ПРИОБРЕСТИ КНИГУ "АЛЕКСАНДР ВЕЛИКИЙ" В НАШЕМ ИНТЕРНЕТ-МАГАЗИНЕ: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15527/

Впервые припоминаю Его в Кремле, в саду Николаевского дворца в Москве, где в 1850 году находился Император Николай. Ребенком приглашали меня играть с Великими Князьями, мы бегали в небольшом дворцовом саду. Позднее те же игры продолжались в Петербурге. Каждое воскресенье приглашали меня в 6 часов вечера и до 9, когда возвращались все товарищи домой. Время проходило очень скоро, и всегда бывало весело на этих играх. В. К. Александр Александрович был в то время еще в тени Своего Старшего Брата. Только с переездом последнего в отдельное помещение Шепелевского дворца, когда Он совершенно был отделен от Братьев, мы продолжали по-прежнему ходить на игры, в которых старшим уже становился второй Брат. К этому времени относится подаренный мне В. К. Александром Александровичем портрет — в курточке с погонами Финского стрелкового батальона и с Его подписью.
Прошло еще несколько лет. Я поступил в Кавалергардский полк и стал встречать молодого Великого Князя в Царском. Он тогда был еще очень юн, и было время, когда Он восхищался красотою вдовы Кушелевой-Безбородко. Так, на одном из балов Дворянского Собрания в Петербурге случилось мне быть на хорах. Около меня случайно очутился Г. Т. фон-Бок, один из воспитателей Великих Князей, и указал мне на Великого Князя Александра Александровича, сидящего за мазуркой около графини Кушелевой. Пышным своим платьем она покрывала ему колени и внимательно занималась им. Но все это вовсе не было серьезно.
Когда я служил в полку, узнал я, что внимание Его было поглощено в иную сторону. В то время в полном расцвете красоты и молодости появилась на петербургском горизонте княжна Мария Элимовна Мещерская. Еще будучи почти ребенком, в Ницце, она была взята под покровительство Императрицы Александры Феодоровны. Она была тогда почти сиротою, не имея отца и почти не имея матери. Тетка ее, княгиня Елизавета Александровна Барятинская (кн. Чернышева) взяла ее к себе в дом на Сергиевскую, и я был в полку, когда прибыла в дом Барятинских девушка еще очень молодая, с красивыми грустными глазами и необыкновенно правильным профилем. У нее был один недостаток: она была несколько мала ростом для такого правильного лица. Нельзя сказать, чтобы княгиня Барятинская ее баловала. Напротив того, она скорее держала ее в черном теле. Она занимала в доме последнее место, и мне как дежурному и младшему из гостей, когда приходилось обедать у полкового командира, не раз доставалось идти к столу в паре с княжной Мещерской и сидеть около нее. У нас был общий знакомый законоучитель протоиерей Сперанский, сопровождавший Императрицу Александру Феодоровну в Ниццу. Он всегда очень хвалил ее. Присутствие такой скромной и красивой девушки не могло остаться не замеченным. <...>
Когда и как перешла княжна Мещерская во дворец, фрейлиною к Императрице Марии Александровне — не знаю, но только с этого времени нерасположение к ней княгини Барятинской стало еще яснее. Совершенно обратное произошло с князем. Он, казалось, все более и более привязывался к ней и сам, быть может, того не замечая, просто-напросто влюбился в нее. В это время мысли ее были направлены совсем в иную сторону. Не сразу догадались, что близость ко двору княжны Мещерской могла иметь неожиданные последствия. Она встретилась с В. К. Александром Александровичем. Представляю другим рассказать, какого свойства было это сближение и насколько оно послужило развитию характера Великого Князя. Возвышенная и чистая любовь все сильнее захватывала Его, и чем сильнее она росла, тем сознательнее относился молодой Великий Князь к ожидаемым последствиям такого глубокого увлечения. Оно созрело и получило характер зрело обдуманной бесповоротно решимости променять бренное земное величие на чистое счастие семейной жизни. Когда спохватились, насколько все это принимало серьезный характер, стали всматриваться и наконец решили положить всему этому предел. Но здесь наткнулись на неожиданные препятствия, несколько раскрывшие характер Великого Князя.
Живо помню это время и прием у Великой К[нягини] Елены Павловны. Это был один из тех блестящих вечеров, которыми славилась Великая Княгиня, и имевших историческое значение. Между двух гостиных, в дверях, случайно очутился я около канцлера князя Горчакова, княжны Мещерской и В. К. Александра Александровича. Я вижу, как последний нагнулся к княжне и что-то говорил ей на ухо. До меня долетает и полушутливый, полусерьезный ответ: «Молчите, Августейшее Дитя». И тут же князь Горчаков вступил в разговор с обычною своею развязностью, а я отошел от них подальше. Только тут заметил я особенность отношений, о которых до того не догадывался. <...>
Я не буду говорить о последующей драме, закончившейся удалением княжны Мещерской за границу, где ее против воли выдали замуж за Демидова Сан-Донато. Но мне пришлось быть случайным свидетелем последнего вечера, проведенного ею в России. После обеда у полкового командира князя В. И. Барятинского в Царском Селе мне предложено было ехать с ним на музыку в Павловск. В четырехместной коляске сидели князь Барятинский и княжна Мещерская. Я сидел насупротив. Князь был молчалив и мрачен. Разговора почти не было. Княжна сидела темнее ночи. Я видел, как с трудом она удерживалась от слез. Не зная настоящей причины, я недоумевал и только потом узнал я об отъезде княжны за границу на следующий за тем день.
