В великой крестьянской России главными зачинщиками октябрьского переворота 1917 года были Владимир Ульянов (Ленин), Лейба Бронштейн (Троцкий) и многие другие полуобразованные «пламенные революционеры», метившие в наполеоны и приведшие к глобальной национальной катастрофе с многомиллионными человеческими жертвами. С большевицкого переворота начался длительный и трагический период российской истории, неразрывно связанный с властью советов, или советской властью.
Советы, как коллективные органы публичной, по сути народной власти, избирались населением и до октябрьского переворота, что вполне соответствовало демократическому принципу организации государственного управления. Однако такая организация относилась к самым нижним и далеко не всем звеньям власти и не охватывала в полной мере более высокие её уровни. Сам же механизм управления был не идеальным и не совершенным и нуждался в изменении путём продуманных, взвешенных и всесторонне проанализированных реформ, которые предлагали дальновидные, образованные и здравомыслящие люди и которые вполне могли бы привести к заметному улучшению жизни всех слоев населения. Однако мирный, вполне разумный путь совершенствования сложного государственного механизма управления отвергли радикально настроенные «воинствующие революционеры», взявшие курс на разделение общества и разрушение всего и вся до основания, вплоть до полной и окончательной своей победы сначала в отдельной стране, а потом и во всём мире.
В роковом семнадцатом году произошёл государственный переворот, вследствие которого большевики во главе с Лениным захватили власть. Провозглашённый ими лозунг «Вся власть советам!», красиво сформулированный, благозвучный, льстивый, заманчивый и в то же время лукавый и лживый, никогда не соответствовал действительному положению дел, или реальному демократическому принципу государственного управления. Безраздельная и неограниченная власть принадлежала не избранникам народным, а полуобразованным и невежественным партийцам, не способным хоть как-то направить силу власти на укрепление государства, которое защищала бы общечеловеческие права и свободу граждан.
В своей работе «Что такое советская власть» Ленин писал: «Первый раз в мире власть государства построена у нас в России таким образом, что только рабочие, только трудящиеся крестьяне, исключая эксплуататоров, составляют массовые организации – Советы, и этим Советам передаётся вся государственная власть». Об оригинальности этого определения вряд ли можно говорить – оно исходит из западного марксизма, разрушительную силу которого его автор не мог разглядеть, так как не имел достойного образования, будучи исключённым из университета без права восстановления. «Единственно верное» ленинское определение советской власти по сути своей лукавое и лицемерное, но со строгой ориентацией в «светлое будущее», было рассчитано на заманивание и привлечение на свою сторону «непросвещённого» народа – широких слоёв населения, включая рабочих и крестьян. Оно никогда не отражало реальное распределение власти после октябрьского переворота, когда везде и всюду безраздельно властвовали большевики и партийцы, а отнюдь не рабочие и не крестьяне.
До большевицкой смуты в великой крестьянской России с преобладающим сельским населением в деревнях и сёлах в течение многих десятилетий избирались старосты, представлявшие низшую ступень демократичной власти Российской империи. Такая, никем не навязываемая сверху власть в деревне охватывала подавляющее большинство населения огромной страны, в которой более 80 процентов составляли крестьяне. Сельская власть не на словах, а на деле, фактически принадлежала одному официальному лицу – старосте, избранному в деревне либо селе крестьянами, представителями трудового народа, поэтому вполне логично, обоснованно и правомерно называть её народной властью.
Права и полномочия сельского старосты определялись «Общим положением о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», изложенным в Манифесте Александра II от 19 февраля 1861 года, отменившем крепостное право.
Староста в любой деревне либо селе избирался сельским сходом на три года и по административной линии подчинялся земскому начальству, а по разным делам, связанным с правонарушениями, – полицейскому уряднику, становому приставу и уездному исправнику. Общественная деятельность старосты во многом зависела от общины, которая не только его выбирала, но и назначала ему плату за труд и постоянно контролировала его работу.
