Благодаря личному обаянию, благородству стремлений,

безупречной репутации и нескончаемой энергии

он заслужил восхищение армии и простых людей от Каспия до Украины.

Военные успехи он подкрепил демократическим,

но твердым гражданским правлением, в котором проявил

то же стремление к реформам и заботу о простых людях…

«Дейли телераф»

Дивизия, которой предстояло командовать Врангелю, действовала в районе Майкопа. Вот, что пишет о ней сын барона, Алексей Петрович: «В дивизии было шесть кавалерийских полков, три артиллерийские батареи и небольшой отряд пехоты, - всего около 1200 человек. Медицинский персонал насчитывал одного врача и двух медсестер; лекарств было мало, бинтов не было вовсе. Средства связи состояли из одной радиостанции, полевых телефонов не было. Позднее Врангель обзавелся автомобилем и в нем колесил от полка к полку, часто под обстрелом, не единожды оказываясь на волосок от гибели. Дневная норма боеприпасов составляла 1200 патронов на 1200 бойцов. Батареи получали в день один-два снаряда.

Силы красных, согласно данным разведки, насчитывали от 12 до 15 тысяч человек, 20-30 орудий и неограниченное количество боеприпасов…»

Едва прибыв в дивизию, Петр Николаевич отправился осматривать войска, находящиеся на боевых позициях. Поручик де Корвей, служивший в одной из батарей, писал: «Подъехала группа всадников. Молодой, высокий и худощавый генерал в мундире цвета хаки соскочил с коня и поднялся наверх – это был генерал Врангель. Мы встали, над головой свистели пули. «Вольно, господа», - сказал он и заговорил с командиром батареи. Нас поразила его выправка и лоск гвардейского офицера…»

Поручик артиллерии Мамонтов вспоминал: «Вначале казаки были недовольны назначением Врангеля: «Снова армейский, будто у нас мало своих офицеров». (…) Но вскоре их отношение к нему переменилось. Каждый день Врангель объезжал полки и эскадроны. Казаки только качали головами: «Где это видано, чтобы генерал, командир дивизии сам производил разведку».

Первая атака Врангеля захлебнулась из-за громадного превосходства сил противника. Такого сильного огня генерал не видел даже в Мировую войну. Казаки начали отступать. Петр Николаевич вскочил в седло и, выхватив саблю, помчался им наперерез под градом пуль. Однако, лишь небольшая группа казаков последовала за генералом…

Бой казался проигранным, но уже ночью разведка донесла, что красные готовятся к отступлению и взрывают мосты. Теперь необходимо было преследовать противника, чтобы не дать ему прийти в себя. Была освобождена станица Михайловка. Красные отступали стремительно, ведя бои с авангардом белых.

На автомобиле Петр Николаевич отправился к месту сражения. На кургане расположился штаб полковника Топоркова и артиллерийский полк. Бой был в самом разгаре. Внезапно раздался крик: «Конница!» Это приближались отступающие белые эскадроны, преследуемые конницей противника. Несколько мгновений, и на позициях уже шла рукопашная схватка. Врангель бросился к своему автомобилю, но тот увяз в грязи, а шофер с механиком сбежали. Подскакавший офицер крикнул:

- Ваше превосходительство, возьмите мою лошадь!

- Я ни за что не возьму вашей лошади. Скачите в станицу, зовите на помощь 2-ю бригаду и мой конвой, заодно захватите мою лошадь!

Офицер ускакал, а Врангель увидел, что его преследуют трое всадников. Они догнали бежавшего за генералом казака, Петр Николаевич схватился за револьвер, но его не было: накануне он подарил его черкесскому старейшине, преподнесшему ему кинжал… В этот момент показалась санитарная повозка. Барон догнал ее и вскочил в сей экипаж. Подкрепление так и не подошло, однако, на преследование противник не решился.

Анализ последних неудач привел Врангеля к выработке новой тактики ведения кавалерийских боев. Прежде казаки атаковали врага «лавой», в рассыпном строю, что не наносило противнику большого урона. Теперь надлежало вернуться к сомкнутому строю, «стремя к стремени». При такой атаке необходимо было действовать быстро и слаженно, успех, во многом, зависел от внезапности. Эта новая тактика стала основой будущих побед конницы Врангеля. Позднее ее переймут и большевики.

Вообще, кавалерийские сражения, проходившие под руководством Петра Николаевича, уникальны. Сохранись кавалерия дольше, эти бои изучали бы в соответствующих заведениях, как бои Наполеона и других выдающихся военачальников. Но этим сражениям суждено было стать последними крупными кавалерийскими битвами, последними битвами, в которых командующий сам вел свои войска в бой…

С этого момента начинается чреда громких побед генерала Врангеля, вершиной которых станет взятие Царицына. Но об этом позже.

По мере продвижения армии и занятия новых пространств, становились известны чудовищные факты большевистского террора. Деникин создал особую комиссию по расследованию их. За период 1918-1919 годов она насчитает миллион семьсот тысяч таких жертв. Расправы были массовыми и принимали зачастую изуверский характер: людей живыми сжигали в топках заводов, поездов, пароходов, четвертовали, сдирали кожу, вдоволь наизмывавшись, топили, сбрасывая с палуб кораблей, травили голодными свиньями, расстреливали подростков, стариков и женщин, глумились над трупами, запрещали родственникам убирать их с улиц под угрозой расстрела, раненых офицеров добивали даже большевистские «сестры милосердия»… Деникинская комиссия, осмотревшая места массовых захоронений, отметила, что многие трупы были изуродованы до неузнаваемости. Подробно об этих ужасах пишет в своей книге «Красный террор» С.П. Мельгунов.

