Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15516/
Большевики сами провоцировали англичан на ответные акции.
Предположение того, что Престон был назначен консулом в Ленинград, поскольку зарекомендовал себя союзником большевиков в Екатеринбурге, подтверждается, если посмотреть, кем был его начальник Ходжсон.
Английский генерал Ходжсон, высокий комиссар Англии, который владел русским языком, находился в Иркутске в январе 1920 г., располагая своим поездом. 1 января 1920 г. в поезде Жанена Ходжсон вместе с Сыровым, Жаненом, Могра, Като, Червен-Водали вёл переговоры о сдаче власти правительства Колчака иркутскому Политцентру. Ходжсон предлагал «выведать» у Политцентра «истинные стремления» и «привести обе враждующие партии к приемлемому соглашению».
Согласно стенографической записи, Ходжсон желал добиться перемирия и от Г.М. Семёнова. 4 января Ходжсон зачитал союзную декларацию за июнь 1919 г. о невмешательстве «во внутренние дела» России: союзники помогали только тем, кто воевал против Германии и защищали чехов. Червен-Водали согласился на требуемое Политцентром отречение Колчака и передачу власти его правительства Полицентру – не узнавая мнения адмирала [Н.Д. Карпов «Крестоносцы. Последний резерв Колчака» М.: Русская панорама, 2014, с.211, 277-278, 307].
Т.е., Ходжсон был в числе главных организаторов предательской сдачи А.В. Колчака. Ходжсон сознавался, что союзники никогда по-настоящему не стремились к войне с большевизмом. За такие заслуги красные могли принять его в Ленинграде. Подобного рода заслуги, сопоставимые с лишением власти Белого Верховного правителя, можно предположить, имелись и у сопутствовавшего Ходжсону Престона.
В таком ключе следует понимать всю английскую политику. 3 (16) мая 1918 г., когда Ходжсон был консулом во Владивостоке, он получил из МИД секретную телеграмму про чешский корпус: «он может быть использован в Сибири в связи с интервенцией союзников, если она осуществится». Лорд Керзон затем 12 июня 1918 г. (н. ст.) телеграмму в Архангельск: «у нас нет намерения предпринимать преждевременные военные действия» [Э. Ротштейн «Когда Англия вторглась в Советскую Россию» М.: Прогресс, 1982, с.77, 95].
Интервенция осуществлялась главным образом как антинемецкая акция, а не антисоветская. С начала мятежа и тем более после с прекращения войны с Германией чехи использовались более для установления британского контроля над белогвардейской контрреволюционной политикой, чем для свержения большевизма.
Р. Ходжсон очутился представителем Англии в Москве несколько раньше Престона, с ещё более головокружительной скоростью – уже в сентябре 1921 г. [К.Я. Почс «Санитарный кордон» Рига: Зинатне, 1985, с.26].
26 октября 1923 г. в письме к Роберту Ходжсону, руководителю дипломатического представительства, Т. Престон обрисовал обретение значительной власти в будущем «неутомимым и полным энтузиазма» Зиновьевым, наряду со Сталиным и Каменевым – тогда это была одна сплочённая группа. Характеристика Зиновьева выглядит скорее одобрительно, хотя затем в течение 1924 г. Престон был поражён сдвигом в сторону репрессивной политики, писал что новая «крайняя левая» добивается уничтожения НЭП и начинает волну массовых арестов оппозиции. Зиновьев выступил против Сталина не тогда, а только в декабре 1924 г., так что пока он один из организаторов отмеченных Престоном массовых репрессий.
Правители Ленинграда не замечены в компрометирующих выступлениях в пользу иностранцев. В эпоху борьбы с Троцким за лидерство в РКП, на партийном съезде в апреле 1923 г. Зиновьев и Сафаров выступали против предоставления концессий иностранцам. Сафаров видел в концессиях ликвидаторство завоеваний революции, Зиновьев без подсказок Сталина объявлял необходимость справляться самостоятельно с построением социализма. На другом съезде, в мае 1924 г., читая политический доклад, Зиновьев нарисовал мрачную картину сотрудничества с иностранным капиталом – ещё более определённо выступил за скупость в сдаче концессий [А.Г. Донгаров «Иностранный капитал в России и СССР» М.: Международные отношения, 1990, с.62-63].
