Дорогою я невольно восклицать буду на каждом шагу: это исполинский город, построенный великанами; башня на башне, стена на стене, дворец возле дворца! Странное смешение древнего и новейшего зодчества, нищеты и богатства, нравов европейских с нравами и обычаями восточными! Дивное, непостижимое слияние суетности, тщеславия и истинной славы и великолепия, невежества и просвещения, людскости и варварства. Не удивляйся, мой друг: Москва есть вывеска или живая картина нашего Отечества.
В конце декабря 1809 года Батюшков прибывает в Москву (по пути он заболел и лечился в Вологде – как-то вот с родным городом у него не задавалось, здесь он то лечился, то вынужден был приезжать по делам тяжбы, денег и так далее). Он поселяется у Муравьёвых – в Арбатской части на Никитской улице в приходе Георгия на Всполье. Здесь поэт провёл меньше полугода – с января по июнь 1810 года. Он общается с другом Петиным, с Жуковским и князем Вяземским. Он гуляет по «допожарной» Москве, наблюдает её и общается с разными людьми. В феврале 1810 году, благодаря князю Вяземскому, он сводит знакомство с самим Карамзиным, который был другом покойного Михаила Никитича Муравьёва. Он гуляет по Москве в сопровождении своего родича Никиты Муравьёва, сына Михайлы Никитича и будущего декабриста. Здесь знакомится он и с дядею будущего автора «Горя от ума» – Алексеем Фёдоровичем Грибоедовым, прототипом Фамусова. Тут и трое Пушкиных – Сергей Львович (отец будущего поэта, отставной майор), Василий Львович (отставной поручик, поэт, автор «Опасного соседа») и Алексей Фёдорович (четвероюродный брат двух предыдущих). Последний был литературным дилетантом, вольтерьянцем, атеистом. Он ругал Расина, которого весьма плохо переводил. Женой его была Елена Григорьевна, урождённая Немцова, в первом браке Воейкова. Она оставила для нас словесный портрет Константина Николаевича: «Батюшков был небольшого роста; у него были высокие плечи, впалая грудь, русые волосы, вьющиеся от природы, голубые глаза и томный взор. Оттенок меланхолии во всех чертах его лица соответствовал его бледности и мягкости его голоса, и это придавало всей его физиономии какое-то неуловимое выражение. Он обладал поэтическим воображением; ещё более поэзии было в его душе. Он был энтузиаст всего прекрасного. Все добродетели казались ему достижимыми. Дружба была его кумиром, бескорыстие и честность – отличительными чертами его характера. Когда он говорил, черты лица его и движения оживлялись, вдохновение светилось в его глазах. Свободная, изящная и чистая речь придавала большую прелесть его беседе. Увлекаясь своим воображением, он часто развивал софизмы, и если не всегда успевал убедить, то всё же не возбуждал раздражения в собеседнике, потому что глубоко прочувствованное увлечение всегда извинительно само по себе и располагает к снисхождению. Я любила его беседу и ещё более любила его молчание. Сколько раз находила я удовольствие в том, чтоб угадывать и мимолетную мысль его, и чувство, наполнявшее его душу в то время, когда он казался погружённым в мечтания. Редко ошибалась я в этих случаях. Тайное сочувствие открывало моему сердцу всё то, что происходило в его душе».
Известно, что во время пребывания в Белокаменной Батюшков написал «Прогулки по Москве», опубликованные в 1869 году (год же их написания так с точностью и не был установлен). Там есть весьма интересные моменты. Например, вот такой: «Зайдём оттуда в конфектный магазин, <...> Здесь мы видим большое стечение московских франтов в лакированных сапогах, в широких английских фраках, и в очках, и без очков, и растрёпанных, и причёсанных. Этот, конечно, – англичанин: он, разиня рот, смотрит на восковую куклу. Нет! он русак и родился в Суздале. Ну, так этот – француз: он картавит и говорит с хозяйкой о знакомом ей чревовещателе, который в прошлом году забавлял весельчаков парижских. Нет, это старый франт, который не езжал далее Макарья и, промотав родовое имение, наживает новое картами. Ну, так это – немец, этот бледный высокий мужчина, который вошёл с прекрасною дамою? Ошибся! И он русский, а только молодость провёл в Германии. По крайней мере, жена его иностранка: она насилу говорит по-русски. Ещё раз ошибся! Она русская, любезный друг, родилась в приходе Неопалимой Купины и кончит жизнь свою на святой Руси. Отчего же они все хотят прослыть иностранцами, картавят и кривляются? – отчего?..» прекрасное осуждение поэтом чужебесия, которое поразило тогда образованные, высшие и средние слои русского общества. Эта проблема встала весьма остро в ту эпоху, когда Французская Империя Наполеона вела агрессивные и захватнические войны в Европе, желая всех европейцев, весь мир привести к единому стандарту, выработанному революцией и «просветителями». Российское образованное общество, в большинстве, было воспитано на французской литературе и французских идеях, с ранних лет говорило, писало и даже думало по-французски. И лишь немногие понимали опасность этого и выступали с гневным осуждением подобного положения.
