«Каждый человек думает так, как Пушкин: «Когда я прав, какой мне страшен суд?» Эта такая глупая наивность человека, который не подозревает, что с ним что-то может случиться, если он ни в чём не виноват», - говорила актриса Эда Юрьевна Урусова.
Род Урусовых один из древнейших на Руси. Мало найдётся великих имён, начиная с великих князей домосковского и московского периода, что так или иначе не были бы связаны с Урусовыми родственными узами. А в кошмаре ХХ столетия просияли многие из них в лике мучеников…
До революции в доме Урусовых собирались крупные сановники, депутаты, интеллигенция. Маленькая Евдокия (Эда) занималась в частной танцевальной школе дочери актрисы Ермоловой и уже стремилась на сцену, грезила о МХАТе… Потом был институт благородных девиц в подмосковном Николо-Угрешском монастыре. А потом началась иная жизнь. Жизнь «бывших» людей…
Юная княжна зарабатывала на жизнь пением, танцами, снялась в кино. В 1928 году, окончив студию Ермоловой при Малом театре, она была принята в труппу театра, носившего имя этой великой актрисы. Мужем Эды стал актёр этого же театра, внук легендарного командира фрегата «Паллада», Михаил Унковский. В этом браке появился на свет сын, названный в честь деда Юрием.
Юрий Урусов был арестован в 1935 году по т.н. «кремлёвскому делу». С ним арестовали и младшую дочь, Елену, вместе с её мужем Сергеем Раевским. Приговор – 10 лет без права переписки. Мать Эды, Евдокию Евгеньевну (урожд. Графиня Салиас де Турнемир), несмотря на болезнь и только что перенесённую тяжёлую онкологическую операцию, выслали в Киргизию. Никому из них, четверых, не суждено было вернуться назад. Елены и Сергей Раевские и Юрий Урусов погибли в лагерях. Евдокия Урусова скончалась от болезни в ссылке, в 1939 году. Её внук, Юрий Михайлович Унковский, пишет о ней: «Евдокия Евгеньевна Урусова была высокообразованной женщиной с большим интеллектом. Она могла бы стать писательницей, а может быть, ученым-историком или литературоведом. Она умела все: готовить, шить, рукодельничать, ухаживать за детьми, за больными и многое другое. И это спасало ее и ее детей в трудные времена. Евдокию Евгеньевну глубоко уважали, любили и почитали и дети, и родственники, и невестки, и зятья, и друзья, и знакомые. Ее главной миссией в жизни стала забота о родных и близких, тех, кто нуждался в ее поддержке и помощи».
В мае 1937 года был арестован Михаил Унковский и ещё пятеро актёров театра Ермоловой. Все арестованные актеры в первые дни признались в участии в контрреволюционной организации и в своих террористических намерениях по отношению к руководителям партии и правительства. Впоследствии Унковский отказался от своих показаний, но это никак не могло повлиять на его заранее определённую участь.
В это время режиссёр Эйзенштейн утвердил Эду на главную женскую роль в фильме «Александр Невский». Мудрые знакомые советовали актрисе срочно уехать вместе с ребёнком из Москвы. Но Урусова не могла оставить театр… Её арестовали в июне 1937 года прямо на вокзале, откуда труппа отбывала на гастроли в Ленинград, и водворили сперва на Лубянку, затем в Таганскую тюрьму. Театр дал ей характеристику:
«Урусова Э.Г. работала в театре им. М.Н.Ермоловой с 1928 по 1938г. непрерывно в качестве актрисы на основные (ведущие) роли. Ею сыграно около 15 главных ролей.
Общественной работой занималась мало и плохо...
Впечатление, что не по внутреннему призванию, а скорее формально и по принуждению.
Друзьями и близкими людьми... были ныне арестованные...
внутренне была очень скрытная и замкнутая...
всегда в театре относилась с большой неприязнью к партийным и общественным организациям, точнее, к людям, принадлежащим к этим организациям...
не пропускала ни одного человека в театре, чтобы не склонить его в свою сторону (это «очень скрытная и замкнутая»)... где ей не удавалось этого сделать, она стремилась сделать ему неприятное, дискредитировать его. Конечно, делала она это не всегда сама, а через приближенных к ней людей.
Трудно было узнать принципиальную точку зрения Урусовой...
Урусова Э.Г. открыто не высказывала своих взглядов на решения, проводимые партией и правительством Советского Союза».
