Роман «Мастер и Маргарита» подобен крупному озеру с живой водой. В это озеро впадает немало рек, речушек и ручейков, являющихся повестями, пьесами, рассказами Булгакова. Благодаря этим сравнительно небольшим по форме произведениям писатель сумел с завидной художественной убедительностью показать разрушительное по своей сути нашествие евреев в Москву после злополучного октябрьского переворота. Может то были беженцы от жестокого произвола колонизаторов, эксплуататоров, империалистов и прочих мироедов? Отнюдь. В своих повестях Булгаков показывает евреев исключительно в роли завоевателей-начальников.
Так в «Дьяволиаде» в солидной организации Главцентрбазспимат (расшифровывается как Главная Центральная База Спичечных Материалов) неожиданно увольняют директора т. Чекушина и назначают нового руководителя т. Кальсонера. Герой повествования, скромный делопроизводитель Коротков еще ничего не знает об этом, но впечатлен внешним видом незнакомого ему человека, которого повстречал в коридоре этой организации. Вот его портрет:
«Этот неизвестный был настолько низкого роста, что достигал высокому Короткову только до талии. Недостаток роста искупался чрезвычайной шириной плеч неизвестного. Квадратное туловище сидело на искривленных ногах, причем левая была хромая. Но примечательнее всего была голова. Она представляла собой точную модель гигантского яйца, насаженного на шею горизонтально и острым концом вперед. Лысой она была тоже как яйцо, и настолько блестящей, что на темени у неизвестного, не угасая, горели электрические лампочки. Крохотное лицо у неизвестного было выбрито до синевы, а зеленые, маленькие, как булавочные головки, глаза, сидели в глубоких впадинах. Тело неизвестного было облечено в расстегнутый, сшитого из серого одеяла френч, из-под которого выглядывала малороссийская рубашка, ноги в штанах из такого же материала и низеньких с вырезом сапожках гусара времен Александра I.
«Т-типик», - подумал Коротков и устремился к двери Чекушина, стараясь миновать лысого. Но тот совершенно неожиданно загородил Короткову дорогу.
- Что вам надо? – спросил лысый Короткова таким голосом, что нервный делопроизводитель вздрогнул. Этот голос был совершенно похож на голос медного таза и отличался таким тембром, что у каждого, кто его слышал, при каждом слове происходило вдоль позвоночника ощущение шершавой проволоки. Кроме того Короткову показалось, что слова неизвестного пахнут спичками».
Булгаков рисует портрет иногороднего человека, недавно прибывшего из украинского мистечка. Причем этот иногородний уже пребывает в должности новоиспеченного руководителя солидной организации и весьма смахивает то ли на хромого беса с луженой глоткой, то ли на черта лысого, пахнущего серой. Уже на следующий день Коротков был уволен новым директором из-за досадной ошибки, допущенной делопроизводителем при составлении телефонограммы. И полагая, что произошло недоразумение, герой повести пытался встретиться с Кальсонером, но никак не мог попасть к нему в кабинет. Встреча все же произошла в коридоре, но директор торопился в Центрснаб и уехал на служебном мотоцикле. Коротков спешит следом за ним, сев в проходящий трамвай, но безуспешно ищет в огромном здании своего уже бывшего работодателя. И вдруг замечает его в лифте. Но тут же убеждается в том, что увидел всего лишь двойника Кальсонера, причем этот двойник был с «длинной ассирийско-гофрированной бородой, ниспадавшей на грудь». Далее Коротков отмечает, что и в коридорах Центрснаба «пахло чуть-чуть серой».
На следующий день Коротков по укоренившейся привычке направил свои стопы в организацию, из которой был уволен, и с ужасом обнаружил на своем рабочем месте нового Кальсонера, а точнее делопроизводителя, чрезвычайно похожего на двух предыдущих Кальсонеров. Не желая мириться со своим увольнением, Коротков устремляется в Бюро претензий, чтобы написать там жалобу на нового руководителя и к своему ужасу сталкивается там с человеком, опять чрезвычайно похожим на Кальсонера. Круг замкнулся, главный герой бьется в бессильной истерике, затем устраивает дебош в какой-то конторе, ему со всех сторон мерещатся другие Кальсонеры уже с огнедышащими ртами. В итоге, он, то ли сходит с ума, то ли бесславно погибает.