Тогда гроза двенадцатого года
Ещё спала. Ещё Наполеон
Не испытал великого народа –
Ещё грозил и колебался он.
Против Бонапарта решительно были настроены представители русского общества, которые выступали за обращение к русскому, к народному, против чужеземщины, засорения русского языка галлицизмами и так далее. Оформляется целая Русская Партия, состоящая из убеждённых консерваторов, монархистов, русских патриотов и ненавистников революции. Это были такие личности, как адмирал Александр Шишков, генерал Фёдор Ростопчин, историк Николай Карамзин и публицист Сергей Глинка. Они нашли поддержку у любимой сестры Императора – Великой княжны Елены Павловны (замужем за принцем Ольденбургским), которая была убеждённой противницей Наполеона (который даже сватался к ней, но получил решительный отказ). Её дворец в Твери сделался местом сосредоточения консервативной оппозиции, которая успешно боролась с деятельностью реформатор и второго человека в государстве Михаила Сперанского. К ней были вхожи граф Ростопчин, поэт и государственный деятель Иван Дмитриев, а также Николай Михайлович Карамзин. Именно по предложению Великой княжны историограф составил свою знаменитую «Записку о древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях» (1811), которую та передала лично Императору. Русская Партия была весьма влиятельна, она, фактически, стала самым настоящим идеологом будущей войны 1812 года. Именно они дали ей нужное идейное наполнение и благодаря им она стала Отечественной.
В июле 1810 года Батюшков возвращается в Хантоново. Потом зимой вновь едет в Москву, снова болеет в Вологде и проводит в Первопрестольной время с февраля по июль 1811 года, после чего вновь возвращается в свои «отчески пенаты». Как я уже писал, именно осенью 1811 года здесь он напишет своё знаменитое стихотворение. Здесь он читает Дидро, д’Аламбера, Монтеня, Феррана, переводит Петрарку, Боккаччо, Ариосто, Касти и Эвариста Парни (чьими стихами весьма увлекается и им подражает). В Хантонове он пишет в подражание историческим произведениям Муравьёва и Карамзина богатырское сказание – повесть «Предслава и Добрыня». А в январе 1812 года он уезжает в Петербург. Процитируем его письмо Гнедичу от июля 1811 года: «Любезный Николай, я пишу к тебе из моей деревни, куда приехал третьего дни. Надолго ли – не знаю. Но теперь решительно сказать могу, что отсюда я более не поеду в Москву, которая мне очень наскучила. В последнее время я пустился в большой свет: видел всё, что есть лучшего, избранного, блестящего; видел и ничего не увидел, ибо вертелся от утра до ночи, искал чего-то и ничего не находил. ...Одним словом, я решился ехать в Питер на службу царскую. Теперь вопрос: буду ли счастлив, получу ли место, кто мне будет покровительствовать? Признаюсь тебе, я желал бы иметь место при библиотеке, но не имею никакого права на оное». Батюшков прибывает в столицу для того, чтобы получить место в Императорской Публичной библиотеке. Однако там не было места и приходилось ждать вакансии. Поддержку ему оказывал директор – Алексей Николаевич Оленин, человек далеко не чужой. Он приходился дальним свойственником Муравьёвым: на их двоюродной племяннице был женат родной брат супруги Оленина, Елизаветы Марковны, урождённой Полторацкой. Знакомство они имели ещё с 1800-х годов, так что в их доме Батюшкова принимали вполне хорошо. Жил поэт тогда у своего друга Гнедича. Обжившись, он начинает интересоваться литературной жизнью, посещать салоны и собрания.