Надо заметить, что Петр Николаевич всегда со вниманием относился не только к своим подчиненным, о чем мы говорили выше, но и к мирному населению. Ни бессудных расправ, ни грабежа, ни иных безобразий в своих войсках Врангель не допускал, жестоко пресекая их на корню и расстреливая виновных. Белая армия должна была стать избавительницей для задавленных большевиками людей, а не новой напастью.

Когда назначенный комендантом Царицына генерал Шинкоренко сформулировал план управления в городе, основываясь на опыте коменданта Кишинева в Мировую войну, который осуществлял власть с помощью полиции, комендантского часа и принципа: «Запрещено все, что не дозволено» - Врангель перечеркнул его крест-накрест и сказал:

- Неужели вы не понимаете, что мы несем свободу, которой были лишены эти люди!

В этом, как и во многом другом, Петр Николаевич контрастировал с А.И. Деникиным, который, будучи сам человеком вполне порядочным, закрывал глаза на непозволительное поведения старших офицеров, подававших дурной пример своим подчиненным и вносящих в ряды армии недопустимый дух вседозволенности, деморализуя ее. Ни для кого не было секретом ни пьянство генералов Боровского и Май-Маевского (последний подчас проводил смотры в нетрезвом виде), ни грабежи партизанского командира Шкуро, ни садизм талантливого, впрочем, генерала Покровского. Жестокость последнего, правда, была вызвана тем, что большевики убили его семью. Надо сказать, что, находясь в подчинении Врангеля, Покровский все-таки будет вынужден удерживаться от применяемых им обычно крайних мер. Упомянутые генералы, бывая в Ставке, устраивали громкие кутежи, на которых вино лилось рекой, а офицеры со стрельбой проносились по главной улице за своими командирами. Подобные разгулы высших чинов способствовали разложению разбухавшего тыла, в который стекались различные спекулянты и люди с темными биографиями. Видя все это, Петр Николаевич стремился как можно меньше времени проводить в Ставке, удивляясь лояльности к происходящим бесчинствам со стороны Деникина.

Антон Иванович Деникин, при многих достоинствах, имел один серьезный недостаток: он не был рожден лидером, тем более лидером, способным твердо держать власть в столь грозное время. Хороший боевой генерал, человек неглупый и честный, он, занимая свой высокий пост, тяготился им, о чем писал жене. Сын крестьянина, дослужившегося до чина майора, и польской мещанки, Деникин медленно и с большим трудом поднимался по служебной лестнице и испытывал некоторую ревность к блестящим гвардейским офицерам из знатных фамилий и впоследствии относился к ним подозрительно. Подозрительность, вообще, была свойственна Антону Ивановичу, и известного рода «доброхоты» умело играли на ней. Человек либерально мыслящий, он не смог выдвинуть привлекательного лозунга для Белой Армии, кроме «Единой и неделимой России», лозунг, который не трогал сердец.

- Я боролся за Россию, а не за форму правления! – ответит Антон Иванович на вопрос Черчилля, отчего он не провозгласил монархию. – Такая декларация вызвала бы падение фронта намного раньше.

«Единая и неделимая» же вызвала неприятие у многих потенциальных союзников, даже у казаков. Несогласных Деникин, отличавшийся упрямством, счел предателями…

Когда достигнет апогея его конфликт с Кубанской казачьей радой, попавшей под влияние леворадикальной фракции, пожелавшей независимости, Деникин поручит разруливать ситуацию предложившему свои услуги Врангелю, не желавшему применения силы, но тотчас выдаст ордер на арест нескольких депутатов, подписавших союзный договор с кавказским Меджлисом, и потребует предать их суду за измену, поставив Петра Николаевича перед свершившимся фактом и приказав применить силу, что должно было повлечь за собой кровопролитие.

Однако, все обошлось. Врангель лично явился на заседание рады и произнес длинную речь, в которой обошел острые политические моменты, но зато подробно рассказал об успехах и положении Кавказской армии, частично состоявшей из кубанцев. Речь была встречена бурными аплодисментами. Четверо левых, выпустивших накануне антиармейские прокламации, были выданы самой радой. Трое из них, по просьбе Врангеля, были помилованы, и лишь один их лидер повешен по приговору трибунала. Конфликт был исчерпан.

В отличие от Деникина Петр Николаевич был прирожденным лидером. Он умел говорить с людьми, умел зажигать их сердца, умел вести за собой.

Антон Иванович, погруженный в хозяйственные заботы, редко выезжал на фронт. Многие не знали даже как выглядит Главнокомандующий. Врангеля же постоянно видели на передовой, где он под градом пуль, время от времени разящих находившихся поблизости людей, свистевших прямо у него над ухом, возвышаясь надо всеми, благодаря высокому росту, сохраняя абсолютное спокойствие, шел вдоль строя, ободряя нужным словом войска, внушая им веру, столь необходимую для победы.

На вопрос казакам, какого они полка, те давали ответ:

- Мы – Врангеля!

Поручик Мамонтов записал в своем дневнике: «…Прибыл генерал Деникин и держал перед нами речь. Выступление было длинным и скучным (…). Сюда бы Врангеля в казачьей форме на горячем коне, который бросил бы всего несколько слов, как в Спицевке, и они зажгли бы сердца казаков. Но перед нами стоял неказистый меланхоличный Деникин и длинно говорил нечто нудное и маловразумительное».

После освобождения Северного Кавказа Врангель перевез семью в станицу Константиновскую, чьим почетным гражданином он стал вместе с Ольгой Михайловной, простота и умение естественно держаться которой располагали к ней людей и, по воспоминаниям атамана Кубанского казачьего войска А. Филимонова, «принесли ей популярность не меньшую, чем у ее мужа». Старший сын генерала, десятилетний Петр, играл со своими сверстниками, детьми казаков, и ничем от них не отличался.

