Поиски ответов на вопрос: Кто (или что) правит людьми? – утверждение найденных ответов, неизбежные конфузы, вытекающие из подобных утверждений, составляют канву новейшей истории греческого мира (отсчет новейшей истории ведется с французской революции). Политическая активность социальных низов, легализация «низа» и апологетика низости человеческой натуры пребывают в одной связке: одно усиливает другое, а другое укрепляет третье… Монархи, аристократы, прелаты церкви, некогда создавшие великие нации, как на Западе, так и на Востоке, ненавистны маргиналам, пребывавшим на обочинах исторических процессов. Зато маргиналов привлекает идея равенства: ведь под одеждой мы все – голые. Как бы сделать так, чтобы женщина не отличалась от мужчины, а мужчина от женщины? Как бы изловчиться, чтобы поставить талантливых в один ряд с бездарями?
Эгалитарный процесс нацелен на упразднение сословий, рангов, гендерных, национальных, конфессиональных различий и просто приличий. Все эмансипационные доктрины строятся на тождествах между державными и малыми народами, на «равноправии» облика и половых органов, как для изучения, так и для обозрения. Маргинализм рассматривает существование империй, как переходный этап к бытию без границ. Какая замечательная жизнь ожидает в будущем людей! Их ждут каскады удовольствий, освобожденных от семейных уз, и многогранная деятельность без кастовых предрассудков. Какую кипучую энергию пробуждает это туманное будущее у революционно настроенных масс! Какие пьянящие фантазии кружат головы тем, кто веками был никем, но восстал, чтобы стать всем. Сколько всего предстоит сделать, перевернуть и перелопатить, выпотрошить и разобрать по кирпичику! Предстоит война – беспощадная, беспрерывная, бескрайняя.
Завершение истории любого локального мира никогда не приводило к раю, а скорее, к катастрофе. Европа в новейшую историю похожа на Медузу Горгону, на голове которой вместо волос извиваются ядовитые змеи. В качестве змей выступают теории, доктрины, идеологии, учения переделки общества, перекройки государства и переплавки человека. Ядовитые змеи ползут в Россию с Запада одна за другой: бонапартизм, шовинизм, расизм, дарвинизм, марксизм, сионизм, утилитаризм, фрейдизм, нацизм. Ужаленные этими змеями люди сами начинают кусаться, а то и впадают в настоящее бешенство.
Принято считать, что революция в России повторила французскую революцию, с поправкой на реалии, сложившиеся в начале XX в. Параллелей можно провести немало. В XVIII в. Франция воевала с Англией за мировое господство, даже поддерживала сепаратизм молодых США. Изнурительная война привела население Франции к голоду, а королевский Двор не хотел снижать свои расходы: особенно расточительным был образ жизни королевы – Марии Антуанетты. Произошел социальный взрыв, приведший к казни августейших особ, к Гражданской войне, к изменению политического строя в стране.
Тема мирового господства не утратила своей актуальности, и в начале ХХ в. Германия оспаривала у Великобритании и Франции лидирующие позиции в европейском мире и рассчитывала на значительные территориальные приращения за счет необъятных пространств Российской империи. Великая война истощила экономику России, произошел бунт социальных низов. На этом параллели между французской и русской революциями исчерпываются. Теперь поговорим о различиях между этими двумя эпохальными событиями.
В послереволюционной Франции начинают стремительно развиваться националистические и шовинистические настроения, в России – все иначе. Там, после октябрьского переворота к власти пришли не социальные низы русского общества, а международная секта, исповедующая человеконенавистническую идеологию. Адепты этой секты предприняли попытку раздувания «мирового пожара» во многих европейских странах – везде эти попытки были решительно и жестоко подавлены. В условиях мировой войны захват власти в отдельных городах и странах не представлял собой значительных трудностей: гораздо труднее было удержать эту власть, когда с фронтов снимали регулярные части или когда население объединялось в вооруженные отряды для изгнания смутьянов. Оказавшись не в силах потрясти Запад, марксисты, изгнанные из Берлина, Будапешта, Мюнхена и многих других европейских городов, устремились в Россию, которая в тот момент, действительно, оказалась «слабым звеном» в цепи великих держав. Сочетая методы чудовищного террора с обещаниями скорого наступления самого справедливого и гармоничного общества в истории всего человечеств, марксисты сумели удержать власть в России. В связи с этими событиями необходимо подробнее остановиться на сущности марксизма.
