Валерий Александрович Гаврилин… Интересно, многие ли сегодня вспомнят это имя? Думается, большинство разведут руками. Большинство, и притом абсолютное, знают Крутого и Розенбаума, знают, простите за выражение, Михайлова и Ваенгу… А, вот, крупнейшего русского композитора второй половины ХХ века вывшие советские, а ныне россиянские люди не ведают. Не ведают великой русской музыки, гимна национальной России, каковым было всё творчество Валерия Гаврилина. Его дивные «Перезвоны», «Русская тетрадь», «Анюта» (балет с несравненной Екатериной Максимовой, поставленный Владимиром Васильевым), «Марина» (на стихи Марины Цветаевой)… Эти названия тоже вряд ли что-то скажут большинству. Поэтому стоит прибавить, что Гаврилин писал музыку к спектаклям и кинофильмам. Например, к «Женитьбе Бальзаминова»… «Настоящий художник в своем народе выступает от имени всего человечества, и во всем человечестве — от имени своего народа», - говорил Валерий Александрович. Таковым был он сам. Национальный гений, через народность свою обретший звучание вселенское. Гений, забытый нами, отравленными «музыкой массового уничтожения вкуса» (выражение Гаврилина) и оглохшими к музыке нестоящей, невидимы каналом соединяющей землю и небо…
«Люди стали бродягами — почти никто не живет там, где родился, - замечал Валерий Александрович в своих записках. - Отсюда забвение, атрофия чувства родины, всюду человек — пришелец, и отсюда отношение его к природе, к родине других людей, своих братьев соответственное — уничтожительное, как к чужому. И пока такой пришелец безобразит на малой родине других своих соплеменников, эти, другие соплеменники, безобразят на его малой родине — без любви зорят, без сострадания, ибо это — чужое гнездовье, и для тебя оно — лишь кормушка, место добычи, место охоты за своим убийственным для природы благом.
В свою речку не плюнешь, в свой лес не нагадишь, свои покосы, свои грибы не потопчешь — каждый корешок прикроешь травкой».
Сам Гаврилин всегда оставался верен своей малой родине, всегда нёс её в себе, никогда не отрывался от её почвы, несмотря на то, что детство его было многотрудным. Он родился за два года до войны на Вологодчине. Его мать, Клавдия Михайловна, оставшись сиротой, выжила во время поволжского голода, сумела стать педагогом. Её первенец умер в малых летах и в честь него она назвала второго сына… Его отец, имевший другую семью, погиб на фронте в 1942 году, и Гаврилин, носивший фамилию матери, не помнил его.
Клавдию Гаврилину арестовали в 50-м. В детдоме, где она была директором, кто-то украл три мешка крупы да пачку масла… И в людоедском государстве за «хищение социалистической собственности» должна была ответить директор. Суд не посмотрел ни на многолетнюю беспорочную работу (ни одного нарекания), ни на двух малолетних детей… Приговор был беспощаден – 10 лет ИТЛ. Валерия и его младшую сестру разлучили. Сестру определили к тётке, Валерия - в детдом, которым заведовала приятельница матери.
Клавдию Михайловну отпустили и реабилитировали после смерти Сталина, но сиротской доли её сын успел испить сполна. Впрочем, эти годы не прошли для него даром. В детском доме он встретил свою первую учительницу музыки и сел за рояль… Его тяга к музыке была столь велика, что по ночам мальчик пробирался в актовый зал и, запершись, часами играл, пока разбуженная музыкальными опытами директриса не водворяла юного музыканта в постель.
Свои первые музыкальные сочинения Валерий посвятил своей учительнице, Татьяне Томашевской. Именно она в 1953 году представила мальчика приехавшему в Вологду из Ленинграда доценту Ленинградской консерватории Ивана Белоземцеву. Учившийся музыке лишь третий год Валерий произвёл на гостя большое впечатление. Белоземцев сразу угадал в нём большой талант и предложил сдать экзамены в специальную музыкальную школу-десятилетку при Ленинградской консерватории. Для этого нужно было разрешение находившейся в заключении матери… Томашевская сама поехала к Клавдии Михайловне, получила свидание с ней. Но та отчего-то категорически воспротивилась отъезду сына. И тут, как ни странно на помощь будущему композитору пришёл начальник тюрьмы, уговоривший мать отпустить парня учиться по призванию.
