Времена социальных потрясений, революций и войн сопровождаются высоким ростом уголовной преступности. Не стало исключением и противостояние СССР с нацистской Германией. В годы Великой Отечественной войны криминальная ситуация в стране отличалась разнообразием преступлений и их субъектов. В противоправную деятельность оказались вовлечены люди, занимающие различные партийные и советские должности; военнослужащие и гражданские лица.

Крым не остался в стороне от общих процессов. Пожалуй, именно здесь преступные явления в короткий период проявились во всем многообразии.

Начало боевых действий и объявление в регионе военного положения потребовало скорейшего изменения характера и содержания работы всех партийных и государственных органов, в первую очередь, судебных и правоохранительных.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г., в изъятие из действующих правил о рассмотрении судами уголов­ных дел, в местностях, объявленных на военном положении, все дела о пре­ступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и госу­дарственной безопасности, передавались на рассмотрение военных трибуналов, а именно:

а) дела о государственных преступлениях;

б) дела о преступлениях, предусмотренных законом от 7 августа 1932 г. об охране общественной (социалистической) собственности.

в) все дела о преступлениях, совершенных военнослужащими;

г) дела о разбое;

д) дела об умышленных убийствах;

е) дела о насильственном освобождении из домов заключения и из-под стражи;

ж) дела об уклонении от исполнения всеобщей воинской обязанности и о сопротивлении представителям власти;

з) дела о незаконной покупке, продаже и хранении оружия, а также о хищении оружия.

Кроме того, военным властям предоставлялось право передавать на рассмотрение военных трибуналов дела о спекуляции, злостном хулиган­стве и иных преступлениях, предусмотренных уголовными кодексами союз­ных республик, если командование признает это необходимым по обстоя­тельствам военного положения.

Рассмотрение дел в военных трибуналах производится по правилам, установленным «Положением о военных трибуналах в районах военных действий». Приговоры военных трибуналов кассационному обжалованию не под­лежали и могли быть отменены или изменены лишь в порядке надзора[i].

В тот же день, 22 июня 1941 г., Президиум Верховного Совета СССР утвердил Положение о военных трибуналах в местно­стях, объявленных на военном положении, и в районах военных действий, в соответствии с которым военным трибуналам предоставлялось право рассматривать дела по истечении 24 часов после вручения обвинительного заключения. В состав военных трибуналов входило три постоянных члена. В дальнейшем было установлено, что в необходимых случаях для уча­стия в судебном заседании военного трибунала могут привлекаться в качестве заседателей военнослужащие[ii].

В ходе оккупации Крыма, для поддержания дисциплины и правопорядка в районах, находившихся под контролем партизан с апреля 1942 г. также создавались военные трибуналы, которые действовали при каждом отряде. Они назначались приказом командира, в составе из 4 заседателей. Следствие по уголовным делам (дезертирство, мародерство, шпионаж, предательство и др.) в партизанских отрядах вели уполномоченные Особого отдела НКВД. Дела рассматривали заседатель и два члена военного трибунала[iii].

На военную прокуратуру возлагалась обеспечения надзора за исполнением распоряжений Государственного комитета обороны, приказов командиров и начальников, направленных на выполнение боевых задач, повышение боеспособности воинских частей и соединений, соблюдение законности при рассмотрении уголовных дел в военных трибуналах и исполнением вынесенных ими приговоров[iv].

Изменения, произошедшие в связи с введением военного положения и приближением фронта, в полной мере коснулись и органов милиции полуострова. С июня 1941 г. обязанности милиции заметно расширились. Теперь на нее возлагалась не только борьба с уголовниками, но и борьбу с дезертирами, паникерами, мародерами, вражескими корректировщиками огня, дезорганизаторами тыла.

Кроме того, на органы милиции возлагалась ответственность:

- за привлечение населения к строительству оборонительных укреплений;

- за организацию эвакуации граждан и грузов.

Особенно серьезные меры по обеспечению правопорядка были приняты в Севастополе. База Черноморского флота, город уже в первый день войны подвергся бомбардировкам, вызвавшим первые жертвы и разрушения. Милицию перевели на казарменное положение, в городе был установлен строжайший контроль за соблюдением паспортного режима[v]. С 22 июня 1941 г. в Севастополе был вве­ден «комендантский час», ограничивавший передвижение людей и транспорта в темное время суток. Согласно приказа начальника гарнизона Петра Моргунова от 25 июля 1941 г. в городе и его окрест­ностях в радиусе 25 километров запрещалось хождение по улицам с 22:00 до 6:00 без спецпропусков. Все торговые организации и предприятия общественного питания должны были заканчивать свою работу в 21:00, зрелищные мероприятия — в 21:30[vi].

В помощь милиции повсеместно создавались вспомогательные подразделения по охране общественного порядка — группы самообороны и комсо­мольские отряды. Их бойцы выполняли свои функции без отрыва от производства или учебы, но практически не имели вооружения. Свою неопытность они восполняли ретивостью, что приводило к мас­совым задержаниям случайных людей.

Среди последних оказа­лись, в частности, заместитель начальника политуправления флота батальонный комиссар М.  Ткаченко, редактор флотской газеты полковой комиссар Петр Мусьяков, работники городских учреж­дений, военнослужащие и даже сотрудники милиции. Случались и более серьезные инциденты: через несколько дней после начала войны во время воздушной тревоги патрулями были застрелены женщина на ул. К. Маркса и мужчина на ул. 1-я Карантинная, ко­торые не выполнили требование остановиться[vii].