В прямые обязанности сельского старосты входило улаживать межевые споры при нарушении границ между земельными участками, следить за состоянием дорог и мостов, способствовать своевременному сбору налогов и исполнению повинностей, обеспечивать порядок в общественных местах. Если случалась какая-либо беда в деревне или селе: пожар, наводнение или эпидемия, – он обязан был организовать работу крестьян по борьбе с ними и ликвидации их последствий. Он имел право задерживать беглых солдат и незнакомых людей, приехавших в деревню или село без документов. За незначительные проступки он мог подвергнуть провинившегося домашнему аресту до двух дней, оштрафовать его до одного рубля или назначить ему общественные работы до двух дней.
Во многих деревнях и сёлах сельский староста, выполняя свои обязанности в рамках предписанных ему прав и полномочий, был уважаемым человеком, пользовался большим авторитетом и заслуженным почётом. Законные права старосты не освобождали его от работы в личном хозяйстве и в поле, где он трудился от зари до зари, чтобы прокормить свою многодетную семью и своим трудом на земле показать пример своим односельчанам. Он старался, как мог, добросовестно выполнять общественную работу старосты, дабы оправдать доверие своих односельчан, избравших его на сельском сходе. В сущности, сельский староста представлял истинную выборную власть народа на начальной ступени её иерархии.
После октябрьского переворота реальная власть в деревнях и сёлах, в городах и поселках принадлежала вовсе не труженикам, а большевицким чиновникам, если даже в советы разных уровней, включая сельсоветы и волостные советы, избирались крестьяне или рабочие. В многочисленных партийных ячейках, парткомах, райкомах, обкомах и партийных комитетах чиновничьи посты занимали вовсе не рабочие, которые стояли у станка, и не крестьяне, трудившиеся в поте лица на полях, а большевики и их приемники-партийцы. Именно они, как правило, занимая должности, освобождённые от какой-либо полезной работы, насильственно подчиняли себе советы, хотя, согласно первой конституции РСФСР, принятой в 1918 году, съезды советов считались высшим органом власти. Однако такая красивая законодательная формулировка долгие десятилетия служила фиговым листком для прикрытия реальной власти большевицких и партийных диктаторов.
«Всенародные» выборы в «высший орган власти» даже в самом начале их организации были совсем не прямыми и к тому же не равными: делегаты для городских советов выдвигались из расчёта один делегат на 25 тысяч избирателей, а для губернских советов в пять раз меньше, хотя сельское население значительно превосходило городское. Многократное численное превосходство городских депутатов над сельскими отражало вовсе не волю трудового народа, а шкурные интересы захвативших власть большевиков, стремившихся разделять общество, дабы безраздельно властвовать. По мнению партийных кукловодов, ничем не обоснованному и ничем не подкреплённому, с одной стороны, крестьяне меньше доверяли новой власти, чем городское население. И в этом была какая-то доля правды – многие крестьяне не доверяли новой самозваной власти. С другой стороны – открыто и во всеуслышание провозглашалась льстивая и лукавая диктатура пролетариата, хотя на самом деле она служила лишь наглым прикрытием диктатуры полуобразованных большевиков, или невежественных партийцев.
Всероссийский съезд советов избирал свой постоянно действующий Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) – высший законодательный, распорядительный и контролирующий орган власти, который образовывал подотчётное правительство – Совет народных комиссаров. Такой комитет с вполне благозвучным названием был высшим органом власти только на бумаге, в партийных документах, красиво оформленных, и совсем не соответствовал реальному распределению власти.
На начальном этапе советской власти выборы в советы, особенно в сельской местности, производились на многопартийной основе. Однако вскоре большевики мыслимыми и немыслимыми манипуляциями добились монопольного подчинения советов, чтобы таким образом раз и навсегда прибрать власть к своим рукам, обагрённых кровью, на всех уровнях властной пирамиды. При монопольном обретении власти большевики сознательно и преднамеренно нарушали демократический принцип, который они якобы отстаивали и за который якобы боролись. Так, в 1918 году ВЦИК исключил социал-демократов, меньшевиков и эсеров из состава советов, мотивируя тем, что они вели борьбу против «советской» власти. На самом же деле они боролись против большевиков, незаконно захвативших и удерживавших власть. Повсеместно распускались и бесцеремонно разгонялись те советы, в которых в результате выборов побеждала не большевицкая партия, и так бесцеремонно и нагло, большевики продолжали захватывать власть везде и всюду от начала октябрьского переворота.