Его идеологи вели свое происхождение от французского утопического социализма, английской политической экономии и немецкой философии, которые рассматривались преобразователями мира как лучшие интеллектуальные достижения ведущих европейских наций. Благодаря столь комплиментарному взгляду на происхождение марксизма, доктрина построения коммунистического общества как бы венчала собой высшие достижения европейкой мысли последних двух столетий. Но, опираясь на последствия «практического марксизма», нетрудно обнаружить более влиятельные источники этой доктрины.
Марксизм возник в эпоху разгара претензий между европейскими державами на мировое господство. По своей сути, французская революция означала смену правящего слоя в стране, чтобы эффективнее вести войну с Англией. Своими военными победами и быстрым восхождением на вершины власти Наполеон Бонапарт произвел сильнейшее впечатление на многих европейцев. «Человек со стороны» (с полудикой Корсики), из низов, за несколько лет обрел невиданное доселе могущество: он диктовал свою волю королям, упразднил Священную Римскую империю, сделал понтифика своим пленником, захватил всю континентальную Европу. И пусть это могущество оказалось скоротечным, сам прецедент столь успешной карьеры взбудоражил воображение тысяч и тысяч молодых людей, входивших в разнообразные кружки, общества, партии и прочие организации, обуреваемые благими намерениями социального переустройства. Но мало кто из этих молодых людей признавался себе в подлинных мотивах своего восхищения Наполеоном, который фактически легализовал похоть мирового господства. Именно это вожделение стало самым устойчивым и долговременным в Европе, вступившей в новейшую историю.
Одним из проявлений похоти мирового господства и стал марксизм. Обещая создать гармоничное и справедливое общество (от каждого по способностям, каждому – по потребностям), марксисты требовали «похоронить» все социальные группы, не занятые производительным трудом.
«Закапывать в могилы» пришлось бы многих, но эта перспектива не смущала марксистов, которых можно назвать похоронной командой бонапартистского толка. Но присутствовали в этой идеологии и другие истоки, существование которых нельзя игнорировать.
Будучи евреем по происхождению, Маркс не мог не мечтать о возрождении великого Израиля. Строителем нового Израиля он видел промышленный пролетариат. Именно евреи были «прокляты» и «заклеймены» (о проклятых и заклейменных поется в Интернационале) на протяжении всей европейской истории папскими буллами и королевскими указами как потомки зачинщиков казни Христа. И вот пришло время, когда представители этого несчастного и всеми презираемого в Европе племени почувствовали, что смогут стать целительной прививкой для занедужившего эллино-христианского мира. Именно Наполеон издал кодекс, который разрешал интеграцию евреев в сообщество других европейских народов. Таким образом, бонапартизм переплелся с извечным мотивом «богоизбранности», составлявшим суть иудейских верований, а процессы эмансипации (крепостных крестьян и рабов, евреев и женщин) срослись с требованиями трудящихся масс ликвидировать кричащие социальные проблемы, вызванные индустриализацией и ростом городского населения.
Марксистская теория не могла не вызвать сочувственного отношения к себе в кругах интеллектуалов, воспитанных в традициях гуманизма и просвещения. Но многих европейцев смущали откровенно «кладбищенские планы» преобразователей мира. На «свалку истории» предполагалось отправить все «паразитические классы», «буржуазное искусство», институт частной собственности и, конечно, институт семьи. В итоге, многие интеллектуалы постарались дистанцироваться от столь экстремистки настроенных будущих благодетелей всех униженных и оскорбленных. Они сочли марксизм прискорбной аберрацией антропоцентризма, на котором некогда благотворно взошла и расцвела европейская культура.
