Монархическая трагедия. Генерал Краснов - приобрести книгу
24 января (6 февраля) 1916 г. некий К. рассказал Ноксу о важнейшем эпизоде подготавливаемого февральского переворота: о новогодней встрече с М.В. Алексеевым Г.Е. Львова и М.В. Челнокова: «по замечанию Алексеева, в окружении императора нет ни одного честного человека», за исключением Фредерикса. Такие настроения, внушаемые и поддерживаемые в Алексееве Львовым и Челноковым, делали возможным участие Алексеева в заговоре по свержению Императора Николая II.
Большая разница с тем, как А.Е. Эверт был «по убеждениям глубоким консерватором» и говорил генералу Родзянко в Минске: «революции здесь быть не может. Это ваш дядя в Думе занимается её подготовкой» (вопреки мнению Нокса, что от революции удерживает страну только «патриотизм» Г. Думы, не позволяющий ей вести агитацию).
26 февраля. «В Петрограде нет недостатка в рисовой муке». Днём Нокс был у Родзянко, предлагал председателю Г. Думы убедить Царя сменить Н.Д. Голицына на А.В. Кривошеина. Родзянко против, т.к. мечтает о своей персоне во главе правительства. «Боюсь, что Родзянко является великим человеком только с точки зрения своих физических данных!».
27 февраля. Нокс виделся с Терещенко, вместе они прошли в кабинет Маниковского. Там же был генерал Ипатьев. «Похоже, что генерала одолевает стыд за происходившие события». Нокс хотел увидеться с Энгельгардтом, но тот был слишком занят, стремясь «взять под контроль анархию» (т.е. установить революционную власть, одним из первых представителей которой он станет). За все дни с начала восстания Нокс видится исключительно с ключевыми организаторами антимонархического дворцового переворота.
Наконец, лишь получив от Бьюкенена по телефону задание разведать положение дел, после обеда 27 февраля Нокс отправился к генералу Хабалову. Вовсе не для защиты военных сил союзной страны от революционного мятежа – узнав всё необходимое, от С.С. Хабалова Нокс в сопровождении британского офицера тут же отправляется к другу (подозрительно безымянному, как В.) на Литейный, 9. По пути к Литейному один революционный солдат говорил о них: «это англичане! Мы не должны обижать их».
Дома Нокс сидел с приятелем капитаном Маркозовым: «после обеда мы позвонили нескольким людям. И я, и он, бывший офицер гвардии, надеялись на победу революции». Появилось откровенное признание, на чьей стороне находился Нокс всё это время, что и без того видно по записям.
28 февраля. Новое признание в измене союзному Монарху: «телефон не работает. Остаётся только надеяться на лучшее. Если бы только к движению примкнули офицеры!». В Г. Думе Нокс увидел Родзянко с Гучковым. Про Керенского «мне сказали, что он честно сотрудничает с думским комитетом». «Везде толпились солдаты. Среди них было всего около 30 офицеров, и создавалось впечатление, что они стыдятся себя». Мотив стыда, постоянно проходящий через записи Нокса, объясняет отсутствие опубликованных признаний масонов и студентов в получении денег и распоряжений от англичан. Слишком гнусна подлинная история свержения Царя.
«Посол рассказал мне, что Царь наделил генерала Иванова диктаторскими полномочиями. Итак, он собирается воевать! При царящем сейчас беспорядке пары тысяч регулярных войск с пулемётами должно хватить для того, чтобы покончить c революцией» [А. Нокс «Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914-1917» М.: Центрполиграф, 2014, с.320, 340-341, 465-505].
Масон Мстиславский, активный участник переворота, в скором времени написал: «нужно признать: Петроград с волнением ожидал известий о том, как примут весть о совершившимся переворота войска фронта» [«Дело народа», 1917, 19 марта, №5, с.1]
Революция победила только благодаря аресту Царя в Пскове и блокированию Алексеевым контрреволюционных войск из Ставки.