Двое также арестованных актёров показали, что Эда Юрьевна вместе с ними участвовала в контрреволюционной фашистской организации, и следователь Эдельман требовал, чтобы актриса призналась в связях с фашизмом. Урусова признаний не подписала. Она вообще плохо представляла себе, что такое фашизм…
Унковского сотоварищи приговорили к 8 годам ИТЛ, «фашистку» Урусову к десяти… Их сын был отправлен к ссыльной умирающей бабке… После смерти Евдокии Евгеньевны Юру возьмёт на своё попечение брат Эды, Кирилл Юрьевич Урусов.
Что такое для юной женщины, аристократки, актрисы – 10 лет лагерей. Ад. Конец бытия. Но Эда Юрьевна не сломалась. Уже во время этапа проявился её несгибаемый характер. Тогда уголовницы, как водится, начали «курочить» политических, отнимая их вещи. Когда подступились к княжне, так одним ударом выбила стекло и стала обороняться его осколком. Уголовницы отступили…
Эду Юрьевну направили на строительство БАМа. Лесоповал… Смертоносные общие работы… «А что там? – вспоминала она. - Преступный мир. Страшно обозлённый. Работать не хотели. Работали хорошо, выносливо только дети «кулаков». Они прекрасно работали. Они, собственно, лес пилили, песок возили на тачках… Они работали. А преступный мир – спасибо им большое! – они меня научили, что работать ни к чему, я не сумею так работать, чтобы зарабатывать. Лучше пусть я сижу и читаю им стихи, рассказываю романы и играю для них пьесы».
Часто Урусова читала своим новым зрителям запрещённого Гумилёва, и блатной мир принимал эти стихи с восторгом. С общих работ актрису перевели на более щадящие работы. Она была чертёжницей, счетоводом, дояркой… Наконец – самой собой – актрисой лагерного театра. Труппа колесила по всей трассе.
О том, как Эда Юрьевна работала в топографическом отряде, в своих воспоминаниях свидетельствует её солагерник Василий Антонович Пигарев: «Как-то в зоне стали говорить, что ночью от этапа на северную женскую колонну оставили больную, что она пока у лекпома, а помощник по труду якобы намерен оставить ее на будущее для работы на кухне или в прачечной. И еще стало известно, что это по формуляру артистка из Москвы, статья 58, срок - десять. Как только Феде (Попов - начальник топографического отряда, который выполнял срочные работы по трассе в разных местах) это стало известно, он тут же подошел к начальнику колонны Голайко: «Мне нужна грамотная женщина для чертежной и счетной работы, чтобы успеть сделать отчет о выполненных кубатурных объемах». Раз разговор идет о «кубатуре», начальник, старый лагерник, знает, что это главное из главных, это его успех, престиж и экономическое положение колонны №20 в Бамлаге! Через пару дней, как только снизилась у больной температура, сразу Евдокия Юрьевна Урусова, артистка театра имени Ермоловой, стала работать в топотряде у Феди. Сначала Эда - так она велела себя называть — знакомилась с чертежами, приводила в порядок книги на полках и в шкафу, а Федя решил научить ее работать с планиметром.
Наши вечерние занятия в клубе-столовой (мы, любители музицировать на струнных инструментах и баяне, подолгу задерживались там) с появлением Эды Урусовой стали центром внимания, особенно со стороны дежурных ВОХР. Женщина на мужской колонне — это уже событие, да еще настоящая артистка московского театра, поющая, читающая классиков поэзии. Это ли не настоящий праздник даже для властителей лагеря! И тут же сомнение у них: а можно ли допускать такое? Да это же опасное нарушение режима! А Эда, как будто прожектором, озарила темноту таежного лагеря заключенных своей неуемной инициативой и сделала театральные спектакли с помощью любителей, самодеятельных артистов. Еще культурно-воспитательный отдел только собирался, а тут, на 20-й колонне, при ярких керосиновых лампах (еще электродвижок не работал) играют чеховскую комедию «Медведь».
Как же это было дорого и прекрасно, если изнуренный тяжким трудом подневольный зритель вдруг улыбнулся, благодарно похлопал в ладоши за вольную музыку, пение да еще и комедию!»
Несколько раз княжна чудом избежала смерти. «Когда началась война, - рассказывала она, - я была несколько раз совершенно при смерти, но опять же судьба не дала мне возможности погибнуть, никак. В самое тяжёлое время про меня доктор сказал: ей всё равно не выжить, пусть живёт в мужском бараке. Но представьте себе содружество людей, которые хорошо относились друг к другу. Кроме хлеба ничего нету. Так мужчины – я в мужском бараке, лежу и не поднимаюсь, совсем плохая я была – так они одну пайку сохраняют от всех и с этой пайкой пролезают в забор и этот хлеб меняли на молоко. Давали литр молока за большую пайку хлеба – 800 грамм. Это молоко приносили мне. Я на этом молоке, собственно, держалась, больше ничего не могла. Грели это молоко, и я глотала. И этим я осталась жить. Я вам рассказала, как солидарность огромная между людьми была. Не то, что подыхай, а наоборот всячески помогали друг другу. Тем, что я осталась жить, я обязана своей профессии и людям, которые меня окружали. Мне очень везло на людей, которые прекрасно ко мне относились и всё, что можно было сделать в тех условиях доброго, они делали для меня».