Однажды в одной из станиц Петр Николаевич встретил нескольких мальчиков с ружьями.

- Что вы делаете, ребята? – окликнул их барон.

- Стреляем в красных. Их много в плавнях прячется, я вчера семерых подстрелил… - гордо отозвался мальчуган лет 10-12.

Позже, вспоминая этот эпизод, Врангель скажет, что никогда за время Гражданской войны «не испытывал такого ужаса от происходящего».

Между тем, в рядах обеих противостоящих армий начал свирепствовать тиф. Эпидемия развивалась с чудовищной скоростью. Станции были сплошь забиты составами, переполненными умершими и умирающими, лежавшими вперемешку без врачебной помощи, так как врачи заболевали также, а иные бежали.

Вскоре тиф подкосил и Петра Николаевича. На пятнадцатый день болезни врачи отчаялись спасти его и признали положение безнадежным. Ольга Михайловна пригласила священника, чтобы исповедать и причастить умирающего. Во время исповеди Врангель, пребывавший до того момента в беспамятстве, неожиданно пришел в себя и в полном сознании приобщился Святых Тайн. В дом доставили местную Чудотворную икону Божией Матери. Спустя два дня кризис миновал, и генерал стал медленно поправляться. Деникин прислал ему сердечное письмо и приказал покрыть расходы на лечение Петра Николаевича из казенных средств. На лечение Врангеля ушло несколько месяцев, за время коих известному не только отвагой, но и отзывчивостью барону стремились помочь буквально все. Врачи и различные поставщики отказались от вознаграждения за свои услуги. Неизвестные присылали вино и фрукты, справлялись о здоровье барона. Ряд освобожденных им станиц избрали его почетным казаком, а Кубанская Чрезвычайная краевая рада наградила учрежденным недавно крестом Спасения Кубани 1-й степени…

В очередной раз Петр Николаевич чудом избежал смерти. Впереди его ждали самые крупные и блестящие военные операции за все время Гражданской войны: форсирование Маныча и освобождение Царицына.

Но, прежде чем перейти к ним, нам хотелось бы остановиться на плеяде блестящих русских генералов, зачастую начавших Гражданскую войну в чинах подъесаулов и есаулов, коих умел выделять Врангель, верных последователей его, чьим военным талантом были, во многом, обусловлены его победы.

Шатилов Павел Николаевич (1881 – 1962) – генерал-от-кавалерии.

Еще в разгар освобождения Северного Кавказа, после освобождения от большевиков Святого Креста (ныне печально известный город Буденновск) Петр Николаевич отыскал и пригласил служить у себя своего старого друга генерала П.Н. Шатилова.

- Я знаю тебя больше, чем ты думаешь, - сказал ему Врангель. – Как ты воевал на Кавказе и во время революции, мне известно от людей, видевших тебя в деле. Я бы не стал приглашать тебя и не дал бы тебе такой важной должности только по старой дружбе…

Шатилов был назначен командиром 1-й кавалерийской дивизии, которой еще недавно командовал сам Петр Николаевич. Позже он станет начальником штаба Врангеля и самым ближайшим его соратником. После смерти барона Павел Николаевич, следовавший за ним в течение всех этих грозных лет, напишет о нем воспоминания.

Бабиев Николай Гаврилович (1887-1920) – генерал-лейтенант. Выпускник Бакинской гимназии, Николаевского кавалерийского училища.

Портрет этого отважного генерала дает в своей книге Алексей Петрович Врангель: «Красавец мужчина, храбрец и добряк по натуре, он закончил Мировую войну капитаном (есаулом) и был награжден Георгиевским крестом. В самом начале Гражданской войны этот есаул, безоружный, возвращался домой и был остановлен красноармейским патрулем, приказавшим ему слезть с коня. Он наклонился и попытался выхватить у солдата винтовку; прогремел выстрел, пуля пробила его правую руку. (…) Потеря правой руки не сломила его, он научился владеть саблей левой рукой, держа поводья зубами. Его искусство наездника поражало даже казаков. (…) …его стремительные марши и молниеносные атаки были вполне в духе Врангеля…»

Всего генерал Бабиев имел 19 ранений. Его гибель в бою в Таврии впоследствии ускорит крах Врангелевского Крыма.

Улагай Сергей Георгиевич (1875 – 1947) – генерал-лейтенант. Окончил Михайловский Воронежский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище.

О нем читаем также у Алексея Петровича Врангеля: «Храбрый, прирожденный кавалерист, он являлся для Врангеля тем же, кем Мюрат для Наполеона. (…) Его настроение (возможно, из-за перенесенного ранения) испытывало перепады от эмоционального подъема до полного уныния. Любимый солдатами и офицерами, он являл собой образ средневекового рыцаря со всеми его достоинствами и недостатками».

Топорков Сергей Михайлович (1880 – 1931) – генерал-лейтенант. Участник Мировой и Гражданских войн, окончив последнюю командиром сводного корпуса в Крыму. Умер в Белграде.

Характеристика А.П. Врангеля: «Держался он просто, ел и спал вместе со своими казаками и пользовался у них большим авторитетом. Он выполнял сложные задания даже ценой больших потерь, всегда впереди своих казаков, действуя на пределе человеческих возможностей».

Беляев Иван Тимофеевич (1883-1957) – генерал-майор. Выпускник 2-го кадетского корпуса, Михайловского артиллерийского училища. Георгиевский кавалер в Мировую войну.