При встрече с Ноксом утром 6 марта Керенский заверил его в своих симпатиях к Англии и в отрадном для неё несогласии с планами присоединения к России Константинополя.
Совершение переворота англичанами моментально было использовано немцами, которые стали распространять об этом листовки на фронте. Такой факт отметил Нокс, писали о нём и в московском «Русском слове» ещё пока министром был Милюков: Бьюкенена «немцы в первые дни возвели в крёстные отцы революции» [Н.Н. Суханов «Записки о революции» М.: Политиздат, 1991, Т.1, с.275].
Многие некомпетентные историки пытались объявить эти листовки первоисточником всех дальнейших сообщений о роли англичан. Такое мнение – результат неосведомлённости о разнообразии и независимой надёжности множества свидетельств врагов немцев, начиная с Гиннела в Лондоне.
В начале января 1917 г. немецкое радио относительно точно сообщало и о гарантиях безопасности, предоставленных Бьюкененом убийцам Распутина, чтобы они согласились совершить это преступление – так записано в дневнике в Ф. Берти.
6 марта Гучков и Корнилов поддержали идею Нокса об участии английских офицеров в переговорах с солдатами по поводу новой присяги. Нокс действительно выступил на заседании комитета запасного батальона Егерского полка, он призвал продолжать войну [«Вспомогательные исторические дисциплины» Л.: Наука, 1969, Т.2, с.67].
Прежде Гучкову посол Бьюкенен летом 1916 г. советовал передать депутатам, что надо для обострения конфликта с русским правительством выбрать какой-то один вопрос. Гучков считал подходящей темой Распутина [Г.З. Иоффе «Великий октябрь и эпилог царизма» М.: Наука, 1987, с.28].
Сотрудничество Гучкова напрямую с заговором Мильнера вполне объяснимо. Подполковник Л. Новосильцев, бывший в 1917 г. председателем союза офицеров, по просьбе Деникина в 1921 г. написал для него воспоминания о мятеже Корнилова: «Гучков согласен был идти за кем угодно и с кем угодно» (союз вёл с ним переговоры) [«Вопросы истории», 1968, №11, с.72].
Деникин назначил именно Гучкова вести переговоры с английским правительством о военной помощи Белым [Н.Г. Думова, В.Г. Трухановский «Черчилль и Милюков против Советской России» М.: Наука, 1989, с.128].
Как и многие участники февральского заговора, в марте 1918 г. Г.Е. Львов, не доверяя монархическому казачеству, строил планы антисоветского сопротивления в Сибири исключительно силой интервенции Англии и США: «сама по себе Сибирь ничего сделать не может, нужно привлечь союзников» [«Источник», 1994, №1, с.25-26].
Ориентировка Львова и Гучкова на Англию восходит ещё к заговорам 1916 г. Закономерно, что обеим не нашлось место в контрреволюционном русском движении, как и Гальперну, Керенскому, Некрасову, Вырубову, Челнокову и прочим.
Важно, чтобы в переписке и других документах Мильнера не возникало необъяснимых противоречий с выводимой схемой британского и масонского заговора. Пока что таких проблем не возникает. Историк Сергей Листиков, который работал в оксфордском архиве Мильнера, приводит следующие отрывки из писем Мильнера за середину мая 1917 г.: «боюсь, что теперь ничто не помешает России пройти через традиционный период революционной лихорадки», могущий «занять несколько лет». «Очевидно, что, сознательно или нет, Россия выходит из войны». Выражение «боюсь», адресованное послу Бьюкенену, не может служить доказательством, что Мильнер действительно этого опасался. Всё говорит об отсутствии такой боязни. Напротив, Мильнер выражает уверенность в достигаемом чаемом развале Империи. Как уже отмечалось, Бьюкенен не был вполне человеком Мильнера, чтобы выражаться до конца откровенно, а на бумаге многое излагать не полагается в принципе.