Особенность марксизма состоит в том, что, возникнув в Европе, он вобрал в себя все свойства экстремистских европейских идеологий новейшей истории, т.е. он не мог абстрагироваться от европоцентризма, «заслуга» которого перед Западом состоит в полном отождествлении европейских интересов и целей с общечеловеческими. То, что происходило и делалось в Европе, в глазах европейцев являлось наивысшей ценностью и для всего человечества. А любое отличие от этих интересов и, тем более, противодействие им – это уже азиатчина или варварство. Марксисты хорошо усвоили эту традицию, переложив ее на свой лад, т.е. все то, что соответствовало воззрениям марксистов, считалось адептами этой идеологии прогрессивным и достойным будущего, а что не соответствовало – было реакционным и обреченным на слом.
Экстремизм этой идеологии заключается в стремлении социал-революционеров отсечь у человека религиозное сознание, порождающее любовь к ближнему, и заменить это чувство разрушительной классовой ненавистью. Нации, как коллективной личности, противопоставляются трудящиеся массы, преисполненные самых отрадных побуждений и в то же время готовые к самой беспощадной борьбе за «светлое будущее». Благодаря марксизму, маргиналы обретали определенную аргументацию, позволяющую им презирать аристократию, духовенство, т.н. «средний класс» и «темное крестьянство».
Марксизм выступал следствием духовного кризиса, переживаемого западным миром. Но Запад, и это делает ему честь, не желая мириться со своим близящимся упадком, рассматривал марксизм как одну из опасных ересей, с которой боролся всеми доступными средствами. Подавление Парижской коммуны – тому яркий пример.
Марксизм нацелен на возбуждение протестных акций и последующий захват власти в промышленно развитых странах, в которых различает широкую социальную опору для грядущих радикальных преобразований. Не вдаваясь в перипетии деятельности революционно настроенных интернационалов, которые, то разваливались, то сколачивались заново, отметим, что широкоформатный вооруженный конфликт между державами, претендующими на мировое господство, оказался подходящим моментом, чтобы эту войну перенаправить на войну солдат против своих же офицеров и генералов. А заодно и против своих правительств, столкнувших миллионы людей в гибельных сражениях. В случае успеха, господство в европейском мире стало бы достоянием не какой-то одной державы, а марксистского интернационала.
За три года изматывающей и столь истребительной Первой мировой войны во многих армейских частях накопилось недовольство существующим порядком вещей. Началось революционное брожение и среди гражданского населения, скученного в крупных городах. Война высветила для европейских правителей еще одно малоприятное обстоятельство: кроме западного мира, есть еще и восточный мир, пусть и не столь заметный в политике, как европейский, но он есть, и порождает свои пульсации и вибрации, игнорировать которые все труднее и труднее.
И вот, в начале ноября 1917 года (по новому стилю) на Востоке почти одновременно произошло два примечательных события. Великобритания, заняв значительные территории разваливающейся Турции, подписала документ, разрешающий евреям создать в Иерусалиме свой «национальный очаг», центром которого был призван стать университет. Не прошло и двух суток, как в Петрограде, раздался залп «Авроры», сигнализирующий о начале военного переворота в столице Российской империи.
Несколько месяцев спустя (уже наступил 1918 г.) революционные мятежи вспыхнули и на Западе, преимущественно в странах «немецкой оси». Момент для вооруженных выступлений был выбран марксистами удачно. Все воинские подразделения вели тяжелые бои на фронте, находились на значительном удалении от городов, подвергшихся натиску марксистского интернационала. В самих городах ощущалась нехватка продовольствия, многие семьи уже потеряли своих мужчин, во цвете лет сложивших свои головы на полях сражений, и многим людям была понятна напрасность принесенных жертв… знакомая картина, благоприятная для переворотов и мятежей. И, тем не менее, марксистам не удалось удержать власть ни в одном европейском городе. На жестокие репрессии путчистов население этих городов ответило организованной борьбой. Европейцы сумели проявить выдержку и дисциплинированность. Правительствам удалось в некоторые города вовремя перебросить воинские подразделения. Последовали ответные репрессии по законам военного времени. Революция в Европе не удалась. И тогда «искры» несостоявшегося «мирового пожара» устремились в Россию, дабы избегнуть сурового наказания. Во всем мире для них не было более подходящего места. А чтобы удержать власть в огромной стране, марксисты учинили «красный террор», наложивший зловещую тень на весь ХХ век
Стоит вспомнить схожую коллизию полуторатысячелетней давности: вандалы, в качестве новообращенных христиан, исповедуют арианство, которое, после Константинопольского собора, пополняет собой список ересей, т.е. варвары, приобщившись к христианскому миру, вскоре узнают, что оказались в рядах богоотступников, и просвещенные ромеи не желают иметь с ними никого дела. Возмущенные таким поворотом событий вандалы с удовольствием бы обрушились на Византию, но хорошо организованная империя была недоступна для разбойных шаек. И тогда ариане обращают свой взор на Запад, где расположены богатые города, а государственные механизмы находятся в расстройстве.
