Осенью 1918 года свирепый и безжалостный террор катился красным колесом от столиц до самых удаленных уголков России.

3 сентября 1918 года в уездном городе Нижегородской губернии Сергаче местной ЧК были расстреляны пять заложников. На другой день извещение об убийстве ни в чем не повинных людей, совершенном «в отмщение за Ленина», напечатала уездная коммунистическая газета «Думы пахаря». Редактировал газету секретарь ячейки РКП(б), лично участвовавший в расстреле.

Смерть «буржуазии»!

В то жаркое лето власть большевиков висела на волоске. Демагогические лозунги, в силу которых часть народа пошла за партией Ленина, оказались обманом. Вместо земли крестьяне получили новое крепостничество. Вместо мира - социальную рознь и гражданскую войну. Вместо рабочего контроля над фабриками - насилие над пролетариатом, творимое его же именем. Блефом оказался обещанный хлеб, голодомор и людоедство уже маячили перед самой хлебородной страной мира.

Социальная база коммунистов таяла на глазах. В таких условиях оставалось последнее средство - беспощадный террор. Он был и ранее – в стране ширились спонтанные протесты и крестьянские выступления как ответ грабежи комбедов, насилия продотрядов, грабежи и убийства чрезвычаек. Но после почти синхронных убийства главы ПетроЧК Моисея Урицкого и ранения Ленина, последовавших 30 августа, террор приобрел тотальный характер. То, что стрелявшие не были ни кадетами, ни черносотенцами, а своими же, революционерами, большевиками в расчет не принималось.

Есть версии, что покушения организовало само окружение вождя. Они представляются самыми реальными и все объясняющими: верхушке РКП(б) требовался повод для тотальных расправ с политическими противниками и запугивания народа, недовольство которого росло, как снежный ком... И газеты запестрели истеричными призывами.

«Трудящиеся, настал час, когда мы должны уничтожить буржуазию, если не хотим, чтобы буржуазия уничтожила нас. Наши города должны быть беспощадно очищены от буржуазной гнили. Все эти господа будут поставлены на учет и те из них, кто представляет опасность для революционного класса, уничтожены. Гимном рабочего класса отныне будет песнь ненависти и мести!» ( «Правда», 31 августа 1918 г.).

А вот еще цитата:

«Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором... За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов... Кровь за кровь. Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов десятками, сотнями. Пусть их наберутся тысячи. Пусть они захлебнутся в собственной крови!» («Красная газета», 3 сентября 1918 г.).

От слов перешли к делу. В Петрограде в одну ночь по приказу Дзержинского расстреляно 512 человек. Сообщение об этом растиражировали по всей России. В Нижнем Новгороде рупор большевиков «Рабоче-крестьянский нижегородский листок» 1 сентября оповестил о бойне крупным шрифтом, под аршинным заголовком: «Разстрел 500».

А тем временем в губернии и уезды летели циркуляры ВЦИК, совнаркома, ВЧК с требованием «на буржуазию патронов не жалеть». В приказе наркомвнудела Петровского требовалось немедленно взять заложников из числа контреволюционеров, которых надлежало расстреливать при малейших признаках сопротивления или недовольства.

Что же это за буржуазия такая? Что за враг рода человеческого, достойный лишь безжалостного истребления?

Как пишет в своей книге «Красный террор» Сергей Мельник, «В расход пускали заводчиков, купцов, инженеров, фельдшеров, учительниц, священников... Проще перечислить те категории населения, которые не подлежали расстрелу. Практиковались расстрелы на месте, без суда и следствия. В первую очередь это касалось заложников».

Кредо ВЧК выразил в те дни член коллегии и начальник ведущего отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК, а затем председатель ЧК Восточного фронта Мартин Лацис: «Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, - к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом - смысл и сущность красного террора» (журнал «Красный террор», № 1, 1 ноября 1918 г.).

Контрибуции, повальные аресты, концлагеря, заложники, массовые расстрелы с опубликованием имен... Так ведет себя оккупационная власть. Не зря Ленин писал в 1918 году: «Большевики завоевали Россию».

Память народная

Многие десятилетия факты о красном терроре были государственной тайной. Да и ныне власть, по большому счету, молчит о них, храня этот секрет полишинеля. Но людская память неистребима. В уездном городе Сергач, где большевики также спели гимн ненависти и мести, устроив 3 сентября 1918 года показательную резню, жуткие предания передавались из уст в уста, из поколения в поколение.