Карьера его началась фактически в Гражданскую войну, и генерал Врангель немало способствовал тому, еще в первом своем бою под Михайловкой отметивший способного артиллерийского офицера. После ухода белых из России, Беляев поступил на военную службу в Парагвае. Проявив незаурядные способности во время войны с Боливией, он занял высокий пост в этой стране. После принял горячее участие в судьбе индейцев, к коим «белые люди» относились, как к скоту. Русский генерал добился выделения средств для помощи индейцам, и те стали считать его своим покровителем, создали вокруг его дома настоящее поселение, приходили отовсюду за советом и помощью. Беляев добился предоставления индейцам парагвайского гражданства. По смерти генерала правительство установило мемориал в его честь, и благодарные индейцы приносят к нему цветы и фрукты…

Еще одним наиболее близким к Петру Николаевичу человеком был генерал Алексей Александрович фон Лампе. С мая 19-го года он служил начальником оперативного отдела штаба Кавказской армии, возглавляемой Врангелем. Позже по его указанию он занимался делами беженцев, работал в военных представительствах в Дании и Германии, был военным представителем Врангеля в Венгрии, а затем в Берлине. Именно он собрал множество материалов по истории Белого Движения и наладил публикацию их. В Берлине им было издано 7 томов сборника «Белое дело», два из которых составляли впервые опубликованные «Записки» генерала Врангеля, в редакции которых Алексей Александрович принял живейшее участие. С февраля 1957 года и до своей кончины в 1967 году генерал фон Лампе возглавлял созданный Врангелем РОВС.

Отличительной чертой Врангеля было умение отличать способных людей и, несмотря на вспыльчивый от природы характер, выслушивать чужое мнение и уважать его, даже если исходило оно от младшего по званию. Генерал Шатилов вспоминал: «Когда выпадало свободное время, он бывал разговорчивым и во время беседы пытался «прощупать» своего собеседника. Привычка постоянно переспрашивать создавала впечатление, что он не расслышал; таким путем он вынуждал собеседника раскрываться. Он уважал чужое мнение и не упорствовал, если был неправ». Деникин же, напротив, привык стоять на своем, даже если это было ошибочным, и имел склонность видеть во всяком несогласии интриги против себя. Подозрительность, а подчас и мелочность Главнокомандующего позже сыграет роковую роль в его конфликте с генералом Врангелем.

В то время, как Петр Николаевич поправлялся после тяжелой болезни, события на Маныческом фронте (подле реки Маныч) развивались по весьма опасному сценарию: красные вышли в тыл белым, угрожая Ростову и пытаясь разделить Белую армию надвое. Врангель был срочно вызван в Главный штаб, где генерал Романовский предложил ему возглавить спешно созданную войсковую группировку и заново создать ее штаб. Петр Николаевич отказался, заявив, что разношерстное войско и неизвестно из кого составленный штаб крупной операции провести не могут. Он настаивал, чтобы ударную группировку составляла кавалерия его соединений, а управлял ей постоянный штаб.

- Ваш отказ означает, что командующий берет руководство Маныческой операцией в свои руки, - сказал Романовский.

- Это лучший вариант. Командующий может делать, что захочет, а я – что позволено, - ответил Врангель.

Деникин взял командование на себя, но результатов это не дало. Белым не удавалось форсировать реку, и войска несли большие потери. Антон Иванович был вынужден вызвать еще не оправившегося от болезни Врангеля и предложить ему возглавить операцию. Петр Николаевич согласился. Первым делом он объехал передовую, разговаривая с солдатами и ободряя их (при этом один из сопровождавших его адъютантов был убит, другой – ранен). После, собрав командиров соединений, Врангель изложил им свой план действий: из разобранных изгородей, окружавших казачьи дома, сделать гать, и по ней переправить на противоположный берег артиллерию. Рискованное предприятие увенчалось успехом.

Битва на Маныче, достойная стать в один ряд с величайшими сражениями прошлого, продолжалась несколько дней. Генерал Улагай наголову разгромил кавалерийский корпус красного командира Думенко. Полки белых несли тяжелые потери. Был момент, когда возникла угроза отступления на одном из направлений, и тогда Врангель отдал приказ своему конвою на месте расстреливать дезертиров и паникеров. С железной решимостью вел он свои войска на штурм, лично объезжая полки и подавая пример мужества и воли к победе, и уверенности в ней.

Красные были разбиты. Было захвачено много пленных. Но большие потери понесла и Белая армия. Особенно, значительны были они среди командиров, кои, следуя примеру Врангеля, сами вели свои соединения в бой, идя впереди них…

- В этой войне я никогда не видел такого интенсивного артиллерийского огня, - заметил Деникин, наблюдавший за атакой с другого берега.

Итогом операции стало освобождение станицы Великокняжеской, крупного населенного пункта. Прибыв в город, Антон Иванович увидел пятерых повешенных казаков. Деникин вопросительно взглянул на Врангеля.

- Были пойманы с поличным за грабежом! – ответил барон.

Деникин молча отвернулся.

Вскоре Врангель получил приказ взять Царицын. Этот город большевики именовали Красным Верденом. Его оборону организовывали И.В. Сталин и К.Е. Ворошилов, туда же были стянуты конницы Буденного и Жлобы. Поразительно, что именно этот город, где будущий «отец всех народов» потерпит сокрушительное поражение, будет носить его имя – Сталинград…

На вопрос, сколько ему потребуется времени для взятия красной крепости, Петр Николаевич ответил:

- Три недели, - но прибавил, что взятие города штурмом возможно лишь при необходимом количестве пехоты и артиллерии.

