Когда в третьей Думе обсуждался законопроект об ассигнованиях на постройку Амурской железной дороги, а ясная и бесспорная потребность в этой дороге, побудившая правительство не только внести законопроект, но и начать приводить его в исполнение на основании статьи 87 Законов Основных, стала подвергаться сомнению, которое вызвало нападки на правительство, П.А. Столыпин, между прочим, говорил: «Я ничуть не хочу ослабить ответственности правительства, но я надеюсь доказать, что в некоторых случаях преступлением пред страной является не столько вовремя принятая на себя ответственность, сколько прикрытая боязнью ответственности бездеятельность». Перед тем, как приступить к стратегическим соображениям, он делает оговорку: «Несомненно, мы должны быть сильны на нашем Дальнем Востоке не для борьбы, а для прикрытия нашей национальной культурной работы, которая является и нашей исторической миссией. Не забывайте, — заканчивает он свою речь по этому вопросу, — господа, — что русский народ всегда сознавал, что он осел и окреп на грани двух частей света, что он отразил монгольское нашествие, и что ему дорог и люб Восток. Это его сознание выражалось всегда и в стремлении к переселению, и в народных преданиях; оно выражается и в государственных эмблемах. Наш орел — наследие Византии — орел двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одноглавые орлы, но, отсекая нашему русскому орлу одну голову, обращенную на Восток, вы не превратите его в одноглавого орла; вы заставите его только истечь кровью. Я, господа члены Государственной Думы, уверен, я убежден, что одно ваше решение в этом деле уже придаст большую силу государству. Одна ваша разумная плодотворная работа уже поднимет кредит-государства, уже даст новые миллионы России. Ваше одно решение даст возможность найти средства на посильных для нас условиях. Это одно уже является новым источником финансовой силы. Если, господа, — говорил он далее, — в самые тягостные минуты нашей новейшей истории, русские финансы осилили войну, осилили смуту, то на скрепление нашего расшатанного государственного тела железным обручем — будут средства. Для этого, господа, нужно только ваше единодушное решение, о котором я говорил в начале своей речи. Нужно ваше единодушное слою, — произносите его».
Отвечая в мае 1908 года на возбужденный в Государственной Думе запрос об отношениях Империи к составной ее части Финляндии, Столыпин говорил, что и самый запрос, и ответ Правительства устанавливают, что «Имперское правительство считает и будет себя считать ответственным за финляндские события, так как, Финляндия — составная часть Русской Империи, а Империя управляется объединенным правительством, которое ответственно перед Государем за все, происходящее в Государстве».
Изображая враждебные русским порядки, проявлявшиеся в Финляндии, и ту постепенность развития финляндской обособленности, которая слагалась, благодаря слабости и ошибкам центральной Имперской власти, и, описывая затем настроение финляндцев, он говорил: «Помянутое настроение и господствующее политическое течение, может быть, и получили бы естественное развитие, может быть, и привели бы к широкому развитию финляндской самостоятельности и почти полному обособлению страны с сохранением только фактической ее связи с Россией, если бы в это время навстречу финляндской волне не хлынула другая волна, — волна русского народного самосознания, русской государственной мысли».
Русскую точку зрения на финляндский вопрос он находил совершенно ясной: «Россия не может желать нарушения законных автономных прав Финляндии относительно внутреннего ее законодательства и отдельного административного и судебного ее устройства, но, господа, в общих законодательных вопросах и в некоторых общих вопросах управления должно быть и общее, совместно с Финляндией, решение, но с преобладанием, конечно, державных прав России. Державные права эти ясно устанавливает четвертая статья Фридрихсгамского мирного договора, которая после перечисления губерний, уступаемых королем шведским Русскому Императору, гласит:
«Губернии сии со всеми жителями, городами, портами, крепостями, селеньями и островами, а равно и их принадлежности, преимущества, права и выгоды будут отныне состоять в собственности и державном обладании Империи Российской, и к ней навсегда присоединяются».
Вот, господа, тот акт, тот законный титул, по которому Россия владеет Финляндией, тот единственный акт, который определяет взаимоотношения России и Финляндии». Слова и действия Императора Александра I, по мнению Столыпина, не идут в разрез с этим основным актом. Дело в различном взгляде, сложившемся на те же акты, слова и действия с точки зрения финляндской и русской. Но зло коренится не в этом, а в том «что целая область нашего законодательства, громадная область наших взаимоотношений с Финляндией не урегулирована совершенно. Господа, этот громадный пробел нетерпим, его надо пополнить. Господа, нельзя такие важные вопросы оставлять на произвол случая, случайных обстоятельств, случайных людей и событий».