Уже в пору гласности обет вынужденного молчания нарушил краевед и директор Сергачского районного музея Вячеслав Громов, издавший в 2001 году книгу, ставшую гражданским подвигом, - «Сергачское притяжение». В ней впервые сообщались подробности бойни, устроенной исполнителями изуверских директив, шедших от новых петроградских властителей. В музее до сих пор хранится найденный заведующим уникальный документ - уездная газета «Думы пахаря» от 4 сентября 1918 года. На первой ее полосе красуется крупная шапка - «Да здравствует красный террор!! Смерть буржуазии!! Пролетариат отомстит за своих вождей!!» (Именно так - по два восклицательных знака).

«Расстрел контрреволюционеров. Вчера в Сергаче по постановлению Военно-Революционного Штаба расстреляны 5 человек в отмщение за покушение на наших вождей: 1) Фертман А.Л. - спекулянт. 2) Приклонская - помещица. 3) Никольский - протоиерей. 4) Рыбаков И.Г. - офицер. 5) Рудневский Н. - офицер». И вновь: «Да здравствует Красный Террор! Смерть буржуазии!» Газета «Думы пахаря», 1918, № 17, 4 сентября.

Позднее поиски Вячеслава Громова продолжила его дочь Светлана, в то время также сотрудник музея. Собранный материал вкупе с данными, полученными нами уже после реабилитации жертв расстрела от их родных в Сергаче и Петербурге, позволили нам соединить звенья тех страшных событий в одну цепь.

Рассказывает Светлана Вячеславовна Громова:

- В 4 часа утра жительница Сергача Мария Ивановна, жившая на Острожной, против тюрьмы, услышала со стороны острога крики. Неистово кричала женщина: «Солдатушки, не стреляйте, не берите грех на душу! Побойтесь Бога!». Мария, оставив корову, поспешила к забору. Кричавшую она тотчас узнала. То была Ольга Приклонская, бывшая барыня, жившая на соседней Дворянской улице. Она славилась добротой и отзывчивостью, помогала воспитывать последнего отпрыска рода Пушкиных - Николеньку. Свидетельница видела, как грянул залп, Ольга Ивановна неловко упала, широкая юбка завернулась ей на голову...

И.Г. Рыбаков

Жертвы и палачи

О другом расстрелянном, 26-летнем Иване Рыбакове, рассказала его племянница, сергачанка Лидия Николаевна Ручина:

- Сначала пришли арестовывать отца Григория Дементьевича, бывшего полицейского урядника в Гагине. Но дома его не оказалось. И чекист указал на сына: «Тогда ты пойдешь». Ивану было 26 лет, он окончил городское училище и выбрал военную службу. В мировую войну отважно сражался, дослужился до прапорщика, за храбрость получил боевую награду.

Племянница по отцу, Юлия Николаевна Рыбакова, ныне сотрудник музея в Санкт-Петербурге, прислала нам фото, где Иван Рыбаков изображен среди чинов учебной команды 106 запасного пехотного полка, год 1917-й, Вятка. На другом фото, том, что представлено на сайте, Иван Рыбаков с братом Иваном и матерью, Надеждой Гавриловной. После демобилизации Иван Григорьевич приобщался к мирной жизни, работая на станции Сергач местной железной дороги. Как все люди, мечтал о любви, женитьбе, семье.

Вспоминает Лидия Ручина:

Расстрелом вместе с чекистом Михельсоном командовал председатель укома партии Санаев. Он был товарищем Ивана по училищу. Приклонские, Рыбаковы помогали ему, выходцу из бедной семьи, учиться, у них он жил, за одним столом ел-пил. Перед казнью дядя Ваня сказал: «Миша, ты меня убиваешь насмерть, а маму - на всю жизнь!» - Санаев только кепку на глаза надвинул. Загремели выстрелы, дядя Ваня был ранен, и Михельсон, подбежав, добил его из револьвера.