Однажды актрису должны были отправлять в какое-то другое место. Чтобы этого избежать, доктор-заключенный поставил ей диагноз — аппендицит и сделал операцию, удалив здоровый аппендикс. Отправка не состоялась.
Другой раз чудо спасло Эду Юрьевну от Колымы. Этап уже следовал туда, но отчего-то было принято решение снять с него уголовниц. И по неведомой случайности Урусову сняли вместе с ними и оставили в лагерном театре на станции Известковой. «Я прекрасно помню Вас на репетициях и спектаклях театра КВО на станции Известковая, где судьба свела нас в 1943 году. Ваш неистребимый оптимизм, помогая и нам, — сохранил Вам жизнь», - писала много лет спустя Урусовой Анастасия Ивановна Цветаева.
А между тем, на Колыме боролся за жизнь её муж, Михаил Унковский. В отличие от Эды ему не суждено было пережить военные годы. Его солагерник Олег Курнатовский рассказывал впоследствии: «Михаил Унковский был замечательным человеком, он был душой нашего барака. Необыкновенно умел во всех нас поддерживать бодрость духа. Он был необычайно активен в своем желании вынести все трудности, выдюжить, выжить в этих чудовищных условиях, в которых мы находились. И холод, и плохое питание... Михаил острил, шутил, иногда разыгрывал перед зеками какие-нибудь сценки из своих и, может быть, и из чужих ролей. Он помогал нам, заключенным, дожить, вернуться домой к родным, к любимой профессии. Но все оказалось хуже. Вторая лагерная зима была лютой. Унковский отморозил ноги, и одну ему ампутировали. После этого в нем все сломалось. Исчезла вера возвращения на сцену. Он утратил волю к жизни и умер ночью во сне».
В лагере овдовевшая княжна вышла замуж за Александра Ивановича Блохина, сына танцора и хореографа Большого театра, также узника ГУЛАГа. Из лагеря она была освобождена досрочно, в 1947 году. Ни матери, ни отца, ни сестры, ни мужа уже не было в живых… Квартира Урусовых была обращена в коммуналку, а в комнате Эды жил сотрудник НКВД с семьёй. Муж после лагеря болел туберкулезом, у самой Урусовой от цинги выпали все зубы, нужно было ставить протезы.
Эда Юрьевна какое-то время жила в Александрове, наведываясь в Москву, к сыну, затем перебралась в Углич, поступила на службу в театр. Однако, «свобода» продлилась недолго. В мае 1949 года княжна вновь была арестована прямо во время спектакля и помещена в Ярославскую тюрьму. Оттуда её отправили в бессрочную ссылку в Красноярский край… «Меня забрали на улице после спектакля «Последняя жертва» в белых туфлях и легком платьишке и отправили в тюрьму в Ярославль, где я просидела все лето, - вспоминала актриса. - Потом вызвали, сказали, что дела на меня нет, но Москва высылает всех ранее судимых. Нас загнали в ужасные вагоны и повезли.
Я попала в село Тасеево Красноярского края, неподалеку от деревни, где была Наталья Сац.
Молодых посылали на лесоповал, а нас, постарше, на работу не гоняли, но не давали ни еды, ни одежды, ничего; только два рубля на телеграмму родным, чтобы они помогли. Фактически мы были обречены на вымирание... Это была страшная зима. Было тяжелее, чем в лагере на лесоповале. Ссыльные жили небольшими группами по крестьянским избам. Спасала солидарность и взаимовыручка. Каждый делился, чем мог. На улицу выходили поочередно. Собирали со всех теплую одежду, и была одна пара валенок на всех».
В красноярской пересыльной тюрьме Эда Юрьевна успела познакомиться с Георгием Степановичем Жжёновым. Он, получив работу в театре Норильлага, помог перебраться туда и княжне. Здесь же работал тогда и «вольняшка» Иннокентий Смоктуновский.
«Это было лето 1950 года, - вспоминала Урусова о своём прибытии в Норильск. - Театр пуст — все уехали в отпуск. На месте директор и кое-кто из актеров. Меня встретила одна актриса из Тбилиси, Евстратова (впоследствии она сыграла в фильме Кулиджанова «Преступление и наказание» старуху-процентщицу). Она никуда не поехала, видно, у нее никого не было. Она нас встретила, угостила чаем, поила-кормила, всячески привечала. А мы продавали на рынке чеснок и на эти деньги питались.