Налеты вражеской авиации в первые дни войны, отсутствие достоверной информации о положении на фронте, стали причиной усиления подозрительности и распространения панических слухов. Так, уже 22 июня 1941 г. в штаб флота и севастопольский горком партии поступать многочисленные сообщения о вражеских десантниках и диверсантах. По воспоминаниям очевидца, «...в городе уже начинали перегибать в борьбе с воображаемыми парашютистами. Ходят вздорные слухи о каких-то крупных воздуш­ных десантах и мелких диверсионных группах, якобы разбросанных по всему Крыму»[viii].

Осознав вред от стихийной шпиономании, уже 24 июня 1941 г. местные партийные органы постановили развернуть разъяснительную работу среди населения в связи с распространением провокационных слухов, а руководству НКВД предложили провести решительную борьбу с «провокаторами, болтунами»[ix]. Как подсчитал современный историк Дмитрий Омельчук, в июне-июле 1941 г. в Севастополе за «антисоветскую агитацию и пропаганду», было арестовано 56 человек, из них 22 че­ловека в июне месяце (только 27 июня — 17 человек)[x].

Криминальная ситуация в регионе в этот период в целом была весьма непростой. Так, в Севастополе наиболее распространенными преступлениями были кражи из квартир, чьи хозяева погибли при бомбардировке, либо временно покинули их в связи с воздушной тревогой. Весьма многочисленными были случаи мародерства. Для борьбы с этим злом было принято простое и радикальное решение – расстрел мародеров на месте[xi].

В условиях военной неразберихи также проявились характерные пороки советской системы. Эвакуируясь за пределы полуострова, отдельные «ответственные товарищи» не преминули улучшить свое материальное положение, присвоив крупные суммы денег. Так поступил управляющий Семи-Колодезянским отделением Госбанка Заславский, который выехал в Керчь, захватив 160 тыс. рублей. Далее, при сдаче ценностей Краснодарской конторе Госбанка обнаружилась недостача 10 тыс. рублей от Керченского отделения[xii].

При этом объем работы и степень ответственности сотрудников правоохранительных органов многократно увеличились, а число сотрудников сократилось. Многих призвали в действующую армию, многие ушли на фронт добровольно.

Стремительное продвижение армий агрессора, провал оборонительной операции, привели к тому, что в ноябре 1941 г. весь Крым, за исключением Севастополя, был оккупирован гитлеровцами. В краткий период безвластья города охватила анархия. Особое внимание местные жители и отступающие красноармейские части обратили на магазины и продовольственные склады.

«31.Х и 1.ХI, - записал 2 ноября 1941 г. в своем дневнике симферополец Хрисанф Лашкевич, - да и сегодня идет грабеж магазинов и складов. Я не имею права называть это грабежом: население берет себе свое народное достояние, чтобы не умереть от предвидимого всеми голода. Жаль только, что власти при отступлении не давали населению брать припасы со складов: это или глупость отступавших, или предательство остававшихся начальников, желавших выслужиться перед немцами. На консервном заводе «Трудовой Октябрь» какой-то мерзавец с ружьем в руках прогонял жителей, хотевших взять себе оставшиеся запасы продуктов. Какой гнусный мерзавец, какая отъявленная гнусная сволочь: он хотел передать эти запасы нашим врагам.

К счастью, какой-то красноармеец прогнал этого негодяя и даже хотел его застрелить и объявил всем собравшимся, что они могут брать все с завода, и люди хлынули на завод и стали забирать сахар, консервы, варенье. Забирали продукты с этого завода круглые сутки, но, по рассказам, немцы успели захватить гораздо больше того, что взяло население: какие громадные запасы у нас были.

Я уверен, что власти подготовили завод ко взрыву, но нашлась какая-то продажная сволочь, которая предотвратила этот взрыв и предполагала сдать немцам в подарок народное достояние. Теперь жители сами ломятся в склады и в магазины, бьют стекла, ломают мебель. По-над стенами домов крадутся люди с мешками и котомками. Появляются пешие немцы, проходящие с выражением величайшего презрения мимо «русских дикарей»[xiii].

Дороги, ведущие в Севастополь, заполонили колонны военных и беженцев. Отступление происходило в беспорядке. В результате повсеместно происходили кошмарные сцены. Показательны воспоминания участника партизанского движения, Георгия Северского:

«Еще 31.10 я, воспользовавшись безвластием в Симферополе, когда можно было брать все, что угодно, нагрузил 20~25 подвод продовольствием и отправил обоз на Суат. Выехали на шоссе Симферополь-Алушта. Теперь это была основная магистраль из степной части на Севастополь. То, что я увидел на этой дороге, из моей памяти не изгладится до самой смерти. Жуткая картина... Люди били друг друга. Крушили все. Идет тягач с орудием, на дороге затор с машинами. Тягач давит кругом все. За грузовую машину — бой. Сидят там автоматчики и стреляют друг в друга, бьют. На меня, человека военного, привыкшего к дисциплине, это произвело тяжелое впечатление.

Я ехал на машине, со мной было три человека. Пытались установить порядок — по мне открыли огонь, я начал отстреливаться. На одном из участков восстановишь порядок, на дру­гом — то же самое...»[xiv]

Дезертирство из армии и партизанских отрядов в этот период было особенно массовым. Среди оставивших свои подразделения были даже командиры и политработники. Уходя, бойцы уносили с собой продовольствие и оружие.

Также известны примеры, когда партизаны вместо оказания помощи военнослужащим, отрезанным от основных сил и включения их в свои ряды, чинили грабеж и расправу. Один из таких эпизодов стал предметом судебного разбирательства военным трибуналом партизанского района I-II, созданного решением Военного совета Крымского фронта в апреле 1942 г.

