что приведенные цифры в какой-то мере занижены (тот же автор позднее писал о 4635 (4) и 4800 (5) погибших). При этом историк шел по пути расширительного толкования определения «белый террор». Он относит к его проявлениям любые акции антибольшевистских сил. Так, в числе жертв белых репрессий оказались убитые крымско-татарскими националистами во время восстания на Южном берегу Крыма весной 1918 г., а также расстрелянные германскими оккупационными властями.

Советская власть окончательно установилась на полуострове в ноябре 1920 г. С этого времени открылась новая страница в истории края. Перемены затронули все сферы общественной жизни. Осуществляя радикальные социальные преобразования, большевики

широко применяли методы насилия и террора. Другими важными инструментами советизации края являлись пропаганда и агитация.

Строители «нового общества» формировали собственную систему нравственных ориентиров, праздников, символов и дат, которые должны были окружать человека. Помимо культа партийных и советских вождей возник культ «мучеников революции». Лица, которые были расстреляны либо повешены при царе или антибольшевистскими силами, становились объектом поклонения. Их похороны проходили со всей возможной торжественностью. Согласимся с мнением историка В.П. Булдакова, что новая ритуалистика складывалась вокруг представлений о «великой жертве» и «победе над смертью», и увековечение памяти о «павших героях» «своеобразно вписывалось в общий мартирологический процесс» (6).

Крым не стал исключением. При местных ревкомах были организованы специальные комиссии, в задачи которых входил прием обращений граждан, пострадавших от действий белых и интервентов.

Такая комиссия в ноябре 1920 г. была создана при отделе социального обеспечения Севастопольского ревкома (7). К вопросу организации похорон «жертв белого террора» власти подходили со всей возможной ответственностью. В начале декабря 1920 г. вышло обращение Симферопольского уездного комитета РКП (б) с призывом принять участие в траурных мероприятиях:

«Товарищи рабочие и крестьяне! Белый Крым стал красным!

Ценой кровавых жертв, героических усилий Красной армии и геройского самопожертвования подпольных работников пролетариату удалось вырвать власть из рук жестоких и наглых ставленников мировой контрреволюции: Колчаков, Деникиных, Врангелей и водрузить над Крымом красное знамя труда.

Товарищи! Кто из вас не помнит 16-тимесячного царствования буржуазии в Крыму? Это было 16 долгих темных месяцев разгула реакции на Крымском полуострове! Свист нагайки, задавленный стон из застенков, слезы и плач трудящихся наполняли города, деревни и села Крыма! Каждый день царствования барона Врангеля вырывал из среды революционно-сознательных рабочих масс тысячи жертв!

С твердой верой в конечную победу идеи коммунизма шли они, великие герои, на плаху и с радостью умирали за рабоче-крестьянскую власть. Погибшие товарищи были апостолами освобождения Крыма, они являются великомучениками за святое дело коммунизма.

Товарищи! Сегодня мы оказываем погибшим товарищам последнюю революционную почесть. Долг каждого сознательного рабочего и крестьянина своим присутствием выразить свое благоговение павшим товарищам.

Провожая стройными рядами героев жертв белого террора, мы покажем всему миру нашу солидарность и сочувствие той великой идее, во имя которой пали беззаветные братья нашей общей рабоче-крестьянской семьи.

Все на похороны!

Отдадим павшим братьям последнюю дань.

Герои умирают — идея живет.

Вечная память павшим борцам за свободу» (8).

В Архиве Севастополя сохранилась обширная переписка по этому поводу между различными советскими учреждениями. Так, в декабре 1920 г. севастопольский финотдел направил в адрес управления городской милиции список своих сотрудников в количестве 13 человек, которые примут участие в несении гробов (9). 14 декабря 1920 г. свое участие в траурных мероприятиях подтвердил комитет служащих Севастопольского городского продовольственного комиссариата, препроводив список сотрудников в числе 20 человек, «кои изъявили желание взять на себя труд по несению гробов жертв белогвардейского террора» (10). Список сотрудников также представили отдел юстиции при Севастопольском ревкоме (11) и комитеты служащих: Севастопольского совнархоза (12), Севастопольской таможни (13), акцизного ведомства (14), собеса (15).