Как же относились избиратели в то время к «народным» выборам и самим советам? Ответ на этот вопрос содержится в архивных документах. В одном из них, в обзоре ОГПУ от 22 ноября 1924 года отмечалась очень слабая активность в выборной компании граждан, не лишённых избирательных прав. В частности, в нём утверждалось: «Перевыборы советов по всему Союзу характеризуются, с одной стороны, пассивностью и безучастным отношениям к ним широких крестьянских масс и, с другой стороны, напором кулачества, пытающегося пробраться в советы… В Нижегородской губернии на вторичном собрании по перевыборам в одном из сёл из полторы тысячи избирателей участвовало 170 человек. В той же деревне раздавались голоса, что незачем избирать членов совета, так как они будут назначены волостным исполнительным комитетом. В Иваново-Вознесенской губернии на собрании по перевыборам один из делегатов заявил о том, что власть принадлежит рабочим и крестьянам только на словах, а на самом же деле крестьянской бедноте принадлежат тюрьма за невзнос налога».
Этот архивный документ, составленный партийными служаками-чекистами, красноречиво свидетельствует о том, что большинство избирателей понимало комедиантство выборной компании и самих советов, которые организовывались под неусыпным контролем большевицких диктаторов-кукловодов. Поэтому они, как могли, уклонялись от участия в выборах, зная, что партийные вожаки через якобы выборы фактически назначают своих людей, которые готовы с пеной у рта защищать свою власть всегда и в любую погоду. Знали они и о том, что реальная власть принадлежит вовсе не рабочим и не крестьянам, а самозваным большевикам, оказавшимся не только на самой вершине и на всех ступенях властной пирамиды. Понимали они прекрасно и то, что «Вся власть советам!» – лишь красивый, но лукавый лозунг, очень удобный для удержания власти вовсе не советами, а небольшой кучкой жалких людишек, полуобразованных партийцев, способностей и хитрости которых хватало всего лишь на то, чтобы усвоить простое незамысловатое правило – разделяя и уничтожая властвовать.
Несмотря на явное комедиантство выборов в советы на всех уровнях власти, большевицкие диктаторы под мудрым руководством «гениальных вождей» всегда стремились получить большинство в советах. Проходили годы, но сделать этого везде и сразу им не удавалось. Для воинственных большевиков без стыда и страха безнравственная и преступная задача расстрелять царя и его семью, захватить мосты, телеграфы и вокзалы оказалось более простой и лёгкой, чем сделать избираемые советы полностью большевицкими. Первые годы большевицкой власти было немало сельсоветов, полностью беспартийных. Посадить своих людей в сельсоветах не всегда удавалось, хотя и голосование на выборах производилось преимущественно открытым способом, когда были все возможности для махинаций и безупречной манипуляции мнениями избирателей. Высказывать своё мнение осмеливался не всякий избиратель, зная о том, что за правдивое слово лишали всех не только права голоса, но и свободы, и даже жизни. Если же кто-то из присутствующих на сходке, совсем уж осмелев, проголосовал против навязываемого «единственно верного» решения, то его сразу причисляли к «непримиримым контрреволюционерам» и «злостным врагам народа». И таких безвинных жертв революции без суда и следствия сурово наказывали с привлечением наёмных вооружённых служак, хотя сами наказания, как выяснилось на закате советской власти, при реабилитации великого множества безвинных жертв, были незаконными и по сути своей преступными.
На первый взгляд может показаться, что большевики, обладая никем и ничем не ограниченной властью, могли обходиться без советов и партийных сборищ, чтобы полностью подчинить себе бесправный и беззащитный народ. Зачем же им нужны были советы, которые никогда не были свободными от большевицкого произвола и насилия? Полуобразованные большевики были не настолько наивными, не настолько безумными, чтобы не понимать прописную истину – коллективные решения избавляют каждого из них от персональной ответственности и заслуженного наказания за неправильные, ошибочные решения и даже преступные злодеяния. От таких пагубных решений и действий могли бы спасти нравственный закон и совесть, которые отличают всякого человека от любого животного существа. Свободные от стыда и совести большевики под началом Ленина, демона революции, поставившие крест на совести – высшем нравственном законе, прекрасно понимали и другое – говорить о совести коллектива бессмысленно, как и бессмысленно заявлять о совести народа, хотя они открыто, нагло и лицемерно провозглашали: «Партия – совесть и честь народа!». Если во главе любого коллектива, малого или большого, включая государство, стоит человек, не лишенный природного дара разума и совести во всём богатейшем животном мире, то единоличные и коллективные, зависящие от него решения будут направлены на спасение людей от их падения в безнравственную пропасть.