- Конечно, конечно, все, что возможно, вам пошлем, - пообещал Деникин.

Однако, обещание это не было исполнено в полной мере. Случилось это оттого, что в то же время Добровольческая армия успешно развивала наступление на Харьковском направлении, кое Деникин считал главным. Именно туда отправлялось «все, что возможно», а к нуждам Кавказской армии Врангеля командование относилось без должного внимания.

Именно с этого времени начинает разрастаться трещина в отношениях двух белых генералов.

От Великокняжеской до Царицына тянулась безводная и безлюдная степь. Отступавшие красные взорвали все мосты. Сопровождавший Врангеля в поездках по армии фон Лампе вспоминал, как Петр Николаевич сам организовывал команду для ремонта одного из мостов из пленных красноармейцев и давал им задание, используя свой инженерный опыт. Войска находились буквально в бедственном положении: не хватало провизии, воды, одежды, медикаментов… Люди были измучены, но Ставка не присылала пополнения, направляя его Добровольческой армии. Не было техники: даже автомобиль Врангеля, не имевший запасных покрышек, взамен коих наматывались на обода тряпки и трава, наконец, сломался. На запрос о присылке нового Ставка отвечала гробовым молчанием. Петр Николаевич сам подчас ночевал в степи под открытым небом, используя вместо подушки седло и укрываясь буркой. Так было и в канун первого штурма Царицына, отбитого большевиками.

Врангель, страдавший от гепатита, тяжело перенес неудачу. На бесчисленные запросы Ставка пообещала, наконец, прислать танки и стрелковый полк. Но они не могли прийти ранее, чем через две недели, а за этот срок красные неминуемо нарастили бы свои силы. Стоять в ожидании было смерти подобно, поэтому пришлось начать штурм, не дожидаясь подкреплений. После неудачи Петр Николаевич отправил Деникину рапорт, в котором сообщал об огромных понесенных потерях и вновь повторял, что «без артиллерии, пехоты и технического снаряжения город штурмовать нельзя». Доведенный до предела, барон решается подать рапорт об отставке после завершения Царицынской операции. Однако, фон Лампе и начальник штаба Врангеля Юзефович отговорили его от этого шага.

Между тем Ставка, наконец, вспомнила о своих обещаниях и отправила-таки на подмогу Кавказской армии 7-ю пехотную дивизию. Об этом Петр Николаевич с грустью написал жене: «Только теперь Ставка в соответствии с пословицей «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» - встрепенулась и шлет нам подкрепление и снаряжение… Как только армия восстановит силы, с Божьей помощью мы нанесем решающий удар… Жаль только, что из-за некомпетентности Ставки принесенные жертвы оказались напрасными».

В войсках сторонники генерала Врангеля нарисовали на нарукавной нашивке букву «В», что вызвало возмущение в Ставке, потребовавшей стереть крамольную букву. Но сделать это оказалось не так просто: она была выведена химическим карандашом…

После второго штурма Красный Верден пал. Руководство операцией фактически осуществлял сам Врангель, хотя формально командование почти всей армии было поручено Улагаю. Своему другу Павлу Николаевичу Шатилову барон пояснил:

- Секрет успеха в гражданской войне кроется в верном подборе командира предстоящей операцией. Еще в бытность командиром 1-й кавалерийской дивизии я без колебаний перетасовывал бригады. Если требовалось упорство, я назначал Топоркова, если маневренность и гибкость, - Науменко. Таким образом, командовать ударной кавалерийской группировкой будешь ты, я буду осуществлять общее руководство, а Улагай будет пожинать лавры, так необходимые для его самолюбия.

Зная, что подвластный настроениям Улагай после последних неудач находится «не в форме», переживая депрессию, Врангель желал вернуть ему былую уверенность.

19-го июня 1919-го года Петр Николаевич прибыл в освобожденный город и отправился в церковь, где был отслужен молебен. Царицын понес страшные потери, как от красного террора, так и от тифа. В овраге у городской тюрьмы насчитали 12000 трупов. С приходом белых город стал оживать, открылись магазины, подешевели продукты. Врангель лично принимал многочисленных посетителей, терпеливо выслушивая их просьбы, чаще всего неисполнимые. Однажды на прием пришел красивый старик в штатском.

- Ваше превосходительство, я знаю, как вы заняты и не смею отнимать у вас времени. Я генерал Эйхгольц. В молодости служил ординарцем при Михаиле Дмитриевиче Скобелеве. По смерти последнего его сестра, княгиня Надежда Дмитриевна Белосельская, передала мне академический знак покойного. Я хранил его как святыню. Большевики окончательно ограбили меня, однако знак мне удалось сохранить. Сам я уже одной ногой в могиле. Я хотел бы, чтобы этот дорогой мне знак украшал грудь достойную. Прошу вас не отказать его принять.

- Благодарю вас. Это большая честь для меня, - отвечал Врангель. – Могу ли я быть чем-то полезен вам?

- Я в настоящее время устроился и зарабатываю уроками достаточно для своего пропитания. Я привык служить, работая полным паром; теперь это особенно необходимо. Однако здоровье и лета мне работать уж не позволяют, а обременять собой армию я не хочу. Долг же свой перед Родиной я выполнил, отправив в ряды армии трех сыновей. Двое из них уже погибли… - с этими словами старик откланялся и вышел.

Прибывший в Царицын Деникин весело спросил Врангеля:

- Ну, что, как теперь настроение? Одно время было, кажется, неважным.

- Так точно, ваше превосходительство, - нам было очень тяжело.

- Ничего, ничего, теперь отдохнете.

Отдыха Кавказская армия не получит. Уже вскоре ей будет отдан приказ занять Камышин, и, обескровленная, она из последних сил этот приказ выполнит.