Следствие установило, командир Колайского отряда И. Губарев и комиссар С. Штепа приказали разоружить группу из 25 краснофлотцев и пограничников, просивших принять их в отряд после боя под Алуштой. Уставших и голодных бойцов в отряде не накормили и безоружных выгнали из лагеря. Группа остановилась на ночлег в разрушенной кошаре на Карабияйле. На рассвете на спящих напали румыны, убили 15 человек и 7 ранили. После ухода румын раненые были доставлены в лагерь Колайского отряда, где по приказу Губарева и Штепы с них были сняты сапоги, пояса, отобра­ны часы, бинокли, полевые сумки и другое имущество. К исходу 11 ноября в санпалатку принесли раненого сотрудника НКВД Ичкинского района И. Волкова, прибывшего на связь и ставшего свиде­телем происходившего беззакония. Волков предупредил Губарева и Штепу, что доложит обо всем начальнику партизанского района-II. О преступлениях в отря­де хотел доложить и младший лейтенант Лехтус, находившийся у колайцев. Установив, что ранение Волкова не опасно для жизни, Губа­рев приказал медсестре Э. Денислямовой умертвить его с помощью большой дозы морфина, однако Волков выжил. Тогда командование отряда с целью уничтожения свидетелей приказало своим подручным Волкова и Лехтуса расстрелять. За содеянное Губарев и Штепа 25 мая 1942 г. были расстреляны по приговору военного трибунала, а Денислямова приговорена к пяти годам заключения условно. Отметим, что спустя короткое время – 27 июля 1942 г. Денислямова во время боя сдалась в плен румынам[xv].

27 октября 1941 г. постановлением Военного совета войск Крыма на территории полуострова было введено осадное положение. С 28 октя­бря 1941 г. с 22 часов до 5 часов утра воспрещалось уличное движение отдельных лиц и транспорта, за исключением лиц и транспортных средств, имеющих специальные пропуска. Обеспечение охраны порядка возлагалось на начальников гарнизонов и милиции. Правонарушители должны были привлекаться к ответственности с передачей дел в военный трибунал, а провокаторов, шпионов и «прочих врагов» предлагалось расстреливать на месте[xvi].

28 октября 1941 г. состоялось первое заседание Севастопольского городского комитета обороны (создан 23 октября), на котором обсуждалась обстановка, сложившаяся в Крыму. В результате было принято решение о проведении комплекса мер в связи с введением в регионе военного положения. Начальника милиции города Василия Бузина обязали усилить охрану порядка в городе. В тот же день вышло обращение к населению с призывом к бдительности, организованности и дисциплине.

«В нашей борьбе, - гласило воззвание, - решающими являются выдержка, дисциплина, революционный порядок. Необходимо, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам <…>.

Выше революционную бдительность. Разоблачайте врага. Истребляйте шпионов и диверсантов. Усильте охрану предприятий. Боритесь с распространителями слухов, со всеми, кто пытается сеять панику, нарушать строжайший порядок, организованность, дисциплину в наших рядах»[xvii].

29 октября 1941 г. начальник гарнизона Севастополя контр-адмирал Гавриил Жуков подписал приказ, определивший правила поведения жителей города, движения автотранспорта, обеспечения светомаскировки и распорядка жизни. Хождение граждан и движение автотранспорта разрешались с 5-00 до 22-00, в ночное время – только по пропускам. Торговым предприятиям и предприятиям коммунального обслуживания предписывалось завершать работу в 21-00, театрам, паркам, кино, клубам – не позже 21-30. Запрещалась продажа спиртных напитков. Нарушители этого порядка привлекались к суду военного трибунала, а провокаторы, шпионы и «прочие враги» - расстреливались на месте[xviii].

Меры, вводившиеся настоящим приказом, были весьма актуальны, так как поражение советской группировки на севере полуострова, усиливающиеся бомбардировки и прибывающие в город потоки беженцев подрывали боевой дух защитников, приводили к росту панических настроений и правонарушений.

Так, в записке замначальника политуправления флота Ткаченко, датированной 30 октября 1941 г. отмечалось, что «за последнее время на флоте участились случаи дезертирства среди краснофлотцев, призванных по мобилизации из числа жителей Крыма». В качестве примера крымчан-краснофлотцев, что покинули расположение части и укрываются у своих родственников назывались Налий, Маляров, Ибрагимов, Анодов, Асанов, Усалинов и Гриневецкий[xix].

10 ноября 1941 г. приказом командования Черноморским флотом о мероприятиях по обороне города был определен очередной комплекс мер по обеспечению порядка в тылу. Их реализация была возложена на органы НКВД, милицию и военных. Устанавливался жесткий контроль за проживанием и пропиской граждан в городе. Виновные в нарушении порядка подлежали суду по законам военного времени, шпионы и провокаторы расстреливались на месте. На руководство НКВД и милиции возлагалась обязанность «немедленно выселить из пределов Севастопольского района на Кавказское побережье весь неблагонадежный элемент населения»[xx].

Незадолго до введения осадного положения ряды севастопольских правоохранителей пополнились эвакуированными сотрудниками из Сак, Евпатории, Симферополя, Ялты и Бахчисарая. Опираясь на подсчеты бывшего директора Севастопольского народного музея милиции Эвелины Мешковой, историк Константин Колонтаев отмечает, что к середине ноября 1941 г. «в городе находилось около 700 сотрудников госбезопасности и милиции. И, это на 80 тысяч жителей, оставшихся в городе к началу обороны 30 октября 1941 или на 60 тысяч к началу января 1942 года. То есть, почти по одному сотруднику госбезопасности и милиции на 100 горожан, что являлось небывалой концентрацией правоохранителей, пожалуй, что за всю историю земных цивилизаций»[xxi].