Порочная практика протаскивания якобы коллективных решений через различные сходки и сборища широко использовалась во всех городах и сёлах от начала захвата власти большевиками вплоть до падения коммунистического диктаторского режима. Как проходили партийные сходки, ещё помнят наши соотечественники, ощутившие на себе все прелести недостроенного «светлого будущего». Об одной невымышленной, печальной истории, случившейся на сельской сходке, рассказывал мой коллега.
Сразу же после октябрьского переворота семнадцатого в соседнюю деревню Лесную в семью священника приехал старший сын Пётр, давно покинувший родительский дом. Учась ещё в гимназии, он не на шутку увлёкся чтением запретной литературы. Запретный плод оказался для него весьма сладким и притягательным. Наставления и убеждения отца и слёзы матери не помогли ему опомниться и образумиться. Чтобы хоть как-то отвлечь упрямого Петра от пагубного чтения, отец вынужден был запирать его в нетопленой холодной бане. Однако и такое постыдное наказание не остудило горячую голову сына. Духовно-нравственные ценности оказались для него чуждыми, и он вскоре вступил в партию и затем был делегатом нескольких съездов большевиков. Ему, как большевику, поручили поехать на родину, чтобы претворять в жизнь «гениальные» идеи Ленина на местах. И он такое «важное» поручение непременно выполнил – приехал на родину и выступил перед крестьянами, собравшимися из ближайших деревень. С большим упоением он рассказывал о том, как хорошо будет жить при советской власти, что землю будут пахать не сохой, не плугом и не на лошадях, а трактором. Что в каждой хате будет гореть не лучина и не коптилка, а лампочка Ильича, а каждый крестьянин будет работать не на помещика, а на себя. Все слушали приезжего гостя, давно покинувшего родительский дом, внимательно и молча. И только один из присутствующих мужиков, набравшись смелости, вдруг встал и сказал, что он и так работает на себя, а что будет при советской власти, никому пока неизвестно. Собрание закончилось, и все мужики и бабы разошлись по домам. Пришёл домой и тот смелый мужик-трудяга, который выступил на собрании. Было поздно, темнело, и его многодетная семья легла спать. И вдруг ближе к утру, когда ещё не рассвело, раздался необычно громкий стук в калитку. Это были незваные гости из волости – большевицкие служаки с винтовкой. Арестовав мужика и связав веревкой ему руки, они увезли его с собой. Домой он так и не вернулся. Его с нетерпением ждали каждый час, каждый день и не один год. Убиенная горем жена выходила каждый день на дорогу с надеждой встретить своего любимого мужа, но в свою семью к своим родным и близким он так и не вернулся. Что с ним случилось, никто не знал. В волости на этот вопрос не отвечали. В деревне Лесной полушепотом говорили, что его расстреляли чекисты, а труп сбросили в лесное озеро, чтобы заметать следы своего преступления… Этот трагический эпизод из жизни крестьян показывает, как сурово и жестоко внедрялась власть большевиками на земле, в деревне даже в самом начале насаждения тоталитарного диктаторского режима, захлестнувшего потом всю русскую землю...