Позднее Роман Гуль напишет о кадрах ВЧК: «Дзержинский взломал общественную преисподню, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов. Он прекрасно понимал жуткую силу своей армии. Но желая расстрелами в затылок создавать немедленный коммунизм, Дзержинский уже в 1918 году с стремительностью раскинул по необъятной России кровавую сеть чрезвычаек... Из взломанного социального подпола в эту сеть хлынула армия чудовищ садизма, кунсткамера, годная для криминалиста и психопатолога. С их помощью Дзержинский превратил Россию в подвал чеки и, развивая идеологию террора в журналах своего ведомства "Еженедельник ВЧК", "Красный Меч", "Красный Террор", руками этой жуткой сволочи стал защищать коммунистическую революцию». («Дзержинский. Начало террора»).

Видит Бог...

- Другим очевидцам, - рассказывает Светлана Громова, - запомнился протоиерей Сергачского Владимирского собора Николай Никольский. Ему было 54 года, он был законоучителем многих школ, пользовался всеобщим уважением. Под дулами винтовок отец Николай осенил себя крестом и воскликнул: «Видит Бог, мы ни в чем не виноваты». Перед залпом всем приказали отвернуться, но батюшка сказал: «Спаситель не отворачивался, когда его распинали, и мы не будем».

Еще одна жертва сергачской бойни - студент Николай Рудневский. Его отец - один из первых педагогов в Сергаче - преподавал в городском четырехклассном училище. Семья была небогатой, и Николай учился в Петроградском институте инженеров путей сообщения на средства земской управы. Почему в расстрельном списке его нарекли офицером, неясно. То ли мундир учащегося-путейца ввел в заблуждение, то ли «офицер» лучше подходил для отчета.

Пятый из заложников - Лейба Фертман - был мелким торговцем. Говоря о нем, мои собеседники подчеркивали, что не было у Лейбы никаких богатств, жил он в ветхом домишке. Будто убить невиновного из числа богатых - меньший грех. Что ж, это вбивали в нас почти век.

Апологеты большевизма и чекизма лукавят: красный террор был только ответом на «белый террор». Ложь! Белые контрразведики не расстреливали по 500 заложников в ответ на выстрелы террористов-одиночек. Белые правительства не декларировали кампаний уничтожения целых сословий, подводя под них людоедские теории. О практике ВЧК историк русского зарубежья Сергей Мельгунов справедливо писал: «Это система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна власть в мире».

Современный историк Игорь Симбирцев сравнивает краснывй террор с белыми репрессиями: «Стоит почитать любое серьезное и непредвзятое исследование на эту тему и сопоставить приводимые факты, как становится очевидно: с красной стороны - целенаправленная кампания сверху по приказу власти с заложниками, расстрельными списками по утвержденным квотам, убийства только за «неправильное происхождение» и так далее, с противоположной - разрозненные вспышки жестокости белых частей или контрразведки, отдельные теракты против большевистских деятелей». («ВЧК в ленинской России»).

На крови людской не построить светлого будущего. Зло возвращается к его сеятелям бумерангом. В 1937 году, в разгар сталинских чисток, были расстреляны Михельсон с Санаевым. Воистину, Божья кара! Правда, с первой же оттепелью, при верном ленинце Хрущеве, их поспешили реабилитировать. А вот те, кто никого не мучил и не убивал, дожидались справедливости 90 лет.

Юлия Рыбакова написала нам из Санкт-Петербурга: «Сильно смущает в таких делах слово «реабилитация». Будто о виновных говорят, которых «простили». А ведь убивши честного человека, разбойник, если он раскаялся, на колени встает. Мой риторический вопрос к государству: «Надо ли реабилитировать невиновных?»

Думаю, необходимо. И юридически, и морально. Реабилитация - не прощение, а оправдание, возврат из забвения. Тех, кто убивал, давно уже нет, да и не встали бы они на колени. Впрочем, и сегодня еще немало людей, некогда замороченных бесчеловечной пропагандой. Готовых обелять и массовые убийства во имя коммунизма, и палачей. Обществу нужно время для исцеления. И лекарство в виде правды.

Вместо послесловия. 19 февраля 2010 г. прокуратура Нижегородской области посмертно реабилитировала пять жителей Сергача, казненных уездной ЧК в 1918 году. Клеймо преступников снято с Ольги Приклонской, о. Николая Никольского, Николая Рудневского, Лейбы Фертмана, Ивана Рыбакова. С инициативой реабилитации выступили «Нижегородское историческое общество «Отчина» и Комиссия при губернаторе области по делам политических репрессий.

Станислав Смирнов

для Русской Стратегии

http://rys-strategia.ru/