 Тема войны на Донбассе на протяжении нескольких месяцев стала одной из центральных в повестке российских новостных передач и государственных информагентств. Сложно вспомнить, когда в последний раз столько же медийного внимания было приковано к Донбассу. Даже в те дни, когда на линии разграничения гибли мирные жители и получали ранения дети, как весной прошлого года, Донбасс мог оставаться в тени. Одновременно с повышенным вниманием новые тенденции наблюдались в идеологической жизни внутри республики, а также явно обозначился кризис дипломатических методов. Стало очевидно, что пришло то время, когда главным аргументом стала готовность армии провести акцию принуждения к миру, а в случае с Донбассом – к выполнению минских соглашений украинской стороной.
Относиться к "Минску" можно по-разному. В основном на Донбассе традиционно принято ругать минские соглашения, которые сковывают руки армии и из-за которых регулярно выходят приказы о запрете открывать огонь, причём это касается даже ответного огня, что закономерно приводит к потерям среди военных. Одновременно "Минск" сохраняет угрозу возвращения Донбасса в состав Украины, лишая республику будущего, которое люди видели исключительно в составе России, когда шли на референдум.
Минские соглашении и обострение
По поводу начала крупномасштабной эскалации на Донбассе среди жителей прифронтовых зон, которых это коснётся прежде всего, бытует два основных мнения. Одно из них -- "не дай бог повторится всё то, что мы уже пережили в 2014 году, и уж лучше худой мир, чем новый 2014-ый».
Елена, сотрудница общежития школы на так называемой жилплощадке рядом с посёлком шахты Трудовская, рассказывает:
- Когда начались обстрелы, я только пришла сюда работать, одни из самых первых бомбёжек были как раз здесь. В нашем училище тогда полетели все стёкла, а мы собирали их во дворе. Я страшно не хочу, чтобы повторился 14 год. У меня сын воюет с 14 года, и у меня была даже такая мысль тогда: попросить сына застрелить меня, чтобы я не мучилась, у меня не было сил всё это переживать. Тут все разъехались, было пусто. Как-то я пошла подружку провожать, и мы сели на лавочку, как вдруг началось светопреставление. Обстреляли Марьинку. Зарево, земля трясётся, вспышки, и только двери захлопываются от разбегающихся людей.
Женщина вспоминает, что тогда людей почти не осталось, по посёлку ходили стаи собак и исхудавших брошенных кошек, на улицах валялись горы мусора, ни один магазин не работал:
- Я жила больше года в подвале с крысами, я больше года не ела хлеба, мы отвыкли от хлеба за это время, не было, холодно, мороз в подвале и постоянное чувство страха.
Одновременно с этим часто можно услышать мнение, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца и ожидание войны на протяжении многих лет. Не выдерживают даже самые стойкие, выезжая в Россию. Тем более что после получения российского гражданства найти работу и устроиться становится гораздо легче.
- Найду работу в Крыму, поднакоплю денег и организую полноценный переезд своим родным, -- говорит моя знакомая, все семь лет прожившая в прифронтовом Октябрьском с ребёнком и в самые тяжёлые для Донбасса годы занимавшаяся волонтёрской помощью.
Однако, несмотря на семь мучительных лет ожидания, люди не теряют надежды и веры в Россию, и в помощь с её стороны. С Людмилой я знакома уже несколько лет. Ещё в 2017 году она рассказала мне впервые историю своей семьи, настолько страшную, что её сложно осмыслить. От попадания снаряда «Града» в 2014 году в автомобиль погиб её первый муж и невестка, а сын стал инвалидом. Жена её нынешнего супруга Александра погибла в автобусе от попадания снаряда на автостанции. Общая беда сроднила этих людей.
Сейчас Людмила и Александр, живущие на Трудовских, в эпицентре событий на Донбассе, каждый вечер проводят перед телевизором, рассчитывая услышать что-то важное о Донбассе, смотрят, что же о них думают в Москве, о чём говорят на ток-шоу российские политологи. С надеждой ловят любые сигналы из России, объясняя их в свою пользу. Правда, безусловная вера в Россию в разговоре может тотчас же смениться горечью и сомнениями.
