|
История Русской Православной Церкви в Крыму, как и во всей стране, в советский период была, прежде всего, историей гонений на веру. Антирелигиозные кампании и массовые репрессии 1920-1930-х гг. унесли жизни сотен тысяч православных священнослужителей и верующих мирян. В это страшное время было закрыто подавляющее большинство храмов, упразднены все монастыри, разрушена система духовного образования, уничтожены миллионы книг религиозного содержания.
Качественные изменения во взаимоотношениях советского государства и Церкви произошли в годы войны с нацистской Германией. Именно тогда произошел отказ от наиболее экстремальных форм преследования. Прежний агрессивный курс на уничтожение религии был пересмотрен. В военный период позиции Церкви в обществе укрепились. Сталин и его окружение вынуждены были считаться с той ролью, которую Русская Православная Церковь играла в жизни страны.
Нынешние апологеты советской системы, писатели, публицисты и блогеры левого толка изображают эти перемены как изменение самой сущности коммунистического режима. Даже появилось такое явление как «православный сталинизм». Оперируя выдернутыми из общего контекста цитатами, используя ложь и неприкрытую демагогию, манипуляторы пытаются убедить, что противостоянию государства и Церкви был положен конец.
Излишне говорить, что это утверждение далеко от реальности. Свидетельство тому – положение православного духовенства и верующих в послевоенный период. С одной стороны, предпринимались попытки использовать Церковь на международной арене, с другой – в ее укрепление в годы войны воспринималось режимом в качестве потенциальной угрозы.
Наглядный пример – ситуация, которая сложилась в Крыму в первые послевоенные годы. Этот период связан с пастырским служением Архиепископа Симферопольского и Крымского Луки (Войно-Ясенецкого). Сегодня опубликован огромный массив документов, отражающих подлинную ситуацию в регионе в религиозном вопросе во второй половине 1940-х – начале 1950-х гг.
Проанализировав их, попробуем разобраться на крымском примере, как складывались взаимоотношения советского государства и Церкви в первые послевоенные годы.
После победы над гитлеровской Германией в религиозной жизни Крыма и всей страны наступило шаткое равновесие. Согласившись на частичное восстановление церковной жизни, Сталин попытался превратить священноначалие в активный инструмент своей внешней политики. Правительство сделало православному духовенству целый ряд серьезных уступок. Первые шаги в этом направлении были сделаны еще во время войны.
Так, 10 апреля 1945 г. Сталин принял новоизбранного Патриарха Алексия I и членов Священного Синода, и дал разрешение на открытие новых богословских учебных заведений. В 1946-1947 гг. в СССР действовали две духовные академии в Москве и Ленинграде и восемь семинарий (Московская, Ленинградская, Киевская, Луцкая, Одесская, Жировицкая, Вильнюсская, Ставропольская) с общим числом учащихся 335 человек[i]. 22 августа 1945 г. постановлением Совнаркома Московской Патриархии, епархиальным управлениям, приходским общинам было предоставлено ограниченное право юридического лица. Им разрешалось открывать финансовые счета, заключать сделки, покупать строения, открывать предприятия, нанимать работников. Примечательно, что до середины 1950-х гг. купленные представителями других конфессий здания считались национализированными и передавались лишь в пользование, а приобретенные православными общинами становились их собственностью. Тогда же был разрешен колокольный звон[ii].
4 сентября 1945 г. Крымский областной Совет народных депутатов издал Постановление № 370 «По вопросам, относящимся к православной церкви», в котором местным органам власти при планировании расходов на 1946 г. предлагалось предусмотреть возможность обеспечения религиозных общин материалами, необходимыми для ремонта культовых зданий. Облисполком разрешил общинам использовать во время службы в городах колокольный звон. Органы власти не должны были препятствовать приобретению религиозными организациями новых колоколов. Помимо колокольного звона во всех православных приходах Крыма было разрешено проведение похоронных процессий. В сентябре 1945 г., при содействии уполномоченного по делам Русской Православной Церкви по Крымской области Якова Жданова в Крымской епархии было открыто собственное производство по изготовлению свечей и выпечки просфор[iii].