17 августа 1917 г. Мильнер пишет так: «Если бы не этот тягчайший удар, я был бы весьма уверен, что война закончится этой осенью. Теперь всё опять стало неопределённым. Я и сейчас считаю, что на нашей стороне значительный перевес и что, говоря простым языком, мы должны выиграть». Вот и здесь Мильнер оценивает силу удара по России, но не сомневается в конечном успехе Британии [С.В. Листиков «США и революционная Россия» М.: Наука, 2006, 119, 152].
Ллойд Джордж с осени 1916 г. пытался «воплотить в жизнь идеи о возможности переноса основных военных действий с французского фронта на восток, которые он высказывал ещё в начале войны». Учитывая достигнутый уровень технического оснащения Российской Империи, «союзники даже после Февральской революции всё ещё надеялись на ударную мощь русской армии», поставки за ½ 1917 г. сопоставимы с 1915 и 1916 г. [А.Ю. Павлов «Скованные одной целью. Стратегическое взаимодействие России и её союзников в годы Первой мировой войны 1914-1917» Издательство С.-Петербургского университета, 2008, с.5, 152].
Т.е. революционный политический подрыв не должен был сильно мешать сковывать военные силы Германии, что и продолжалось даже в 1918 г. и даже после заключения Брестского мира.
Русский капитан 1-го ранга в трогательных записках о Царской Семье вспоминал про 1918 г.: «позорный Брест-Литовский мир, едва скрываемая радость союзников, как только они поняли, что могут обойтись без России» [Б. Апрелев «Нельзя забыть» СПб.: Храм во имя святых Царственных Страстоцерпцев, 2009, с.107].
Русский поверенный в делах в Лондоне 13 (26) апреля 1917 г. имел беседу с лордом Мильнером, после чего передавал в Петроград, что Мильнер желал бы видеть представителем от Временного правительства М.В. Родзянко. Р. Сесилю после разговора с Мильнером К.Д. Набоков сказал: «в настоящее время мною наблюдается в среде английского правительства несколько сдержанное отношение к России» [«Красный Архив», 1927, Т.20, с.7].
Это вполне может относиться прямо к Мильнеру, поскольку 4 (17) июля 1917 г. он сделал официальное признание, что до последнего наступления «английское правительство не считало возможным посылать грузы в Россию» [Р.Ш. Ганелин «Россия и США. 1914-1917» Л.: Наука, 1969, с.267].
Англичане, оставившие Царскую Семью в огне революции, вытащили к себе Керенского. Визу дал Локкарт и вывез из Мурманска на трейлере британской разведки [О.А. Казнина «Русские в Англии» М.: Наследие, 1997, с.65].
Притом, агенты Мильнера стояли за предательским Корниловским мятежом, значительно способствовавшим падению Керенского. Приближённый Корнилова Алексей Аладьин, на которого, как на свидетеля, ссылался Корнилов в приказе 28 августа о своей измене Временному правительству, работал на Мильнера. Были найдены архивные данные о причастности Аладьина к английской разведке [«Парламентская газета», 2001, 10 марта].
В 1997 г. вышла книга Н.П. Кузьмина «Генерал Корнилов», в которой его мятеж представлен чудовищной провокацией международных сил, а чуть ли ни главным героем книги представлен А. Мильнер. Такой подход не очень убедителен в художественном произведении, первоначально требуются документальные доказательства.
Аладьин привёз Корнилову письмо от Мильнера с напутствием на совершение государственного переворота. В русском военном министерстве Аладьин прямо говорил, что «послан английскими политическими деятелями». На английскую разведку работал также главный советник Корнилова и составитель его воззваний В.С. Завойко, входивший в правление Лондонской генеральной нефтяной корпорации. Предполагалось, что после переворота он войдёт в правительство при Корнилове [А.Е. Иоффе «Русско-французские отношения в 1917 г.» М.: ГИПЛ, 1958, с.219-224].
