Знал ли Сидоров в 1970-е годы, когда писал еще живую послевоенную деревню, что старой России, его и нашей России – уготовано исчезновение, что ее не будет, что “у деревни нет перспектив”, как сказал он в своем последнем интервью.¹

Он не знал, его искусство это знало. Языком искусства это было сказано тогда, когда никто – и он сам — так не говорил. И, тем не менее, сказал. Это и есть реализм, это и есть трагедия.

35 мужиков ушли на Войну из его деревни – один вернулся живым. Вот он стоит перед старым домом в деревне Подол Вышневолоцкого района Калининской области. День Победы. Всенародный праздник. Ясное небо, весна, светящийся красный флаг, дети. Но их голоса почему-то не слышны. Картина поражает оглушительной тишиной. В этой звенящей тишине глубокая печаль за Россию, за одинокого фронтовика, за обреченный на запустение дом. Непостижимым образом зритель понимает, что две маленькие играющие девочки и искалеченный на Войне старик не остановят время.

У Сидорова есть трагизм, он стал заметнее теперь. Сидоров не стремился к нему, но он проступил, так как присутствовал в самих установках его творчества. Это был суд над временем через пейзаж.

Этим реализм отличается от соцреализма и романтизма. Это художественно выраженная правда. Он сознательно отказывался изображать ложь: «новь Нечерноземья», трактора, комбайны, МТС и «центральные усадьбы совхозов».

Это была его  позиция.
На этом утверждался его авторитет среди художников в годы нашей юности. Он не был антисоветчиком. Но он отказывался примирить старую Россию с полетом Гагарина. Так как такое примирение было бы ложью, несовместимой с подлинным искусством.

Штурм космоса и покорение рек, строительство нового строя и ковка нового человека – вся эта гордыня и пафос встретили в художниках русской деревни безмолвную, но непримиримую оппозицию. Как в Валентине Распутине, так и в пейзажистах – деревенщиках. Если и появляются на их холстах самолеты и трактора, то скорее как насекомые-паразиты на прекрасном теле северной России.²

И по чести сказать, работы А. Н. Макарова, В. Сидорова, В. Стожарова, Е. Зверькова трогают меня больше, чем непревзойденные пейзажи Туржанского, Петровичева, Бялыницкого-Бирули, они трогают больше, чем работы Левитана. Там грусть, там романтика. Там любование Россией.

А здесь, у советских деревенщиков — хоть и малозаметный, но горький плач по обреченной Новым временем, по затопленной России. И отказ принять убогую грядущую новизну на неизбежном пепелище.

Только Федор Васильев с его трагизмом в пейзаже равен им.

Вот три крохотные фигурки детей пересекают картину. Они бегут к старому крепкому дому в два окна, главному персонажу большинства монументальных работ Сидорова. Его фасад обрезан краем холста пополам. Эти полдома держат композицию. Это художественное олицетворение старой России, она не сдвинулась с места, она неизменна. Но она уйдет, исчезнет из поля зрения, так как сдвинется влево сама рама времени, движимая совсем другим ветром. Знал ли об этом художник? Об этом говорит только сама его живопись. И в этом – в отсутствии литературной версии высказывания — классическое изобразительное искусство.

Или вот группа детей, две девочки и восемь мальчиков, в летний полдень (тени их самые короткие для тверских широт) играют у деревенской околицы. Игра мальчиков очень современная: футбол; воротами служит створ огромных сараев, покрытых осиновой дранкой. Знал ли Сидоров, что из многих десятков прекрасных детей, позировавших ему в Подоле в середине и конце 1970-х, перестройку и революцию 1990-х переживет только один, остальные будут убиты, отравлены, сопьются, умрут, не дожив до 45 лет? Нет. Он увидел и понял это, когда ему самому было уже 75. Но непостижимым образом полотно содержит эту правду. Точно. Когда зритель глядит на эти прочные, сознательно гипертрофированного Сидоровым масштаба постройки старой России, написанные им вровень с небом и крохотных малолеток на их фоне, его охватывает не радость о счастливом детстве брежневской поры, а тревога, что крытые щепой монументальные сараи не смогут защитить играющих подростков своим могучим охватом. Они сами беззащитны.

Он не знал, но отказ от идеологии сам диктовал правду, которой художник следовал. Он не знал, его искусство знало.

Что мешает считать эти холсты лептой в строительство «новой жизни»? Да то же, что и «Прощание с Матерой».