Вместе с тем, общее положение в Крымской епархии оставалось крайне тяжелым.
«Материально-бытовые условия большинства духовенства, - читаем в годовом отчете Управления Крымской епархии за 1946 г., - крайне неудовлетворительны. Из 57 приходов только по 27 приходам духовенство обеспечено церковными жилыми помещениями, которые в большей своей части представляют небольшие сторожки с примитивными удобствами. В некоторых церквах, хотя и имеются жилые помещения при храмах, но они заняты посторонними жильцами (Евпатория, Черноморское, Керчь).
В остальных 27 приходах духовенство проживает в частных домах, но не все из них с удовлетворительными бытовыми условиями.
<…>
Особенно неблагоприятно в условиях Крыма, тем более степных районах, обстоит дело с отоплением, заготовка которого сопряжена с большими трудностями.
<…>
Удовлетворительная материальная обеспеченность сельского духовенства носит только единичный характер, но большинство священнослужителей испытывает тяжелые жизненные условия, а тем более в настоящее время, в связи с постигшим Крым неурожайным бедствием.
Приусадебными участками удовлетворены только единичные священнослужители»[iv].
Бытовые трудности приходилось испытывать и руководству епархии. Как отмечалось в процитированном выше докладе, жилищные условия Архиерейского дома были «исключительно неблагоприятны: Архиерей живет в двух комнатах (спальня и столовая – она же кабинет и приемная), несмотря на произведенный ремонт помещения, комнаты Архиерея – настоящий клоповник, совершенно отсутствует уборная, водопровод и ванная»[v].
В епархии отсутствовали духовно-учебные заведения. Ввиду отсутствия преподавательских кадров и помещений, их организация была практически невозможна[vi]. Остро сказывалась нехватка церковно-богослужебных книг, печатных разрешительных молитв и венчиков, ладана, лампадного масла, крестиков и иконок. Издательская деятельность ни в 1945, ни в 1946 г. не осуществлялась[vii].
Такое положение сохранялось в основном и в дальнейшем.
Серьезной проблемой стала нехватка священнослужителей с полным семинарским образованием. В феврале 1948 г. в епархии их было только 16, из них 10 – в возрасте 69-83 лет.
«Такие старцы, - отмечалось в докладе Управления Крымской епархии за 1947 г., - вряд ли много помнят из курса семинарских наук и по возрасту мало способны к миссионерской деятельности. Нет ни одного священника с академическим образованием»[viii].
И те немногие пастыри, которые обладали нужным образовательным уровнем, и «могли бы проявить хотя бы небольшую миссионерскую деятельность», были бессильны «ввиду почти полного отсутствия в Крымской епархии литературы о расколе и сектантстве»[ix].
Отдельные священнослужители злоупотребляли алкоголем, тем самым нарушая нормы церковной этики. За это в первой половине 1946 г. епископ Иоасаф отстранил от службы трех священников, в том числе и священника Николаевской церкви с. Пионерское Владимира Чупкевича, который мог позволить себе в нетрезвом состоянии уснуть на улицах Симферополя или устроить пьяный дебош на рынке города[x].
Также были весьма многочисленны случаи нарушений финансовой дисциплины. В 1945 г. епархиальным ревизором было проверено 10 приходов. В 9 из них были обнаружены растраты. Виновниками большинства нарушений являлись старосты и казначеи церквей. Всего общая сумма выявленных недостач составила 28 472 рубля. В большинстве приходов учет практически не велся, настоятели соборов работу старост не контролировали, а ревизионные комиссии бездействовали[xi].
Несмотря на это, церковная жизнь в регионе в первые послевоенные годы била ключом. В храмы ходило немало мужчин и молодежи. Ежегодно крестилось около 10 тыс. человек. Венчалось, правда, значительно меньше, порядка 300-400 человек. Отпевали же около 2 тыс. человек[xii].
