«... и вот картины Красы живые расцвели:
Роскошной Грузии долины
Ковром раскинулись вдали..»
Лермонтов.
На склоне Кодорского перевала, отрога главного Кавказского хребта, за линией стройных пирамидальных кипарисов, ютилось имение князей Иосалиани, небольшое, как и все тогда владения грузинских князей.
Усадьба, или несколько саклей, соединенных между собой крытыми и открытыми двориками и коридорчиками, лежала на ярко-зеленом плато, откуда открывался живописный вид на долины, пересеченные рощами и нагромождением гор, главы которых большую часть года были под снегом и, в зависимости от погоды, меняли свою колоритную окраску.
При подъезде со стороны Военно-Грузинской дороги вся местность и, особенно, постройки всей своей восточной архитектурой и аккуратностью производили сразу привлекательное впечатление.
Южная и восточная стороны имения утопали в цветущих деревьях Фруктового сада, западная сторона была вся в кустах различных ягод. Отсюда вниз убегала вьющаяся по неровностям дорога, скрывающаяся за поворотом небольшой скалы и уходящая вдаль на Телави. Северная сторона полого опускалась к журчащей всегда своими кристально чистыми, холодными струйками речушке - неглубокой, забросанной валунами, по которым козы и люди перепрыгивали с одного берега на другой. В грозу, в сильный дождь и всегда весной речушка превращалась в разъяренную, гремящую камнями реку, несущуюся бурлящими потоками, омывая по радиусу с севера к югу все подножие плато, где возвышалось вековое княжеское владение.
Разные хозяйственные постройки прятались за группой чинар, граба, тутовых деревьев, мимозы. Вот и все, если не считать пастбища для скота, которое принадлежало Господу Богу и на котором паслись лошади, овечки с козами - княжеские и всех подданных Белого Царя Грузии.
Старый князь и все обитатели этого солнцем залитого и горным воздухом опоенного, благословенного места на холмах Грузии печально были в хлопотах. Собственно говоря, здесь от мала и до велика всегда и все были в хлопотах, так как с началом войны 1914 года большинство мужчин были в армии на разных фронтах. Оставшиеся были или совсем молодые, или совсем уж пожилые.
Все хозяйство вели тетки, племянницы, двоюродные сестры. Такие же молодые и такие же пожилые им помогали и заботились по мужской части дяди, племянники, двоюродные братья. Но главенствующая роль принадлежала старшей дочери князя, семнадцатилетней Марии и ее девятилетней сестренке Тамаре, которая еле поспевала за старшей сестрой, чтобы хоть чем-нибудь быть ей полезной. Старший сын Ираклий был на Австрийском фронте в Н-ском пехотном полку. Вот из-за него-то все владение и походило сегодня на взбудораженный муравейник.
Вчера получили телеграмму из Ростова, что он едет домой на поправку после легкого ранения, а с ним едет также домой после такого же легкого ранения его товарищ по корпусу, военному училищу и сосед по имению Георгий Чичуа.
После полудня вся сутолока затихла, комнаты в боковой сакле были готовы, на кухне готовили любимые кушанья Ираклия, не забыли и Георгия. Мария помнила, как он любил жареных на вертеле молодых цыплят и запеченные с финиками в середине яблоки. После смерти матери два года тому назад руководство всем хозяйством перешло в руки старшей сестры отца, которая посвящала во все тонкости управления обеих своих племянниц и особенно Марию, когда та приезжала домой на каникулы из Тифлиса. Здоровье старенькой тети ухудшалось, и вот сейчас после окончания гимназии, Мария стала непререкаемой хозяйкой и авторитетом всего Иосалианского аула, как в шутку друзья называли горцы всегда гостеприимную усадьбу князя.
Устав от всех забот, Мария сидела на открытой веранде и сквозь листья виноградных лоз, что заплели всю ее солнечную сторону, задумчиво глядела на горы, на узкую дорогу, уходившую на Телави и даль: к Военно-Грузинской дороге. Худенькая Тамара прикурнула на тахте кунацкой и, видно, сладко задремала... Князь в подвале с Алеко перебирали и выбирали бутылки с вином, вспоминая и друг друга перебив что любил Ираклий, что хвалил Георгий, не забывали и себя. Видно было, что здесь толк в винах понимали и что такое «букет» - в теории и на практике хорошо знали.
Над всем этим маленьким мирком раскинулось синее, бездонное небо, и в летнем мареве застыло, казалось, все в Божьем мире. Несколько в стороне кружилось несколько ястребов, высматривающих добычу. Низко над землей бесшумно носились ласточки.
Внизу, в небольшой долине, за сверкающей на солнце говорливой речкой паслись овцы, козы, там же в тени чинар стояли, понурив головы, четыре лошади, хвостами отгоняя надоедливых мух, а в тени густого куста орешника раскинулся Терко, старый овчар, с раскрытой от одолевшей его зевоты пастью, готовый лязгнуть зубами муху, которая надоедливо кружилась и жужжала над его носом.