А в «Роковых яйцах» мы видим Александра Семеновича Рокка, бывшего флейтиста, до известных социальных потрясений развлекавшего публику игрой на инструменте перед началом киносеанса, а в ходе социальных потрясений доросшего до должности директора совхоза «Красный луч». Он прослышал об исследованиях проф. Персикова, который добился ускоренного созревания икры лягушек и жаб в лабораторных условиях. Причем новые лягушки и жабы быстро достигали размеров, намного превосходящих своих родителей. Рокк, которого местные жители сначала приняли не за начальника, а за антихриста, добивается того, чтобы у профессора забрали все оборудование и перевезли в совхоз. Он решает заняться выращиванием скороспелых гигантских кур по методу Персикова. К нему по ошибке завозят яйца анаконд и крокодилов. Будучи совершенно некомпетентным куроводом, Рокк помещает их в инкубатор и вскоре по территории совхоза расползаются гигантские рептилии, которые сожрали всех местных жителей и двинулись в сторону Москвы. Понадобились войска и крепкие морозы, чтобы справиться с этой жуткой напастью. Хорошо известно, что сон разума порождает чудовищ. Булгаков всего лишь развил эту мысль иллюстрацией того, что биологические, в т.ч. и евгенические эксперименты, затеянные невежественными или некомпетентными людьми, также чреваты чудовищными последствиями.
Давно стала нарицательной фигура Швондера из повести «Собачье сердце». Вспомним, как его аттестовал проф. Преображенский: «Сидит изумительная дрянь в доме – как нарыв». Деятельный председатель домкома Швондер стал добровольным наставником для Полиграфа Полиграфовича, обеспечил документами, удостоверяющими гражданство Шарикова, приобщил того к наследию классиков марксизма, в частности книгой, содержащей переписку Энгельса с Каутским, и даже содействовал устройству на работу своего подопечного в отдел по поимке бродячих котов: естественно на должность начальника отдела. Ведь подобное стремится к подобному.
Булгаков в произведениях малой формы сполна выразил свое отвращение ко всем этим харям, ряхам, рылам и рожам пришлых хозяев жизни. Начиная с октябрьского переворота, в Москве полным ходом шла широкомасштабная ротация коренных горожан на покрытых революционным зудом жителей белорусских и украинских мистечек, а также на евреев-интернационалистов из других стран Европы и Америки. К тому времени, когда писатель приступил к созданию своего знаменитого романа, евреи доминировали практически во всех сферах жизнедеятельности города. А так как они обладали весьма специфической внешностью и весьма специфическими голосами, то их присутствие было более чем заметно на любом собрании, в любом учреждении и даже в уличной толпе. В год создания СП СССР в столичной писательской организации численность евреев превышала треть от общей численности творческого союза. Евреи заполнили собой киностудии и редакции газет и журналов, вузы и академии, эстрадные и театральные подмостки. И причиной столь радикального вытеснения коренных москвичей на периферию или заграницу являлась свирепая политика антисемитизма, которой власти неуклонно придерживались, не смотря на различные идеологические и партийные уклоны и загибы. И Булгаков прекрасно понимал, какими бедами в советизированной России грозит для него обвинение в антисемитизме. Придется несколько подробнее остановиться на умонастроении, известном как антисемитизм.
Этот не совсем удачный термин придумал уже упоминавшийся нами немецкий журналист В.Марр на исходе 70-х годов XIX в. Издавна существовала в обширной Азии большая группа выдающихся народов, (ассирийцы, халдеи, финикийцы и.д.) которые говорили на родственных между собой языках – семитских. Древнееврейский язык также относился к этой группе. В Европе XIX в. практически никто из представителей семитских народов не проживал, за исключением евреев. Подразумевая под термином «антисемитизм» противодействие германцев росту влияния евреев в Центральной Европе, Марр ошибочно включил в сферу этого противодействия все семитские народы. Правильнее было бы говорить о юдофобии или жидонеприязни. Но термин «антисемитизм» прижился и был введен в широкий речевой оборот.