В престольные праздники во дворе храмов устраивались обеды для всех прихожан. До 1947 г. продолжался сбор средств для помощи детям и сиротам, семьям военнослужащих.
Взаимоотношения православного духовенства с местными партийными и советскими органами были противоречивы. С одной стороны, государство продолжало уделять внимание атеистической пропаганде, и очень настороженно относилось к религиозному возрождению. Большая часть функционеров компартии мечтала о возобновлении гонений или, во всяком случае, считала некоторые уступки «церковникам» чрезмерными. Как следствие, отдельные «ответственные работники» препятствовали священникам в их пастырской деятельности, оказывали давление на верующих мирян. Так, председатель сельсовета в Емельяновке запретил священнику Иоанну Кудрявцеву исполнять требы. Более того, отнял пожертвованные ему сельчанами два десятка яиц и три килограмма крупы. Он не разрешил «появляться попам в пределах своего сельсовета, так как у него Советская власть». Казначея церкви в Бахчисарае несколько раз увольняли с работы. В местном райкоме партии ему объяснили, что если он хочет работать в советском учреждении, то должен оставить свою церковную должность.
От действий «правоверных марксистов» страдали и неверующие. Так, в 1948 г. директор МТС в с. Чистенькое «отпустил некоторые материалы для ремонта церкви, так за это его исключили из партии»[xiii].
В результате центру нередко приходилось одергивать наиболее ретивых «борцов». Так, 15 ноября 1946 г. заместитель председателя Совета министров РСФСР Николай Чесноков направил на имя председателя Крымского облисполкома Дмитрия Кривошеина письмо, на основании которого последний обратился в адрес гор и райисполкомов:
«По сообщению Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР, отдельные представители местных советских органов допускают неправильные действия в отношении служителей культа и приходских общин и нарушают советские законы о церкви. Имеют место случаи, когда отдельные руководители советских органов обращаются к духовенству и приходским общинам за средствами для разных общественных целей, оказывают противодействие беспрепятственному исполнению религиозной службы и обрядов, иногда в грубой, оскорбляющей чувство верующих форме, вмешиваются во внутрицерковные дела, забывая, что церковь в нашей стране является частной организацией. Крымский облисполком обязывает Вас принять меры к недопущению нарушений советских законов»[xiv].
Вместе с тем, в период с 1945 по 1948 г. имеется немало обратных примеров, когда государство в лице отдельных своих представителей шло навстречу пожеланиям верующих. Так, в ночь с 23 на 24 марта 1946 г. в Симферополе было совершено разбойное нападение на Троицкий кафедральный собор. В третьем часу ночи трое неизвестных преступников пытались проникнуть в храм, вынуждая сторожа открыть одну из дверей. После его отказа они попытались взломать ряд решеток, установленных на окнах. Когда им это не удалось сделать, взломщики разбили в соборе 78 стекол. По факту нападения органами милиции было возбуждено уголовное дело. Для восстановления повреждений, нанесенных преступниками, храму была оказана помощь со стороны органов власти. Крымским облисполкомом было принято решение об оказании церкви помощи в восстановлении в кафедральном соборе колокольни, разрушенной в 1938 г. Для этих целей были выделены необходимые строительные материалы. В 1946 г. при поддержке органов власти была отремонтирована Введенская церковь в Керчи, которая серьезно пострадала в годы войны. Церковь была разрушена на 60%, а жилые постройки и подсобные помещения были разрушены почти полностью. На ремонт здания было затрачено 250 тыс. рублей[xv].