Останавливаясь на необходимости путем общегосударственного законодательства урегулировать эти взаимоотношения, он говорил: «Повторяю, вопрос этот слишком важен; он касается распространения власти Государя Императора по общеимперским делам через общеимперские учреждения на протяжении и пространстве всей Империи.
Господа, в этом деле не может и не должно быть подозрения, что Россия желает нарушить автономные, дарованные Монархами, права Финляндии. В России, господа, сила не может стоять выше права. Но нельзя также допускать, чтобы одно упоминание о правах России считалось в Финляндии оскорблением. Господа, в Финляндии и в обществе, и в печати раздаются голоса, что финляндский вопрос поднят в России темными силами реакции; ищут защиты в более интеллигентных, — вероятно, в более либеральных людях, — которые должны защитить Финляндию, финляндские права от надвигающейся бюрократической грозы. Прислушиваются в Финляндии к тем голосам, которые не понимают или не могут понять, что суровая сила, подавляющая и ликвидирующая революцию, в связи с творческой силой, стремящейся преобразовать и местный, и общий строй, имеет одну цель: установление на пространстве всей России стройного и стойкого правового порядка. Я не понимаю, господа, каким образом могут заподозрить правительство, творящее волю Государя, и, совокупно с представительными учреждениями, стремящееся водворить в России спокойствие и прочный порядок, зиждущийся исключительно на законах, — заподозрить в том, что оно стремится рушить подобный же порядок у наших финляндских сограждан.
Забывают при этом одно, — забывают, что с введением нового строя, в России поднялась другая волна реакции — реакция русского патриотизма и русского национального чувства, а эта реакция, господа, вьет себе гнездо именно в общественных слоях, общественных кругах В прежние времена одно только правительство имело заботу и обязанность отстаивать исторические Державные приобретения и права России. Теперь не то. Теперь Государь пытается собрать рассыпанную храмину русского народного чувства, и выразителями этого чувства являетесь вы, господа, и вы не можете отклонить от себя ответственности за удержание этих державных прав России. Вы, господа, не можете отвергнуть от себя и обязанностей, несомых вами в качестве народного представительства. Вы не можете разорвать и с прошлым России. Не напрасно были пролиты потоки русской крови, не бессмысленно и не бессознательно утвердил Петр Великий державные права России на берегах Финского залива. Отказ от этих прав нанес бы беспримерный ущерб русской державе, а постепенная утрата, вследствие нашего национального слабосилия или нашей государственной близорукости, равнялась бы тому же отказу, но прикрытому личиной лицемерия. Сокровище русской нравственной духовной силы затрачено в скалах и водах Финляндии. Простите, что я вспоминаю о прошлом, но и забывать о нем не приходится. Ведь, один, с морским флотом, построенным первоначально на пресной ручной воде, с моряками, им самим обученными, без средств, но с твердой верой в Россию и ее будущее — шел вперед Великой Петр. Не было попутного ветра, он со своими моряками на мозолистых руках переносил по суше из Финского залива в Ботнический свои галеры, разбивал вражеский флот, брал в плен эскадры и награждал чернорабочего творца новой России Петра Михайлова скромным званием адмирала. Господа, неужели об этой стремительной мощи, об этой гениальной силе наших предков помнят только кадеты Морского корпуса, которые поставили на месте Гангугской битвы скромный крест из Сердобольского гранита? Неужели об этой творческой силе наших предков, не только силе набега, но и силе сознания государственных задач, помнят только они, и забыла Россия. Ведь кровь этих сильных людей перелилась в ваши жилы; ведь вы плоть от плоти их; ведь не многие же из вас отрицают отчизну, а громадное большинство сознает, что люди соединились в семьи, семьи в племена, племена в народы для того, чтобы осуществить свою мировую задачу для того, чтобы двигать человечество вперед. Неужели и тут скажут, что нужно ждать, пока окрепнет центр. Неужели в центре нашей государственной мысли, нашего государственного чувства ослабло понимание наших государственных задач? Да, господа, народы забывают иногда о своих национальных задачах, но такие народы гибнут, господа, они превращаются в назем, в удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы. Мы, господа, обращаемся к вам не за жертвой. Мы не требуем от вас угнетения другой, менее сильной народности; нет, господа, правительство просит от вас лишь вашей нравственной поддержки в том деле, которое оно считает правым. Я уверен, господа, что вы отвергнете запрос, но вами в ваших русских сердцах будут найдены выражения, которые заставят побудить правительство представить на ваш же суд законопроект, устанавливающий способ разрешения наших общих с Финляндией дел, законопроект, не нарушающий прав маленькой Финляндии, но ограждающий то, что нам всего ближе, всего дороже, — исторические державные права России.»