Во все времена отношения между разными народами сопровождались противоборствами, противостояниями и нелицеприятными характеристиками. Вот несколько примеров из близких всем нам времен. Вследствие целого ряда территориальных и прочих претензий, французы и немцы на протяжении всего XIX в. и первой половины XX в. просто терпеть не могли друг друга, и не скупились на взаимные обвинения во всех смертных грехах: не чурались даже откровенных оскорблений в словесных перепалках и на полях брани. Можно привести и другой пример. Так как Россия после октябрьского переворота фактически выпала из онтологического пространства греко-христианского мира, то многие народы, входящие в этот мир стали относиться к русским настороженно и осуждающе, как к титульной нации позволившей провести над собой столь сомнительный социальный эксперимент. Отсюда и русофобия, продолжающая по сей день.
Разумеется, все эти прискорбные явления преходящи. Французы и немцы в последние полвека поддерживают добрососедские связи. Русофобия тоже испарится в качестве распространенного явления после того, как исчезнут в постсоветской России рудименты человеконенавистнической идеологии и практика репрессивного правления исчерпает себя. Что же касается евреев, то на протяжении трех тысячелетней истории этого народа периодически разыгрывается один и тот же сценарий. В условиях политического суверенитета этот маленький народ являлся легкой добычей для соседних воинственных племен и народов и крайне нуждался в защите. А войдя в состав какой-нибудь крупной империи, данную защиту обретал. Обладая высокими адаптивными свойствами, изобретательностью, многие евреи в условиях вассальной зависимости добивались впечатляющих результатов в торговой, ростовщической деятельности, некоторые наиболее просвещенные и талантливые евреи даже становились влиятельными сановниками при Дворах властелинов империй. Впадая в эйфорию от своих достижений, евреи принимались настойчиво требовать от имперских властей каких-то преференций, особого к себе отношения и в итоге провоцировали со стороны властей гонения, а со стороны обывателей империй – поношения. Евреи начинали огрызаться, создавать группы сопротивления и вставали на путь саморазрушения. Их города сравнивались с землей, их жителей продавали в рабство или вводили на территории их проживания жестокий оккупационный режим, от которого евреи сами бежали, куда глаза глядят.
В христианизированной Европе к евреям традиционно относились подозрительно, как к людям, которые стремились придерживаться не только своих обрядов и обычаев, сколько своих мало понятных европейцам моральных установок. Невзирая на глубокие противоречия между православными и католиками, христиане строго придерживались требований нравственного закона. Разумеется христианские общества не были совершенными, иначе бы не получили развитие и широкую социальную поддержку в ряде стран протестантские ереси. Но и отколовшиеся от традиционных христианских церквей протестанты, так или иначе, не дистанцировались от основных требований нравственного закона. А евреи, упорно подчиняющиеся законам своей древней религии, были абсолютно свободны от этих требований.
Любое самое омерзительное деяние иудея, наносящее ущерб или вред гоям, но приносящее самому ему пользу (повышение его благосостояния, рост его влияния в обществе) не считалось в его глазах чем-то предосудительным или постыдным или преступным. И вся иудейская община, в которую он входил, тоже не относилась к такому деянию, как недопустимому. Будучи свободными от христианских запретов, евреи активно занимались астрологией, ростовщичеством, контрабандой, скупкой краденного, сутенерством, содержали питейные заведения, бордели т.е. преуспевали за счет тех христиан, которые склонялись к порокам или тяготели к эзотерике. Разумеется, иноверцев-инородцев периодически изгоняли то из одного города, то из другого княжества или королевства, разрешали им проживать только в тесных гетто и прочих резервациях или мистечках. Но со временем, в европейских странах начало развиваться уголовное, торговое, судоходное, земельное право: «абсолютизм самодержавия» нравственного закона стал тесниться и умаляться юридическими правилами. Именно несовершенство практики применения юридических норм и послужило для Достоевского исходным толчком к созданию гениального романа «Братья Карамазовы».
В отличие от требований нравственного закона, юридически «закавыки» легко обойти, если научиться трактовать их в свою пользу. Евреи просто не могли воспользоваться этим шансом. Свобода от совести, вины и стыда, вкупе с изменчивой логикой правоприменения позволила многим евреям резко повысить свое благосостояние, стать реальной экономической силой в Европе, а вслед за этим последовали их претензии и на ведущую роль во всем греко-христианском мире. Начало оформляться коммунистическое движение, потом сионизм. И пошло и поехало…
Естественно, ревнители и поборники нравственного закона стремились противодействовать росту подобного влияния. Это противодействие и получило шальной термин «антисемитизм». В России противодействие выражалось в наличие «черты оседлости», которую евреи не имели права переступать, в создании черносотенных организаций, в стихийных погромах, имевших место в западных областях православной империи, где проживала основная часть евреев. Вот на этом бытовом уровне благодаря советскому агитпропу антисемитизм прочно закрепился в сознании советских и постсоветских людей, как темная, косная, сила, злобно завидующая благополучию предприимчивых, энергичных и трудолюбивых евреев.