В таком состоянии епархию принял под свое управление Архиепископ Лука. Он прилетел из Москвы в Симферополь 24 мая 1946 г. С самого начала пастырь и его деятельность стали предметом пристального внимания местного уполномоченного и карательных органов. Каждое слово Архиепископа, каждый его шаг, подробно документировались. Благодаря чему можно составить вполне определенное представление о подлинном положении Русской Православной Церкви в Крыму и взаимоотношениях Луки с советским режимом. Конечно, эту группу источников (информационные отчеты, доклады, сводки, сообщения агентуры) нельзя назвать объективной. Как правило, они несли на себе отпечаток личности авторов. В основном, это были чекисты и представители номенклатуры, либо осведомители и лица, которые были обижены на владыку. Вместе с тем, в сочетании с другими свидетельствами документы партийно-советских структур содержат уникальную информацию о жизни и трудах святителя-исповедника.
С самого начала Архиепископ Лука показал, что не желает мириться с создавшимся положением. Несмотря на преклонный возраст и перенесенные тяготы, связанные с пребыванием в тюрьмах и ссылках, святитель развернул активную миссионерскую деятельность, чем сильно обеспокоил местные власти. Идеальным вариантом для них был тот формат отношений, при котором Церковь не выходила за пределы отведенных ей рамок и как можно меньше стремилась заявить о себе. Лука изменил заведенный порядок. Он регулярно совершал богослужения по воскресным и праздничным дням. Обычно службы его затягивались до трех часов. Люди специально приходили в храм, чтобы увидеть святителя. Особенно много людей приходило на Пасху и Крещение.
Кроме того, Архиепископ Лука регулярно совершал поездки по епархии, и выступал с проповедями. По его собственному свидетельству, за годы церковной жизни он произнес 1250 проповедей, из которых не менее 750 были записаны и составили 12 толстых томов машинописи. Совет Московской Духовной академии назвал это собрание проповедей «исключительным явлением в современной церковно-богословской жизни» и избрал автора почетным членом Академии[xvi].
Врач, лечивший обычных людей; профессор, читавший лекции обычным студентам, в будущем ставшим врачами, Лауреат Сталинской премии; Архиепископ Лука вызывал интерес уже лишь этим удивительным сочетанием. Его проповеди приходили послушать даже далекие от религии люди. Речи, произнесенные им с амвона, пересказывались на симферопольских кухнях, записывались от руки, перепечатывались на машинке. Своим примером святитель свидетельствовал, что вера не должна быть замкнута в церковной ограде, но призвана воцерковлять весь мир. Основное содержание проповедей Луки было посвящено развенчанию атеистической пропаганды и доказательство бытия Бога.
9 февраля 1947 г. Архиепископ выступил в Симферопольском соборе с проповедью на тему «О возвращении блудного сына», в которой заявил:
«Если кто-либо из молодых обожжет свои крылышки в погоне за удовольствиями, то не нужно падать духом и опускаться к обществу свиней, а нужно покаяться перед Богом и вернуться к церкви. Мы сейчас находимся в вавилонском пленении, скоро наступит конец этому пленению, поэтому нужно каяться и обратиться к Богу»[xvii].
Не выражая открытой критики в адрес правительства, в узком кругу Архиепископ был более откровенен. Так, в октябре 1946 г., в связи с сокращением хлебных карточек, Лука поделился со своим собеседником (тот оказался тайным осведомителем) следующими мыслями:
«Какая тяжелая обстановка жизни создалась в настоящее время, сколько неприятностей приходится переживать людям, и все вследствие того, что они обязаны ради их политики кормить некоторые западноевропейские страны: Румынию, Чехословакию, Болгарию в ущерб состоянию своего народа».
Когда нормы выдачи хлеба сократились еще больше, Лука заявил, что «это кара Божия. Это их <советскую власть> карает Господь за разрушение церквей»[xviii].