- Мы для России как чемодан без ручки, - сокрушаются люди, потерявшие всё в 2014 году и нашедшие в себе силы начать жизнь заново в уже немолодом возрасте.
В том, что рано или поздно Донбасс будет в составе России, здесь не сомневаются, но постепенно утрачивают надежду дожить до этого момента.
-Ждём чего- то от России, ждём, а сами не знаем, чего и когда. Раньше ждали, что вот-вот, а теперь...
- Я вот жду, чтобы закончилась война. Для кого-то её уже будто бы и нет, а для нас есть, -- перебивает Людмила.
Нередко просмотры телевизионных передач и новостей с большой земли сопровождаются звуками обстрелов. Людмила привыкла смотреть телевизор сидя на полу: так, по крайней мере, можно обезопасить себя от осколков в окне, но прямого попадания маленький деревенский домишко не выдержит. В него уже было попадание, тогда мужа Людмилы спасло то, что он проспал на работу, снаряд 152 мм попал в ванную комнату, где он мог бы в это время бриться.
Людмила показывает фотографии дома после попадания и говорит, что не переживёт второго 14 года, не сможет снова бегать по инстанциям, чтобы получить материалы для восстановления дома, если, конечно, будет что восстанавливать.
- Что делать? Взять чемодан и уехать? А мама с папой, которые больные и старые? Как я их брошу, куда я их увезу? Если тут идёт война, переселите нас куда-то, а потом песком закладывайте административные здания в центре. Пусть баррикадируются, конечно, их головы нужно первым делом сохранить, а мы тут сами так, мимо проходили. Нам только указивку дали срочно приготовить бомбоубежище, но никто не помог даже лампочкой. Мы всё сделали своими силами: вода питьевая баки чистые, тазики для стирки – всё приготовили сами. Вот самое обидное, когда говорят про Украину, такая-сякая, но вы в зеркало на себя посмотрите, вы то сами что делаете? -- говорит женщина.
Дети на линии фронта
О Донбассе громко заговорили в том числе и за границей ещё и потому, что в начале апреля снова погиб ребёнок, причём не где-нибудь, а в тыловом посёлке в результате удара беспилотника. О беспилотниках на Донбассе стали часто говорить после войны в НКР и начала военного сотрудничества Украины с Турцией. Но до применения ударных беспилотников уровня "байрактаров" на Донбассе пока что не дошло, а вот ударные самоделки на Донбассе применялись регулярно, задолго до успеха Азербайджана в Арцахе. Можно вспомнить хотя бы трагедию с горловчанкой Мирославой Воронцовой, погибшей в прошлом году как раз таки от сброшенного с воздуха снаряда.
Гибель пятилетнего Владислава Дмитриева в Александровском потрясла общество не только потому, что ребёнок был совсем маленьким, но и потому, что под ударом оказался тыловой посёлок, где никто не был готов к этому.
Родители пытались уберечь сына от потрясений – как говорила его бабушка и как подтвердила его мама Екатерина Дмитриева, в их доме никогда не произносилось слово «война», а сыну никогда не покупали игрушечных солдатиков и оружия:
- Мы хотели оградить ребёнка, а как вы сами думаете? Маленькому ребёнку нужно знать, что такое война? Мне кажется, каждая мать хочет оградить ребёнка от такого. Это же страшно. И ему по возрасту это было точно не нужно, - говорит Катя.
Военных увлечений у Влада не было, он любил книги, природу, собак, увлекался конструированием и должен был начать заниматься гимнастикой.
- Каждую ночь перед сном мы читали книжки, сказки, стихотворения он заучивал наизусть, у него была хорошая память. Во всём он был развит, плавание у нас должно было начаться. Гимнастика ему нравилась, но гимнастикой мы занимались дома. Он был маленьким и тренер сказал, что водить его рановато в секцию пока что.