Криминальную ситуацию в городе в ноябре 1941 г. и эффективность работы милиции отражает докладная записка начальника управления милиции НКВД Крымской АССР Матвея Казакевича и начальника севастопольского горотдела милиции В.Бузина, в которой приводились результаты проведенных мероприятий по охране порядка за период с 1 по 25 ноября 1941 г. и перечислялись основные направления ее деятельности. Это:

- установление постов в городе и пригородах, на важнейших предприятиях;

- проверка лиц на улице, в штольнях, тоннелях;

- подбор людей для агентурно-осведомительной работы;

- обеспечение порядка на эвакопунктах, местах посадки;

- передача начальнику гарнизона 203 работников милиции, которые приняли под охрану Сев ГРЭС, почту, телеграф, электро­станцию им. Красина;

- привлечение трудоспособного населения к оборонным ра­ботам;

- выявление уклонистов;

- проверка состояния несения охраны в госучреждениях, скла­дах, базах и выставление временных милицейских постов.

С 1 по 25 ноября 1941 г. было арестовано переброшенных врагом шпио­нов и диверсантов — 1 человек, арестовано дезерти­ров — 31, задержано уклонистов — 161, задержано для выполнения оборонных работ — 895. Арестовано лиц, совершивших хищения из учреждений — 10, из квартир эвакуированных — 13, расстрелян на месте за мародерство — 1 человек. Из Севастополя вывезено уголовно-преступных элементов, паразитических элементов и про­фессиональных проституток —- 52 человека.

Комбинированным патрулями коменданта города и милиции задержано 1230 человек, самовольно отлучившихся и отставших от своих частей, передано в оперативно-чекистский отдел материалов о контрреволюционной деятельности и антисоветской агитации 23 человека[xxii].

В приложении к докладной записке приводились наиболее ха­рактерные примеры правонарушений:

- задержаны «с тремя литрами вина, похищенного из магазина» Г. А. Игнатенко и Н. П. Денисов. При этом Игнатенко признался, что попал в плен под Балаклавой и согласился сотрудничать с нем­цами (оба переданы контрразведке Черноморского флота);

- при проверке общежитии на ул. Делегатской, д. 4 задержаны краснофлотцы А.З. Шитов (1917 г.р.) и И. П. Жиганов (1920 г.р.) без документов и увольнительных. У Шитова найдена немецкая листовка-пропуск, три гранаты и пять детонаторов (оба дезертира отправлены в комендатуру);

- убит при краже со склада МПВО уголовник О. А. Васи­льев-Быков;

- при проверке пещер на Стрелецком шоссе обнаружен в граж­данской одежде краснофлотец 136-го резервного полка И. А. Арте­менко;

- 19 ноября 1941 г. инженер 3-го ранга Коновалов (в/ч на ул. Базарная, 14) заявил: «техническая часть ничего не делает, состав... пьянствует, развратничает и доходит до того, что 18.11.1941 г. ко­мендант части дал распоряжение дежурному по части т. Коновалову найти для командира части двух проституток» (материал передан в Севастопольский ГО НКВД);

- житель ул. Гоголевской, 27 Степан Иваненко: «придет немец жизнь будет лучше: немцы технически развиты, оружие советское совсем не годится. Наши несколько раз выстрелят и бегут»;

- красноармейцы конно-разведывательного взвода в/ч 1331 угнали 11 овец с ул. Матюшенко, 31, причем владелице, после предъявления претензий, дали корову;

- задержаны дезертиры: К. Н. Егоров (1915 г.р., красноармеец 57-го артполка), П.И. Кожевников (1918 г.р,, скрывался в газоубежище). У гражданки Н. С. Мухиной (ул. Советская, 69) на квар­тире задержан муж — А. С. Сиваков, 1918 г. р., лейтенант РККА, дезертировавший из-под Мекензиевых гор и 22 ноября 1941 г. прибывший в Севастополь[xxiii].

Криминальные проявления среди военнослужащих (самоуправство, незаконные реквизиции) также зафиксированы в докладной записке заведующей городского отдела здравоохранения от 26 но­ября 1941 г., адресованной Военным советам Приморской армии и Черноморского флота. Так, 7 ноября 1941 г. красноармейцы взломали замок на гараже медсанслужбы при 1-й городской больнице и изъяли две машины из-под душевых установок; 9 ноября — самовольно и под угрозой оружия захвачены маши­на из-под душевых установок и автобус станции переливания крови; 18 ноября — военные самовольно заняли поме­щение амбулатории и штольни в Инкермане, в результате чего медицинское обслуживание населения приостановлено, также самовольно заняты городская дезинфекционная станция и 3-я поликлиника[xxiv].

Приведенные случаи не были единичными. Так, 1 декабря 1941 г. руководство города информировало членов Военных советов Приморской армии и ЧФ о следующих происшествиях:

- 25 ноября 1941 г. военные незаконно изъяли общественное стадо овец, принадлежавшее гражданам, согнали его на птицеферму, где находится стадо, принадлежащее воинской части;

- в столовой № 9 неизвестные военнослужащие изъяли две машины продовольствия, на складе (район Воронцовской горы) — 29 мешков муки, на пригородном хозяйстве — 43 овцы, 12 коров, 200 свиней (только на часть изъятого были выданы расписки);

- на Корабельной стороне захвачена пекарня № 11, где было взято 20 мешков муки, 150 кг растительного масла, топливо.