14 марта 1811 года в доме Державина состоялось первое собрание «Беседы любителей русского слова», созданной Шишковым и Державиным. Члены общества придерживались консервативных взглядов, являясь сторонниками классицизма, выступая против распространения иностранных слов в русском языке и за сохранение славянской лингвистики, выступали против реформы литературного языка, проводившейся сторонниками Карамзина. В «Беседу» входили также Гнедич и Крылов, отстаивавшие «национально-демократические традиции в развитии русского литературного языка, гражданский и демократический пафос в поэзии». Главными оппонентами были карамзинисты, которые сформируются в единое сообщество уже после прекращения существования «Беседы», в 1816 году. Пока же это было сообщество людей, не имеющих единой организации, но объединённых общей идеей. Своего рода неформальными лидерами данного направления были как раз Жуковский и князь Вяземский (Пётр Андреевич с Карамзиным даже был в родственных связях – вторым браком историк был женат на его единокровной сестре Екатерине). Батюшков испытывал тяготение именно к этому направлению. Посещая собрания в «Беседе» вместе с Гнедичем, он потом писал Вяземскому в Москву: «Признаюсь тебе, любезный друг, что наши питерские чудаки едва ли не смешнее московских. Ты себе вообразить не можешь того, что делается в Беседе! Какое невежество, какое бесстыдство! Всякое лицеприятие в сторону! Как? Коверкать, пародировать стихи Карамзина, единственного писателя, которым может похвалиться и гордиться наше отечество, читать эти глупые насмешки в полном собрании людей почтенных, архиереев, дам и нагло читать самому!.. Я же с моей стороны не прощу и при первом удобном случае выведу на живую воду Славян, которые бредят, Славян, которые из зависти к дарованию позволяют себе все, Славян, которые, оградясь щитом любви к отечеству (за которое я на деле всегда готов был пролить кровь свою, а они чернила), оградясь невежеством, бесстыдством, упрямством, гонят Озерова, Карамзина, гонят здравый смысл и – что всего непростительнее – заставляют нас зевать в своей Беседе от 8 до 11 часов вечера». Пребывание в Москве повлияло на Батюшкова и его литературные склонности, он становится карамзинистом. В Петербурге поэт вновь начинает посещать заседания «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств», где председательствует баснописец и журналист Александр Измайлов. Туда также вошли, весьма оживив деятельность общества, Блудов, Дашков и Северин. Однако вскоре они, вместе с Батюшковым, покинули «Общество» из-за скандала вокруг вступления в него графа Хвостова, известного своей графоманией.
Наконец, 22 апреля 1812 года в Императорской Публичной библиотеке открывается вакансия: старик Дубровский оставил должность хранителя манускриптов, его заместил помощник его Александр Иванович Ермолаев, который с 1800 по 1818 годы жил в доме Оленина и пользовался его покровительством (в 1811 году именно Оленин пристроил Ермолаева в библиотеку помощником Дубровского). Так что отказать просьбе устроить на должность своего помощника Батюшкова он не мог. Ермолаев был страстный палеограф и трудолюбивый учёный, во время археологической экспедиции по Русскому Северу в 1809 – 1810 годах он посетил Вологду. Служба с ним была для поэта необременительной, а даже интересной. Вместе с Батюшковым Александр Иванович занимался составлением описи рукописям. Он собрал сведения о древних рукописях и приобрёл некоторые из них в списках, а другие – в оригинале. Ермолаев был одним из первых комментаторов «Слова о полку Игореве», которое видел ещё до московского пожара 1812 года у Мусина-Пушкина. Мало того, им была проведена экспертиза, приобретённого в 1815 году Малиновским у Бардина списка «Слова о полку Игореве», который оказался поддельным. Светами и помощью пользовались многие, включая самого Карамзина. Так что, можно сказать, что Батюшкову весьма повезло со службой. Поселился он в доме Балабина возле библиотеки, напротив Гостиного двора – «Гостинки». Дружба с Гнедичем продолжалась, в его окружении были Крылов и молодой Сергей Уваров, тут же собирался и маленький кружок приятелей-литераторов: Михаил Милонов, Павел Никольской, Михаил Лобанов, Николай Греч. В общем, вокруг него была интересная культурная атмосфера.
Но недолго Батюшкову пришлось копаться в рукописях и жить в доме на Невском. На Россию надвигалась новая война – Наполеон принял решение напасть на Россию. 12/24 июня 1812 года около 600 тысяч солдат Grand Armée перешли Неман и вторглись в пределы Российской Империи. Началась Отечественная война…
Приложение.
Владения, принадлежавшие дворянину Вологодской губернии Константину Николаевичу Батюшкову. 1829 – 1831.
Пуркаловское окологородье (на реке Тошне, напротив деревни Стризнева, северо-западнее от Вологды – Тошенская волость, приход церкви Покрова Пресвятой Богородицы, что в Пуркалове).
Деревни:
Меники – 39 душ
Михалки – 16 душ
Авдотьино – 15 душ
Чернухино – 15 душ
Итого – 74 души
Вологодская округа, Угольская волость (приход Спасо-Угольской церкви; Марьинская волость, Михайловское и Глуповское общества)
Сельцо Глуповское (при ручье Малиновке) – 16 душ
Деревни:
Низкая – 15 душ
Павлиново – 19 душ
Строкино – 16 душ
Михайловская – 18 душ
Ракач – 9 душ
Соболево – 18 душ
Гороховская – 38 душ
Макарьино – 20 душ
Ковшово – 7 душ
Васильевская – 24 души
Рылово – 9 душ
Итого – 219 душ
Всего – 293 души
Сергей Зеленин
Русская Стратегия |