Но прежде генерал Деникин обнародует свою роковую директиву, получившую наименование Московской, которая повергнет в остолбенение не только Врангеля, но и многих других. Петр Николаевич охарактеризует ее, как «смертный приговор армиям Юга России». «Мне и поныне непонятно, как мог этот документ выйти из-под пера Деникина…» - напишет он позднее.

К чему же сводилась эта директива, и в чем была ее ошибочность? Вот, что пишет об этом Врангель: «Все принципы стратегии предавались забвению. Выбор одного главного операционного направления, сосредоточение на этом направлении главной массы сил, маневр – все это отсутствовало. Каждому корпусу просто указывался маршрут на Москву».

Фронт растягивался на тысячи километров. Между тем, для удержания такого огромного пространства требовалась весьма значительная масса людей. Но их не хватало. Армия понесла крупные потери. Изначально большую часть ее составляли кадровые офицеры, за нехваткой мест сражавшиеся подчас в рядовом составе. Добровольческая армия едва ли не целиком было укомплектована офицерами (при этом в Донской, состоявшей преимущественно из казаков, офицеров не доставало). Этот-то костяк был фактически выбит в ходе непрерывных боев. Пополнения формировались зачастую из пленных красноармейцев, от чего страдала как боеспособность, так и моральный дух армии. Из-за расстроенной системы снабжения войска были вынуждены перейти на самообеспечение, а от этого неминуемо страдало гражданское население. О последнем вовсе заботились мало. Белая армия шла вперед, занимая все новые и новые территории, но, увлеченная своим стремительным маршем, не уделяла внимания наведению административного порядка на них и созданию укрепленных позиций. В тылу нарастал беспорядок, армия была истощена и, имея перед глазами примеры отдельных командиров, разлагалась. Но Ставка словно не замечала этого и желала достичь успеха сразу на всех направлениях, размазывая скудные силы по гигантской территории вместо того, чтобы собрать их в единый стальной кулак и нанести им мощный удар.

Однако, все это хорошо видел Врангель. Видел и понимал, что катастрофа неминуема. Его план состоял в другом. Во-первых, считал барон, необходимо, двигаясь по Волге, соединиться с Колчаком, а лишь затем совместно наступать на Москву. Недопустимо, чтобы русские силы были разрозненны: это создавало угрозу быть перебитыми поодиночке (что в итоге и получилось). Врангель предлагал временно закрепиться на сравнительно коротком и обеспеченном на флангах крупными водными преградами фронте Царицын-Екатеринослав и, выделив из Кавказской армии часть сил для действия на юго-восточном направлении, с целью содействия Астраханской операции, сосредоточить в районе Харькова крупную конную массу в 3-4 корпуса. Затем действовать конной массой по кратчайшим к Москве направлениям. Одновременно организовать тыл и создать укрепленные узлы сопротивления. Этот план Петр Николаевич изложил Деникину.

- Ну, конечно, первым хотите в Москву попасть! – усмехнулся главком.

На торжественном обеде Врангель провозгласил тост за здоровье Главнокомандующего. Деникин, отвечая ему, сказал многозначительно:

- Сегодня мною отдан приказ армиям идти на Москву!

Деникин отбыл в Харьков, и в скором времени начали сбываться самые худшие опасения Врангеля. Наступление белых стало захлебываться.

Оборванная, голодная, измученная Кавказская армия после кровопролитных боев вынуждена была оставить Камышин и отойти к Царицыну. К этому моменту относится эпистолярная полемика Деникина-Врангеля. Не получая ни обещанной помощи (забрав из Кавказской армии Терскую казачью дивизию и 7-ю пехотную, Ставка так и не прислала обещанную казачью пехотную бригаду, равно как и боеприпасов, денег и хлеба), ни даже ответы на свои отчаянные запросы, Петр Николаевич обращается к Деникину с письмом, в котором подробно описывает критическое положения своей армии, анализирует ее действия и отношение к ней командования.

«Служа вместе с Вами нашему общему делу и находясь более года под Вашим командованием, я обращаюсь к Вам как солдат и человек, признательный Вам за дружеское участие ко мне, особенно во время моей тяжелой болезни. Как человек, преданный Вам, не могу не поделиться с Вами своими сомнениями и тяжелыми мыслями, которые камнем лежат у меня на сердце», - так начинается письмо Врангеля Деникину.

Петр Николаевич упрекал главкома в пренебрежении интересами Кавказской армии и в завершении письма отмечал, что за все сказанное в письме ответственность несет только он сам: «Моя совесть чиста, но мысль, что мне уготована роль палача моей армии, не дает мне покоя, - в этом письме, написанном от чистого сердца, я сказал то, о чем не мог далее молчать».

Надо заметить, что, чуждый всяким интригам барон всегда отличался прямотой суждений и высказываний. Однако, именно интригу увидел в его письме подозрительный Деникин. Подлило масла в огонь и то, что письмо Врангеля стало известно среди старших офицеров. Ответ главкома, отклоняющий все упреки барона, был выдержан в сухом и весьма резком тоне и содержал личные выпады против Петра Николаевича. Деникин писал, что «если бы он следовал советам подчиненных ему начальников, то армии Юга России, вероятно, не достигли бы настоящих результатов». На Врангеля этот ответ произвел самое тяжелое впечатление.

Примечательную характеристику дает в своих воспоминаниях генерал Шатилов, к слову, отговаривавший Врангеля от обращения к Деникину с подобным письмом: «Он (Врангель – Е.С.) обладал взрывной энергией, что подчас доставляло мне много хлопот. Его забота о своих войсках была общеизвестна. Движимый ею, он многократно обращался в Ставку, чем вызывал отрицательное отношение к себе Деникина.