Нравственная поддержка Думой была оказана, и законопроекты были Правительством представлены; и эти детища покойного Председателя Совета Министров, наконец, прошли в Государственной Думе и Государственном Совете подавляющим большинством голосов.
Когда в 1908 году многие выдающиеся деятели третьей Думы, возмущенные глубокими непорядками, продолжавшими царить в морском ведомстве, в особенности по делу судостроения, решили демонстративно отказать в кредите на судостроение, не превышавшем тогда 11.000.000, надеясь вызвать тем ускорение реформирования ведомства, П.А. Столыпин, становясь выше партийных технических требований, выше ведомственных интересов и даже выше правительственной точки зрения, возвышаясь до уровня государственной идеи, призывал к тому же и членов Думы:
«Забудьте, господа, забудьте ту жгучую боль, которую испытывает каждый русский, когда касается вопроса о русском флоте, и последуйте за мной в область бесстрастного разрешения вопроса, в пределах одной государственной пользы и государственной необходимости. Господа, я верю, что ваше решение, какою бы оно ни было, будет продиктовано вам велением вашей совести и чистым патриотизмом... И ничем более. Вы станете выше партийных расчетов, выше фракционной тактики. Нельзя на полном ходу останавливать или давать задний ход машине; это ведет к ее поломке. Господа, в деле воссоздания нашего морского могущества, нашей морской мощи, может быть только один лозунг, один пароль, и этот пароль — вперед».
Когда П.А. Столыпину пришлось выступать по частному вопросу, в защиту одной из статей землеустроительного закона 9 ноября, после того, как большинство Государственной Думы уже высказалось за проект в его целом, причем пожелания возбудивших вопрос сводились к стремлению подменить в законе понятие о частной собственности для крестьян понятием семейной собственности, в чем они видели защиту крестьянского имущества от отцов и глав семьи — расточителей, пьяниц, слабых и нехозяйственных людей вообще, П.А., указывая, что такая опека явилась бы новой преградой свободной хозяйственной деятельности сильных и хозяйственных крестьян-работников, говорил: «Нельзя ставить преграды обогащению сильного — для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету.
Не разумнее ли идти по другому пути, который широко пред вами развил предыдущий оратор, граф Бобринский. Для уродливых, исключительных явлений надо создавать исключительные законы; надо развивать институт опеки за расточительность, который в настоящее время наш Сенат признает применимым и к лицам сельского состояния. Надо продумать и выработать закон о недробимости участков. Но главное, что необходимо, это, — когда мы пишем закон для всей страны, — иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых.
Господа, нужна вера. Была минута, и минута эта не далека, когда вера в будущее России была поколеблена, когда нарушены были многие понятия; не нарушена была в эту минуту лишь вера Царя в силу русского пахаря и русского крестьянина. Это было время не для колебаний, а для решений. И вот в эту тяжелую минуту правительство приняло на себя большую ответственность, проведя в порядке статьи 87, закон 9 ноября 1906г.; оно ставило ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных. Таковых в короткое время оказалось около полумиллиона домохозяев, закрепивших за собою более 3.200.000 десятин земли. Не парализуйте, господа, дальнейшего развития этих людей и помните, законодательствуя, что таких людей, таких сильных людей в России большинство. Ведь смысл закона, идея его для всех ясна. В тех местностях России, где личность крестьянина получила уже определенное развитие, где община, как принудительный союз, ставит преграду для его самодеятельности, — там необходимо дать крестьянину свободу приложения своего труда к земле, там необходимо дать ему свободу трудиться, богатеть, распоряжаться своей собственностью. Надо дать ему власть над землей; надо избавить его от кабалы отживающего общинного строя. Закон вместе с тем не ломает общины в тех местах, где хлебопашество имеет второстепенное значение, где существуют другие условия, которые делают общину лучшим способом использования земли.
Возвращаться к порядкам стеснения права крестьянской собственности нельзя, не нарушая основной идеи этого закона.
Нельзя только на верхах развешивать флаги какой-то мнимой свободы. Необходимо думать и о низах; нельзя уходить от черной работы; нельзя забывать, что мы призваны освободить народ от нищенства, от невежества, от бесправия.
И насколько нужен, господа, для переустройства нашего царства, переустройства его на крепких монархических устоях, крепкий личный собственник, настолько он является преградой для развития революционного движения.