В числе лиц ей близких, и скорее поклонников ее, был граф Алексей Борисович Перовский. Помню его на вечере в здании лицея, где жила княжна Мещерская. Он что-то рисовал для нее в альбом. Перовский был близок к В. К. Александру Александровичу и потому мог служить между ними звеном. Он действительно выполнил несколько трудных и щекотливых поручений и доказал, что на него можно было положиться. Великий Князь никогда этого не забыл и неизменно благоволил Перовскому, снисходительно относясь к его слабостям, и здесь разгадка их необычных отношений, которые не раз впоследствии ставились будущему Цесаревичу в упрек.
Мне пришлось приблизительно в это время испытать на себе благоволение Великого Князя. Когда в полковой праздник 1861 года я посажен был Государем Александром II-м под арест и вполне заслуженно, меня очень скоро освободили и даже тотчас же пригласили во дворец к завтраку. Я узнал впоследствии, что за меня ходатаем явился В. К. Александр Александрович. Вообще же, я не мог подозревать о расположении Его, так как Он почти никогда со мною не говорил, и даже в то время не скрывал своего несочувствия к Кавалергардскому полку. Он любил Конную гвардию, и в этом сказалось временное влияние командира Конного полка графа Н. П. Граббе, пользовавшегося тогда Его близостью.
Не упоминаю о кончине Старшего Брата и о переломе в жизни Его Преемника. Об Нем тогда говорили немало и далеко не сочувственно. Цесаревич Николай — любимец Матери, личность обаятельная, мог считаться тогда общим любимцем. На Нем сосредоточились все надежды, а о втором Брате не думали и не говорили. Он был совершенно заслонен и по чувству своему к Брату вполне довольствовался этим затемнением. Им вообще мало занимались и, к удивлению, это не было случайностью. Императрица Мария Александровна хорошо знала, какое значение в жизни Александра Николаевича имело развитие второго Его Брата — Константина. Она опасалась возможности повторения того же в Своих Детях. Тщательно занимаясь Старшим Сыном, Она с некоторою ревностью относилась ко второму, словно опасаясь вреда от сравнений при одинаковой подготовке обоих Братьев. При Дворе вообще сложилось скорее неблагоприятное понятие об Александре Александровиче. Его считали неразвитым, неодаренным, неутонченным, упрямым и непокладистым. История с княжной Мещерской скорее послужила Ему во вред, ибо произвела сильный переполох, когда Великий Князь поставил Своим Родителям вопрос ребром. С Ним оказалось нелегко сладить, и упорство Его было истолковано в самом неблагоприятном смысле. Государь Александр II, с детства Александра Александровича всегда скорее Ему сочувствующий даже словно больше, чем Старшему, при встрече неожиданного отпора и препятствия в Сыне сжался и несколько отдалился от Него.
12 апреля 1865 года было роковым ударом для Императрицы Марии Александровны. Она никогда не оправилась от Своего горя. Объявлен был новый Цесаревич, но о Нем неохотно даже и говорили... Его вообще мало знали и не скрывали опасений за будущее. Отражение всех этих разговоров доходило до меня почти из первых рук. Я часто бывал тогда у А. Н. Мальцовой, и она не скрывала своего слабого мнения о новом Цесаревиче. Таков был придворный голос, но в то время уже были и исключения в этом дружном несочувственном хоре... К числу таковых принадлежал князь П. А. Вяземский.
Великий Князь Александр Александрович никогда не отличался светскими наклонностями, не любил танцевать, на балах всегда скучал и не скрывал вообще Своих взглядов. Придворные дамы двора Императрицы Марии Александровны всего менее привлекали Его, как и близкий Ее кружок. Он определенно не сочувствовал ни Тютчевым, ни Мальцовой, ни Толстой, ни Блудовой. Его калачом не заманишь на придворные вечера, и в то же время Он охотно посещал княгиню Веру Феодоровну Вяземскую, находя удовольствие в ее беседе и видя в ней сочувствие к загнанной большинством княжне Мещерской. Она с Ним шутила, привлекала Его живой и блестящей речью, на правах старости позволяла грозить Ему иногда своею тростью. И эта трость осталась у Него твердо в памяти. Княгиня жила тогда в Царском Селе — в Китайских домиках. В то же время ближе узнал Он и князя Петра Андреевича.
Понятно, что именно в среде окружающих Государя и Императрицу находились люди, не сочувствующие Цесаревичу. Они распространяли о нем известные слухи, хотя невольно должны были с Ним считаться. Всех язвительнее и ожесточеннее был Царский Брат — Константин Николаевич. Он не щадил самолюбия, не стесняясь отзывался презрительно о Цесаревиче. Впрочем, Он и ранее того, с детства Его относился вообще к Племянникам пренебрежительно. Это я слышал от самого Государя Александра III. Как бы неохотно и несочувственно ни относились к Цесаревичу многие, все же положение Его заставляло обращать на себя внимание, хотя бы ради любопытства перед сомнительным будущим. С другой стороны, появились неизбежные пролазы, стремившиеся заблаговременно обеспечить себе положение для будущего. Они появлялись, проникали, иногда временно втирались, но все это оказалось непрочным.