По последнему факту сохранилась докладная записка дирек­тора хлебозавода, который свидетельствует о том, что изъятием занимались военнослужащие местного стрелкового полка. Захва­ченными оказались 20 т муки, 6 т нефти, 150 кг масла: «несмотря на мои просьбы к представителям воинской части оформить передачу (материальных ценностей) до настоящего времени этот вопрос не уточнен»[xxv].

Незаконные реквизиции военные производили и непосредственно в зоне боевых действий. Так, 5 декабря 1941 г. в период затишья между сражениями отдельные красноармейцы принялись грабить жителей прифронтовых сел. У них изы­мали коров, кур, одеяла и другие вещи. Командование 2-го сектора обороны быстро среагировало на факты «незаконного изъятия имущества у граждан... граничащие с грабежом и мародерством», и потребо­вало от командиров частей, особенно от командира и комиссара 514-го полка, бойцы которого «отличились» больше всех, пресечь подобные деяния. Виновных требовались арестовывать и передавать в прокуратуру для дальнейшего разбирательства[xxvi].

Конфликтные ситуации между отдельными военнослужащими и гражданским населением имели место в течение всего периода обороны. Так, в первые месяцы 1942 г. были отмечены случаи, когда военные захватывали жилплощадь и проводили конфискации домашней утвари и личных вещей горожан. Вопиющий случай произошел 20 марта 1942 г. Комендант 172-й стрелковой дивизии самовольно вскрыл квартиру ответственных работников ГРЭС и вселил в нее 15 военнослужащих[xxvii].

Криминальную ситуацию в городе и деятельность органов правопорядка в осажденном городе отражает один из разделов политического донесения политотдела Черноморского флота от 4 апреля 1942 г.:

«С переходом Севастополя на осадное положение Военным советом Черноморского флота и городскими властями были приняты решительные меры по наведению революционного порядка в городе. Органы городской милиции были усилены лучшими работниками милиции, прибывшими из Симферополя и других районов Крыма, временно оккупированных противником. В городе кроме ранее работавших 2-х отделений милиции дополнительно организовано еще пять отделений, которые провели большую работу по очищению города от политически неблагонадежных элементов, вылавливанию дезертиров, провокаторов, по борьбе с мародерами, ворами и по сбору оружия и военного обмундирования. Работа органов милиции по наведению революционного порядка в городе проводилась в тесном контакте с Особым отделом флота, военной комендатурой города и воинскими частями.

Органами городской милиции за время обороны Севастополя, главным образом путем облав, задержано 9 немецких агентов, которые попав в плен к немцам дали согласие работать в пользу немецкой армии (большинство задержанных - бывшие военнослужащие).

Задержано 379 военнослужащих, дезертировавших с фронта, а также 343 человека, уклонявшихся от мобилизации в Красную армию. 208 человек, как политически сомнительные и неблагонадежные выселены из города. 22 человека за контрреволюционную деятельность арестованы и переданы в органы НКВД. В городе ликвидировано несколько притонов.

Милицией проведена большая работа по борьбе с воровством, которое с началом обороны города приняло массовый характер. Арестовано 105 человек за хищение имущества и продуктов из объектов социалистического сектора и 28 человек за воровство имущества и вещей из квартир эвакуированных граждан. Большинство арестованных осуждено. Два человека, занимавшиеся воровством были расстреляны работниками милиции на месте преступления.

За время обороны Севастополя, милицией подобрано и изъято у населения города и сдано в Главный военный порт ЧФ: станковых пулеметов - 3, иностранных пулеметов - 5, ручных пулеметов - 12, винтовок разных систем - 967, патронов - 76052, револьверов типа «наган» - 228, гранат – 557.

Проведена большая работа по усилению охраны государственных объектов, усилению бдительности, сбору фашистских листовок, сбрасываемых с самолетов противника над городом.

В настоящее время в целях дальнейшего очищения города от враждебных элементов, органами милиции проводится переучет населения, переменившего в связи с осадой свое местожительство. С этой же целью с 15 апреля 1942, намечена перерегистрация паспортов»[xxviii].

Борьбу с уголовной преступностью приходилось вести и силам агрессора. Так как в период безвластья продовольствие и другие ресурсы, были растащены местными жителями, оккупанты приложили немало усилий, чтобы заполучить их обратно, а также сохранить от дальнейшего расхищения. При этом применялись самые жестокие меры.

«На перекрестках улиц, - записал 6 декабря 1941 г. в своем дневнике Х.Лашкевич, - висят молодые мужчины и даже женщины, казненные немцами за «грабеж». Можно подумать, что эти люди тащили продукты, принадлежавшие немцам»[xxix].

Несмотря на это, проблема воровства и в дальнейшем продолжала сохранять актуальность. Уже в декабре 1941 г. в оккупационной печати появляются первые сообщения о казнях людей, которые проникли на территорию германских военных частей и совершили кражи.

Так, 25 декабря 1941 г. комендатура Симферополя уведомляла жителей города о расстреле двух женщин: Евгении Полонской и Ларисы Генечеровой, за то, что они «посредством взлома забрались в по­мещение германской части и совер­шили кражу». Приговор приведен в исполнение 21 декабря 1941 г.[xxx]

«За последние дни, - читаем в объявлении симферопольской городской комендатуры от 29 января 1942 г., - вновь пойманы с по­личным и доставлены в местную Коменда­туру 12 граждан, занимавшихся грабежом принадлежащего германской армии иму­щества.

Кроме того, одним гражданином была взломана опечатанная еврейская квартира и из нее взято носильное платье и другие предметы. Этот же гражданин похитил у германской части различные продукты пи­тания.