Так же ведут себя и марксисты. Они воспитаны на идеалах европоцентризма, провоцирующего похоть мирового господства. Но в Европе они – еретики, вследствие своих пещерных представлений о сущности человека и воззрений о «самом справедливом обществе». Будучи не в силах потрясти Европу до основания, а всего лишь напугав ее, марксисты, преисполненные злобой и ядом мщения, ползут на Восток, в Россию, где «зашевелился хаос».
Согласно марксисткой доктрине, Российская империя менее всего подходила для смены общественно-экономической формации, т.к. численность промышленного пролетариата в структуре населения составляла ничтожную долю, а сама буржуазия пребывала в статусе «третьего сословия». Успех марксистского путча состоял в том, что русское общество после Смутного времени не обнаруживало серьезной опасности для своей государственности внутри страны и, тем более, в своих столицах: Пугачевский бунт, как и восстание декабристов, были изначально обречены на провал. Опасности для русского общества обычно возникали на дальних окраинах необъятной страны: на Кавказе, в Польше, в Крыму, на Дальнем Востоке. Но и эти опасности были чреваты лишь отпадением от империи незначительной части территории. Что же касается вторжения наполеоновских армий, то в его полном разгроме сомневались лишь редкие пессимисты. Поэтому политический переворот в обеих столицах, осуществленный группой смутьянов, оказался большой неожиданностью для общества. Если воинские подразделения в европейских странах находились на расстоянии в несколько сот километров от городов, в которых марксисты захватили власть, то дееспособным русским полкам и дивизиям следовало преодолеть тысячекилометровые пространства, чтобы обуздать революционеров. Еще большей неожиданностью для общества стал жуткий террор, к которому прибегли путчисты. В спешке покидая свои дома, петербуржцы и москвичи не сомневались, что большевики будут разогнаны, стоит только нескольким воинским подразделениям добраться с фронта до столиц. Но ни одна воинская часть до столиц так и не дошла. Большевики щедро обещали солдатам мир во всем мире, крестьянам – землю, рабочим всю власть в управлении заводами и фабриками, и всех активно призывали грабить имущество так называемых эксплуататорских классов. Классовая борьба достаточно сплоченной партии большевиков, в сочетании с разнузданием страстей среди социальных низов, всемерно поощряемых новыми властями, обусловили страшный погром, активистами которого выступили дезертиры с фронтов мировой войны, местечковые евреи, абреки с кавказских гор, латышские стрелки, уголовники, выпущенные из тюрем, а также представители «городского дна» – вся эта публика была объединена общим названием «гегемон». Название импонировало погромщикам.
Будучи проявлением больного западного сознания, марксизм проник в русское общество, как вредоносная инфекция в молодой организм, которая вряд ли бы развилась в смертельный недуг, не случись изнурительной войны. Великая нация стала стремительно превращаться в массу, а масса в месиво, преимущественно багровых тонов. Примечательно, что бациллоноситель другой европейской хвори – национал-социализма, в своей известной книге «Майн кампф» охарактеризовал иудео-большевистскую идеологию, утвердившуюся в советской России, как «раковую опухоль». Сам нацизм также вскоре получит неутешительный диагноз – «коричневая чума». Естественно, что больные общества себя таковыми не считали, охотно изъявляли готовность поделиться своей скверной с соседними народами, а тех, кто отворачивался от них, относили к «махровым реакционерам» или «дегенератам».
Юрий Покровский
для Русской Стратегии
http://rys-strategia.ru/ |