В любом мощном умонастроении, захватывающем сознание миллионов людей, всегда обнаружатся экстремисты или радикалы, а пагуба марксисткой пропаганды как раз и заключалась в том, что указывая на этих экстремистов, она извращала суть феномена антисемитизма. К тому же во всех погромах, произошедших на территории Российской империи, погибло всего лишь несколько сотен человек. Но об этих действительно прискорбных событиях буквально истошно вопили зачинщики и агитаторы октябрьского переворота, и организаторы массовых кровавых злодеяний, учиненных большевиками в ходе гражданской войны.
Летом 1918 г. власть беззакония, угнездившаяся в Москве, издала одиозный закон об антисемитизме (полное название нормативного акта «О борьбе с антисемитизмом и еврейскими погромами»). Не о контрреволюционной деятельности или о недопустимости сопротивления оккупационному режиму гласил этот закон, а именно о запрете на любые формы противодействия росту еврейского влияния на просторах России. Согласно этому нормативному акту любой еврей обретал статус вседозволенности по отношению к обществу, которое еще продолжало оставаться русским по существу и преимущественно православным. Разумеется, уголовные преступления, публичные выступления, противоречащие доктрине марксизма-ленинизма, и прочие неблаговидные поступки еврея могли как-то оцениваться, но это разрешалось делать только другим евреям или полномочным представителям незаконной власти.
Благодаря стараниям целой армии кинематографистов, куплетистов, карикатуристов, плакатистов, пропагандистов образ антисемита совпадал с образом косного, интеллектуально неразвитого погромщика – этакого дебила в чумазом фартуке дворника или мясника с топором в грязных ручищах, чинящими насилие над прекрасными и прогрессивными людьми, ратующими за светлое будущее всего трудового народа. С выходом пресловутого закона, любой человек, обвиненный в антисемитизме, несмотря на род занятий, социальный статус автоматически выпадал из общества, потому что обретал образ жуткого погромщика или пособника погромщиков или идейного вдохновителя погромщиков. А все те, кто сочувствовал антисемиту, стремился проявить милосердие по отношению к нему, также автоматически относились к махровым реакционерам или к презренным отщепенцам – к изгоям.
Но Булгаков видел не только это, он прекрасно понимал религиозную подоплеку выхода в свет одиозного закона, подготавливающего начало «красного террора». Одной из особенностей иудейского мировосприятия является готовность адепта этой религии скрупулезно следовать всем многочисленным предписаниям Торы, раввинистических правил и наставлений в надежде умилостивить своего грозного бога и получить от него милости. Неустанно совершенствуя какие-то свои навыки и практические умения, иудей, добиваясь богатства или повышения своего социального статуса или приобретая широкую известность, чувствует, что племенное божество заботится о нем, поощряет его старания дарами чудесными. Большевики не являлись ортодоксальными иудеями; они истово-неистово верили в прогресс науки и социальных преобразований. Чтобы добраться до вожделенного светлого будущего были готовы без устали шагать по трупам или по колено в крови. И когда вчерашний тапер из кинотеатра или маляр или сапожник на волне социальных потрясений становился областным военным комиссаром или возглавлял президиум какого-нибудь исполкома, он преисполнялся слепой веры в то, что видит и понимает действительность в истинном, марксистском свете. А любое противодействие их наглости и нахрапистости, их безапелляционным суждениям и преступлениям с точки зрения христианской этики, они гневно воспринимали, как выпады против их племенного божества, или как стремление опорочить марксистскую истину. И тут их ярость становилась просто безграничной. Другими словами, религиозный конфликт двух тысячелетней давности продолжал сохранять свою актуальность на просторах советизированной страны. Любое противодействие безудержному влиянию большевиков, марксистов, ленинцев, интернационалистов, революционеров, преобразователей мира (все это - слова-синонимы) расценивалось новыми властями как наступление сил тьмы на носителей истины в последней инстанции.