Глядя на эти. знакомые с детства места, залитые солнцем, Мария вспоминала, как еще в раннем детстве, всего несколько лет тому назад, вон там, за этой речушкой, Которую перебегали, балансируя по камням босыми ногами, она с братом Ираклием, с часто приезжавшим к ним Георгием и совсем еще маленькой тогда Тамарой играли с мальчиками и девочками из ближайшего аула в разные игры. Вспоминала, как оба мальчика рассказывали о жизни и учении в кадетском корпусе, о военной дисциплине, о парадах, об ожидающей их будущности, и как вся детвора, да и она сама, с восхищением слушала, глядя в рты двух кадет, с увлечением, наперебой рассказывавших об их военной жизни.
Шли годы, кадеты уже на выпуске, игры сменились верховой ездой, стрельбой в горах по шакалам, диким котам; небольшие вечеринки с подросшей молодежью все из того же селения, танцы, пение в горах грузинских песен; оба кадета хорошо пели и русские военные песни, которые всем нравились. Но особенно хорошо танцевали лезгинку. В этом увлекательном танце принимала участие и Мария со своей подругой Ниной, отец которой был вахмистр конвоя Наместника Кавказа в Тифлисе. Мария как бы возвратилась в то не совсем далекое время и представила со стороны, как выглядели они тогда, в беззаботное время ранней юности. Две стройные, вытянувшиеся, как тростинки, девушки плавно скользили по зеленой шелковой травке, на фоне заходящего за горы солнца; они своей грацией напоминали изящные фарфоровые статуэтки; два мальчика в белых черкесках точно в такт незатейливого горного сельского квартета, с душой и жаром исполнявшего лезгинку, стремительно носились вокруг девушек с папахой в одной руке и кинжалом в другой, то приседая, то вертясь на носках, то падая и мгновенно вскакивал; немало переживали и стоявшие вокруг зрители, неистово хлопая в ладоши и криками поощряя лихих танцоров.
Мария всегда с нетерпением ждала кадетских каникул, которые всегда совпадали с ее гимназическими.
В Тифлис за ней обыкновенно приезжал на повозке Алеко - любимый нукер отца, который с годами стал его неразлучным другом. Ехали с остановкой на даче тети Нины, сестры матери, в Мцхетах. Муж тети, инженер, служил при управлении Наместника и всегда был в Тифлисе. Зимой все жили в Тифлисе, там же у них жила и Мария недалеко от своей гимназии.
От Мцхет до Телави дорога шла уже в горах, было интересно и радостно ехать домой. И, наконец, когда покидали гостеприимный Телави, где дяди имели свои виноградники и фруктовые сады, с последнего перевала открывался чудесный вид на бесконечно тянувшийся и исчезавший в тумане востока Кавказский хребет, а на фоне его, вдали у Кодора, уже виднелся красивый ряд родных пирамидальных кипарисов. Там был дом, там все свое родное, близкое, там жили все, кого любила Мария, там были все, кто искренне любили ее, там ждали ее мама, отец, брат и сестра и все, кто жил в этом родном уголке. Нередко за много верст выезжал верхом отец встретить свою дочку, а если кадеты приезжали из Владикавказа раньше нее, то всегда в своих домашних белых черкесках встречали ее засадой за каким-нибудь поворотом. Сколько было криков, возгласов, а потом рассказов вперегонки!
Все это отроческое, такое милое, вспоминала сейчас Мария с тихой грустью. Кадеты, потом юнкера, а только что окончили военное училище, стали офицерами, как. грянула так неожиданно война, и вот уже второй год они то на Германском, то на Австрийском фронтах.
Редкие письма. Делились радостью о представлении к повышению, награждении орденами, об удачных боях. О легких ранениях никогда не писали, узнавали потом стороной и из газет. Так, в сентябре 1915 года Ираклий лежал в Киевском госпитале, а в октябре туда же попал поручик князь Георгий Чичуа, отбивший со своей ротой у австрийцев захваченную ими нашу трехдюймовую батарею и взявший в плен около роты Мадьяр. Будучи ранен в правый бок, все же остался в строю, представлен к ордену Святого Георгия. Такая заметка была в Военном Вестнике, который отец выписывал после ухода в отставку.
И вот сейчас оба опять ранены и едут домой. Такое же небольшое имение князей Чичуа было всего в шестидесяти верстах к востоку, и дорога туда проходила мимо.
Мария любила брата Ираклия, гордилась им, в то же время она чувствовала, что любит и Георгия, который даже не был родственником, просто сверстник брата, его товарищ с детства, сосед в горах. Их отцы были кунаками. Ожидая брата, Мария с улыбкой сознавалась сама себе, что также ждет и Георгия.
***
На другой день, уже к вечеру, в лучах заходящего солнца, за поворотом у скалы показался Владикавказский парный фаэтон. Раздались крики: едут, едут!.. Навстречу верхом поскакали старый князь и Алеко - того требовал обычай гор и традиция рода князей Иосалиани.
По ступенькам веранды легко сбежала к открытым воротам и Мария там уже была и Тамара. Было радостно и в то же время почему-то хотелось расплакаться. Были ли то напрашивавшиеся слезы радости или предчувствие чего-то неизбежного?..
ПЕРВЫЕ НАЧАВШИЕ. К 100-летию 1-го Кубанского (Ледяного) похода
Купить |