Престон знал Сафарова по президиуму Екатеринбургского совета в 1918 г. Тогда Г.И. Сафаров, редактор газеты «Уральский рабочий», первый написал статью о состоявшемся убийстве: «Нет больше Николая Кровавого… И рабочие и крестьяне с полным правом могут сказать своим врагам: “Вы поставили ставку на императорскую корону? Она бита, получите сдачи одну пустую коронованную голову!”». До 1917 г. Сафаров был в эмиграции в Швейцарии. В 1922 г. Сафаров стал заместителем Зиновьева во главе коминтерна – в деле руководства всеми коммунистическими партиями. Личность Сафарова сопровождает Престона в Екатеринбурге в 1918 г. и в Ленинграде в 1922-1926.
Красный профессор Иосиф Литвинов в дневнике за 19 марта 1924 г. пишет: «Радека помоями обливает за его статью о Ленине “собачка” Зиновьева Сафаров. Прямо позор. Для карьеристов – рай. Надо только лаять на оппозиционеров и всё хорошо». 21 марта в связи с уходом Склянского автор дневника ожидает и падения Троцкого. Но Зиновьев и Сафаров не с ним и не с оппозицией [«Вопросы истории», 2013, №6, с.53].
Престон хорошо знал не только Сыромолотова и Войкова. Престон имел хорошие отношения с самим Зиновьевым.
«Не было ничего удивительного в том, что британский МИД так легко «купился» на фальшивку. «Письмо Зиновьева» практически ничем не отличалось от подлинных документов подрывного содержания, во множестве приходивших из Москвы. Кстати, Дон Грегори, будущий начальник северного отдела МИД, консультировался по поводу подлинности документа у сэра Томаса Престона, возглавлявшего в то время британскую миссию в России. Так вот даже Престон, хорошо знавший Зиновьева лично, был полностью уверен в подлинности «послания Коминтерна»» [Р.Б. Локкарт «Сидней Рейли: шпион-легенда ХХ века» М.: Центрполиграф, 2001].
Интересно, что Локкарт поставил Престона во главе британских дел в СССР, хотя официально Ходжсон значится выше.
Связь Зиновьева с Екатеринбургом в 1918 г. не так очевидна, как руководящая роль Свердлова. Однако именно на имя Зиновьева в 21 ч. вечера 16 июля Зиновьева поступила телеграмма, подписанная Голощёкиным и Сафаровым: «сообщите в Москву», что «условленного» «суда» «ждать не можем. Если ваши мнения противоположны сейчас же вне всякой очереди сообщите». Зиновьев переслал телеграмму Свердлову и Ленину со своей припиской: «Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом» [Ю.А. Жук «Вопросительные знаки в «Царском деле»» СПб.: БХВ-Петербург, 2013, с.594].
Это главный из сохранившихся бесспорно подлинных документов о принятом решении перед самым убийством. Телеграмма толкуется двояко: и как самостоятельное решение убить, принятое в Екатеринбурге, и как обязательный запрос, указывающий на верховную санкцию Зиновьева и Свердлова, которая непременно последовала.
По воспоминаниям П.З. Ермакова, ответ с разрешением Свердлова на убийство Царя был получен в Екатеринбурге. Но этот мемуарист недостаточно надёжен [Ю.А. Жук «Цареубийца. Маузер Ермакова» М.: АСТ, 2013, с.275].
Может оказаться существенным и наличие версии, согласно которой убийство немецкого посла Мирбаха в Москве левыми эсерами имеет отношение к злодеянию в Екатеринбурге. Выдвигаются самые категоричные суждения: «только слепой не способен заметить прямой связи между убийством в Денежном переулке и казнью императорской семьи в Екатеринбурге». Однако, полная чушь, будто бы выстрел Блюмкина поставил точку какого-то цвета в истории Самодержавия. Тем более: «последней каплей стала просьба фон Мирбаха об аудиенции с императором России Николаем II». Не заслуживают ни малейшего доверия такие сочинения без единой ссылки на источник у автора, склонного к неприкрытым фантазиям [Ю.М. Сушко «9 жизней Якова Блюмкина» М.: Центрполиграф, 2012, с.46-47].
Поскольку Мирбах, вопреки заблуждениям Н.А. Соколова, считал необходимым спасти Царскую Семью для использования её во главе контрреволюции против Антанты, то подобная версия также указывает на заинтересованность Британии в гибели не только Мирбаха, но и самого Царя.
