Экспозиция посвящена 175-летию великого мастера. В ней представлено 150 работ из музеев и частных коллекций народного художника РСФСР, академика, Члена Товарищества передвижных художественных выставок.
Учитель Поленова Павел Петрович Чистяков говаривал: «Мы, живописцы, народ мимолетный, бездомный». А вот Поленову в бродяжестве, за границей не жилось, как сырой тоской тянуло: «…прямо подло жить в Европе, когда в России надо работать… Чувствую себя… без почвы, без смысла…».
Путешествовал Поленов много: Италия, Германия, Англия, Испания, Греция, Турция, Египет, Ближний Восток. «Какие Веронезы, какие Кранахи, Вермееры… Макарт — …необузданный фантаст… чудесный Рембрандт…!» Встречался с музыкантами, писателями; в салоне Полины Виардо, куда ввел его Иван Сергеевич Тургенев, знакомился с Ренаном и Золя.
Много писал Венецию. Дома на его картинах высятся белоснежными крепостями, расцвечены пятнами окон и флагов. В ярко-голубой воде красными, бурыми, темно-зелеными змеями бегут блики, отражения лодок и прикорнувших у набережной барок. Их цвет на легкой, пляшущей, искрящейся воде тяжел, сочен, дерево будто плавится солнечным днем. Спустись по ступеням, зачерпни цветастую радугу и хоть ненадолго унеси с собой. Светлым и радостным увидел этот город Василий Дмитриевич Поленов: «Венеция удивительная! Это какая-то творческая фантазия!».
Но отказался писать блудного сына, чтобы вернуться домой, выставил картины, произошла перепалка со Стасовым. Тому вдруг показалось, что у Поленова склад души не русский. И вообще — жить бы ему за границей. А тот только и дышал лесами да полями российскими. Любовь к родине для него, человека образованного и талантливого, имела особый смысл.
В иные времена простая порядочность, нежелание прислуживать, кивать, поддакивать, становиться «во фрунт» — уже само по себе достоинство немалое. Поленов большую часть своей жизни жил именно в такие времена.
Вместе с другим мужественным человеком, художником В.А. Серовым, именно он в 1905 году написал протест в собрание императорской Академии художеств: «Мрачно отразились в наших сердцах страшные события 9 января».
Был глубоко порядочным, совестливым человеком. Это довело его до неврастении, и он познал, что «жизнь — болезнь», но зато не сыщешь в его жизни поступка, которого мог бы стыдиться. Таким, очевидно, родился, таким воспитали — учили гуманности, добру. Его прадед писал «Рассужденье о свободном труде крестьян» под девизом: «Хорошие нравы лучше хороших законов». Отец радовался уничтожению крепостного права. А сам Поленов начал с того, что не ко времени замыслил картину «Заседание Интернационала».
Человек лично храбрый, участвовал в сербо-хорватско-турецкой и в русско-турецкой войнах, был награжден медалью и крестом. Но кровь людскую, огонь сжигаемых жизней не мог запечатлеть на полотне и не хотел — «цвет ее обжигал, слепил глаза».
…Представляется, что однажды, поселившись в Трубниковском переулке, он из окна увидел свой «Московский дворик». И глазам, сердцу, уму, отупевшим от ужасов войны, дворик явился миром, в котором очень хочется жить. А что, собственно, в этом дворике? Не какая-нибудь Венеция с дворцами и гондолами. Куры копошатся. Лошадь понурилась в своей телеге. Малыши на обычнейшей лужайке с обычнейшими ромашками. Женщина спешит с ведром воды. Сушится белье. Деревья да сараюшки. Быт как быт. А приходит ощущение счастья. Смотришь, «выходишь», минуя раму, во дворик, шагаешь тропкой и понимаешь: вот она, жизнь…
Именно «Московским двориком» Поленов дебютировал на выставке передвижников и за него был принят в члены Товарищества.
«Московский дворик» озарен светом радости, бережно хранимого чувства. В нем желанное прикосновение к теплу бытия. Без сентиментальной слезинки, без поклонения. Не станешь на колени, чтобы поцеловать эту землю, но с удовольствием пойдешь по ней, и запоешь, и поваляешься на траве, и блаженно будешь глядеть в бездонную синь, где «белеет облаков летучая гряда».