Все указанные лица признали себя ви­новными в совершении ими тяжелого пре­ступления. Им был известен доведенный до сведения каждого жителя приказ о на­казании смертной казнью за грабеж. Ни в одном случае не могло быть доказано, что преступление совершено из-за острой нужды.

Лица, не желающие или не могущие подчиняться приказу, должны быть строго наказаны. Не может существовать такого положения, чтобы отдельные лица продол­жали заниматься грабежом на глазах у германской армии или же не подчиняться опубликованным приказам.

Семеро из 12 граждан г. Симферополя приговорены к смертной казни.

Это следующие лица: Анастасия Духнор (ул. Субхи, № 101), Вера Ковалева (Артилле­рийская, № 71), Валентина Ребвнкина (Сабловская, № 20), Мария Шувилина (Сабловская, № 3), Рустем Мемотлаев (ул. Кл. Цет­кин, №36), Валентина Расинская (ул. Кры­лова, № 5), София Гринева (ул. Луначар­ского, № 4).

27 января 1942 года приговор приведен в исполнение.

Другие участники преступления, прини­мая во внимание их молодость, пригово­рены к тюремному заключению»[xxxi].

Объявления о казнях за воровство и грабеж на страницах оккупационных газет появляются и в дальнейшем. 26 марта 1942 г. до сведения жителей Симферополя довели информацию о расстреле Жени Виль – за грабеж и Анны Романовской – за «систематическую кражу почтовых посылок из одной германской части». Приговор привели в исполнение 18 марта 1942 г.[xxxii] 29 марта 1942 г. появилось сообщение о расстреле, симферопольца Тимофея Бойко, произведенном за грабеж 26 марта 1942 г.[xxxiii]  8 мая 1942 г. «за кражу вещей, принадлежавших одно­му ив германских солдат, и уничтожении его документов», расстре­лян гражданин Яков Кухарев[xxxiv]. 12 мая 1942 г. в Симферополе за грабеж расстрелян Михаил Гмеря, житель села Украинки, проживавший по улице Харьковской, 10[xxxv]. 19 мая 1942 г. «за грабеж и неподчинение военному приказу» расстреляны симферопольцы Иван Пронин и Илья Пичугин[xxxvi]. 26 мая 1942 г. «за участие в банде грабителей» расстрелян житель Кардмечика (по мнению историка Владимира Гурковича, имеется в виду село Картмышик Симферопольского района, ныне – Шафранное) Виктор Кереев[xxxvii]. 3 июня 1942 г. расстрелян за грабеж Виктор Морозов, житель села Агьяр-джерень (ныне – Котельниково), вблизи Биюк-Онлара (ныне – Октябрьское)[xxxviii]. Месяц спустя, 3 июля 1942 г. сообщалось о казни симферопольца Ильи Ильева, который был расстрелян «за систематические кражи и саботаж против германской армии». Отмечалось, что, по его собственному признанию, все преступления были им совершены злонамеренно, при этом он был материально обеспечен, и экономическое положение не побуждало его к криминалу[xxxix].

27 августа 1942 г. расстреляна за грабеж Нелля Бауэр, которая проживала в доме № 17 по улице Подгорной в Симферополе. Она взломала замок в помещении одной временно отсутствующей русской женщины и украла оттуда все продукты и одежду. Кроме того, подделав документы, она получила удостоверение о принадлежности к германской нации, дабы воспользоваться некоторыми преимуществами. Примечательно, что еще при советской власти Бауэр была осуждена на 5 лет за проживание по поддельным документам[xl].

13 сентября 1942 г. в Симферополе за принадлежность к банде грабителей осуждено 9 человек, из них 2 – к расстрелу, 1 – к 8 месяцам, 5 – к 6 месяцам, 1 – к 3 месяцам тюремного заключения. Вышеуказанные лица грабили квартиры, пока их хозяева были на работе[xli].

30 сентября 1942 г. оккупационные власти сообщили о ликвидации очередной преступной группы, состоявшей из 5 женщин, работавших на складе в одной из германских частей. Злоумышленницы систематически воровали теплые вещи, которые были пожертвованы для военных нужд. Итог: трое осуждены к смертной казни, две соответственно – к 1 году и 6 месяцам тюрьмы[xlii]. 31 октября 1942 г. за кражу в помещении городского германского учреждения осуждены к смерти два жителя Симферополя: Иван Эльфинов и Павел Куденко. Приговор приведен в исполнение 5 ноября 1942 г.[xliii]

27 ноября 1942 г. сообщалось о казни «15-летнего мародера» Виталия К., который работал в Симферополе при стационарной германской части вспомогательным почтовым работником. Пользуясь доверием, он украл 30 пакетов.

«Германское командование, - сообщалось в газете, - не раз доводило свое доверие до гражданского населения и уверено, что подавляющая часть населения готова с достоинством принять это доверие. Тем суровее следует действовать во всех тех случаях, когда вследствие злоупотребления доверием нарушаются добрые отношения между немецким командованием и населением.

Покарание К. должно стать предупреждением всем, кто думает, что они могут нарушать интересы германского командования либо отдельных его представителей»[xliv].

Новый, 1943 год, ознаменовался новыми смертными приговорами за уголовные преступления. Так, 5 января 1943 г. в Симферополе  расстрелян Григорий Кузнецов, которого «поймали на горячем, когда он с помощью поддельных ключей намеревался проникнуть в склад». На допросе злоумышленник показал, что хотел совершить кражу, а затем продать украденные вещи с целью обогащения[xlv].