В 1918 г. к взглядам левых эсеров, противников соглашения с Германией, на Урале примыкал левый коммунист Г.И. Сафаров. Под влиянием Сафарова Уральский областной исполнительный комитет РСДРП (б) 24 февраля принял резолюцию против подписания мира. Зато Белобородов и Голощёкин были противниками левых эсеров, осуждавших решение о создании регулярной Красной армии. Они же критиковали выжидательную позицию левых эсеров относительно мятежа чехословаков [А.Н. Васильев «Левый блок на Урале в 1917-1918» Дисс. канд. ист. наук. Пермь, 1984, с.138, 145, 148].
Неприятие Брестского мира идейно сближает Сафарова с Престоном, как и левых коммунистов типа Дзержинского и Свердлова, которых подозревали в убийстве Мирбаха руками левых эсеров и в участии в покушении на Ленина. Если такой заговор существовал в Москве, то и тут оказывается допустимо провести аналогию в Екатеринбурге с Сафаровым и Престоном.
Ставшая модной версия о сотрудничестве с англичанами левых коммунистов, отмеченная мною в 2011 г. у нескольких популярных историков, рождена не в последние годы. Ещё в СССР блуждали устные рассказы, что Сидней Рейли работал на ЧК, и Дзержинский использовал его в покушении на Ленина [М.Р. Хейфец «Книга счастливого человека» М.: Новый хронограф, 2013, с.173].
Аничков, приводивший в мемуарах всё значительное, лично ему известное, касательно убийства Царской Семьи и последующего расследования, с самого его начала, написал о Престоне мало, не подтвердив ничего изложенного в интервью консула о пережитых гонениях: в Екатеринбурге «жил хорошо мне знакомый и бывавший у меня английский консул Томас Гиндебрандович Престон. У него же остановился и французский консул». В ноябре 1919 г. Престон скинул маску любезности: если в Екатеринбурге консул «охотно» посещал дом Аничкова, то во Владивостоке «даже» не ответил «на визит». Т.е. Престон поддерживал отношения, только пока считал это выгодным. Поскольку на квартире В.П. Аничкова стали хранить вещи, принадлежавшие Царской Семье и её Свите, Аничков контактировал со многими важными людьми, Престон тогда с ним считался [В.П. Аничков «Екатеринбург – Владивосток. 1917-1922» М.: Русский путь, 1998, с.166, 273].
Стал ли в самом деле Престон заниматься вопросами спасения Царской Семьи, если, согласно сибирским министрам А.Н. Гришину-Алмазову и И.И. Серебренникову, это интриган, сеятель смуты в рядах контрреволюции. Серебренников излагает конфликт в согласии с командующим армией. И сверх того, Престон – представитель Британии, предавшей Государя. Чем бы ни руководствовался, делая такое заявление, Гришин-Алмазов, Британия действительно вела двойную игру со всеми: с Николаем II, с Керенским, Лениным, Красновым, Колчаком, Деникиным, Юденичем – без исключения.
Командующий Западной армией при А.В. Колчаке вспоминал, как «наиболее влиятельный» из иностранцев убеждал Верховного правителя выпустить новую либерально-демократическую декларацию для Антанты. «Злой дух керенщины, этой первой ступени интернационала, ожил и через явных и тайных агентов своих вносил снова разрушение среди русских людей в их национальное дело». «Тем невыгоднее – та двойственная политика, которую вёл всё время их словесный диктатор, Ллойд Джордж, этот, как его называли в Сибири, Керенский крупного масштаба. Эта двойственная политика, полная какого-то скрытого смысла, в числе других, привела в конце концов к гибели на востоке Русское дело» [К.В. Сахаров «Белая Сибирь (Внутренняя война 1918-1920)» Мюнхен, 1923, с.59, 78].
К атаману Краснову британцы послали Теренса Киза, противника монархизма, незадолго до того контактировавшего с большевиками и такого же смутьяна, подрывающего государственный строй Войска Донского, каким зовут Престона на Востоке. В 1914-1916 гг. Киз был политическим агентом Британии в Бахрейне, где с 1914 г. создавалась английская военная база. В это же время Британией готовилось восстание арабов против Турции, начавшееся в 1916 г. По-видимому, в Бахрейне и на Аравийском полуострове Киз занимался тем же, чем на Дону, по своей подрывной специальности (Об этом в книге «Генерал Краснов. Гидра контрреволюции»).