У него легко возникала как симпатия, так и антипатия к людям. Он был внимателен к тем, кому симпатизировал, и в то же время быстро забывал обиды. Ему неведома была подозрительность. Людей он оценивал только по деловым качествам.

Он часто бывал жестким – эта черта свойственна ему с молодости, - но принимал критику в свой адрес.

Жаль, что Деникин не счел необходимым дать Врангелю характеристику, как это делал последний в отношении своих подчиненных.

Вспышки гнева, которые возникали у Врангеля, легко было погасить, обратившись к его разуму и чести. Деникин же отвечал ему грубо, был мелочен и, что хуже всего, наносил незаслуженные обиды…»

Между тем, популярность Врангеля в войсках росла. Когда через некоторое время барон прибудет в Ростов, то большую часть времени вынужден будет провести в своем вагоне, так как в любом публичном месте (в театре, в ресторане), в его честь тотчас произносили речи, засыпали овациями, осаждали вопросами о его отношениях с главкомом. В Ростове к генералу будут приходить многие люди, недовольные стратегией командования, и среди них – будущий глава врангелевского правительства, столыпинский сподвижник А.В. Кривошеин, коего Деникин также подозревал в интригах, как и всю консервативную группу Совета государственного объединения, председателем которого и являлся Александр Васильевич.

К сентябрю 1919-го года большевики стянули большие силы к Царицыну. Началась кровопролитная оборона города. В какой-то день красные прорвали ее. В резерве оставался лишь конвой Врангеля. Вскочив на коня, барон сам повел его в атаку. Сотня врезалась в шеренги красных матросов, и те в панике отступили к Волге. Таким образом, положение было спасено.

Полковник Шинкаренко вспоминал: «На холме впереди мы увидели группу всадников и черно-желтый флаг Святого Георгия – Врангель со штабом. В наше время едва ли не единственное место, где можно увидеть командующего на поле боя, - полотна Гро и Верне в Лувре. Мы же видели его воочию – высокого, худого, в коричневой казачьей черкеске с закатанными рукавами, заломленной на затылок папахе и с казацким кинжалом на поясе.

- Благодарю вас, Шинкаренко, фантастическая атака! – сказал он, протянув руку с длинными пальцами. – Мой конвой тоже участвовал в атаке – они порубали матросов на правом фланге. Еще раз спасибо. Право, великолепная атака. Не забудьте сделать представление к наградам, да не скупитесь!»

Предусмотрительный Врангель заранее организовал эвакуацию раненых и гражданского населения Царицына. Привыкший входить лично во все детали, он и здесь остался верен себе. Вот, что пишет об этом Алексей Петрович Врангель: «По плану, разработанному штабом, ежедневно из Царицына должны были уходить по семь эшелонов. На деле этот график выдерживался только три дня. Не удовлетворившись объяснениями штабных офицеров, Врангель отправился на железнодорожную станцию в сопровождении нескольких казаков из своего конвоя. Осмотрев отправляющиеся поезда, он обнаружил, что они загружены мебелью, роялями, зеркалами и картинами, принадлежащими частным лицам. Врангель приказал казакам выбросить все и изрубить в куски. Проследовав дальше, он увидел несколько запечатанных вагонов, где, по документам, должно было находиться артиллерийское снаряжение. Когда двери открыли, там обнаружили торговцев, перевозивших товар. Испуганные пассажиры признались, что дали взятку начальнику станции и двум его помощникам. Врангель действовал решительно: он арестовал железнодорожников и передал их военному трибуналу, который обвинил арестованных в пособничестве врагу. Вечером того же дня двое из них были повешены на станции, а один – на городской площади. Листовки, оповещающие население об этом, были расклеены по всему городу. После этого ежедневно стали отправляться восемь эшелонов».

С такой же жесткостью Врангель будет наводить порядок в тылу Добровольческой армии, возглавив ее вместо Май-Маевского. Первым делом он отстранит от командования военачальников, запятнавших себя грабежами, пьянством и развратом, создаст на железнодорожных станциях комендатуры, возглавляемые старшими офицерами, с полномочиями судить военно-полевым судом мародеров и дезертиров (приговор: расстрел на месте), проверять все идущие в тыл поезда и выбрасывать из них незаконно провозимые грузы, формировать роты из военнослужащих, способных держать оружие, и отправлять их на фронт.

Назначение в Добровольческую армию последовало, когда начался стремительный откат ее с занятых позиций. Были оставлены Орел, Курск и Киев. Из обреченного Харькова Ставка не произвела эвакуации, что впоследствии привело к катастрофе. И лишь Врангель продолжал удерживать Царицын. Тогда Деникин обратился к нему с просьбой возглавить Добровольческую армию. Врангель заметил, что теперь все его прежние предложения уже не имеют смысла, время упущено, и Харьков удержать невозможно.

- Я знаю, что Харьков придется сдать, - перебил главком Петра Николаевича. – Но это ни в коей мере не повредит вашей репутации.

- Я беспокоюсь не о своей репутации. Мне не нужны гарантии, но я не могу брать на себя ответственность за то, что невозможно выполнить.

Генерал Романовский стал убеждать Врангеля, то принять Добровольческую армию – это его моральный долг перед Россией.

- Генерал Май-Маевский не в состоянии справиться с ситуацией!

