ПРИОБРЕСТИ КНИГУ "АЛЕКСАНДР ВЕЛИКИЙ" В НАШЕМ ИНТЕРНЕТ-МАГАЗИНЕ: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15527/

Новому Цесаревичу нужно было составить двор.

Кроме графа С. Г. Строганова и генерала О. Б. Рихтера, многие из числа близких к покойному Цесаревичу перешли к Брату. Оба ординарца Его — Козлов и князь В. А. Барятинский назначены были адъютантами к новому Цесаревичу. По наследству от Старшего Брата перешли к Нему Ф. А. Оом, И. К. Бабст, К. П. Победоносцев, а также и князь В. П. Мещерский. Вскоре, однако же, стало ясно, что помимо этих «унаследованных» лиц к Цесаревичу всех ближе стоял человек, не связанный ничем с покойным Николаем Александровичем. То был флигель-адъютант граф Воронцов-Дашков. По типу своему он (хотя лично и приятный Государю) вовсе не принадлежал к категории приближенных этого царствования. Человек независимый по характеру, он был представителем тех военных преданий, которым не сочувствовало господствовавшее направление 60-х годов. Появление Воронцова в близком кругу Цесаревича внушало многим скорее неудовольствие, и злоречие не щадило его. Его мерили на свой аршин и сильно ошибались. Несомненно, однако же, что сближение между Цесаревичем и Воронцовым установилось раз навсегда и уже не подвергалось колебаниям. Настоящий характер этого сближения не мог быть доступен и даже понятен большинству. С годами ревнивый оттенок известной категории лиц все более отражался на Воронцове, и в то же время неизбежно усилился прилив ласкателей и лиц, втирающихся в доверие.

Цесаревичу Александру Александровичу предстояло тяжкое испытание, при цельности Его характера особенно Ему трудное. По наследству от Брата переходит к Нему «Его Невеста». Вопрос этот был предрешен, и всесильный довод государственной необходимости не давал места рассуждениям. Представляю судить, что должен был испытывать Цесаревич. Он преклонился перед необходимостью, перед долгом, но ни в каком случае ни перед кем не лицемерил. Конечно, не мог Он лицемерить и перед Невестой. Явление было необычное, но оно не могло не внушать к Нему уважения.

Живо помню день приезда Принцессы Дагмары. То был ясный сентябрьский день. Я был в строю Кавалергардского полка, расположенного у въезда в Большой Царскосельский дворец, ждали мы долго и нетерпеливо, ожидали видеть Ту, чье имя облетело всю Россию. Вот наконец показалась четырехместная коляска прямо из Петергофа, все взоры устремились по одному направлению. Принцесса Дагмара при-ветливо кланялась во все стороны и на всех произвела чарующее впечатление. Дни стояли ясные, солнечные, несмотря на сентябрь. Тютчев воспел «Дагмарину неделю», то была действительно радостная и светлая неделя. Видел я, как подъехала коляска ко дворцу, воображение дополняло встречу, и слышался церковный привет: «Благословен грядый во имя Господне»! Вслед за тем начался ряд празднеств: балы, иллюминации, фейерверки. Они, конечно, были тягостью для Цесаревича. Я был на одном бале и видел, как Цесаревич стоял во время кадрили около Своей Невесты, но это продолжалось недолго. Он решительно заявил, что танцевать не намерен, и слово это сдержал к немалому смущению придворных и Семьи. Вообще, в роли жениха Цесаревич, по-видимому, был невозможен, по крайней мере, до меня доходили отзывы пюристов, находивших его поведение крайне неудобным. Он показывался в публике по обязанности, у Него было отвращение ко всяким иллюминациям и фейерверкам, ко всему показному и деланному. Он не стесняясь делал по-своему и вызывал нетерпеливое неудовольствие Родителей. В публике стали еще более жалеть Невесту, лишившуюся изящного и даровитого Жениха и вынужденную без любви перейти к другому — человеку грубому, неотесанному, плохо говорившему по-французски и в корне враждебному всем преданиям Готского календаря. Таков был господствовавший в придворных кругах отзыв... Зато популярность Принцессы Дагмары росла. В ней видели залог благополучия, и на Нее возлагали всю надежду, а Она Своими лучистыми глазами зажигала сердца, простота Ее и прелесть сулили счастье и покой. Нелегко было Ей в новой, еще чуждой Ей обстановке. Императрица Мария Александровна относилась к Ней сдержанно, словно подчеркивая измену Своему Любимцу, Она охлаждала порывы Ее любезности: «Tenez-vous à votre place, vous n’étes pas encore Imperatrice!»[1]. До меня доходили отзывы приближенных к Императрице. А. Н. Мальцова не скрывала своих иронических замечаний. <...>