Похороны расстрелянных белыми красногвардейцев, партизан и подпольщиков происходили во всех городах полуострова. Так, в 1921 г. в Евпатории в братской могиле в центре города при большом скоплении народа были перезахоронены останки коммунистов, расстрелянных белыми на полустанке Ойсул, и погибшего в январе 1918 г. председателя Евпаторийского совета Давида Караева. Ранее, 5 декабря 1920 г., в Симферополе в Семинарском (ныне – Комсомольском) сквере состоялось перезахоронение останков советских подпольщиков, расстрелянных белыми. На траурном митинге в сквере выступили члены Крымского обкома РК П(б) и Крымского ревкома: Р.С. Землячка, Ю.П. Гавен, Д.И. Ульянов (16). 26 декабря 1920 г. траурные мероприятия, связанные с перезахоронением «жертв белого террора», провели в Севастополе (17).

Похороны сопровождались мощной пропагандистской кампанией.

«Товарищей не стало, – писала по случаю захоронения останков подпольщиков в Симферополе в конце 1920 г. газета «Красный  Крым». – Их юные тела истерзаны, измучены. Но остался жить их неугасимый революционный огонь, их глубокая вера в нашу конечную победу, остался жить их великий идеал — освобождение человечества» (18).

Отметим, что в это самое время на полуострове свирепствовал красный террор, который по своему размаху, массовости и жестокости оставил далеко позади репрессии всех прежних (в том числе и советских) режимов, существовавших в Крыму с конца 1917 г. Тем не менее постоянные упоминания об актах насилия со стороны белых в коммунистической пропаганде в этот период занимали одно из ключевых мест. Так победители оправдывали свои преступления и подводили под них идеологическую основу.

Тогда же в советской пропаганде проявились характерные манипулятивные практики, которые в течение многих десятилетий будут формировать представление об этом драматичном периоде в истории нашей страны. Так как количество казненных было сравнительно невелико, то для придания белым репрессиям иллюзии массовости вместе с останками расстрелянных коммунистов в гробы укладывали тела простых обывателей, умерших естественной смертью, взятые из городских моргов. Показательный эпизод привел

в своих воспоминаниях генерал И.А. Данилов, служивший у красных в штабе 4-й армии. Когда в Симферополе было устроено торжественное перезахоронение «жертв белого террора», отыскались трупы десяти человек коммунистов-подпольщиков, осужденных военно-полевым судом и повешенных по приказу генерала Слащева.

«Несмотря на все старания отыскать еще такие жертвы, большевицкой власти не удалось это сделать, и она взяла еще первых попавшихся покойников из госпиталей, и таким образом всего набралось вместе с повешенными 52 гроба, которые на пышных погребальных

дрогах, сопровождаемые оркестром музыки, полком пехоты, кавалерией и двумя батареями, между расставленными по улицам шпалерами войск, были торжественно перевезены в сквер около здания духовной семинарии и здесь, после торжественных речей и проклятий “палачам” белым, были погребены в общей могиле» (19).

Еще во время Гражданской войны в советской публицистике сформировался определенный канон в изложении ситуации на территориях, занятых антибольшевистскими силами. Вначале эмоционально рассказывалось о «страшном разгуле контрреволюции» и «жестоком терроре», затем сообщалось о гибели нескольких коммунистов, схваченных при подготовке восстания или теракта и преданных военно-полевому суду. Надо сказать, что этот прием в освещении антибольшевистских репрессий практиковался весь советский период. Чем дальше были события Гражданской войны, тем пышнее становились ритуальные действа, связанные с увековечиванием памяти павших борцов. Поиски все новых имен «жертв белого террора» продолжались на протяжении многих лет.

Значимой составляющей культа «мучеников революции» стали публикации в газетах, журналах, а в дальнейшем – и целые биографические книги, повествовавшие о тех или иных деятелях, павших в борьбе за установление советской власти в Крыму. При этом во главу угла ставилось не написание подлинных биографий, а создание героических образов, которые были призваны воспитывать массы в духе коммунистических идеалов и внушать ненависть к «эксплуататорам».

В деле увековечивания памяти павших в борьбе за советскую власть огромную роль играла монументальная пропаганда. В советское время в Крыму насчитывалось около 300 памятников, связанных с событиями революции и Гражданской войны (20). Многие из них были поставлены на местах захоронений подпольщиков, красногвардейцев и партизан, в том числе репрессированных белыми.