Все в «Московском дворике» гармонично и мягко. Ничто резким контрастом не разрушает цветового единства. Органично соединяются жилище человека и природа. Все пронизано небесной голубизной и светом. Говорили, что от картины «веет свежестью молодости». Да и писал ее человек молодой — в 1878 году Поленову исполнилось тридцать четыре года. Комментируя картину, цитировали следующее: «В Москве выдуманы слова: приволье, раздолье, разгулье… Голубушка Москва любит маленький беспорядок». Под порядком подразумевалась, очевидно, линия наступающих ампирных особняков. Но уютный дворик (не они ли, эти дворики, создали Москве славу большой деревни) — не беспорядок, а явление высшего порядка, он естествен и необходим, прост и свободен, он как единый аккорд. Дворик исполнен поэзии. Сколько прелести в белой, выгоревшей на солнце детской головке! И в задумчивой фигурке, бредущей к цветку… Картина без недомолвок. Все сказано. И именно в ней находили неисчерпаемую тайну нашей Родины: «…Вы с таким молодым, непосредственным чувством, с такой красочной полнотой показали поэзию старого родного быта, неисчерпаемые тайны нашей Родины», — писал М.В. Нестеров. В обыкновенном увидено, узнано необыкновенное. Необыкновенное очарование родного края.
А вот совсем иной Поленов, ранний. Полотно «Сказитель былин Никита Богданов». Никита стар, темен лицом. Напряженно, устало-страдальчески вглядывается он в окружающую жизнь.
И устал как будто не от странствий, а от былин своих — у него в котомке они, а не снедь и одежка. Таскает свои былины Никита по дорогам, по белу свету и раздает людям корявыми, темными руками. Сидит он, всматривается, готовит новую быль — и тогда этот обыкновенный мужик в драной синеватой рубахе, латаных штанах и лаптях поднимается фигурой величавой, этаким всеведом, вот-вот ударит посохом о землю — вода пойдет. Но не в том его сила, а в спокойном взгляде на жизнь. Деревянная стена, к которой он прислонился, светится голубоватым (цвет, особо любимый художником) с желтоватым, согревающим светом, так и кажется, что пахнет она, свежесрубленная, смолой живицей — будто сказочный терем и избушка на курьих ножках перед нами. Но это стена простой избы или даже сарая, рядом колесо от телеги и дуга…
Художники обращались тогда к библейским сюжетам. И Поленов пишет своего Христа. Христос у Поленова как Никита, в позе усталого странника. Усевшиеся вокруг любопытствуют о нем, «одержимом». Теплая дневная сумрачность в картине «Христос и грешница». К утомленному путнику толпа тащит упирающуюся девушку-блудницу. Происходит некое действо, фигуры расставлены, как на сцене, но три нити психологического напряжения связывают картину живым клубком человеческих страстей. Три взгляда. Испуганный, надеющийся — девушки. Цепкий, и уже грустящий о ее неизжитой обыденности, — Христа. В следующую секунду Он скажет: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень…» И фразу эту обладатель третьего, ожидающего, взгляда — всадник на осле — увезет, и разнесет по городам и весям…
Зло пытался Поленов пресекать просветительством, сеять доброе и вечное. Старался, во что бы то ни стало, накормить голодных духом.
Создает народный и школьный театр, в своей усадьбе — музей. После Октябрьской революции его избирают председателем секции народных театров, причем этот председатель сам участвует в оформлении декораций, пишет музыку, больше всех хлопочет, наконец, сооружает передвижной театр-диораму, чтобы показывать крестьянам кругосветное путешествие. За что получает неожиданный «гонорар» — мальчишка дарит ему булочку!
