Интервью с француженкой Лоранс Гийон, выбравшей жизнь в России
Лоранс Гийон (1952 г.р.) ‒ француженка, родившаяся и выросшая во Франции, воспитанная в католичестве, но полюбившая русскую литературу, изучившая русский язык и в возрасте 19 лет принявшая Православие. С 1994 года она 16 лет работала преподавателем во Французском лицее в Москве и навсегда осталась в России (сейчас у нее дом в Переславле-Залесском). В числе ее увлечений ‒ музыкальный фольклор. Она играет на средневековых инструментах – колесной лире и гуслях – и выступает с концертами, исполняя средневековые французские песни и произведения русского, в том числе казачьего фольклора. Кроме того, она одаренный художник и регулярно проводит выставки своих картин.
М. Назаров: Первый вопрос: принятие Православия не обязательно предполагает присоединения к Русской Церкви. Ведь и во Франции есть православные общины, связанные как с наследием русской эмиграции, так и с другими православными Церквами. Почему Вами выбрана именно Русская Православная Церковь и тем более ‒ постоянная жизнь в России?
Лоранс Гийон: Я познакомилась с Православием, когда открыла русскую литературу, то есть эти два аспекта сразу показались мне нераздельными, Россия и Православие. Я уже заметила это в отношении Греции, которая меня интересовала в возрасте от девяти до пятнадцати лет, и в романах Казандзакиса, хотя именно языческий аспект Греции привлек меня вначале. Но когда я прочла Достоевского, христианство вдруг стало для меня понятным и любимым. Без сомнения, мой юношеский романтизм сыграл свою роль.
Позже я открыла французское Православие в монастыре отца Плакида, и полное понимание литургии на французском языке показало мне, в какой точке это совместимо с Францией, ее аграрной, пастырской, винодельческой цивилизацией, в библейских текстах было что-то такое средиземноморское, византийское пение. Раньше, даже в России, я чувствовала, что что-то связывало меня в Православии с архаичной, романской Францией. Правда, я не почувствовала этой связи в современном католицизме, который мне казался далеким от духа средневековья.
М.Н.: Нет ли у Вас ностальгии по родине? Всё-таки она с детства накладывает на человека свой неизгладимый отпечаток как неотделимая часть его бытия и самосознания. Я это остро почувствовал в себе, когда попал в эмиграцию и было не ясно, когда смогу вернуться в Россию. Мне тогда запомнились слова эмигранта о. Сергия Булгакова, позвольте прочесть:
«Родина есть священная тайна каждого человека, так же, как и его рождение. Теми же таинственными и неисследимыми связями, которыми соединяется он чрез лоно матери со своими предками и прикрепляется ко всему человеческому древу, он связан чрез родину и с матерью-землей и со всем Божиим творением... Каждый человек имеет свою индивидуальность и в ней неповторим, но равноценен каждой другой, это есть дар Божий. И она включает в себя не только лично-качественное я, идущее от Бога, но и земную, тварную индивидуальность, – родину и предков... И как нельзя восхотеть изменить свою индивидуальность, так и своих предков и свою родину. Нужно особое проникновение, и, может быть, наиболее трудное и глубокое, чтобы познать самого себя в своей природной индивидуальности, уметь полюбить свое, род и родину, постигнув в ней самого себя, узнать в ней свой образ Божий» (Булгаков С., прот. Автобиографические заметки. Париж. 1946. С. 7).
Л.Г.: Если я и испытываю ностальгию в некотором роде, я стараюсь не слишком думать об этом. Некоторые воспоминания, песни вызывают у меня слезы. Но я чувствую себя изгнанной более во времени, чем в пространстве. В некотором смысле, Россия для меня действительно является родиной, духовной родиной, и что-то в ней очень глубоко затрагивает меня, я бы сказала, что это может быть даже область безсознательного или даже коллективного безсознательного... Я узнала себя в литературе Достоевского и во многих других аспектах России и ее истории. Хотя в Переславле мне иногда кажется, что я нахожусь на другой планете, я выросла в другом мiре, которого мне не хватает, это страна моего детства, страна импрессионистов, эта сладость жизни и эта поэзия, скромная и немного грустная. Тем не менее, я думаю, что я на своем месте здесь, где меня приняли, где у меня много друзей, творческих друзей, с которыми я нахожусь в духовном общении.
Тогда как во Франции я всегда была ужасно изолирована, у меня не было ни нужного менталитета, ни идеологии, чтобы интегрироваться в творческие круги 70-х, поэтому я глубоко чувствовала себя диссидентом, ощущала, что не нахожусь в той же самой реальности. Все окружающие жили в совершенно современном, прогрессивном, материалистическом, гедонистическом мiре, отрезанном от его истоков, чуждом мне, потому что мой мiр был архаичным, священным, эпическим, традиционным и связанным с корнями. С детства я чувствовала, что не вписываюсь в современную Францию. И все же, я совсем не отрицаю свою культуру, своих предков, свой язык. Впрочем, вначале, даже когда я мечтала о России, я не собиралась уезжать, я была очень привязана к своей семье, а также к французским пейзажам. Это произошло уже после моей мрачной юности, проведенной в изоляции, после того как я вернулась в Россию по приглашению друга в 90-х.