Локкарт вспоминал о службе Киза в контрразведке и о своём ему содействии, а Локкарт сам занимался заговорами и переворотами (Р.Б. Локкарт «Мемуары английского агента»). В ноябре-декабре 1917 г., как пишет участник монархического Правого Центра, «Бьюкенэн отказывался кого бы то ни было принимать или даже видаться в нейтральном месте. Поэтому ни Кривошеину ни мне не удалось с ним видеться. Нас свели в нейтральном месте с английским военным агентом майором Киз. Последний также развивал крайнюю конспиративность» (Г.Н. Трубецкой «Годы смуты и надежд»).
Полковник Киз из военной разведки сопровождал Филиппа Вудса в Карелию, после чего уехал на юг по другому поводу. А в Мурманске русские белогвардейцы организовали три покушения на жизнь Вудса, и он не в состоянии сколько-то внятно объяснить, за что же так невзлюбили русские контрреволюционеры своих британских «союзников». Более откровенен он насчёт развязки интервенции: «горечь, которую испытывал Вудс в конце кампании на севере России, становится почти осязаемой, когда он описывает, как британцы бросили людей, которых они призвали в свои ряды и использовали в своих интересах» [Н. Барон «Король Карелии» СПб.: ЕУ, 2013, с.25-27, 65, 290].
В советской историографии в угоду коммунистической фразеологии были замолчаны или осуждены многие мнения осведомлённых большевицких лидеров об истинном ходе политической борьбы в России. Так революция Мильнера, генералов и студентов в феврале 1917 г., с сильными искажениями и упрощениями обозначенная в первых откликах Ленина, превратилась в сугубо рабочее восстание.
Лучше, чем многие его последователи, ориентирующийся в закулисной поддержке Антантой антимонархической революции, советский историк М.Н. Покровский считал, что Британия не желала взятия Белыми Петрограда и восстановления Единой-Неделимой. Покровский приводил «такие факты, как присылка Юденичу английских орудий на одном пароходе, а замков – на другом». Последующие создатели пролетарской мифологии предпочитали сочинять, будто это был саботаж не английского правительства, а портовых рабочих, что довольно нелепо: рабочие не решают что, когда и на какой корабль грузить, с их стороны действия с подобными последствиями просто невозможны [Н.А. Корнатовский «Борьба за красный Петроград» М.: АСТ, 2004, с.584].
П. Жильяр, поверивший Т. Престону, мог принять за чистую монету одну сторону двойной игры. С оборотной стороной он познакомился в марте 1920 г., когда М.К. Дитерихс и «Н.А. Соколов обращались к английскому верховному комиссару [Майлзу Лампсону] до его отъезда в Пекин, прося его доставить в Европу реликвии Царской семьи и следственное производство. Он запросил указаний своего правительства. Ответ заставлял себя ждать. Он, наконец, пришёл… и был отрицательный! Тогда я обратился к генералу Жанену» (Жильяр). Это обстоятельство заслуживает внимательнее отнестись к сделанным Жаненом многочисленным обвинениям по адресу представителей Британии.
Повышенная подозрительность относительно Престона и других высших британских агентов оправдана, поскольку известна типовая закулисная их деятельность как в России, так и в других странах. Как пишет Кристер Йоргенсен, «британский посол Майлз Лампсон постоянно контролировал каждый шаг короля Фарука. Когда в Египет прибыл министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, он поддержал твердую линию поведения Лампсона в отношении Фарука и выразил недоумение по поводу того, что в королевском дворце работает слишком много итальянской прислуги» («Гитлеровская машина шпионажа»)
Перед тем, в 1920 г. в Лондоне вышла книга короля британских заговорщиков Альфреда Мильнера «Англия и Египет», где он признавал, что полпред Великобритании в Египте является, по его собственному выражению, «реальным, хотя и не объявленным, повелителем» [«Британская империя в ХХ веке» М.: Ин-т всеобщей истории РАН, 2010, с.210].
Всё это слишком напоминает претензии Престона на Урале, Нокса в Сибири, Киза на Дону. Модель поведения одна: не захватывая власть в свои руки, они всегда предпочитали осуществлять закулисное руководство, обеспечивая информационную безопасность своим действиям и сохранность собственных персон от нежелательного общественного недовольства.