12 апреля 1943 г. за кражу имущества, принадлежащего германской армии, незаконное владение оружием и боеприпасами, казнены два жителя Сарабуза[xlvi]. 1 августа 1943 г. сообщалось о расстреле симферопольца Александра Курепина, который «был руководителем организованной банды воров, его поймали на месте преступления». Осужденный признал, что накануне задержания он организовал и осуществил целую серию краж[xlvii].

Смертной казнью карались и иные общеуголовные преступления. Так, 18 марта 1942 г. в Симферополе за совершение убийства расстреляны три местных жителя: Алеска Рябиния, Дмитрий Кушнер, Аркадий Ивков (все трое проживали в совхозе «Крымская роза»[xlviii].

Также преследовались спекулянты. Один из них, симферополец Мемет Чилингиров, за продажу товаров по завышенным ценам на местном рынке, приговорен к двум месяцам тюрьмы. На товар наложен арест[xlix].

О том, сколь серьезной проблемой для оккупантов была спекуляция, свидетельствуют передовицы газет, где ее называли «одним из самых тяжелых наследий большевизма».

«Это тот порок, который может задержать восстановление нормальной экономической жизни, - читаем в одном из октябрьских выпусков «Голоса Крыма» за 1942 г. -  Меры борьбы со спекуляцией должны быть особенно жестокими и беспощадными. Они не могут ограничиваться только лишь одним административным воздействием. Само население должно понять, что только нормальный товарооборот в стране приведет к ее действительному возрождению»[l].

Тюремным заключением также карались коррупционные и должностные преступления. «За обман, от которого пострадало Городское управление, и за денежные взятки» жителя Симферополя Александра Одинцова осудили на один год лишения свободы. Кроме того, в течение 5 лет он был лишен права занимать общественные должности[li]. Максимилиан Толпинцев, занимавший должность районного руководителя Симферопольского района, за злоупотребление служебным положением был приговорен к 18 месяцам принудительных работ и снятию с должности[lii].

При этом, согласно информации руководителя областного подпольного партийного центра Павла Ямпольского, направленной 17 ноября 1943 г., уголовников, осужденных на год и выше тюремного заклю­чения, 3—4 ноября гитлеровцы расстреляли, осужденных на срок менее года отправили на оборонительные работы[liii].

Освобождение Крыма весной 1944 г. ознаменовало возвращение советских законов и восстановление прежней правоохранительной и судебной системы. Перед органами милиции встали следующие первоочередные задачи:

- обеспечение общественного порядка;

- борьба с преступностью;

- охрана предприятий и учреждений;

- сбор военного имущества и снаряжения, брошенного отступающими германскими и румынскими частями.

Деятельность органов правопорядка в первые месяцы после освобождения осуществлялась в исключительно тяжелых условиях. Управления и отделы милиции испытывали острую нехватку кадрового состава, что отрицательно сказалось на оперативной работе. Борьба с преступностью в период с апреля 1944 г. по июнь 1945 г. осложнялась значительной миграцией населения полуострова и депортацией целых народов. Наиболее распространенными преступлениями в этот период оставались кражи, а также спекуляция и нарушения паспортного режима.

Постепенно эффективность работы правоохранителей выросла.  Так, в течение апреля – июня 1945 г. только по Ялте и Ялтинскому району было совершенно 196 уголовных преступлений, при этом раскрытие составило 65,8%. Примечательно то, что за этот период не было зарегистрировано ни одного убийства и грабежа[liv].

Одновременно с правоохранительными начинают работать судебные органы. В условиях сталинской репрессивной системы их деятельность была исключительно жесткой. Одним из ее элементов было искусственное создание уголовной преступности на базе ряда нормативно-правовых документов, принятых накануне и в ходе войны. Речь об Указах от 26 июня 1940 г. – о запрете самовольного оставления рабочих мест и прогулах; от 13 февраля 1942 г. об уголовной ответственности за невыполнение минимума трудодней; и от 15 июня 1942 г. за уклонение от сельскохозяйственных работ[lv].

 Так, к июню 1944 г. на территории Крыма работало 38 народных судов, в которые за месяц поступило 237 дел, из них: рассмотрели – 145, прекратили – 15, осудили – 131 человека, в том числе 92 женщин. За четвертый квартал 1944 г. народные суды осудили 989, а оправдали лишь 64 человек. Наиболее распространенными в этот период были дела об опозданиях на работу, в основном, от 3 до 15 минут, прогулах от одного до трех дней. С 1944 по первое полугодие  1945 г. за эти правонарушения были осуждены 2040 человек, из них 356 женщин[lvi]. Главными причинами оставления рабочих мест было отсутствие надлежащих бытовых условий, плохая организация труда и необходимость выезжать в деревню для приобретения продуктов питания. При этом официальной линией государства стало применение как можно более жестких мер наказания за нарушения трудовой дисциплины. Судьи, уличенные в «либерализме», отстранялись от работы. Такое решение в начале 1945 г. наркомат юстиции Крымской АССР принял в отношении народных судей Ленинского и Кировского районов Керчи Логвиненко и Каверина, а также ряда других[lvii].

Подводя итог изучению криминальной ситуации в регионе в годы Великой Отечественной войны и деятельности правоохранительных органов по борьбе с уголовной преступностью, необходимо отметить следующее:

- в условиях военного времени для обеспечения порядка в тылу применялись решительные и жесткие меры. Полномочия карательных органов были заметно расширены, процедура ведения дознания и следствия, рассмотрения дел судами были максимально упрощены. При этом часто выносились приговоры к высшей мере наказания либо совершались внесудебные казни;

- наиболее распространенными в этот период были преступления против собственности (хищения, кражи, грабежи), распространение слухов, нарушения паспортного режима, комендантского часа и светомаскировки;

- в обстановке войны уголовно-правовая политика характеризовалась фактическим стиранием граней между криминалом и антигосударственной деятельностью. И то, и другое жестоко карались.