Катя, работающая воспитательницей в детском саду, сказала, что соглашается на интервью только потому, что верит: гибель её ребёнка должна научить чему-то людей, должна стать последней гибелью ребёнка на войне.
- Я только этим себя и спасаю. Здесь много детей, и они не должны умирать, и мой сын не должен был, мы не развязывали никакую войну, мой ребёнок в этом не был виноват, и никто не имел права лишать его и любого другого ребёнка жизни. Умер не только он, с ним вместе умерла я. То, что я хожу и дышу, уже не важно – моя душа умерла, умерла душа моего мужа, его отчима, его матери... И я не хочу, чтобы ещё гибли дети. Я воспитатель, я прихожу на свою работу, люблю и целую каждого ребёночка. Они мне все как родные, они растут на моих глазах, и я не хочу думать, что кто-то из них может погибнуть. И мой сын хотел жить, он хотел вырасти и помогать людям, он должен был стать большим человеком.
Если в тихом посёлке Александровское в семье Владислава Дмитриева слова «война» старались не произносить, то дети из прифронтовых районов рано или поздно узнают, что это такое. Многим родителям удаётся превращать войну в форму игры, когда пряткам в подвале и звукам обстрелов можно найти несерьёзное объяснение.
- Та фраза про роботов, которую ты упоминала в своём репортаже, уже стала легендарной. Когда я общаюсь с приезжающими в Александровку журналистами, они говорят, что слышали её, -- говорит мне Даша. Она живёт с трёхлетним сыном в фактически серой зоне (строго говоря, фасад её дома -- это ещё не серая зона, а вот огород уже находится на «нейтралке»). В представлении её четырёхлетнего сына Жени прилётов не существует – эти звуки издают гигантские неуклюжие роботы, которые падают с грохотом на спину, от чего сотрясаются стены и дрожат стёкла в окнах их небольшого уютного домика. Несмотря на то, что маленькие дети не знают всей страшной правды, война не может не сказываться на них. Так, детские логопеды в школах на Трудовских все как один говорили мне в своё время, что проблем с речью у детей стало гораздо больше, чем было до войны. А пережившая оккупацию в Авдеевке и обстрелы дончанка Светлана Симбирцева рассказывала, что её младший сын, которому было два года, когда началась война, до сих пор крутит верёвочку, чтобы успокоиться. Она даже ходила с ним к психологу, опасаясь, что эта привычка может свидетельствовать о каких-то серьёзных психологических проблемах у ребёнка.
Подростки, в отличие от малышей, естественно, понимают, что дело не в грозе без дождя и не в гигантских падающих роботах, но в целом в этом возрасте жизнелюбие и любопытство одерживают верх. К счастью, большинство школьников обучены, что по минным полям, которые нередко находятся по соседству с их домами, гулять нельзя, и найденные в детской песочнице непонятные предметы строго запрещено трогать. Правда, подростки собирают осколки, как мои знакомые девочки из Гольмовского. После того, как их двор обстреляли 120-ми минами, они собрали за полчаса целый мешок из осколков, в том числе с детской площадки прямо возле действующего садика.
Дочке Ольги Арине сейчас двенадцать, а что такое война – она осознала несколько лет назад, когда ни с того ни с сего проснулась рано утром и, держа в руках подушку, с заспанными глазами вышла к родителями и сказала, что нужно идти в подвал, хотя на улице в этот момент было тихо. До этого, как говорит Ольга, девочка так никогда не поступала.