По воспоминаниям генерала Сахарова, Колчак ему говорил: «Вы же знаете не хуже меня настроения армии и народа. Это – сплошная тоска по старой, прежней России». На вопрос, почему нельзя объявить чаемое всеми восстановление монархического строя, Колчак отвечал: «что скажут наши иностранцы-союзники?.. Что скажут мои министры?» [«Генерал Дитерихс» М.: Посев, 2004, с.288].
Запись допросов адмирала (даже не аутентичных), в совокупности с другими данными, не позволяет поверить этому вполне, следует воспринимать запись как выражение убеждений К.В. Сахарова, которое может вполне совпадать с позицией Колчака по запретительной антимонархической силе Антанты.
Персонально Томас Престон оставил о себе добрую память у Жильяра. Принимая во внимание традиционную для британской политики двойную игру, следует заметить: откровенность Жильяра давала Престону надёжную информацию о неимении у монархистов возможности спасти Царя. В 1960 г. Престон опровергает самозванцев на основании того, что знал все планы.
Почему же не воздал ему справедливость соотечественник Престона Вильтон? И следователи, назначенные А.В. Колчаком. Не поверили?
Если в 1981 г. В.В. Орехов предполагал, что Мирбах передавал все секреты монархистов, с которыми встречался, большевикам (чему нет подтверждений, и что может быть вполне опровергнуто имеющимися документами), то оказывается более уместным аналогичное предположение, нуждающееся в проверке, что Престон мог выдавать большевикам планы монархистов. По крайней мере, нет никаких серьёзных данных против этого.
Как оказалось, Р.А. Вильтон первым утвердил легенду об альтруизме Т. Престона, но распространённый русский перевод князя А.М. Волконского отличается от оригинального текста первого издания в расстановке глав и во многом по содержанию.
В русском издании по какой-то причине исключили следующее, то ли, ввиду несогласия переводчика с содержимым, то ли по каким-то причинам сократил автор специально для русских читателей: «Британский консул (г-н Престон), благородно оставаясь на своём посту на протяжении красного террора, оказав неисчислимую помощь жертвам большевистского гнета, не смог сделать всё, чтобы облегчить страдания и мучения Романовых». Вильтон заявлял это только со слов Престона.
«Князь Долгорукий остался некоторое время в Екатеринбургском доме предварительного заключения. Он был часто в связи с достойным г-м Престоном, пытаясь облегчить страдания пленников в доме Ипатьева. Возможно, это ускорило его конец. Мы знаем, что британскому консулу угрожали смертью, если он ещё будет “вмешиваться”» [R. Wilton «Last days of the Romanovs» London. 1920. P. 31, 130].
Это алиби Престона, которого он всё время будет держаться, не прошло проверки. Связь Престона с Долгоруковым также представляла интерес для следователей, но Престон не оставил информации об их взаимоотношениях.
Вильтон же, как отмечают историки, в своих книгах приукрашивал враждебную политику Англии в отношении монархической и февралистской России, не только советской, наряду с преувеличением обвинений Германии. Советские авторы видели в английской политике сплошную череду заговоров [А.В. Игнатьев «Русско-английские отношения накануне Октябрьской революции» М.: Наука, 1966].
Ещё одной демонстрацией двойной игры может оказаться следующий спорный эпизод. В «Досье на Царя» Саммерс и Мангольд пишут, будто в 1920 г. Дитерихс кому-то говорил о смерти пленного П.С. Медведева от сердечного приступа. Т.к. по всем документам проходит сыпной тиф, Дитерихс и Жильяр в 1921 г. написали о нём же, то о чём невесть кому якобы говорил генерал не важно. Но сразу за этим авторы бросают новую версию: «Сэр Томас Престон сказал нам в 1971 году, что Медведев сознался в своём преступлении «под пыткой»» (с.124).
Авторы стараются полностью дискредитировать следствие Н.А. Соколова и демонстрируют возможность фальсификации в случае с мёртвыми собачками и с расшифрованной телеграммой. Но с пойманным Бобылёвым они перемешали все мыслимые отрицания, не добившись ничего убедительного. Н.А. Соколов, одержимый идеей доказать факт убийства, не успел допросить Павла Медведева. С ним работал следователь Сергеев – тот самый, которого отстранили за долгое сомнение в гибели всей Царской Семьи (судя по оставленным пулевым отверстиям), за еврейское происхождение и выдвижение эсерами. Но поскольку под влиянием показаний Медведева Сергеев переменил свою позицию об убийстве, то П.Н. Пагануцци называет главным иное: Сергеева сменили, поскольку он был судьёй, а не следователем, не мог им быть по действующим законам [П.Н. Пагануцци «Правда об убийстве Царской Семьи» М.: ТРХ, 1992, с.58].
