— Я убил священника, заявил Эмманюэль Абаисенга, нелегальный иммигрант из Руанды, войдя в Севрскую жандармерию — Вот ключ от комнаты, где произошло убийство.

Жандармы поспешили в общину братьев-миссионеров Монфор. В указанной руандийцем комнате лежал труп 60-летнего Оливье Мэра. Священник скончался от черепно-мозговых травм.

История этого преступления может стать сюжетом для психологического детектива. Однако трагедия, произошедшая во Франции, страшна не только своей жестокостью и неблагодарностью, но еще и тем, что виновный, скорей всего, наказания попросту избежит. Его положили в психиатрическую больницу, откуда он благополучно выйдет через пару месяцев.

Помните, СМИ много писали о том, как малийский мигрант, беспрепятственно получивший французское гражданство, выбросил из окна свою 65-летнюю соседку, потому что та была еврейкой. Дело было в 2017 году. Суд тогда признал, что убийца действовал под воздействием сильных психотропных препаратов и не отдавал себе отчёта в содеянном. И это при том, что убийца был судим 22 раза за 10 лет! Прямо аттракцион неслыханной гуманности.

Таким же снисходительным французское правосудие было и в отношении самого Абаисенга, который в прошлом году поджёг кафедральный собор Нанта. Как думаете, сколько лет ему дали? Вопрос с подвохом: по решению суда поджигателю, а теперь уже — убийце, нужно отмечаться в полиции с определённой периодичностью.

Такое ощущение, что французская Фемида сошла с ума.

— Франция давно перестала быть землей обетованной, какой она была в своё время для русских эмигрантов первой волны, вырвавшихся из охваченной гражданской войной России, — считает военный обозреватель. доктор социальных наук Католического университета Франции Александр Артамонов, — Теперь там устанавливают свои порядки мигранты, и гордые потомки галлов вынуждены с этим смириться. Правительство дает убежище кому ни попадя, а те насилуют женщин, убивают священников и поджигают храмы. Что же, по-своему они правы: французы, неспособные дать им отпор, уже недостойны хранить наследие своего собственного великого прошлого. Но как можно отстаивать свои религиозные и нравственные ценности, если власти закрывают глаза, когда чужаки сжигают церкви, или, того хуже, сами их разрушают.

«СП»: — Поджоги храмов не единичны?

— От огня пострадали Сен-Сюльпис, Нотр-Дам-де-Грас-де-Ревель в Буш-дю-Рон, Сен-Жак в центре Гренобля, а также более 15 домов Божьих. Многим из таких диких акций предшествовали призывы к сожжению храмов и антихристианские лозунги. Так было в 2010 году до поджогов церквей в городах Нанте, Сен-Донатьен и Сен-Клеман. Власти он вандалов не отстают: так в Париже снёс красивую неоготическую церковь Святой Риты, покровительницы животных. Да еще священник, служивший в этот момент мессу, был избит полицейскими. О какой морали можно говорить в обществе, которое занимается таким мракобесием?

«СП»: — Моральные ценности французов изменились?

— Во Франции теперь модно быть ЛГБТ или одногендерной семьей. Не даром основательница скандального движения FEMEN — Инна Шевченко — легко получила политическое убежище в этой стране и стала едва ли не новым символом Французской Республики. Каков поп, таков и приход.

Глумиться над христианскими святынями, бегать неглиже перед политиками первой величины, бить священников — теперь можно все. Поэтому французы с традиционными взглядами потянулись в эмиграцию — подальше от развращаемой Родины. — отмечает Александр Артамонов.

Сорок лет назад политики с пеной у рта доказывали, что коренное население Европы стареет, и мигранты могут взбодрить ее, влив свежую кровь. Пять лет назад, когда Старый Свет начал трещать по швам от притока беженцев из «горячих точек» третьего мира, они отказались закрывать границы, ссылались на «демократических ценности» и идеалы гуманизма. Сегодня — даже до объяснений не снисходят.

— Я не верю в невменяемость Эмманюэля Абаисенга, — убеждена французский журналист Франсуаза Компуэн. — Во-первых, все его действия направлены конкретно против христианства и продиктованы ненавистью. Ненависть — не патология, а чувство, имеющее под собой, как правило, рациональные для ненавидящего основания. Во-вторых, как нелегалу, ему грозило выдворение из страны. После поджога собора, он был под следствием, а значит невыездным. Во-вторых, убив священника, он знал, что сможет рассчитывать на госпитализацию, что лишний раз оттянет его выдворение. Помимо ненависти, усматриваю в убийстве прагматический мотив.

Безумно жалко погибшего, видимо, пытавшегося вырвать из лап Сатаны оступившуюся душу. Однако сразу же оговорюсь: не естественнее ли было приютить бескровного французского деда или взять под опеку больного ребёнка? В этом смысле отец Оливье пал жертвой миграционной идеологии, активно продавливаемой католической церковью с 80-х годов, и достигшей апофеоза при Франциске I.

«СП»: — Почему французы мирятся с миграционной политикой, уничтожающей национальную самобытность страны?

— Начиная с эры Миттерана, то есть с 1981 года, верхушка сделала ставку на смешение кровей. Коренное население, белое, в подавляющем большинстве исповедующее христианство, должно постепенно исчезнуть, слиться с пришельцами. Ещё у графа Куденхове-Калерги, теоретика панъевропеизма, была программа растворения европейских наций в едином шоколадном котле. А ведь премия Куденхове-Калерги, учреждённая в 1978 году, — одна из самых престижных, Ангела Меркель очень гордилась её получением. Таким образом, речь идёт не о слабости юридической системы, а о взвешенной политике, цель которой — уничтожение Европы, пусть даже руками уголовников.

К сожалению, во имя всё более агрессивной и шизоподобной идеологии французские власти готовы быть сильными со слабыми, и слабыми с сильными. Любой нелегал имеет больше прав, чем коренной житель, не поддерживающий продвигаемую надмировую идеологию. А потому, отец Оливье — очередная жертва идеологии, основанной на деконструкции всего того, что складывалось тысячелетиями — наций, религий, защищённых границ.

И не напоминает ли это ситуацию в России, где власти — пусти не из идеологических или мировоззренческих причин, а сугубо чтобы заработать, поощряют миграцию из южных республик, когда гастарбайтеры, зачастую едва способные связать два слова по-русски, заполоняют российские города от Владивостока до Калининграда, создают свои гетто и уже начинают диктовать свои вынесенные из кишлаков правила поведения. До поджога церквей и убийств священников мигрантами, слава богу, пока не дошло, но число этнических преступлений растет с каждым годом…