Наступил 1868-й год. <...> Мы жили в доме Гагариных на Дворцовой набережной. Однажды вечером докладывают, что пришел какой-то писарь Военного Министерства. Мне передают черновик напечатанного приказа, по которому я назначаюсь адъютантом к Цесаревичу. <...>

После обедни все возвращались выходом из церкви к завтраку во внутренние покои. Все уже двинулись в этом направлении, а я все еще не успел представиться Цесаревичу. Вижу Его, наконец, разговаривающим с кем-то у окна и подхожу к Нему. Он посмотрел мне прямо в глаза, протянул руку и сказал: «Очень рад вашему назначению». Этим прием и ограничился. После ласковых слов Государя мне прием этот показался несколько холодным. Цесаревич вслед за тем пошел к завтраку, а я вернулся в Петербург.

С этого дня я стал чаще Его видеть. По числу назначений я был третьим личным адъютантом, но Козлов и Барятинский перешли к Нему от Брата. Мне пришлось быть первым «личным» адъютантом Цесаревича Александра Александровича. Не раз приходилось мне слышать от Него, что почти не было у него хороших воспоминаний отрочества. Из детства лишь любил Он вспоминать только немногое. Так, всегда с удовольствием вспоминал о пребывании в Останкине в коронацию Императора Александра II в 1856 году. Они занимали тогда отдельный флигель близ церкви, и Он очень интересовался судьбою этого дома. Пребывание в Зимнем дворце для Него всего более мрачное время, и Он даже раздражался вспоминать о нем. Счастливое время для Него началось с переездом из Зимнего дворца в Аничков, куда переселился Он после свадьбы. С тех пор Он сильно полюбил Аничков, хотя в конце концов предпочел Гатчино. Почему Он не любил вспоминать про Свое детство и почему Он раздражался, говоря об этом времени, — не знаю. В 70-х годах охотно живал Он в Царском Селе, в Александровском дворце, но со дня свадьбы княгини Юрьевской ноги Его там не было.

Цесаревна скоро забеременела, но по неосторожности верховой езды в Дании выкинула. Рождение Сына Николая было, конечно, большою радостью. Второго Сына они назвали Александром, но Ему не суждено было долго жить. Смерть Его глубоко огорчила Родителей и, как говорят, имела прямым последствием значительное сближение, неза-метное в первые года. Общее горе закрепило тот крепкий союз, который отныне безоблачно стал уделом их до конца. Я дежурил ночью перед телом Ребенка. При мне Крамской рисовал Его портрет. Верхом сопровождали мы тело Его в карете в крепость. Родители безутешно плакали. <...>

В первое время меня поражала близость человека, мне никогда не внушавшего сочувствия. То был князь В. П. Мещерский. Должен сказать, однако, что ему я обязан одним из приятнейших вечеров в жизни. У него в определенные дни собирался довольно разнообразный и интересный кружок. На этих вечерах присутствовал и Цесаревич. Он имел таким образом возможность встречаться иногда с интересными людьми. Случайно один раз получил и я приглашение на это собрание. Тут встретил я кн[язя] С. Н. Урусова, гр[афа] А. К. Толстого, К. П. Победоносцева, барона Фредерикса (дипломата) и др. Разговор был живой, непринужденный, не стесняемый присутствием Цесаревича, который, видимо, был доволен. Очень жаль, что подобные вечера скоро прекратились; еще более жаль, что они имели место у князя Мещерского, который уже и тогда двоился и казался ненадежным представителем того, чем он желал казаться. На первых же порах пришлось мне испытать странности его образа действий. Однажды на концертном балу подошел он ко мне и, таинственно отводя в сторону, внушительно и как бы официозно передал мне, что я слишком небрежно отношусь к служебным своим обязанностям. Из слов его выходило как бы исполнение поручения, ввиду предупреждения меня на всякий случай. Меня это смутило и расстроило. На следующем дежурстве я сказал Цесаревичу, что очень огорчен таким предостережением, не зная, в чем заключается мой промах. Цесаревич взглянул на меня удивленно и, когда я назвал Ему Мещерского, то Он еще более удивился и прямодушно сказал мне, что ничего подобного нет, причем довольно небрежно отозвался о Мещерском. Меня это вполне успокоило. <...>