Неувязка: зачем пытками и фальсификациями заниматься Сергееву – это ведь не одержимый Соколов. Непоследовательны и суждения о Бобылёве. Авторы «Досье на Царя» то удивляются, как Медведев мог сознаться в столь страшном преступлении, то используют фальшивую фамилию (которой он назвался при аресте) для довода, что Бобылёв – не Медведев. Сергеев допрашивал ещё его жену М.Д. Медведеву, и фантазии, будто личность П.С. Медведева не установлена – это то, о чём мечтается отрицателям результатов следствия (версия А.Л. Рюмина). Противоречия в показаниях, на которые указывает П.В. Мультатули, ставят вопрос о степени информированности, откровенности и точности подследственного, но не дают оснований считать, будто Медведев это Бобылёв.
Приводя сообщение о пытках, исходящее от начальника Военного контроля в Екатеринбурге Н.О. Белоцерковского, Л.А. Лыкова находит его любопытным. Используя «Досье на Царя», историк проигнорировала источник: Томаса Престона [Л.А. Лыкова «Следствие по делу об убийстве российской императорской семьи» М.: РОССПЭН, 2007, с.183].
Белоцерковский отличился при раскрытии подпольной организации большевиков в Екатеринбурге: «Начальник военного контроля Белоцерковский, помощники его – капитан Шуминский и поручик Ермохин приложили все усилия, чтобы нити подпольной организации были распутаны как можно скорее. Сделать это не представляло труда. Логинов, спасая себя, предал партию. Он выговаривал себе жизнь за полное раскрытие подпольной организации» [Ю.Н. Бессонов «На фронте и в тылу» Свердловск: Свердловское областное издательство, 1937, с.56].
11 января 1919 г. Белоцерковский, допрашивая Логинова, узнал, что ему известно о гибели Царской Семьи. Логинов приписал товарищу председателя Екатеринбургской ЧК В.А. Сахарову решение о расстреле 14 человек (хотя убито 11 узников), передал множество других сплетен. Т.е., Белоцерковский действительно занимался допросами по июльскому делу, когда поймали П.С. Медведева. Потом, 4 апреля, допрашивал Логинова Н.А. Соколов.
Неожиданная смерть Медведева вызывает подозрения, но от тифа умерли слишком многие в те годы, включая известнейших, важнейших лиц, без лишних заговоров. Стоит ли, например, сходить с ума и подозревать намеренное заражение П.Н. Краснова оспой сразу после его отставки в 1919 г., когда многие желали бы его исчезновения навсегда, даже появилась удачная для маскировки новость о самоубийстве. При сугубо конспирологическом, бездоказательном настрое, в этот ряд можно поставить и странную болезнь Царских детей и Танеевой в самый разгар февральского переворота, который блокировал Царицу Александру.
Отравление англичанами подозревают относительно Ивана Грозного и его сына. Вообще, об английских врачах-убийцах нередко встречаются сведения или слухи вроде того, что Фридрих-Вильгельм, отец кайзера Вильгельма II, «был убит английским врачом» [Ж.-П. Сартр «Дневники странной войны» СПб.: Владимир Даль, 2002, с.649].
Подбор конспирологических гипотез по отравлениям монарших особ, по примеру Оппокова, далеко не самое многообещающее занятие. Всегда можно найти сколько угодно подходящих по уместности смертей и болезней. Кто-то подозревает и болезнь Императора Николая II перед Японской войной как средство сбить развитие России, для чего потом будут пущены война и революция. Риск допустить ошибки тут слишком значителен.
Скорее для Краснова условием повышенной опасности была обстановка переезда, для Медведева – условия тюрьмы.
«В мае 1919 г. в Екатеринбурге свирепствовал тиф» из-за скученности жилья и недостатка в питании [И.В. Нарский «Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917-1922 гг.» М.: РОССПЭН, 2001, c.253].
Неожиданная смерть вызвала настороженность прокурора Иорданского, который вёл общий надзор над следствием Сергеева и оказался весьма бдителен и внимателен. Он распорядился «произвести подробное дознание» на случай, не имело ли место «злоупотребление». Раз вопрос поставили так, прокурор за пытками не стоял. Если они были.