Большевицкая нераздельная власть, действительно, правдой и неправдой, силой и страхом насаждалась и в каждой деревне, и в каждом городе. Но от этой самозваной власти не становилось легче ни крестьянам, ни рабочим. А, наоборот, для всех добросовестных тружеников власть большевиков тяжёлым бременем, невиданным прежде, ложилась на их плечи. Если до октябрьского переворота семнадцатого года сетовали на то, что на одного с сошкой приходилось семеро с ложкой, то с захватом власти большевиками и в дальнейшем при советской власти партийных дармоедов стало во много раз больше. Не по дням, а по часам расплодилось множество чиновников тройственной власти, партийной, исполнительной и правоохранительной, с огромным многоступенчатым бюрократическим аппаратом – целой армией так называемых служащих и служак: председателей, комиссаров, секретарей, инструкторов, чекистов, работников милиции, прокуратуры и суда, – которые «обслуживали» и защищали в основном не трудовой народ, а своих вожаков, самих себя, чтобы остаться у горнила власти до скончании веков. По «единственно верной», заумной организации государственной власти партийные «мудрецы» оказались впереди планеты всей – ни в одной цивилизованной стране мира не было и нет такой тройственной системы управления с многочисленным чиновничьим аппаратам. Все большевицкие и партийные чиновники, вне зависимости от занимаемой должности, ничего не производили: никто из них не пахал, не сеял и не стоял у станка, но все они претендовали на безбедную жизнь, как при коммунизме, который они бесстыдно провозглашали и начинали якобы строить, правда, не своими, а чужими руками. Всю эту огромное сообщество бездельников надо было накормить, одеть и представить им жильё в лучших домах. Кормить надо было, кроме того, и действующую армию, и заключённых в тюрьмах, которые разбухали не по дням, а по часам. Чтобы содержать всех партийных чиновников и служак с оружием в руках, открыто, под дулом нагана или с винтовкой в руках грабили крестьян, обзывая их кулаками, облагали их чрезмерно непосильными, грабительскими налогами. Рабочих на заводах и фабриках тоже грабили, но по-другому, выплачивая им нищенскую зарплату, которой едва хватало на пропитание и проживание в сырых полуподвалах и холодных бараках.
Объявленная «вождём мирового пролетариата» власть рабочих и крестьян и соблазнительный лозунг «Вся власть советам!» оставались в громких льстивых и в то же время лукавых призывах. Они тщательно прописывались в «выдающихся» трудах партийных «мудрецов», во многом позаимствованных из западного разрушительного марксизма. Советская власть всячески восхвалялась в центральных и местных газетах, по радио, а позднее и по телевидению. Почётное место ей отводилось в учебниках для школьников и студентов. В реальной же жизни вся нераздельная власть сосредотачивалась в цепких руках партийцев путём протаскивания «единственно верных» решений через собрания всех уровней, начиная с самого высокого – партийных съездов с бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в бросание лаптей, и кончая местными партийными сходками. От единогласных, якобы коллективных решений партийные властители, восседавшие в президиуме, на престоле власти, испытывали чувство глубокого удовлетворения. И так продолжалось многие десятилетия – от начала сотворения советской власти во главе с «гениальными вождями» и их последователями, дряхлеющими генсеками, до падения диктаторского партийного режима.
Из рассказов очевидцев тех событий, из архивных материалов следует, что в те далёкие годы подозреваемыми в неблагонадёжности становились сплошь и рядом не только открыто выступавшие на сходках, не только уклонявшиеся от участия в выборах, но и многие уже избранные большевицкие чиновники разных уровней. По-видимому, они почему-то не угодили партийным вожакам либо их верным служакам-чекистам.
Сохранились многие архивные документы «советской» эпохи. В одном из них, в частности, написано:
«Очень часто низовой совработник, если он уже не кулак, то кулак в ближайшем будущем. В Курской губернии бедняки во главе сельсоветов встречаются в редких случаях и большей частью таковыми являются кулаки. Даже по Московской губернии в большом числе волостей наблюдается пьянство, якшание с кулаками и покровительство самогонщикам ответственных работников волостных исполкомов и сельских милиционеров... (из обзора политического состояния СССР, составленного ОГПУ 10 октября 1924 года)».
Вопиющие безобразия, которые творились на всех уровнях большевицкой власти, разве слепой не замечал. Однако прикупленные чекисты, верные большевикам, по своему скудоумию не могли понять, что в Курской губернии с чернозёмными, плодородными землями в разряд бедняков попадали отнюдь не труженики, а лишь ленивые и отъявленные пьяницы. Таких бедняков по своей воле в целом было не так уж много, и все они, как правило, были безграмотными, но с протекцией партийцев они могли попасть в советы как представители бедноты, избранные народом. Поэтому в деревнях и сёлах нередко встречались такие сельсоветы, председатели которых совсем не владели грамотой, а вместо подписи с большим трудом выводили витиеватую и непонятную загогулину. Зато они свободно владели нецензурной, матерной лексикой. Освободившись от совести и познав истинную цену самой ничтожной власти, они с гордостью носили под замусоленной, грязной кожанкой наган и могли приложить его к груди «провинившегося» крестьянина, не сумевшего вовремя заплатить грабительские подати. Они владели, кроме того, гербовой печатью, которую по собственному усмотрению могли поставить куда угодно, на любую справку, хоть на мягкое место всего лишь за небольшую мзду – бутылку самогона.