В этот же период Архиепископ составил множество писем, в которых прямо упоминал о трагедии послевоенного голода. В нем он видел одну из причин падения нравов и распространения криминала. Так, на жалобу жительницы Полтавы о непослушании ее сына, святитель заметил:
«Вопрос о воспитании Вашего сына до крайности труден, дети воспитываются окружающей средой. Ваш сын непоправимо испорчен, растет в самых неблагоприятных условиях среды и быта. Он – одна из бесчисленных жертв нашего времени. Теперь голод толкает детей и подростков на воровство, а против голода мы бессильны»[xix].
Активная миссионерская деятельность Луки очень быстро дала позитивные результаты, что еще больше обеспокоило местные власти.
«В отличие от прошлых лет, - сообщалось в докладной записке начальника Управления МГБ СССР по Крымской области от 6 мая 1947 г., - обращает на себя внимание тот факт, что из посещающих церкви на Пасху в текущем году было много студентов Симферопольского медицинского института и медицинских работников, которым Лука читал лекции о «гнойной хирургии».
После посещения кафедрального собора на Пасху некоторые студенты медицинского института в своих письмах родным и знакомым высказывали следующие настроения:
«Мне очень понравилась церковь, - делилась впечатлениями студентка Антонина Белобородова. – Было очень много студентов из нашего института. Хор замечательный, особенно интересно было видеть нашего хирурга – лауреата Сталинской премии, который сейчас архиепископ».
«Вчера все наши девушки, - восторгалась другая студентка, - ходили в церковь, было очень много народа, так что пролезть было невозможно. Служил сам архиепископ - профессор и доктор медицинских наук Лука, который до войны сидел 8 лет за религию. 13 апреля все студенты нашего общежития отмечали Пасху приготовлением лучшего блюда, красили яйца».
Наиболее кратко свое восхищение проповедями Архиепископа выразила студентка Лилия Зусова:
«Меня агитировали в комсомол, а я на Пасху пошла в церковь и поставила свечку»[xx].
К священникам, которые компрометировали свой сан, совершая предосудительные поступки, Лука относился жестко. Так, за систематическое пьянство Архипепископ лишил сана священника Успенской церкви села Чистенькое Симферопольского района, Александра Вязового. По приезде в Симферополь последний имел обыкновение напиваться на базаре, после чего превращался в посмешище[xxi].
До конца 1950-х гг. власть архипастыря была весьма прочной. Уполномоченный имел на него мало влияния.
Не ограничиваясь одним миссионерством, Лука занимался благотворительностью. Ежедневно на архиерейской кухне готовился обед на 15-20 человек. Как правило, он состоял из одной лишь похлебки, однако в голодные послевоенные годы это нехитрое кушанье помогало страждущим выжить. Архиепископ оказывал помощь бедным не только обедами. Секретарь епархии вел списки нуждающихся, и в конце каждого месяца этим адресатам рассылали по 30-40 почтовых переводов, на которые уходила большая часть архиерейского жалованья[xxii].
Пастырское служение святитель Лука совмещал с практикой в области медицины. Причем в числе обратившихся к нему за лечением были даже его гонители. Так, одним из пациентов хирурга был уполномоченный Я.Жданов.
Видя эту активность, власти пытались противостоять ей привычными методами. В первые послевоенные годы они не прибегали к открытым репрессиям, ограничиваясь бюрократическими препонами и административным нажимом.
Так, когда Лука в марте 1947 г. посетил Феодосию, местные власти организовали воскресник по очистке города. В результате на богослужение в храм пришло значительно меньше людей, чем планировалось. По этому поводу архипастырь заметил:
«Я знаю, что я им мешаю, поэтому они и устраивают воскресники»[xxiii].
Во второй половине 1948 г. в государственно-церковных отношениях произошел перелом. С конца 1948 г. до самой смерти Сталина в стране не было открыто ни одного православного храма. Более того, под разными предлогами закрывались действующие церкви, храмы и молитвенные дома. Как правило, формальной причиной их ликвидации становилось ветхое состояние. Так, 17 июня 1948 г. уполномоченный Я.Жданов обратился к председателю Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете министров СССР Григорию Карпову с предложением закрыть Покровский собор в Севастополе в связи с невозможностью его дальнейшей эксплуатации. После закрытия здание предполагалось разобрать[xxiv]. К счастью, на тот момент эта инициатива не получила развития.