Меня все-таки удивляла близость князя Мещерского. Не раз приходилось мне на первых порах моей службы на дежурстве завтракать с Цесаревичем в Его кабинете в Аничковом дворце. Приносили небольшой круглый стол, накрытый на три прибора, и завтракали втроем: Цесаревич, Мещерский и я. Разговор был непринужденный. Мещерский всегда затрагивал живые вопросы и выражался довольно смело. Цесаревна тогда почему-то не завтракала. Так продолжалось только первое время моего адъютантства, вскоре Мещерский стал показываться реже, а там и вовсе исчез, к великому удовольствию Цесаревны. Она не могла говорить об нем равнодушно, а Цесаревич, когда нападали на Мещерского, защищал его, хотя довольно слабо и как бы шутя. Окончательное падение его связано с каким-то злоупотреблением доверия в Западном крае, где он раздавал портреты Цесаревны, будто бы по Ее уполномочию. Ему с Нею не везло, как он ни старался, но и приемы его были неудачны. Он стал Ей писать письма с объяснениями в любви, чем окончательно опротивел, и ему был возбранен вход во дворец. В то время он находился под покровительством Победоносцева. Цесаревич с обычным Своим юмором, когда говорил об нем, называл его Vovo, но без малейшего раздражения, скорее с чувством жалости и легкой иронии. <...>

В этот перечень давно просится К. П. Победоносцев, человек, без сомнения, игравший значительную роль при Цесаревиче и продолжавший ее в Его царствование. Мне говорить об нем не легко, как лично испытавшему его обаяние и долго почитавшему его, увы, не вполне тем, каким он оказался. Но, во-первых, Победоносцев времен Цесаревича и Победоносцев Царствования Александра III — не совсем одно и то же. У него еще были тогда друзья обоего пола, и он не стоял так одиноко. При относительной бедности обстановки Цесаревича Победоносцев своим присутствием оживлял, придавая беседе известное направление. Укладистый, простой и приветливый, он привлекал своим несомненным выдающимся умом, оригинальностью речи, истинным юмором и меткостью суждений. Его критический склад и его особые изложения блистали остроумием. Он был наиприятнейший собеседник. Направление его казалось определенным и вызывало сочувствие. В нем, видимо, готовился тот борец за все нам родное и священное, с чем мы росли и чем жили. Всегда представлялся он мне будущим обер-прокурором Св. Синода и в этой деятельности он обещал много добра. <...> Всегда я очень радовался, когда Победоносцев у Цесаревича завтракал. Бывало заслушаешься его беседы. Нет сомнения, что Цесаревич оценил в нем положительные его качества, его выдающиеся дарования, и считал его человеком, Себе, безусловно, верным. Он знал, что Победоносцев вообще не пользовался сочувствием многих, но в характере Его был некоторый дух противоречия, и Он, быть может, оттого еще более приблизил к Себе человека, многим неугодного. Что касается до Цесаревны, то никогда не замечал я особого с Ее стороны расположения к Победоносцеву, позднее чувство это обратилось в определенную вражду, которую Она и не скрывала. В царствование Императора Александра II, несмотря на близость свою к Цесаревичу, он сумел удержать равновесие и достиг обер-прокурорства. Он пользовался всегда и очень искусно одним преимуществом и в этом доказал тонкое понимание характера Цесаревича. Он обращался к Нему письменно по всем вопросам, своим и чужим, и пользовался этим правом чрезвычайно искусно. Он был всегда начеку и вовремя, раньше других доставлял необходимые сведения. Эти письма писались наскоро, без обычных формальностей, и если они сохранились, то по ним всего лучше можно будет определить настоящего человека. Позднее он развил эту способность писать подобные письма до некоторой крайности и перешел через край. Несомненно, что Цесаревичу нравились подобные отношения до известных пределов, но могу засвидетельствовать, что Он тяготился не раз его чересчур наступательными приемами. <...>