К началу сезона стали съезжаться артисты. Тогда я впервые увидела Смоктуновского. Это был скромно, даже бедно одетый — в каком-то пиджачке, с рюкзаком за спиной — несколько сутулый юноша. (Когда я смотрела «Берегись автомобиля», Деточкин напомнил мне того Кешу, какого я знала в Норильске, - только он тогда был моложе. Но походка, сутулость и весь вид человека не от мира сего, отстраненного, чудаковатого — из того времени.) Он держал себя очень замкнуто, очень скрытно, почти ни с кем не разговаривал. Но с нами у него сложились самые дружеские отношения; мы жили все рядом в коридоре на втором этаже актерского дома — он, я с мужем, Жженов с женой. Но по-настоящему дружил только с Жженовым: Смоктуновский нуждался очень, и Жженов ему всячески помогал.
Театр в Норильске был очень хороший. В его труппе играли актеры из Москвы, Ленинграда и из других городов. Кое-кто приезжал в Норильск, чтобы, получая северную надбавку, увеличить свою пенсию.
Главным режиссером был Дашковский, немолодой, интеллигентный человек и довольно сильный, опытный режиссер. Он не навязывал актерам своего решения, охотно шел навстречу актерам: с ним было просто и легко.
Он себя неважно почувствовал и уехал на юг. Его сменил Кякшто, но он недолго был у нас. А до этого, примерно за год до моего прихода, главным режиссером работал бывший актер Дикого — Никандров, замечательный актер. Рассказывали, что это был хороший период в жизни Норильского театра.
Уровень спектаклей был значительно выше ряда провинциальных театров. Прежде всего, намного выше был уровень актерского исполнения, ибо туда приезжали артисты высокой профессиональной квалификации... Актеры стремились в Норильск — в театре был хороший репертуар, хорошая труппа, толковые режиссеры, а кроме того, здесь хорошо платили, давали квартиры, вообще, это был богатый город. А самое главное — это был театральный город, театр всегда был полон.
Хорошими спектаклями были «Бешеные деньги» и «Не все коту масленица» А.Островского, «Зыковы», «Последние», «Сомов и другие» М.Горького, «Калиновая роща» А.Корнейчука. Особенным успехом пользовался «Шельменко-денщик» Г. Квитка-Основьяненко. В нем великолепно комедийную роль неудачного жениха Лопуцьковского играл Смоктуновский. А я — Аграфену Семеновну. Был он занят и в слабой пьесе Поташова «За здоровье молодых», роль тоже комедийная. Хорошо играл Петра в «Последних». Мы вместе были заняты и в спектакле «Близкое» Ю.Чепурина.
Однажды мы с Жженовым сидели в партере и смотрели, как Кеша репетирует. Ведь всегда интересно смотреть, как это делает хороший, большой актер. Он репетировал роль не то итальянца, не то испанца — в шляпе с большим страусовым пером, в плаще, в высоких сапогах. Это было настолько здорово, что мы только восхищенно переглядывались. Я помногу раз смотрела во всех ролях Михаила Чехова. Без преувеличения могу сказать, что репетицию Смоктуновского я могу сравнить с впечатлением от игры Чехова».
Сам Иннокентий Смоктуновский в свою очередь рассказывал: «Я, конечно, был тогда еще очень молод и порой даже обижался на этакое снисходительное отношение ко мне старших товарищей. Но сегодня, через многие годы, я могу признаться, что я тогда просто восхищался талантом Урусовой-актрисы, ее талантом настоящего, большого человека, всегда готового прийти на помощь в любой беде».
Лишь через семь лет княжна Урусова возвратилась в Москву, получив реабилитацию. Из Норильска она приехала с жестокой язвой и дистрофией последней степени. Лишь длительное лечение поставило её на ноги. Только на склоне лет пришло к ней то, чего лишена она была советским террором: роли в родном театре Ермоловой, роли в кино. Правда, увы, уже не главные…
«Умри ты сегодня, а я завтра», - эту расхожую лагерную «мораль» нередко можно прочесть в воспоминаниях о ГУЛАГе. Княжна Эда Юрьевна Урусова вспоминала о другом, утверждая иную мораль: «Нас спасала солидарность».
Источники:
Эда Урусова – актриса из княжеского рода / автор-сост. Ю. М. Унковский. – Владимир : Фолиант, 2007. – С. 43–107: портр.
Счастливая печальною судьбою (докфильм)
Русская Стратегия
http://rys-strategia.ru/
|