Вместе с тем, количество действующих православных храмов в стране неуклонно сокращалось. Если на 1 января 1949 г. в СССР насчитывалось 14 445 церквей, то в 1950 г. их было уже 14 323, в 1951 г. – 13 913, в 1952 г. – 13 786. По состоянию на 1 января 1953 г. в СССР продолжали действовать всего 13 555 храмов[xxv].
В 1950 г. Лука сообщал Патриарху, что во вверенной ему епархии «продолжается ликвидация сельских церквей. После выселения церкви в районном селе Советском на очередь стала церковь в селе Найденовка <…>, иеромонаху Клименту, пять лет священствовавшему в этом селе, предложено немедленно освободить дом. О своих прихожанах он отзывается как о весьма верующих людях, но напуганных до такой степени, что никто не решается даже ему предоставить квартиру, и в церковь никто не смеет или не имеет возможности ходить, так как все воскресные и праздничные дни заняты работами. Церковь в Найденовке придется закрыть. Почти такое же положение и в селе Орловка… Вопиющее положение в селе Магазинка.
После ликвидации церкви в соседнем селе Воинка в 1944 г., под церковь отдали полуразрушенную хату в селе Магазинка. На средства и трудами верующих из развалин был сделан хорошо оборудованный молитвенный дом. Настоятель этой церкви протоиерей Стефан Ковшик развил там столь активную деятельность, что теперь в его приходе не осталось ни одного не крещеного. И вот ему предъявляют требование освободить занимаемое церковью помещение на том основании, что оно принадлежит колхозу, и, сверх того, требование уплатить колхозу арендную плату и страхование за 1944-50 гг.»[xxvi]
В 1949 г. в Крыму было закрыто 4 храма, в 1951 г. – еще один. Луке удалось сдержать волну закрытия церквей в сельской местности, но не представлялось возможным увеличить их число. За время служения Архиепископу удалось открыть только один приход в 1947 г., хотя попытки делались постоянно[xxvii].
Начиная с 1949 г. постепенно были прекращены службы вне стен храмов, отменены крестные ходы, кроме пасхальных, ограничены разъезды духовенства по населенным пунктам, не допускалось обслуживание одним священником нескольких церквей[xxviii].
Государство усиливает налоговый прессинг. В 1951 г. налогами стали облагать причтовые отчисления и подарки духовенству. В принудительном порядке заставили уплатить соответствующие суммы за 1949-1950 гг.[xxix]
Усиливается антирелигиозная пропаганда. Возобновляются аресты священников и верующих мирян. Согласно докладу министра госбезопасности Виктора Абакумова, с 1 января 1947 по 1 июня 1948 г. «за активную подрывную деятельность было арестовано 679 православных священников»[xxx]. В 1948-1949 гг. из числа преподавателей и студентов духовных семинарий и академий по обвинению в «антисоветской агитации» было арестовано 189 человек[xxxi].
Священнослужители Крымской епархии находились в особенной группе риска. Многие из них служили в период оккупации, некоторые в прошлом неоднократно подвергались репрессиям. Как следствие, чекистам не составляло большого труда сфабриковать против них новое дело. В конце 1940-х гг. за решеткой оказались несколько крымских священников. Среди них: вышеупомянутый С.Ковшик, второй священник Александро-Невского собора в Ялте Евгений Руденко, настоятель Успенской церкви в Старом Крыму Михаил Лобов и другие.
В беседе с уполномоченным, которая состоялась 5 мая 1951 г., Лука выразил жалобу и обиду на то, что «у него в епархии очень тяжелое положение с кадрами, священников не хватает, несколько приходов продолжительное время находятся без священников, и заместить их некем. Что самых лучших его священников арестовали и выслали на пожизненную высылку только за то, что они ранее отбывали наказание»[xxxii].