27 августа 1917 г. Завойко отправился к атаману Каледину, заручиться его поддержкой в деле заговора. Его миссия в Новочеркасске не удалась. Должную оценку действиям Корнилова и тем, кто его подталкивал к измене, дал уважаемый военный историк, сподвижник Краснова и Власова, Н.Н. Головин: «Корнилов вместе с Керенским играли на руку своим общим врагам – большевикам, окончательно расчленяя Русскую армию». Следует отметить: как и в случае с изменой М.В. Алексеева, биограф генерала Василий Цветков снова проигнорировал все существенные данные об отрицаемом им заговоре, обойдясь отписками на второстепенные темы и декларациями, вроде того, что Керенский прислал телеграмму об отставке Корнилова без номера и должности: более нелепого оправдания для несомненного факта измены и попытки государственного переворота трудно сыскать. За неимением лучшего, защитники Алексеева и Корнилова вынуждены пользоваться самыми жалкими аргументами [В.Ж. Цветков «Мятежник поневоле» // «Историк», 2015, №9, с.50-51].
Как выясняется, позднее Завойко имел некоторое отношение и к вмешательству англичан в расследование убийства Царской Семьи. Об этом рассказывает министр иностранных дел адмирала Колчака.
На одном пароходе с Вильтоном через Тихий океан плыл Завойко. «Связь Вильтона с Завойко и в свою очередь дружба Вильтона с Дитерихсом создавали внешнее впечатление о какой-то солидарности всех прибывших. На самом деле активные намерения имел только один Завойко. Он появился в Сибири с неясной миссией, всех мистифицировал и стал сеять раздор и смущение в умах сибиряков. Завойко в это время ещё находился на службе у английской контрразведки и пользовался поэтому формальным покровительством английских представителей. Этого, однако, никто не знал и его близость с английским штабом публикой понималась как поощрение его планов со стороны Великобритании» [И.И. Сукин «Сибирский восток» Машинопись 1920-х, с.236-237].
В итоге Верховный правитель выслал Завойко, но отрицательное влияние Р. Вильтона на М.К. Дитерихса осталось существенным. А рядом маячил Томас Престон.
14 мая 1918 г. та же левая газета «Манчестер гардиан» публиковала опасения по поводу возможного использования немцами для восстановления Царского правительства двух Великих Князей и Вдовствующей Императрицы в занятом ими Крыму [«Тайны Коптяковской дороги» М.: Купина, 1998, с.74].
Ещё более опасным для англичан оставалось вероятное аналогичное использование немцами Царской Семьи.
По не слишком достоверным, с ошибками в датах, воспоминаниям большевика, знавшего Мячина по старым террористическим делам, комиссар Яковлев в апреле 1918 г. в Уфе «сообщил, что Николая хотят увезти англичане». В СССР ввиду измены Яковлева принято было негативно подавать его действия в печати, тем не менее, Павлов не считает, что Яковлев «действительно замышлял сдать Николая англичанам», т.к. взятый им маршрут не подходил для такой задачи. Однако фактически Яковлев строго по инструкциям Свердлова довёз Царскую Семью прямо к дому британского консула Т. Престона. Воспоминания Павлова могут быть важны в деле расследования Екатеринбургского злодеяния ещё и тем, что он приводит слова приятеля Т. Престона, Ф.Ф. Сыромолотова: они запросили разрешение на убийство у ЦК и ВЦИК. «Такое разрешение было получено через Я.М. Свердлова» [И.П. Павлов «Большевик, подпольщик, боевик» М.: ИРИ РАН, 2015, с.135, 138].
Когда свершилось цареубийство, Локкарт в тот же день 17 июля узнал о нём, тайну ему преднамеренно выдал заместитель НКИД Карахан. Поскольку и со стороны Германии Ботмер сразу же о нём узнал, то можно подозревать расчёт авторов злодеяния на скорый внешний эффект от убийства [И.Ф. Плотников «Правда истории. Гибель царской семьи» Екатеринбург, 2003, с.423].