При этом с криминальными проявлениями и необходимостью борьбы с ними столкнулись обе враждующих стороны.

Дмитрий Соколов

для Русской Стратегии

[i] Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР 22 июня 1941 г. – 1942 г. Т.13 (2-2) – М.: ТЕРРА, 1997. - С.13

[ii] Кожевников М.В. История советского суда. 1917-1956 годы. – М.: Госюриздат, 1957. – С.328; 330

[iii] Пащеня В.Н. Судебные органы Крыма в конце XVII-XX веков – Симферополь: ДИАЙПИ, 2012. – С.190

[iv] Пащеня В.Н. Эволюция развития прокуратуры Крыма в XIX-XX  веках – Симферополь: ДИАЙПИ, 2011. – С.120

[v] Христенсен В.Э. Севастопольская милиция в период героической обороны Севастополя 1941-1942 гг. // http://www.fiip.ru/crimea/contest/359942/

[vi] Нуждин О.И., Рузаев С.В. Севастополь осенью 1941 года: хроника осажденного города – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2017. – С.18

[vii] Там же.

[viii] Там же. – С.17

[ix] Там же. – С.18-19

[x] Омельчук Д.В. Жертвы, которых можно было бы избежать // Историческое наследие Крыма, N3−4, 2004. — С.87

[xi] Старо, как мир, сыскное ремесло. Страницы истории Севастопольского уголовного розыска. 1919-2014. – Севастополь, Управление Уголовного розыска УМВД Украины в г. Севастополе, 2014. – С.68

[xii] Пащеня В.Н., Пащеня Е.В. Крымская АССР в годы II-й мировой войны (1939-1945) – Симферополь: ДИАЙПИ, 2009. - С.164

[xiii] Лашкевич Х.Г. Дневник // http://dnevniki-okkupacii.narod.ru/lashkevich-dnevnik.html

[xiv] Мельничук Е.Б. Партизанское движение в Крыму (1941–1944 гг.):  «Накануне». Книга 1. -  Львов: Гриф фонд, 2008.— С.49

[xv] Там же. – С.71

[xvi] Иванов В.Б. Севастопольская эпопея 1941-1942 гг. в официальных документах (сводки, приказы, распоряжения, донесения, публикации) – Севастополь: «Библекс», 2004. – С.25

[xvii] Крым в период Великой Отечественной войны 1941-1945. Сборник документов и материалов – Симферополь, Таврия, 1973. – С.71

[xviii] Иванов В.Б. Указ. соч. – С.26

[xix] Нуждин О.И., Рузаев С.В. Указ. соч. – С.34

[xx] Крым в период Великой Отечественной войны 1941-1945. – С.77

[xxi] Колонтаев К.В. Севастополь и Крым в 1941 – 1944 годах: Битва Спецслужб //http://istor-vestnik.org.ua/6009/

[xxii] Нуждин О.И., Рузаев С.В. Указ. соч. – С.66

[xxiii] Там же. – С.67-68

[xxiv] Там же. – С.68-69

[xxv] Там же. – С.71-72

[xxvi] Там же. – С.404

[xxvii] Нуждин О.И., Рузаев С.В. Севастополь в июне 1942 года: хроника осажденного города  – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2013. - С.14

[xxviii] Колонтаев К.В. Указ. соч.

[xxix] Лашкевич Х.Г. Указ. соч.

[xxx] Голос Крыма, №5, 25 декабря 1941.

[xxxi] Голос Крыма, №9 (15), 29 января 1942.

[xxxii] Голос Крыма, №25 (31), 26 марта 1942.

[xxxiii] Голос Крыма, №26 (32), 29 марта 1942.

[xxxiv] Голос Крыма, №28(44), 10 мая 1942.

[xxxv] Окупаційний режим в Криму: 1941-1944 рр. За матеріалами преси окупаційних властей: Пер. з рос. / Упоряд. В.М. Гуркович. – Сімферополь: Таврія, 1996. – С.28

[xxxvi] Там же.

[xxxvii] Там же. – С.31

[xxxviii] Там же. – С.32

[xxxix] Там же. – С.35

[xl] Там же. – С.39

[xli] Там же. – С.41

[xlii] Там же. – С.45

[xliii] Там же. – С.53

[xliv] Там же. – С.55-56

[xlv] Там же. – С.56

[xlvi] Там же. – С.77-78

[xlvii] Там же. – С.91-92

[xlviii] Голос Крыма, №25 (31), 26 марта 1942.

[xlix] Голос Крыма, №9 (15), 29 января 1942.

[l] Голос Крыма, №107 (113), 25 октября 1942.

[li] Окупаційний режим в Криму: 1941-1944 рр. За матеріалами преси окупаційних властей – С.37-38

[lii] Там же. – С.80-81

[liii] Крым в период Великой Отечественной войны 1941-1945. – С.304

[liv] Прохоров В.В. Органы внутренних дел Крымской АССР накануне и в годы Великой Отечественной войны (1939-1945 годы) // Общество и право, №4 (54), 2015. – С.34

[lv] Пащеня В.Н. Крымская область в советский период: 1945-1964 гг. – Симферополь: ДИАЙПИ, 2011. – С.202

[lvi] Пащеня В.Н. Судебные органы Крыма в конце XVII-XX веков – С.192

[lvii] Там же.