Человек благородных устремлений, Поленов романтик и в личной жизни. «Вы исчезли, я остался, как озаренный светом… Шел снег с дождем, огромные мокрые хлопья так и залепляли лицо, всюду грязно, мокро, пронзительный ветер, а я стоял на ступеньке Вашего крыльца и был несказанно счастлив, и лучшей минуты в моей жизни не было…»
На взгляд черных раскосых глаз скуластой смуглой женщины он натолкнулся случайно, на станции Орел. Любил ее долго и верно. Без взаимности. Много лет спустя она, певица Климентова, так и не нашедшая своего счастья, написала семидесятилетнему Поленову: «Рыцарь красоты! Какое славное наименование дал Вам С. Мамонтов».
А рыцарь красоты все-таки свое счастье нашел. Наташа Якунчикова ждала его долгие годы. Дождалась, стала верной женой и товарищем. «Ты умеешь наслаждаться высоким в искусстве», — говорила она о нем. Жизни без театра, музыки, литературы не представлял. Театрально-музыкальные кружки, рисовальные, акварельные, увлечение старинной русской резьбой, декорационная деятельность, наконец, Абрамцевский кружок Саввы Морозова… А по вечерам они с Наташей читали вслух.
Слишком много для одного человека. Но Поленов был «его величество работником», жадным к познанию и труду, владел не только кистью, но и столярными и огородничьим инструментами.
Он поклонялся Александру Иванову, жил в Альбано, но пейзаж, писанный там великим художником, повторить не посмел. Стоял на перепутье российских художественных направлений и, рождая новое, увязал в приемах старой школы. И здесь отличался четкостью. Редко кто может похвастать такими учениками — Коровин, Архипов, Левитан, Головин, Пастернак… Они пошли дальше учителя: освободили мазок от сковывающих пут гладкописи. Ну, а он оставался Поленовым, не признававшим школ и направлений, делившим художников только на два сорта — талантливый и бездарный.
Обычно Поленова поминают в связи с солнечным «Московским двориком» и уютным «Бабушкиным садом», утверждая, что романтический пейзаж — не его стихия. Да и сам он называл себя представителем пейзажно-бытового жанра. Только вот объясняется он в любви к своей земле, своему краю неспокойно, пылко, как любят в первый раз и как любят на склоне лет — обжигающе. Разве не романтична «Осень в Абрамцеве»? Она вобрала в себя тревожную густоту — зовущую темень, яркую алость и успокаивающую желтизну. Отсветы этой буйной палитры ткут в воде богатый ковер. Из «холопьего царства» Поленов уходит в мягкий, прекрасный, возвышающий мир природы. Рыжевато-дымчатые кустики в картине «Ранний снег» уселись на снегу, словно зайцы, полоса угасающего осеннего пламени отделяет белую пелену от реки. А надо всем — яркое небо, уже подернувшееся туманом, — нежная переходная пора.
На темной стыни «Заросшего пруда» буровато-красные и зеленые листья кувшинки, пятнышки лилий, как сигнальчики. Временный тупик, застой и ожидание близящейся грозы: что-то произойдет, случится… А когда обжигаешься червонным золотом и прорывающимся зеленым буйством «Золотой осени», невольно думаешь: как радостно было жить человеку, столь пронзительно ощущавшему природу. «Целую Вашу правую руку, которая создала столько прекрасного…», — искренние слова одного из его учеников.
Молодая Республика Советов одному из первых присвоила Поленову звание народного художника. Нарком Луначарский в день его восьмидесятилетия писал: «В программу нашей партии поставлено требование сделать искусство… достоянием широких масс, и в этом деле… мы всегда являемся продолжателями того пути, на который столь уверенной стопой вступил… Василий Дмитриевич Поленов».
Обладая спокойным и ровным характером, годы свои Поленов прожил беспокойно. Хотел тишины и красоты, не любил осложняющих, неприятных моментов, но, следуя законам своей нравственной системы, то и дело в подобные ситуации и ввязывался.
Был похож на путника, идущего ночью по опасной дороге и норовящего свернуть к желтеющим огонькам дремлющей деревни. А идти-то надо… Шел. И всегда с ним рядом была любимая живопись — «это счастье, эта отрава».
Виктор Липатов (1935-2007) – журналист, писатель, искусствовед.
Источник |