Престон не смолчал о применении пыток в 1971 г. Грызшая совесть заставила заговорить? В 1960 г. Престон назвал Н.А. Соколова «человеком безупречной репутации». А потом вдруг решил бросить тень на всё следствие. На материалы, доставшиеся Соколову.
Надо искать причину.
В применении пыток нет ничего невероятного, а в отношении настоящего преступника они даже не будут означать непременно незаслуженного самооговора (Жильяр и Дитерихс, напротив, видят попытку уклониться от ответственности в полученных показаниях). Однако время, когда заговорил «великий немой» Престон и его противоречивость, при самой сомнительной репутации, не дают размахнуться противникам следствия Соколова.
Лев Сонин, имеющий свои еврейские счёты к Соколову и Дитерихсу, не стал полностью поддерживать мнение о “ненастоящем” Медведеве, обратившись и к доводам несогласной стороны – Павла Пагануцци, сторонника версии Соколова. Сонин приводит рассуждения Пагануцци: заявление от имени Белоцерковского не заслуживает «особого внимания», т.к. не выяснена личность передатчика этого заявления.
В действительности это лицо Пагануцци называет, сам того не сознавая: «Саммэрс и Мэнгольд повествуют об их встрече с сэром Томасом Престоном в 1971 г., рассказавшим им, как Медведев признался в преступлении под пытками. Они не приводят никаких доказательств, которыми Престон располагал, чтобы подтвердить им сказанное. Далее в книге мы читаем об их ссылке на капитана Генерального штаба Белоцерковского» [Л. Сонин «Загадка гибели царской семьи» М.: Вече, 2006, с.336-337].
Эта ссылка и есть доказательство Томаса Престона. Вот как обстоят дела с происхождением версии: Белоцерковский, «находясь за рубежом, сказал другу в изгнании, что Медведев умер после того, как «я его бил слишком сильно»». Не каждому другу расскажешь о том, как довёл до смерти ключевого свидетеля. А источник проставлен тот самый: «Томас Престон сказал нам».
Близкий друг, которому можно открыть душу об избиении заключённого – британский консул. Военным контролем тогда именовалась контрразведка, и её начальником в Екатеринбурге в то время был штабс-капитан Белоцерковский, пока его не перевели на ту же должность в захваченную Пермь. Престон находился в Екатеринбурге до июня 1919 г., когда он отправился на Дальний Восток. Эти «друзья» потом затерялись в рассеянии. Может, всё-таки «друг» тот неведом? Но слитное построение абзаца в «Досье» указывает только на Престона, следующий абзац о подозрениях Ласье понятен: Ласье о пытках не знал.
В письме М.К. Дитерихса от 17 мая 1919 г. говорится, что Белоцерковский сдавал какие-то принадлежащие Царской Семье вещи в штаб 1-го Средне-Сибирского армейского корпуса. В примечаниях к этому письму Л.А. Лыкова в публикации «Предварительного следствия» Н.А. Соколова датирует начальство Белоцерковского в Перми тоже с 17 мая 1919 г., эту дату опровергает документ №162 из сборника Н.Г. Росса «Гибель Царской Семьи», где приводится титул Белоцерковского: «Начальник Военного контроля при Уполномоченном по охранению государственного порядка и общественного спокойствия в Пермской губернии.11 марта 1919 г.».
Поскольку Павел Медведев умер 25 (12) марта 1919 г., то Белоцерковский теоретически мог избить Медведева до его отправки в Екатеринбургскую тюрьму из Перми, но разница во времени получается приличная. В любом случае не помешает узнать точную дату отъезда Белоцерковского в Пермь и рокировки – присылки Медведева в Екатеринбург. Начальник Екатеринбургской тюрьмы написал следователю Н.А. Соколову: «Медведев числился содержанием за Вами с 22 февраля» (№183 у Н.Г. Росса).
Нельзя, как делает П.Н. Пагануцци, совсем отрицать существование белого террора, однако стоит прислушаться к наблюдениям этого историка за содержанием следственных материалов: Пагануцци указывает на множество примеров уклонения свидетелей от дачи показаний. Они доказывают, что следователи не выжимали из обвиняемых требуемое во что бы то ни стало, как требовалось в СССР относительно всех осуждённых. Обобщённые наблюдения, меж тем, не исключают особого обращения именно с Павлом Медведевым. |