М.Н.: В интервью о пожаре в Нотр Дам де Пари, которое у Вас взял о. Константин Кравцов, Вы говорите о множащихся поруганиях христианских святынь в Европе, устраиваемых мигрантами, о сносе католических церквей по решению самого государства, о нарастающей дехристианизации. И приводите слова Вашего французского священника отца Плакиды, который отправил Вас в Россию, сказав: «Уезжайте, нам конец». Интервью озаглавлено: «Для меня это конец нашей истории»...
Допускаете ли Вы, что правым силам Европы все-таки удастся хотя бы затормозить нынешнее ее разрушение? Вот в мае прошли выборы в Европарламент, и там немало голосов получили консервативные депутаты...
Л.Г.: Если эти депутаты являются членами Европарламента и действуют в Евросоюзе, то как они могут помочь нам выйти из него? Что это за правые силы? Неужели они независимы от международных финансистов-глобалистов, которые порабощают нас всех? Что значит быть левым или правым в наши дни? Правое, которого я придерживаюсь, это традиции, которые в ЕС больше не представлены. Я стала решительным монархистом, даже зная, что восстановление монархии сегодня практически невозможно, поэтому принадлежу скорее к тому, что во Франции называют "правыми анархистами". То есть, те, что не поддаются классификации.
Мой строй ‒ это космический средневековый христианский строй, где все связано с литургией, коллективным народным искусством, традициями, органической социальной структурой, где каждый делает то, что должен делать на своем месте, как дополняющие и необходимые элементы соборности. В этом смысле я считаю, что именно это было символично разрушено вместе с Нотр Дам де Пари, точно так же, как ранее разрушено и наше общество в гражданской войне, шедшей более или менее подспудно после революции, и теперь Франция подвергнута безпрецедентной оккупации тех, кто управляет ею и должен был бы ее защищать. Для меня совсем не случайно, что собор Нотр Дам постигла эта участь и что его решили осквернить тем, что наш "президент" называет "современным архитектурным жестом"... Кроме того, те, кто мог бы мобилизоваться для спасения Франции, а их не так много, ‒ это в основном католики, к которым я больше не принадлежу и которых просто предала сама католическая иерархия, чей Папа с радостью направил на нас африканский потоп и фактически выглядит агентом Сороса.
М.Н.: Признаюсь, что при всей консервативности традиционной русской культуры, и в нынешней России я тоже вижу ее целенаправленное разрушение, разложение народа вследствие засилья антихристианских и антирусских сил. В их руках экономика, зависимая от торговли природными ресурсами с Западом, СМИ, административные структуры. Правящий слой страны имеет западническое мiровоззрение. И наш народ тоже раскультуривается ‒ одни от нищеты, другие от эгоистичного богатства.
Вам не приходилось сталкиваться в России с тем, что русские не всегда ведут себя достойно, по-православному, немало грубости, эгоизма, мошенничества?
Л.Г.: В целом я не разочарована русскими, я вижу многих, которые напоминают мне персонажей, которых я любила в истории или в литературе. Правда, я вижу в основном православных, народных художников и музыкантов, поэтов, казаков, короче говоря, я встречаю сравнительно немного бешеных западных либералов или настоящих жестких коммунистов. Они попадаются мне в основном в интернете, когда я вмешиваюсь в обсуждаемые темы. Конечно, есть и одиозные русские, но, по крайней мере, они не притворяются кем-то другим. Однако это все еще не большинство.
В Переславле люди ко мне очень доброжелательны, всегда готовы помочь, складывается впечатление, что взаимопомощь по-прежнему очень действенна, как и сострадание. Когда я потеряла свою маленькую собачку Магнит, увидев меня без нее, меня спрашивали, что случилось, и, услышав печальную новость, обнимали меня, чтобы утешить, ‒ я не могу себе представить такого во французском супермаркете! Правда, меня и обманывали многие люди, в сфере недвижимости и разных работ, но это происходит и во Франции. А вот я потрясена глупостью, безпечностью и даже жестокостью некоторых чиновников, которым наплевать на людей и на свою страну. А также неприятен распространенный постсоветский дурной вкус, корежащий некогда волшебную страну.
М.Н.: В статье "Обеление красных" (через которую я познакомился с Вами) Вы защищаете историческую Россию от коммунистических мифов, возрождаемых деятелями наподобие Прилепина. Но им сегодня дает зеленый свет в государственных СМИ сама власть, которая заинтересована в обелении советского режима как легитимации своей преемственности от него. Совершенно искажается смысл коммунистической идеологии и ее глобальные цели, смысл советско-германской войны, и даже замалчивается огромное число жертв нашего народа, в которых виноваты не только гитлеровские оккупанты, но и советские методы ведения войны, не жалевшие своего народа, и политический террор. Кое-где сейчас устанавливаются памятники Сталину, Дзержинскому... При этом, разумеется, власть не собирается восстанавливать ГУЛаг и тем более ‒ национализировать по социалистическому образцу свои личные богатства и недра страны, распродаваемые за границу узкой кучкой олигархов в ущерб благосостоянию всего народа.