Со времени Эсхила трагедия выражает языком искусства непреодолимое человеческими силами противоречие между стремлением человека к неизменной и неподвижной правде и красоте и роковой обреченностью человека с его земной красотой, с его человеческой правдой и памятью — на забвение, разрушение и земное небытие. Человек обречен на смерть. Но не бунт отчаяния и не безумное творение нереального мира, не суицид и не революция разрешают трагедию.

Когда Пушкин запечатывает беззаконный суд над невинными детьми беззаконного правителя, это всеобщее беззаконие, краткой ремаркой: «Народ безмолвствует», трагедия разрешилась. Свет есть, и он не в противостоянии героев, а в душе читателя, увидевшей тот же свет в душе автора. Здесь рука, протянутая нравственным человеком такому же, как и он, слабому. Не падай духом. Есть Бог.

Ты не можешь это преодолеть. И ты не можешь с этим смириться. И ты склоняешься перед Тем, Кто поставил тебя в такие условия и дал тебе любовь к добру и правде, не позволяющую принять переменчивость и ложь. И в этом — истинно человеческое. Та жажда Бога, благодаря которой многострадальный Иов выносит приговор смерти. «Я знаю, что Искупитель мой жив».

Человек ставит вопрос, ответ на который — не у него.

Это признак истинного искусства, так как вопрос правильный.

Ветер дует, а Россия обречена. Облака плывут, а русская деревня скончалась.

Полет Гагарина убил Россию. Русскую деревню, и даже русский советский колхоз. Революция окончательно покорила умы, окончательно победила. И неважно какая именно революция: научно-техническая, гендерная, цифровая, криминальная, нравственная, духовная.

Время долгого «Прощания», время бесконечно «уходящей Руси» кончилось. Революция, сделавшая масскульт неотличимым от классики, космополита неотличимым от патриота, священника неотличимым от актера³ – состоялась.

Облака плывут, березовый ветер веет, и немногие дома, срубленные до революции, еще стоят на своих местах. Но былой России уже нет. А новой – для нас — не будет, и нам ее не надо. Это не та Россия. Почему смотреть на эти облака больно? Потому что под облаками то, что осталось от России.

Там страна, для которой тема гневного патриотизма -– «санкции», то есть запрет Запада жить, есть и выступать на Западе. Лишенные стыда руководители, сами не понимающие своего позора. Лишенные стыда спортсмены и медиа-звезды. Лояльный и даже льнущий к их «успешности» частный человек.

Так вот она, та жизнь, огни которой не хотели воспевать деревенщики. «Пожар» Распутина, гибель Кондопоги и Лядин, разломанные и сгоревшие в пустых деревнях дома — неотличимы от успешности и уверенности в завтрашнем дне ее бесстыдных функционеров.

Все деревенщики остро чувствовали беззащитность Христианской культуры после гибели Христианского государства. Но «жизнеутверждающий» пейзаж Сидорова имеет такую силу обобщения образа, что предмет плача делается монументальным, противостоя самому непостоянству и обреченности на уничтожение. Вот откуда этот последовательный отказ от деталей, эта монументализация деревьев, людей, берегов реки, неба. Этот поиск монументального цвета в станковой живописи.

Сидоров нашел цвет стены — на холсте. Тот же пронзительный глубокий синий, что в стенописи бежецких храмов второй четверти XIX века. Тот же пронзительный цвет женской одежды, что и у «мезенских вдов».

Бескорыстному Сидорову ничего не надо было от нас и никто из нас ничего не мог ему дать, так как не мог вернуть утраченную, но еще живую в его душе Россию.

Россия ушла, деревня кончилась. Под небом пустая земля и красивое старое дерево с засохшей кроной и вороном. Никто из людей не знает, что впереди и даже не у кого спросить.

Но есть Бог.

В Нем скрыты все приговоры и судьбы.

9 января 2021 года Валентин Михайлович Сидоров скончался, исповедавшись и причастившись Святых и Животворящих Христовых Таин.

Его искусство продолжает задавать вопрос, а ему самому уже известен ответ.

Такова награда реалисту.

Протоиерей Владимир Переслегин

Ссылки

1^ «Завтра», январь, 2021 г. №2 (1412)

2^ См., например, картину В. Ф. Стожарова “Село Большая Пысса. Весна. “ 1971 г.

3^ Фильм «Остров».

источник