Вне всякого сомнения, были и совсем другие председатели сельсоветов, честные и в то же время обманутые властью и надеждой и искренно верившие в то, что большевицкие вожаки ведут народ по «единственно правильному» пути к победе социализма. Избирались они, как правило, из средних слоёв сельского населения. Это были порядочные, грамотные и добросовестные люди, настоящие хозяева, своими руками добывавшие хлеб насущный и познавшие все тяготы сельской жизни и по достоинству ценившие нелегкий труд крестьянина. И очень часто они не только сочувствовали тем, у кого отбирали хлеб служаки ГПУ с винтовкой в руках, но и, как могли, заступались за них. Однако такие честные представители власти советов не нужны были большевицким диктаторам и приспешникам, и во многих случаях их причисляли к «контрреволюционерам» и «врагам народа», хотя они боролись за справедливость против наглых служак-большевиков, чтобы спасти своих тружеников-односельчан от грабежа и арестов. И судьба их очень часто оказывалась трагической, как и тех, кого они пытались защитить. Они попадали под общее репрессивное колесо, беспощадное и кровавое, с арестами без суда и следствия, конфискацией имущества, нажитого честным трудом, с расстрелами либо лишением свободы на многие годы.
Во все времена после октябрьского переворота депутатами советов разных уровней, начиная от сельского и кончая верховным, становились не только полуобразованные большевики и партийцы, поражённые демоном властолюбия, но и вполне достойные и высокообразованные люди, пользовавшиеся заслуженным уважением и авторитетом. Однако какими бы не были советы по составу, они никогда не обладали истинной властью, предписанной конституцией. Ими только прикрывались сначала большевики, а потом и партийцы всех уровней ради славы и удержания власти в своих цепких руках вплоть до падения тоталитарного режима и распада «нерушимой» диктаторской партийной империи с названием «Советский Союз».
Государственное распределение властных полномочий не стало более справедливым, более совершенным и в дальнейшем, вне советов, когда оно предписывалось и навязывалось сверху без учёта основного критерия – профессионализма во всей системе власти, вследствие чего лучшие кадры управления оказались не у дел. При попустительстве некомпетентной власти случилась и другая общенародная беда – произошёл грабительский передел народной собственности, или криминальная вакханалия, при которой было полностью разрушено отечественное производство промышленных и продовольственных товаров, включая высокотехнологичные отрасли, а Россия с богатейшими природными ресурсами превратилась в сырьевой придаток развитых и других стран. При этом возникла острейшая проблема безработицы, когда всё больше и больше молодых людей, получивших профессиональное образование, и многих других безработных не могут трудоустроиться, и они вынуждены из-за безысходности выходить на улицу с требованием своих конституционных прав. Всех вышедших на улицу чиновники от власти с весьма сомнительным образованием, ориентированным на виртуальную экономику, пытаются разогнать по домам с привлечением огромной армии вооружённых гвардейцев вместо того, чтобы всю силу власти направить на возрождение отечественного производства и тем самым избавиться от безработицы.
Библиографические ссылки
Карпенков С.Х. Русский богатырь на троне. М.: ООО «Традиция», 2019. – 144 с.
Карпенков С.Х. Стратегия спасения. Из бездны большевизма к великой
России. М.: ООО «Традиция», 2018. – 416 с.
Карпенков С.Х. Незабытое прошлое. М.: Директ-Медиа, 2015. – 483 с.
Карпенков С.Х. Воробьёвы кручи. М.: Директ-Медиа, 2015. – 443 с.
Карпенков С.Х. Экология: учебник в 2-х кн. Кн. 1 – 431 с. Кн. 2 – 521 с. М.: Директ-Медиа, 2017.
Степан Харланович Карпенков
Русская Стратегия
|