Судьба, суровая к Гаврилину в его отрочестве, наконец, улыбнулась ему. Он закончил Ленинградскую консерваторию и смог всецело посвятить себя тому, к чему был призван – Её Величеству Музыке. Присутствующий на защите гаврилинского диплома Георгий Свиридов вспоминал: «Когда исполнялась дипломная работа - «Немецкая тетрадь», Шостокович сидел в ложе. Когда выходил - я проходил мимо - у него текли слёзы. Плакал. Сказал, что это будет большой музыкант, прекрасный композитор. Но мы вправе ждать от него ещё более масштабных произведений...».
Позже Гаврилина называли русским Моцартом ХХ века. Он удивительно чувствовал мелодию, слышала и умел раскрывать в своей музыке мотивы народные. Спустя год после консерватории композитор создал вокальный цикл «Русская тетрадь», за которую получил Государственную премию имени М.И.Глинки. Сын В. Браиловского, восемнадцатилетний паренек, прослушав по радио «Русскую тетрадь», с полными слез глазами спросил отца:
- Папа, Гаврилин еврей?
- Нет. С чего ты взял?
- По-моему, такую музыку может написать только еврей с измученной и настрадавшейся душой!
Этот анекдотический эпизод приводил сам маэстро в своих записках.
Уже к 1977 году Гаврилиным было написано несколько опер, симфонических сиют, вокально-симфонических циклов, камерной инструментальной музыки, сочинений для хора, около 100 эстрадных песен, музыка к семи кинофильмам и 52 спектаклям в театрах Москвы, Ленинграда, Вологды, Иркутска, Севастополя и других городов… В его балете танцевали Васильев и Максимова, его лучшие песни исполняли Хилль и Богачева, творчество Гаврилина было признано и востребовано. И что характерно, творчество это было весьма далеко от идей коммунизма-социализма, оно было – о вечном, о русском… Оно было тем самым хрустальным родником, о которых говорил композитор: «Наше русское болото, из которого сочатся хрустальные родники».
В последние годы Валерий Александрович обращался к творчеству своего земляка – Николая Рубцова. За три дня до смерти он играл своему другу «Рубцовский вальс». Нотную запись композитор сделать не успел, и вальс пропал…
Русский Моцарт ХХ века умер, немного не дожив до 60 лет. Он тяжело переживал происходившее в России, считал, что ничего нет страшнее «либерализма», сокрушающего народ и физически, и духовно. «Мы не открытое общество, мы оголившееся общество, причем в самой непристойной позе», - говорил Гаврилин. «Эпоха окончательного падения церкви и религии сейчас, - отмечал он. - Раньше гнали церковь, но учили выполнять Божьи заветы. Теперь приветствуют атрибутику церкви, но открыто не выполняют ни одного учения Господня — свобода! Напротив, все устои держатся на непрерывном воинственном узаконении безбожия. Истинное царствие лицемеров и фарисеев. Впереди (отмена учения Христа, его корректировка, приведение его в гражданско-правовой уровень)». «Громадное количество новых храмов и монастырей не спасло нравственности России. Господин рубль не дал. Так и искусство не поможет, если все общество тщится о земном благе».
Следующую же запись можно назвать прямо пророческой и исполняющейся на наших глазах с наступлением эры «новой нормальности»: «Рост, развитие, соединение и укрепление антинарода — бандитов, грабителей, вымогателей, насильников, чиновников, звезд кино- и шоу-бизнеса, которые обложат данью все человечество и подчинят его себе. Связующее звено между антинародом и народом — правоохранительные органы и медицина, которые будут тесно связаны и будут работать под руководством антинарода».
А, вот, ещё не менее актуальное в условиях торжествующей «толерантности»: «Россия — единственная страна, гражданин который может сказать, что он как чужой в своем отечестве — так хорошо у нас иностранцам и так плохо своим». Впрочем, пожалуй, теперь Россия уже не единственная такая страна, и, к примеру, последние французы могут сказать о себе то же самое…
Характеризуя общее положение человечества, Валерий Александрович указывал: «Каждое новое поколение людей цивилизованного общества попадает все более в положение цветка, срезанного с грядки (собранного в поле) и поставленного в вазу с водой, т. е. из условий естественной жизни перенесенное в искусственные. Ваза все больше, ваза все роскошнее, воды больше, она чаще меняется, подкармливается укрепляющими порошками, даже подкрашивается, круглые сутки освещается светом лампионов, воздух шевелится при помощи особых механизмов, нагревается при помощи других, охлаждается при помощи четвертых, на это уходят жизни и силы миллионов других людей, губящих ради этого постоянно солнце, настоящую воду, настоящий воздух, ветер, землю.