Л.Г.: Больше всего меня безпокоит отрицание жертв репрессий, и я не могу молча смириться с этим, потому что я солидарна с этими мучениками. Одно время все были согласны в этом, а тех, кто не был согласен, не было слишком слышно. Мы также можем согласиться, что жестокий и хищнический капитализм, который обрушился на страну, может заставить ценить некоторые аспекты коммунизма или сожалеть об их утрате. И когда начались шествия Безсмертного полка, я восприняла это как национальное примирение: все героически защищали свою страну, будь то коммунисты или нет. Восстановление единства, которое из этого происходит, напоминает мне и о политическом восстановлении единого сопротивления Донбасса.
Лично мне было бы достаточно, если бы правительство решило национализировать все, что имеет общественное значение, включая банки, и заняться экономическим и социальным протекционизмом для спасения общества перед лицом глобализации от возглавляющих ее сатанинских акул, в тех обстоятельствах, в которых мы находимся, – но с признанием прошлых преступлений и с необходимым покаянием. Так я думала несколько лет назад, когда мне казалось, что намечается признание того, что было совершено много ужасного. Такое покаяние является важным моментом в возможном национальном примирении, которое необходимо для общего спасительного развития. Это и политически, и метафизически.
Что касается власти, я не знаю, что об этом думать. Мне кажется, что неосоветизация служит тем, кто хочет разделить страну и, с другой стороны, – воссоздать советское пугало, оправдывающее неонацистские украинские или балтийские бредни, которыми всегда пользуются одни и те же сеятели раздоров и несчастий, в том числе в западной пропаганде. Путин говорит, что он не коммунист и выступает с патриотическими, не глобалистскими речами о духовных и культурных ценностях России, с речами, которые я полностью одобряю, но эти речи, кажется, противоречат его собственному правительству, например, министр культуры импортирует и поощряет отвратительный западный авангард и закрывает хорошо развивавшийся московский центр народного искусства или Фонд славянской культуры, не говоря уже о разрушении исторических памятников.
Очевидно стремление навязать всё, что погубило нас, разрушительные общественные законы, катастрофические реформы в сфере образования... Но что-то здесь еще сопротивляется этому, или кто-то, поэтому Запад так возмущен Россией и ее президентом. Временами я думаю, что он либо великий актер, намного лучше Макрона, Трюдо, Гуайдо, Навального и других темных личностей, с их лицами идеальных предателей, выбранных на кастинге, либо он не делает того, что хочет, а делает только то, что может, и ему мешают со всех сторон.
М.Н.: По-моему, он имеет полную власть и для нужных решений, и для того, чтобы убрать тех, кто мешает... Но оставим этот вопрос сейчас. Не хотелось бы задавать Вам, возможно, неприятного вопроса о Церкви, если не хотите ‒ мы его удалим. Но все же: в РПЦ МП есть немалое число духовенства и прихожан, которые критически относятся к тому, что их духовная власть не выполняет свою водительскую миссию, подлаживаясь под светскую власть. В том числе в вопросе усилившейся неосоветизации. Известны слова церковных верхов, что, например, удаление мумии Ленина из центра страны и его памятников ‒ несвоевременно... Как Вы к этому относитесь?
Л.Г.: Вокруг меня нет таких представителей духовенства или таких верующих, за возможным исключением моего сантехника, который очень православен и очень коммунист одновременно. Скажем так: он видит в коммунистическом опыте средство, выбранное Богом для испытания России и сохранения ее от западных мерзостей! Все, кого я знаю, не отрицают Новомучеников Российских. Лично мне очень трудно понять, как можно примирить православную веру с культом Сталина или Ленина, только если прибегать к странным аргументам типа: "Это было хорошо, потому что Церковь была мобилизована этими гонениями, и теперь она расслабилась". С моей точки зрения, Церковь поддерживает то, что кажется ей нужным для обезпечения ей на данный момент определенной стабильности и безопасности. Потому что, когда я читаю некоторые из разнузданных комментариев прозападных либералов, мне не хотелось бы видеть их у власти. Впрочем, как и неосталинистов....
Вокресенское, 3-4 августа 2019
См. также статью: Лоранс Гийон. Обеление красных.
Благодарю Лоранс за приезд и интересное общение. Она очень добрый светлый человек и благодарна нашему народу уже за открывшееся ей существование России в истории. Сами мы в России часто не замечаем того хорошего, что видит чуткий взгляд со стороны. Однако в отличие от Лоранс я гражданин РФ и могу себе позволить, ‒ более того, обязан ‒ высказываться о "наших" властях и о положении в моей стране более критически и откровенно. Но, из уважения к гостье, не хотелось бы вносить это на данную страницу ‒ см. другие материалы на сайте. ‒ М.Н.
|