Помимо захоронений в Симферополе, Севастополе, Евпатории и Керчи, памятники

«жертвам белого террора» в довольно большом количестве присутствуют в крымских селах. Так, в селе Соленое Озеро Джанкойского района установлено два памятника: на могиле комиссара Ромшина и на месте захоронения четырех красноармейцев-разведчиков 30-й стрелковой дивизии, расстрелянных белыми в ноябре 1920 г. (21) Обелиск на могиле двух красногвардейцев – Лопоткина и Белогурова, расстрелянных в 1918 г. австро-германцами, установлен в селе Кропоткино Черноморского района. В Ялте ступенчатый пирамидальный обелиск установлен в балке Чукулдар на месте казни шести комсомольцев-подпольщиков. 10 сентября 1920 г. они были повешены по приговору военно-полевого суда за то, что в феврале 1920 г. «составили общество под именем Ялтинской организации партии коммунистов большевиков и целью своей деятельности поставили захват коммунистами государственной

власти в пределах Крыма и в частности в Ялте» (22). Памятник на могиле пятерых красноармейцев, расстрелянных кайзеровцами в 1918 г., установлен в поселке Гвардейское Симферопольского района (23).

В советский период власти были всячески заинтересованы в том, чтобы выявить как можно большее число лиц, которые были казнены антибольшевистскими силами. При этом большинство жертв известны поименно, причем речь идет самое большее – о десятках активных участников революционного движения и Гражданской войны на стороне красных, а встречающиеся в советской литературе утверждения о массовых жертвах среди мирного населения, как правило, голословны. Имея все необходимые ресурсы и средства для установления имен всех пострадавших от белого террора и увековечивания их памяти, за десятки лет советские историки тем не менее особенно не продвинулись в данном вопросе.

Примечания:

1. Красный террор в годы Гражданской войны. М., 2013. С. 177.

2. Доронина Э.Н., Яковлева Т.И. Памятники Севастополя. Симферополь, 1987. С. 106;

Чирва И. Крым революционный (историко-партийный очерк). Киев, 1963. С. 126–127.

3. См.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны

в Крыму. Симферополь, 2008. С. 542.

4. Брошеван В.М. «Белый» террор в Крыму. Исследование в документах и материалах об истории политического террора белогвардейцев и интервентов в Крыму в годы Гражданской войны и военной интервенции в 1918–1920 гг. Симферополь, б.г. С. 88.

5. Брошеван В.М. Симферополь: белые и темные страницы истории (1918–1945 гг.):

историко-документальный хронологический справочник. Симферополь, 2009. С. 43.

6. Булдаков В.П. Утопия, агрессия, власть. Психосоциальная динамика постреволюционного времени. Россия, 1920–1930 гг. М., 2012. С. 158.

7. Ревкомы Крыма: Сб. док и мат. Симферополь, 1968. С. 26–27.

8. Симферополю 200 лет. 1784–1984: Сб. док. и мат. Киев, 1984. С. 108–109.

9. АГС . Ф. Р-229. Оп. 1. Д. 21. Л. 239.

10. Там же. Л. 240.

11. Там же. Л. 233.

12. Там же. Л. 243.

13. Там же. Л. 244.

14. Там же. Л. 237.

15. Там же. Л. 238.

16. Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Дорогами революции. Симферополь, 1987. С. 58.

17. История Севастополя в лицах: военные и гражданские руководители города и

флотов. Севастополь, 2008. С. 38.

18. Цит. по Шаповалова С.Н., Барбух В.Н., Вьюницкая Л.Н., Ляхович А.А., Щербак С.М.

Крым: памятники славы и бессмертия. Симферополь, 1985. С. 36.

19. Данилов И. Воспоминания о моей подневольной службе у большевиков // Архив

русской революции. Берлин, 1925. Т. 16. С. 169.

20. Шаповалова С.Н. и др. Крым: памятники славы и бессмертия. С. 8.

21. Памятники воинской славы. Симферополь, 1967. С. 17–18.

22. Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Дорогами революции. С. 169.

23. Памятники воинской славы. С. 165.

Впервые опубликовано: Россия в эпоху великих потрясений: Научный сборник к 50-летию А.С. Кручинина / сост. А.В. Ганин. М.: Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына; Русский путь, 2018. – С.458-465