Насколько это поддаётся установлению, впервые свергнутый Государь узнал о решающей роли в революции заговора Мильнера 7 октября 1917 г. В дневнике Царя в этот день записано, что в Тобольск прибыл Чарльз Гиббс, который «рассказывал нам много интересного о жизни в Петрограде». Именно к этому времени относится замечание из воспоминаний Пьера Жильяра, относимое им к моменту непосредственно перед октябрьским переворотом в Петрограде: «я тогда в первый раз услышал от Государя выражение сожаления об его отречении». Эту запись Жильяра превратно толкуют в смысле добровольности отречения. В действительности это реакция на известие о заговоре Мильнера.
Так следует из очень ценных воспоминаний Чарльза Гиббса, записанных им в 1937 г.: «после того, как Его выманили обманным путём из резиденции и мы впервые увиделись снова, Он буквально набросился на меня, так как именно со стороны англичан получил самые жёсткие удары. Он осознавал, что должен пострадать от революционеров со стороны, но удары со стороны Англии, которой Он искренне симпатизировал, буквально выбивали почву у Него из-под ног. Идея революции и обсуждение всех её аспектов постепенно стали общей темой для дискуссий».
Вышедшая из-под ареста в конце июля Анна Танеева через Ч. Гиббса передала в Тобольск свою фотографию. Поскольку в её руках сходились нити особой осведомительной службы Императрицы, то именно А.А. Танеева и передала через Гиббса те подробности о ходе революции, которые послужили причиной длительных обсуждений. Только такие неординарные известия, как правда о заговоре Мильнера, могли столь сильно нарушить легендарную невозмутимость Государя.
П. Жильяр эти подробности скрыл, т.к. не пожелал брать на себя ответственность за столь значительную публикацию, или просто не поверил новостям от Танеевой, которая в эмиграции опубликовала обвинения по адресу Бьюкенена. Англичанин Гиббс выразился не столь откровенно, как русские монархисты, но и то, что он отважился записать, выглядит очень смело: «всё более настойчиво слышался предательский шёпот. Эти сплетни распространялись врагами России и Союзниками, быстро укоренились в самых неожиданных местах и, конечно же, действовали как мина замедленного действия для положения Императора и Его власти, сильно ослабляя императорскую власть. Таким образом, сопротивление Союзников переросло в банальную вражду» [«Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Николаевича» М.: Патриаршее подворье храма-домового мц. Татианы при МГУ, 2013, с.470-471, 524-525].
Всё верно: англичане стали врагами Царя, заговор Мильнера подорвал Самодержавие. Гиббс даже указывает на обман с вызовом в Ставку 22 февраля, приуроченный к возвращению М.В. Алексеева и началу хлебного движения.
Англичанин Роберт Вильтон также оставил краткое обвинение союзников в наличии плана разлучения Царя и Царицы, а именно – увоза Александры Фёдоровны в Англию. «Получив отказ, они начали поощрять заговоры и революцию. Всё было против государыни» [Р. Вильтон «Последние дни Романовых» М.: Юпитер-Интер, 2006, с.45].
Добившись развала Империи, проконсул Мильнер взялся закреплять результат.
Из тех, с кем Томаш Масарик встречался в Лондоне перед отправлением в Россию, «вспоминаю мистера Кэрра, секретаря Ллойд Джорджа, а вместе с ним кружок, образованный вокруг серьёзного журнала «Round Table», с некоторыми из них я потом познакомился лично». Масарик, который вёл переговоры с руководителями общества «Круглого слова» и с самим А. Мильнером, в воспоминаниях откровенно излагает свою программу: «Царский Содом и Гоморра должны были быть уничтожены огнём и серным дождём» [Т.Г. Масарик «Мировая революция» Прага, 1926, Т.1, с.125, 157].
Отторжением от России окраин от имени Британии занимался лорд Мильнер, пожиная плоды своей революции. 23 декабря 1917 г. Мильнер и Клемансо заключили секретное соглашение, по которому разделили Россию на зоны влияния. Франции доставалась Бессарабия, Украина, Крым. Англии – Кавказ и земли казачьих Войск. Когда Германия проиграла, они высадились на Юге России точно по такому делению [Р. Уорт «Антанта и русская революция» М.: Центрполиграф, 2006, с.110, 214].