Нельзя, господа, идти в бой, надевши на всех воинов броню, или заговорив всех их от поранений. Нельзя, господа, составлять закон, исключительно имея в виду слабых и немощных. Нет, в мировой борьбе, в соревновании народов, почетное место могут занять только те из них, которые достигнут полного напряжения своей материальной и нравственной мощи. Поэтому все силы и законодателя, и правительства должны быть обращены к тому, чтобы поднять производительные силы единственного источника нашего благосостояния — земли. Применением к ней личного труда, личной собственности, приложением к ней всех, решительно всех народных сил, необходимо поднять нашу обнищавшую, нашу слабую, нашу истощенную землю, так как земля — это залог нашей силы в будущем; земля — это Россия».
При обсуждении в Думе вопросов вероисповедных П.А. Столыпин, возражая против имевшего в обществе многочисленных сторонников мнения, что все вопросы, связанные с Церковью, подлежат самостоятельному вершительству Церкви, он говорил. «Это повело бы к разрыву той вековой связи, которая существует между Государством и Церковью, той связи, в которой Государство черпает силу духа, а Церковь черпает крепость, той связи, которая дала жизнь нашему государству и принесла ей неоценимые услуги. Этот разрыв ознаменовал бы также наступление новой эры взаимного недоверия, подозрительности между церковной властью и властью общезаконодательной, которая утратила бы природное свое свойство власти с церковью союзной. Государство в глазах церкви утратило бы значение государства православного, а церковь, в свою очередь, была бы поставлена в тяжелое положение, в необходимость самой наделять себя политическими и гражданскими правами, со всеми опасными, отсюда проистекающими последствиями».
Указанное выше явление проистекает из инстинктивного недоверия к такому союзу со стороны иноверцев и лиц не христианских вероисповеданий. Поэтому он напоминает, что Дума в своем целом, по словам Царского манифеста, должна быть русской по духу, и иные народности должны в ней иметь представителей своих нужд, но не в количестве, делающем их вершителями дел чисто русских.
«Мы стоим перед великим вопросом проведения в жизнь высоких начал указа 17 апреля и манифеста 17 октября, — говорил он далее, определяя способы выполнения этой задачи, — вы не можете стать на путь соображений партийных и политических. Вы будете руководствоваться, я в этом уверен, как теперь, так не раз и в будущем, при проведении других реформ, соображениями иного порядка, соображениями о том, как преобразовать, как улучшить наш быт сообразно новым началам, не нанося ущерба жизненной основе нашего государства, — душе народной, объединившей и объединяющей миллионы русских. Вы все, господа, и верующие, и неверующие, бывали в нашей захолустной деревне, бывали в деревенской церкви. Вы видели, как истою молится наш русский народ, вы не могли не осязать атмосферы накопившегося молитвенного чувства, вы не могли не сознавать, что раздающиеся в церкви слова для этого молящегося люда — слова божественные. И народ, ищущий утешения в молитве, поймет, конечно, что за веру, за молитву каждого по своему обряду, закон не карает. Но тот же народ, господа, не уразумеет закона, закона чисто вывесочного характера, который провозгласит, что православие, христианство уравнивается с язычеством, еврейством, магометанством. Господа, наша задача не состоит в том, чтобы приспособить православие к отвлеченной теории свободы совести, а в том, чтобы зажечь светоч вероисповедной свободы совести в пределах нашего русского православного государства. Не отягощайте же, господа, наш законопроект чуждым непонятным народу привеском. Помните, что вероисповедный закон будет действовать в русском государстве и что утверждать его будет русской Царь, который для слишком ста миллионов людей был, есть и будет Царь православный».
Когда правительство, признавая существовавший в это время закон о выборах в Государственный Совет от девяти западных губерний неудовлетворительным, так как, несмотря на громадное преобладание русского землевладения в этом крае, от всех губерний проходили в члены Государственного Совета одни поляки, решило переработать этот закон и внесло законопроект о продлении срока полномочий избранных уже членов Государственного Совета на один год, то законопроект этот был принят с тем изменением, чтобы выборы были все-таки произведены, но полномочия вновь избранных ограничивались только годичным сроком. Выступая по этому вопросу Столыпин, между прочим, сказал:
«Я прошу вас, господа, об этом, ввиду восстановления справедливости по отношению к 15-миллионному русскому населению в Западном крае. Не ненависть, не желание нанести полякам напрасное оскорбление руководит Правительством, это было бы не только невеликодушно, это было бы негосударствено... Правительством руководит сознание, которое должно всегда и впредь руководить всяким русским Правительством, сознание необходимости прислушиваться к справедливым требованиям природного русского населения окраин, а если эти требования обоснованы, поддерживать их всею силою правительственного авторитета».
А.П. Аксаков |
