Еще о нижегородском купечестве и трактовке его облика недобросовестными авторами

Моя заметка о презентации книги «Жизнь купецкая», недавно состоявшейся в Нижнем Новгороде, вызвала не только благожелательные отклики.  В одном из них прозвучала попытка взять под защиту (а точнее, вывести из-под критики) краеведа Игоря  Макарова, автора целого ряда публикаций о нижегородском купечестве. Автор отклика в довольно эмоциональной форме заявила, что, упрекая Макарова в предвзятости и некорректности многих оценок, я был не справедлив к нему, а купцы, мол, вовсе и не были «белыми и пушистыми», а были «жесткими дельцами», и поэтому, мол, все, что о них написано упомянутым краеведом, – истинная правда.

Перечитав еще раз книгу Макарова «Карман России» (а именно на нее я ссылался как на образчик необъективности и тенденциозности), я еще раз убедился, что все написанное о книге и ее авторе соответствует действительности.

Итак, книга «Карман России», Нижний Новгород: 2006 г.

Уже в первой главе  автор берет быка за рога и не жалеет красок для очернения родоначальников самого, пожалуй, именитого купеческого рода, Башкировых. Зачастую стиль книги развязный и беспардонный, смысл – оскорбительный. Матвей и Емельян Григорьевичи, в представлении краеведа, не просто «сообразительные, практичные и тароватые», они – самые настоящие жулики, и здесь, мол, и надо искать истоки их будущего успеха на ниве коммерции и производства.

Емельян «ухитрялся всякую заваль продавать за красную цену», Матвей «умел ловко объегоривать покупателей». Из чего сии выводы следуют, не сообщается.

Третий брат – об этом наш исследователь знает точно – и вовсе считался в семье за «Иванушку дурачка».

Но вот «сообразительные и тароватые» решают выкупиться у помещицы на волю. Генеральша идет навстречу и в 1847 году жалует вольные Матвею и Емельяну, соответственно, за 4000 и 8000 рублей. Замечу, что при крепостном праве крестьяне отпускались на волю не просто в силу нужды барина в деньгах. Богатый и предприимчивый крепостной – сам по себе хороший источник дохода. Обычно вольная давалась за те или иные «особые заслуги».

Характерный штрих: Матвей и Емельян, по словам автора книги, и не думают освободить от крепостной неволи отца и брата. И тут Макаров знает, кто о чем думал. Причина же, по его убеждению, может быть только одна – движимые корыстью Матвей и Емельян в освобождении близких не видели для себя проку, а на добрый поступок даже в отношении отца и брата были не способны.

Чтобы на счет подобных домыслов у читателя не осталось никаких сомнений, краевед подробнейшим образом описывает денежную тяжбу между генеральшей и обретшими гражданскую свободу крестьянами. В этом споре Макаров однозначно на стороне бывшей хозяйки: она – жертва обмана, Башкировы – мошенники и жулики. И ничего, что суд не нашел в их действиях состава преступления (а лишь встал, да и то после генеральской апелляции, на сторону помещицы в споре о суммах аренды), все равно Башкировы – воры. Почему? Да скорее всего, давали судьям взятки, как же иначе?

Та же мнимая причина покладистости судей в пользу Башкирова (Матвея) приводится и в описании хозяйственного спора Матвея Емельяновича с саратовскими купцами. И вновь во внимание принимаются только доводы противной стороны – оппонентов Башкирова. И хотя суд вновь не нашел в их поведении ничего криминального, Макаров, повинуясь обвинительному настою, сам спешит вынести приговор: Башкировы – воры.

Примеров тенденциозности и откровенных натяжек в книге «Карман России»  хоть пруд пруди. С поистине хлестаковской легкостью Макаров рядит и судит, отпуская по адресу нижегородского купечества ярлыки один оскорбительней другого. Вот лексика, которую автор книги без достаточных на то оснований употребляет по адресу Емельяна Григорьевича Башкирова. «Не менее вороватый», «карабкался к богатству», «неуемный», при размышлении о пути к его богатству «становится по-настоящему страшно», «деформированная мораль», «готовый в любую минуту запустить руку в чужой карман», «буквально трясся над каждой копейкой», «скаредность стала неотъемлемой чертой его бытия»,  «чудовищная скупость», «живоглот-мукомол». В подкреплении этих выпадов и  инсинуаций Макаров приводит пару анекдотов, еще в советские времена затерявшихся в фондах музея М. Горького.

На старшего сына, Николая Емельяновича, отыскать даже такого компромата, видимо, не удалось. Но не изменять же выбранному вектору! И вот уже старшему представителю второй ветви Башкировых приписаны «две пагубные страсти» – «многочисленные любовницы и непомерное чревоугодие». Источником названы воспоминания некоего Кокушкина, сына механика башкировской мельницы. Правда, там, если судить по книге, описан всего один случай обильной трапезы Николая Емельновича.  Но для заданной автором цели годится все – анекдот, субъективные суждения (возможно пристрастные и лживые), а когда и они отсутствуют, можно просто взять и усилить образ собственными крепкими ярлыками.

Все это в изобилии присутствует в описании личности и деятельности среднего из Емельяновичей – Якова.

Ограничусь и здесь набором самых ярких «эпитетов», которыми г-н Макаров азартно и, не особенно заботясь о доказательствах, сыплет на голову одного из самых уважаемых в Нижнем Новгороде промышленников, заслуженно снискавшего признание и почет у населения и властей своей плодотворной общественной работой и небывало щедрой благотворительностью.