- А о чем вы думали раньше? – сухо спросил Врангель. – Всем давно известно, что он не способен командовать армией. Я всегда в вашем распоряжении. Но пока дела шли хорошо, Ставка не нуждалась в моих советах. Помните, весной я настаивал на нанесении упреждающего удара по Царицыну, чтобы не дать противнику сконцентрировать силы? Вы об этом и слышать не хотели, а теперь, когда мой прогноз, увы, сбылся, вы просите меня спасти ситуацию…

Тем не менее, командование Петр Николаевич принял. Изучив положение армии и придя к неутешительным выводам, Врангель подготовил рапорт, в котором в очередной раз заострил внимание на пороках сложившийся системы, и изложил необходимые для спасения ситуации меры, среди коих эвакуация Ростова и Таганрога, создание в тылу укрепленных баз, сокращение Генерального штаба и отправка на фронт всех «лишних и бесполезных», обеспечение достойных условий жизни семьям офицеров и служащих, принятие жестких мер для борьбы со злоупотреблениями всякого рода и т.д. В случае невведения этих мер в действие, барон просил освободить себя от командования. Также Врангель предлагал, дабы спасти Добровольческую армию, отходить не к Ростову на соединение с Донской армией (тогда бы враг имел возможность постоянно наносить удары по флангам добровольцев), а в Крым, где еще оставались войска.

Но Деникин это предложение не поддержал, считая себя не вправе бросить на произвол судьбы казаков… Это решение стало фатальным для Добровольческой армии, которая была почти полностью уничтожена.

- Они потеряли головы и больше ни на что не способны! – подытожил генерал Шатилов результаты своей и Врангеля встречи с командованием.

Несмотря на это, Петр Николаевич написал Деникину полное уважения и верности письмо: «Ваше превосходительство, в этот час, когда удача отвернулась от нас, и на корабль, который Вы ведете среди рифов и бурь, обрушились яростные красные волны, я считаю своим долгом сказать Вам, что понимаю Ваши чувства. В этот критический момент, когда тяжелая ноша легла на Ваши плечи, знайте, что Вы не одиноки, и я, который следовал за Вами почти с самого начала, буду и впредь делить с Вами радость и горе и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь Вам».

Ответ Деникина был двояким. Врангелю он направил благодарственное письмо, а среди высших офицеров распространил циркуляр, в котором говорилось: «…Некоторые генералы позволяют себе в неприемлемой форме высказывать в рапортах свое мнение, угрожая оставить службу, если их рекомендации не будут приняты. Вследствие этого главнокомандующий требует подчинения и в будущем запрещает выставление каких бы то ни было условий».

Добиваясь координации действий, Врангель провел встречу с командующими Кавказской и Донской армий. Ставка тотчас объявила, что «не может допустить прямых переговоров командующих» без участия главкома и «запрещает им покидать армии без его разрешения».

После соединения Добровольческой армии с Донской обе они были объединены под командованием генерала Сидорина. Врангель остался не у дел. Красные подходили к Новороссийску. Петр Николаевич попросил направить его туда, чтобы приступить к сооружению укреплений для защиты армии и подготовке эвакуации. Деникин вначале ответил отказом, мотивируя, что подобные приготовления вызовут панику среди населения, но потом все же приказал Врангелю отправляться. Но, когда барон прибыл на место, приказ был отменен… Позднее эвакуация Новороссийска станет одной из самых черных страниц в истории Белой армии.

Врангель и Шатилов подали рапорты об отставке, которые были удовлетворены Ставкой. Ряд офицеров предлагали Петру Николаевичу сместить Деникина с поста главкома, но он категорически отказывался, считая, что отставка последнего принесет пользу лишь в том случае, если будет добровольной. С таким же предложением к Врангелю обратился депутат английского парламента Маккайндер. Петр Николаевич ответил, что, несмотря ни на какие разногласия, он, как подчиненный Деникина, никогда не выступит против него. Рапорт об этой беседе барон отправил Антону Ивановичу.

Вскоре командующий английским флотом адмирал Сеймур уведомил Врангеля, что Деникин требует, чтобы Петр Николаевич покинул Россию. Обескураженный барон написал главкому свое последнее письмо, где прямо и резко высказывал ему все накипевшее на сердце за последнее время, замечая, скольких бед можно было бы избежать, если б Ставка с большим вниманием относилась к его предупреждениям, и предъявляя главкому серьезные обвинения… «Если мое пребывание на Родине может хоть сколько-нибудь повредить Вам защищать ее и спасти тех, кто Вам доверился, я, ни минуты не колеблясь, оставлю Россию», - окончил Врангель свое письмо.

Ответ Деникина он получил уже в Константинополе:

«Милостивый государь Петр Николаевич!

Ваше письмо пришло как раз вовремя – в наиболее тяжкий момент, когда мне приходится напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены…

Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. (…) Для подрыва власти и развала вы делаете все, что можете…

Когда-то во время тяжкой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие…

Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло».

Пройдет совсем немного времени, и Деникин сложит с себя полномочия и попросит Врангеля прибыть на военный совет, где должны были избрать его преемника. Англичане предупредят барона, что их правительство отказывает в поддержке Белой армии, показав соответствующую ноту.

- Благодарю вас, - скажет Врангель. – Если у меня могли быть еще сомнения, то после того, как я узнал содержание этой ноты, у меня их более быть не может. Армия в безвыходном положении. Если выбор моих старых соратников падет на меня, я не имею права от него уклониться.

Узнав о решении друга, Шатилов придет в ужас:

- Ты знаешь, что дальнейшая борьба невозможна! Армия или погибнет, или вынуждена будет капитулировать, и ты покроешь себя позором. Ведь у тебя ничего, кроме незапятнанного имени не осталось. Ехать теперь – безумие!

Но Врангель останется непреклонным…

Е.В. Семёнова