Как следствие, в начале 1950-х гг. в церковной жизни Крыма наметился спад. Сократилось количество прихожан, а вместе с ними – совершенных таинств (крещений, венчаний, исповедей, отпеваний). В 1953 г. в Крыму действовало 49 церквей, а практикующих христиан было около 50 тыс. человек, то есть примерно 6% от общего числа населения региона. Эти цифры берутся из подсчета уполномоченным числа лиц, которые хотя бы раз в год были на исповеди и причащались. По этим данным в 1949 г. их было 45400 чел., в 1950 г. несколько меньше, 42905 Якорьчеловек[xxxiii].
Вместе с тем, при всем своем стремлении власти не смогли погасить светоч истинной веры, который принес на землю Тавриды Архиепископ Лука.
[i] Филиппов Б.А. Очерки по истории России. ХХ век: учеб. пособие – 2-е изд., испр. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2012. – С.456
[ii] Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь в XX веке. — М.: Вече, Лепта, 2010. – С.340
[iii] Катунин Ю.А., Катунина Е.В. Православие Крыма в 1945-1946 годах // Культура народов Причерноморья. — 2004. — № 52, Т. 2. – С.197; Колымагин Б.Ф. Крымская экумена: Религиозная жизнь послевоенного Крыма. – СПб: Алетейя, 2004. – С.14
[iv] Крымская епархия в документах святителя Луки (Войно-Ясенецкого) и надзирающих органов. 1946-1961 гг.: Сборник документов / Сост., предисловие: протоиерей Николай Доненко, Р.А.Замтарадзе, С.Б. Филимонов. – Симферополь: Н.Орiанда, 2015. – С.30
[v] Там же. – С.33
[vi] Там же. – С.34
[vii] Там же. – С.36-37
[viii] Крымская епархия под началом святителя Луки (Войно-Ясенецкого): сборник документов / Сост., предисловие: протоиерей Николай Доненко, С.Б. Филимонов. – Симферополь: Н.Орiанда, 2010. – С.47
[ix] Там же.
[x] Катунин Ю.А., Катунина Е.В. Указ. соч. – С.198
[xi] Там же. – С.197
[xii] Колымагин Б.Ф.Указ. соч. – С.17
[xiii] Там же. – С.19
[xiv] Катунин Ю.А., Катунина Е.В. Указ. соч. – С.199
[xv] Катунин Ю.А., Катунина Е.В. Указ. соч. – С.198
[xvi] Колымагин Б.Ф.Указ. соч. – С.65
[xvii] Крымская епархия под началом святителя Луки (Войно-Ясенецкого) – С.53
[xviii] Там же. – С.33; 35
[xix] Там же. – С.35
[xx] Там же. – С.68
[xxi] Колымагин Б.Ф.Указ. соч. – С.66; Крымская епархия в документах святителя Луки (Войно-Ясенецкого) и надзирающих органов. 1946-1961 гг. – С.40
[xxii] Колымагин Б.Ф.Указ. соч. – С.64
[xxiii] Крымская епархия под началом святителя Луки (Войно-Ясенецкого) – С.54
[xxiv] Покровский собор в Севастополе: страницы истории / Сост.: Н.М. Терещук, С.Е. Сорокин. — К.: КММ, 2010. – С.131-132
[xxv] Филиппов Б.А. Указ. соч. – С.462
[xxvi] Колымагин Б.Ф.Указ. соч. – С.23
[xxvii] Там же.
[xxviii] Шкаровский М.В. Указ. соч. – С.348
[xxix] Там же. – С.24
[xxx] Филиппов Б.А. Указ. соч. – С.459
[xxxi] Там же. – С.460
[xxxii] Крымская епархия под началом святителя Луки (Войно-Ясенецкого) – С.307
[xxxiii] Колымагин Б.Ф.Указ. соч. – С.27
| 