- Страх, конечно, присутствует, и в первую очередь – за детей. Обстрелы начинаются неожиданно, муж паникует, сразу везёт малую к бабушке, хотя она тоже недалеко живёт. Со взрослым ребёнком сложнее: когда он маленький, можно списать всё на грозу, а сейчас она всё понимает и у неё начинается паника. Бабушке все уши прожужжит: "А с моими родителями ничего не случится, а они не умрут?". Взрослый ребёнок уже понимает, что война – это смерть и разрушение. Осознавать это Арина начала после прилёта в 18-м году, когда уже вроде бы не было активной фазы. 4.20 утра, а она выходит с подушкой в руках и говорит: "Опасно, надо в подвал".И только мы спустились – прилетело, дверь вылетела, газ шурует и дым валит. Вот тогда мой ребёнок повзрослел окончательно. Пока мы искали квартиру после этого случая, она две недели жила в подвале, никуда оттуда не выходя. После того, как съехали на квартиру – а снимали в самом центре, на Ватутина, -- случайно попали под дождь. Тучи набежали, темно, ливень, молнии сверкают, раскаты грома кругом, с нас стекала вода, а она бежала и всю дорогу твердила: «Я не хочу умирать, не стреляйте, мамочка, мне страшно, я хочу жить». Центр города, ребёнок гулял в парке – и у него начинается приступ ужаса, сводящий всё тело судорогами.
На вопрос о том, почему люди не уезжают, сложно ответить, и уж тем более недопустимо давать моральные оценки, не побывав в шкуре этих людей. Увы, уехать и устроиться могут далеко не все, а так у ребёнка есть хотя бы дом, крыша над головой, обустроенный подвал для крайних случаев, возможность ходить в школу. Срабатывает и привычка. Тот же самый Октябрьский все годы войны был прифронтовым, позиции располагались в пешей доступности и неспешным шагом до непосредственной линии фронта можно дойти минут за пятнадцать. Но последние пару лет люди уже знали примерное время, когда лучше не выходить на улицу, знали районы, куда прилететь может, а куда, вероятнее всего, не прилетит. И не обращали внимания на обстрелы, которые стали таким же привычным фоновым звуком, как гудок ДМЗ [Донецкий металлургический завод] для жителей центра города. В периоды эскалаций ситуация выходит из-под контроля, начинает прилетать туда, куда обычно не прилетает, и в то время, когда этого меньше всего ждут.
Хоть видимое напряжение перед праздниками спало, говорить о том, что эскалация сдулась, -- рановато. Жертвы среди мирного населения и потери среди военных, о которых вдруг стали говорить открыто и которые поначалу всколыхивали общество, -- никуда не делись. В праздничные дни, когда вся страна отдыхала, практически незамеченной осталась гибель мужчины 39-го года рождения, от обстрела. Ребёнок войны, проживший целую жизнь, погиб во время новой бесконечной войны в то самое время, когда большая Россия праздновала День Победы.
Русский Донбасс
Среди множества противоречивых тенденций в настроении и состоянии людей нельзя не обратить внимания на идеологический фон, который поменялся и стал более радикальным. С начала года в Донецке прошло сразу два форума с участием ключевых фигур российской политики, где Пушилин практически в каждом выступлении заявлял о том, что судьба Донбасса – вместе с Россией. В начале года была принята доктрина «Русский Донбасс», основанная на идее триединства русского народа, декларирующая выход на границы областей и преемственность Донбасса Новороссии. А перед праздничными мероприятиями – Днём Победы и Днём республики – в центре Донецка появился красочный баннер «Русский Донбасс».
Чему служат эти нововведения – желанию подбодрить людей и повысить уровень лояльности и доверия к руководству (Александр Захарченко воспринимался гораздо более позитивно на Донбассе, нежели нынешнее руководство) или же подготовке к признанию Донбасса – неизвестно. Однако остаётся вне всякого сомнения то, что официальный идеологический фон стал более смелым. Хочется верить, что он станет прелюдией к признанию Донбасса и его присоединению к России, которого здесь уже семь лет ожидают многие тысячи наших соотечественников, всматривающихся в лица политиков на экранах своих телевизоров и старающихся не обращать внимания на уже ставшее обыденным дребезжание залепленных крест-накрест окон.
Кристина Мельникова
источник. |