Обвинения в антисемитизме, конечно же, в основном исходили от самих евреев, как людей, сподобившихся быть избранными и наиболее ясно понимавших сущность событий и процессов в окружающей действительности. Причем антисемитизм не имел четкого, исчерпывающего определения, но тысячи людей были расстреляны, задушены, затоптаны или утоплены по обвинению в антисемитизме, который по своей сути являлся псевдонимом неприятия воли племенного божества.
Чтобы попасть в концентрационный лагерь на несколько лет, достаточно было держать в своей домашней библиотеке брошюру о международных еврейских организациях. Уличенный в подобном преступлении бедолага сразу же обретал репутацию потенциального погромщика. Рассмотрим пример, как советские газеты освещали важные события той поры.
«Разстрел бывшего царя. // Известия Вологодского Губернского Совдепа. Вологда, 1918. №152, 21 июля, с. 3.
МОСКВА, 19 июля. На состоявшемся 18 июля заседании Президиума Центрального Исполнительного Комитета Советов председатель т. Свердлов сообщил полученное по прямому проводу сообщение от Областного Уральского Совета о разстреле бывшего царя Николая Романова. Последние дни в столице красного Урала,— Екатеринбургу серьезно угрожала опасность приближения чехословацких банд. В тоже время был раскрыт новый заговор контр-революционеров, имевший целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. В виду всех этих обстоятельств, Президиум Уральского Областного Совета постановил: разстрелять Николая Романова, что и было приведено в исполнение 16 июля. Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место. Документы о раскрытом заговоре посланы в Москву, которые напоминают историю перевода Романова из Тобольска в Екатеринбург, когда была раскрыта такая же организация белогвардейцев, в целях устройства побега Романова. В последнее время предполагалось предать бывшего царя суду за все его преступления против народа, только развернувшиеся сейчас события помешали осуществлению этого суда. Президиума Центрального Исполнительного Комитета, обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о разстреле Романова, постановил: Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет в лице своего Президиума признает решение Уральского Областного Совета правильным. Затем Председатель сообщает, что в распоряжении Центрального Исполнительного Комитета находится сейчас важный материал и документы Николая Романова, его собственноручные дневники, которые он вел до последнего времени, дневники его жены, детей и переписка Романова».
Если бы какой-нибудь репортер столичной или провинциальной газеты опубликовал сообщение о том, что Свердлов подготовил расстрельный список императорской семьи и ее окружения, согласовал список с Лениным и Троцким, затем отправил его в Уральский комитет рабочих, крестьянских и армейских депутатов и два члена Уральского исполкома Голощекин и Юровский взяли на себя организацию казни, то такой репортер был бы обвинен в клевете на руководителей партии и правительства, был бы незамедлительно уволен с работы и допрошен с пристрастием в ЧК. Там могли просто поколотить за «несознательность» и «неразвитость», а могли и крепко наказать, потому что в сообщении отсутствовали вымышленные угрозы заговора, готовившего побег царской семьи, но были названы конкретные организаторы расправы. А теперь представим, что в конце этого сообщения появилась бы такая фраза: «Все организаторы этого расстрела были евреями». Эта фраза сразу бы переводила репортера в разряд злостных антисемитов и гарантировала ему пулю в лоб.
Так свинец понуждал людей подавать только нужную властям информацию в массовых изданиях и публичных выступлениях, приучал на уровне условного рефлекса к самоцензуре в разговоре с коллегами, с друзьями и близкими. Советские деятели литературы и искусства неустанно совершенствовались в искусстве не называть вещи и явления своими именами, не замечать и не видеть того, что было очевидно даже слепым. И вот на переломе 20-30-х годов, когда советская власть укрепилась даже в самых отдаленных окраинах страны, некий малоизвестный писатель в среде литераторов предлагает редакциям журналов и издательств рукопись «трагедии». Ему удается в одной из газет даже опубликовать какой-то отрывок, вызвавший шквал крайне нелицеприятной критики. Впрочем, критиковали малоизвестного литератора не просто так, а за дело. А дело заключалось в следующем.