Вот лишь некоторые из макаровских «перлов»: «купчина», «с думцами обращался столь же бесцеремонно, как и со служившими у него приказчиками» (из чего это следует? – Авт.), «похвальба богатого сноба»...

Чтобы придать памфлету хотя бы видимость объективности, Макаров довольно подробно перечисляет достижения и заслуги Якова Башкирова. Его паровая мельница («Макарьевская») была образцовым предприятием. Яков Емельянович щедро жертвует на нужды образования, строит школы и храмы, попечительствует Кулибинскому речному училищу. В 1900-е годы он один из инициаторов и спонсоров постройки памятника императору Александру II, член комитета помощи больным и раненым воинам в русско-японскую войну…

Подчеркнем, что все благодеяния Башкирова-среднего перечислить сложно. Он удостоен четырех золотых медалей «За усердие», нескольких царских орденов, звания мануфактур-советника, много сроков подряд избирался гласным Городской думы. Одному из немногих ему пожаловано звание Почетного гражданина Нижнего Новгорода (среди таковых значились, к примеру, губернатор Баранов, министр Витте, купец-меценат Бугров) и – большая редкость для купцов – потомственного дворянина.

Все это невозможно замочать, поскольку легко отыщется в справочных книжках и адрес-календарях. Но как же не добавить к этому – даже не ложку, а целый ушат – дегтя. Несмотря ни на что, Яков Башкиров для нашего горе-биографа – «ни умом, ни образованием не блистал». Ладно, образованием (хотя это, скорее, в плюс великому нижегородцу, добившемуся столь многого вопреки недостатку грамотности). Но то, что Яков Емельянович не блистал умом – тут господин Макаров  и впрямь зарапортовался.

Подтвердить инсинуацию автор книги «Карман России» не может и компенсирует это сочной лексикой: «изображал деятеля правого толка», «здорово обмишулился», «выжига-купец», «свои миллионы

зарабатывал… сводничеством».

Может быть, опускаясь до таких «свидетельств», Макаров располагает заслуживающими доверия источниками. Или, может быть, сам стоял со свечой, где надо? Ни того, ни другого. Однако без зазрения совести он может написать так: «Никакие комплексы вины не тревожили душу богатея – Башкиров хорошо запомнил услышанную еще  в детстве от отца истину: стыд не дым – глаза не ест».

В книге Макарова перед читателем проходит целая череда русских купцов XIX-XX столетий. Вырисовывается этакий собирательный образ купца-«живоглота», «выжиги», «прохиндея», безнравственного и неразборчивого в средствах стяжателя, часто нечистоплотного в семье и быту. Подобными эпитетами автор награждает не только Башкировых, но и многих других уважаемых в то время деятелей Нижнего Новгорода (например, Д.В. Сироткина, С.И. Жукова).

Книге присущи не только тенденциозность, но и в определенном смысле односторонность. Отмечу, что предисловие к ней написано Б.М. Пудаловым, ныне руководителем областной архивной службы. К слову, перу Бориса Моисеевича также принадлежит книга, где нижегородскому купечеству уделено немалое внимание. Называется она «Евреи Нижнего Новгорода». Там, как следует из заголовка, идет речь не о купцах, вообще, а лишь одной из групп этого сословия. В этой книге не найти ни фактуры, ни лексики, отобранных соработником автора Макаровым для прочих групп. Книга Пудалова выдержана в хвалебных тонах, и лексика в ней совершенно иная.

Характерно и то, что Макаров попросту исключил названную этническую группу из своего «исследования». А между тем, купцы еврейской национальности были густо представлены в торгово-промышленном классе Нижегородской губернии в начале XX века.  Опровергая миф о еврейском бесправии и угнетении, правая газета «Козьма Минин» в номере от 22 февраля 1914 г. напечатала список нижегородцев – купцов 1-й гильдии и потомственных почетных граждан. В списке мы видим характерные имена и фамилии: Лейзерт Аврух, Мейер Алешников, Бейля Берхина, Ефроим Брусин, Давид Виленкин, Шмуйла Виленкин, Ехиель Воронов, М. Гуревич, Симон Гуревич, Мовша Гинзбург, Лейзер Гинзбург, Елья Глинкин, Моисей Гринвальд, Вульф Дембо, Иуда Миркин, Шмерка Мнухин, Иссак Минц, Шая Неймарк, Григорий Поляк и так далее по алфавиту. Из 56 составивших перечень богатейших купцов только четверо оказались русскими. Не берусь утверждать, что обнародованные органом губернского отдела Союза русского народа данные дают исчерпывающую информацию о деловых кругах Нижнего Новгорода той поры. Но факт большого и даже несоразмерного с долей евреев в населении участия их в экономической жизни края очевиден (подробнее об этом:

https://smiroslav.livejournal.com/tag/%D0%A0%D0%9A%D0%9F(%D0%B1)

Можно согласиться с тем, что всякая идеализация противоречит исторической правде. В полной мере это относится и к нижегородскому купечеству, и к любым другим группам, сословиям, профессиям. Однако показ чьих-либо негативных сторон или черт не должен превращаться в однобокость, критический подход – в тенденциозность, а все вместе – в самоцель. Иначе это будет восприниматься как исполнение некоего заказа, призванное задним числом оправдать случившиеся после 1917 года грабеж и физическое уничтожение самого, пожалуй, креативного класса дореволюционной России.

Станислав Смирнов

для Русской Стратегии

 http://rys-strategia.ru/