В середине января 1918 г. А. Мильнер написал Бальфуру: «необходима союзная интервенция, именно Япония должна осуществить эту акцию от имени союзников», причём независимо от желания других союзников (т.е. США). А. Нокс также считал, что интервенцию могут осуществить только японцы, им надо в этом помочь [Ф.Д. Волков «Тайны Уайтхолла и Даунинг-стрит» М.: Мысль, 1980, с.32-33].
Мильнер принимал ключевые решения не только относительно вмешательства в ход Гражданской войны в России. На нём лежала ответственность благополучного завершения военных действий с Германией после устроенного им постепенного вывода русских из войны.
В марте 1918 г., когда союзные войска находились в критическом положении, военный министр Мильнер принимал участие в совещании близ Амьена во Франции, с премьер-министром Клемансо. Французский главнокомандующий Петен выражал неуверенность в своих силах, Дуглас Хейг готов был начать отвод английских войск на север к Ла-Маншу, что открыло бы немцам дорогу на Париж. «Мильнер подошёл к Хейгу, коротко с ним переговорил и шепнул Клемансо: английский главнокомандующий готов пересмотреть своё решение, если французы окажут ему эффективную поддержку на правом фланге». Мильнер убедил Хейга и Клемансо отдать общее руководство союзными войсками Фошу, которому удалось отстоять Амьен и остановить немецкое наступление в апреле 1918 г. [Д.П. Прицкер «Жорж Клемансо» М.: Мысль, 1983, с.220-221].
В отличие от Англии, поддерживавшей всех сепаратистов, американский президент Вильсон и государственный секретарь Лансинг были против самоопределения народов России и в, частности, против отделения Прибалтики. Поэтому «руководители буржуазной Латвии преклонялись прежде всего перед интересами британского капитализма», а не перед США [«Западный империализм и Прибалтика» Рига: ЛГУ, 1986, с.11, 16].
Ни она область не оставлялась без внимания, но Мильнер считал важнее Прибалтики закрепление контроля над Югом России, в более важном для Британии регионе [А.И. Уткин «Унижение России. Брест, Версаль, Мюнхен» М.: Эксмо, Алгоритм, 2004, с.348].
С Юга англичане вывезли Вдовствующую Императрицу Марию Фёдоровну, за которой лично Король Георг V (как обычно об этом сообщается) послал крейсер. Здесь может проявляться как разница между устремлениями королевского дома и правительства Ллойд Джорджа, так и намерения изъять от русской контрреволюции самых знатных из Романовых.
В ноябре 1918 г. в Анапе Ф. Пуль передавал Великой Княгине Марии Павловне-старшей предложение английского правительства выехать за границу. Она отказалась впредь до наступления полной невозможности пребывания в России [Г.Н. Корнева, Т.Н. Чебоксарова «Великая Княгиня Мария Павловна» СПб.: Лики России, 2014, с.151].
Истовым проводником политики Мильнера в Батуме был «профессор — Оливер Уордроп, английский верховный комиссар для всего Закавказья, фанатик идеи расчленения России на миллион республик, которые бы своими внутренними раздорами требовали спасения извне. Уордроп благословил Азербайджан, Грузию, горскую республику, через Дербент вооружил дагестанцев против Деникина, снабжавшегося правительством Его Величества через Новороссийск» [А. Ветлугин «Герои и воображаемые портреты» Берлин: Русское творчество, 1922, с.94].
Под контролем и управлением Мильнера в июне 1918 г. происходило передвижение британских воинских частей в Мурманск и Архангельск, направление военных офицеров, медицинских работников и чиновников [Д.Э. Дэвис, Ю.П. Трани «Первая холодная война. Наследие Вудро Вильсона в советско-американских отношениях» М.: Олма-пресс, 2002, с.267].
Продолжение следует |