В этом произведении присутствал некий Иешуа, весьма смахивающий на Иисуса Христа. И этот Иешуа, представленный стойким борцом с мировым злом, заплатил собственной жизнью за свои убеждения. Вот что вызывало возмущение и негодование у профессиональных литераторов: «Как посмел!» В принципе любое внятное повествование о судилище над Иисусом Христом приводит в бешенство поборников беззакония. Апология Христа в советском государстве непременно воспринималась как подлый прием, как запрещенный удар, прямо указующий на отсутствие морально-этического идеала в обществе, устремленном по дороге прогресса к светлым далям. Отсюда - громкий визг и набатное биение железяками в подвешенные куски рельсов: «Караул! Враг у ворот! Лейте кипящую смолу!»
Об Иисусе следовало писать так, как учил Берлиоз еще неопытного поэта Бездомного. Иисус – это вымысел, это изобретение людей с больным воображением. И встав на эту твердую позицию, уже можно было и дальше развивать заявленную тему. Мол, христианское церковь – это всего лишь многовековое заблуждение, строение на зыбучих песках или инструмент одурманивания обывателей. Поэтому, давно пора всем этим вымыслам быть выброшенными на свалку истории. Но так как надо излагать подобный материал, в рукописи малоизвестного литератора не было написано ни строчки, а было написано о том, что много веков тому назад в некоем городе Ершелаиме произошло столкновение одинокого проповедника любви с жителями города – носителями ненависти ко всем, кто в Ершелаиме не живет. И ненависть победила, Но ведь все те, кто продолжали считать себя православными людьми, прекрасно знали о том, что победа ненависти оказалась весьма кратковременной и восторжествовала христианская любовь к ближнему. На этой любви и поднялась христианская церковь.
Наиболее проницательные критики могли прочитать в рукописи и другое. Иешуа пытался донести своим землякам из Галилеи мысль о том, что бог – это не грозный и жестокий повелитель, а благодетель и примиритель. Бог вдохнул жизнь в людей и благодарные люди должны стать добрее по отношению друг к другу. Бог бесконечно щедр в милостях своих и каждый человек должен хоть в малой степени соответствовать всеблагому царю небесному. Должен быть сострадательным к немощным и страждущим. А племенное божество, поощряющее своих адептов к унижениям и убийствам «не своих», выступает проявлением дьявольских сил. Вот почему необходимо сокрушить храм старой веры и освободить в своих душах место для новой веры.
В рукописи «трагедии» нет и тени насмешки над прекраснодушным мечтателем из Галилеи, но присутствует мужественное стремление Иешуа обуздать волю племенного божества, потворствующего бессчетным гнусностям и мерзостям евреев. Вся «трагедия» от первой до последней своей строчки пронизана духом религиозного антисемитизма. Из рукописи следовало, что разрушая храмы и оскверняя могилы, уничтожая цвет православной империи, марксисты продолжают целенаправленно вести борьбу с тем, кого предки марксистов давным-давно обрекли на казнь. Иисуса вроде бы нет в материальном мире, а он все равно продолжает быть в сознании таких людей, как сочинитель Булгаков. Разумеется, «паршивой овце» не могло найтись места в стаде баранов.
Впрочем, писатель не допускает в «трагедии» не одной сугубо личной оговорки, способной уличить его в антисемитизме. Сталкиваясь с тотальным и активным отрицанием каких-либо художественных достоинств рукописи, мастер догадывался, что «авторы статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим». Понимал и то, что после прочтения рукописи непременно последуют «куда надо» кляузы, доносы, «сигналы», но прямые улики-то все равно отсутствовали. Не требовалось обладать богатым воображением, чтобы представить, чем ему реально грозил шум, поднятый литераторами после прочтения его неопубликованного произведения. Автор «трагедии» сжигает рукопись в печке. Так повествование о казни невиновного человека из античной эпохи оборачивается его личной трагедией.
Презирал ли Булгаков евреев? Несомненно. В его замечательных произведениях мы не обнаружим ни одного хоть сколько-нибудь положительного персонажа, напоминающего нам незваных пришельцев из западных окраин Российской империи. Но писатель еще и опасался евреев, создавших на руинах православной империи репрессивный аппарат, который ежегодно «сравнивал с землей» или превращал в «лагерную пыль» десятки тысяч людей. И еще он ненавидел новоявленных властителей России. И чувство ненависти тяготило его, как тяжкое бремя, от которого писатель никак не мог избавиться.

Ю.Н. Покровский

Русская Стратегия