И жизнь эта — не жизнь, а особая разновидность смерти».
Будучи настоящим патриотом своего Отечества, Гаврилин жестко обличал тех, для кого, как для горьковского персонажа «где тепло, там и родина»: «Ничей артист. Вырождение национальной школы. Нежелание работать на одном месте. Исполнительское гетерианство. Исполнительский манкуртизм. Межконтинентальные коробейники, офени. Конец эры творчества. Проедание накопленных богатств. Нулевая пассионарность, отсутствие жертвенности. Шниф». «Вам нужна среда обитания, а мне — отечество. Для творчества. Для вас отечество — костюм, а для меня кожа», - в этих словах весь Валерий Александрович Гаврилин.
В своих записках композитор часто обращался к теме оскудения культуры, растления народной души, бичуя «сексо-желудочное мировоззрение», «мудернизм, мудерьмовую музыку, мудерьму», «теловидение»…
«Радио и телевидение, систематически лишая людей ощущения живого, в известной мере содействуют ожесточению нравов», - отмечал он. «Это не звезды — это фонари, которые светят, пока есть электричество. То, что они делают, так же похоже на искусство, как обезьяна на человека. Это ниже уровня человеческого достоинства. Можно иметь высшее образование, но от постоянного слушания эстрады можно превратиться в идиота. Это продукция для птичьих мозгов, для маленькой полевой...»; «У лакеев нет героев. Лакей — состояние души. Лакей понимает свою низость. И хочет всех окружающих и все великое опустить до своего уровня и ниже».
Георгий Свиридов отмечал значительный литературный дар Гаврилина. Композитором были написаны биографические очерки о Мусоргском, Глинке и др., ряд статей… Но наибольшую известность получили опубликованные после его смерти записки, дневники, афористические по языку, острые и глубокие по содержанию. В этих записках композитор размышлял о многих предметах, но красной нитью проходит сквозь них тема совести, нравственности, духовности.
«Закон — это протез, замещающий вышедшую из строя гнилую совесть». «Перед Богом нет дел великих и малых — есть дела прямые и кривые». «Пока государства будут подкупать своих граждан только обещаниями благоденствия — на земле не будет покоя. Лучшее из всего, чему можно научить людей, — бережливое отношение к вещам и скромность в потребностях. Лучшая красота человека — в красоте здоровой наготы, не занавешенной тряпками, шерстью, кожей, снятой с трупов животных. Взяли от хиппи только вид и осмеяли его. А великую идею — борьба против рабства вещей — не заметили». «Удел великого — вечно погибать и вечно воссоздаваться. Каждый новый родившийся человек творит его для себя, для других. И каждый раз оно погибает от проникшего в него и паразитирующего в нем вируса, всосавшего в себя соки, силы, идеи великого, для того чтобы стать еще мощнее, мельче и смертоноснее. Только великое способно породить ничтожное. Таковы законы, порожденные человеческими устремлениями по выдуманному пути, — так называемого “прогресса”, пути борьбы, неизбежно приводящей к делению на низкое и высокое, бесконечно гнусное и бесконечно благородное, чудесно гуманное и чудовищно жестокое, сосуществующее лишь одним способом — ложью, ибо для сосуществования столь полярных начал нужно оправдание. (Если не оправдывать, то необходимо будет признаться в безумии мира, как мыслящего, так и не мыслящего.) А ложь возможно оправдать лишь ложью. Правда не нуждается в оправдании». «Цель — спасение, украшение, укрепление в себе частицы вечного — души».
«Национальный художник оставляет нации знак любви — произведение, становящееся любимым украшением нации, душой нации, талисманом, — “Жаворонок” Глинки, пушкинские вальсы и “Вставайте, люди русские” Прокофьева, “Песня о встречном” Шостаковича, колокола М. Мусоргского (“Рассвет над Москвой-рекой”), “Три медведя” Шишкина, “Грачи” Саврасова, Пушкин Аникушина и т. д.», - писал Валерий Гаврилин. Будучи истинным национальным художником, сам он оставил по себе такие знаки любви, как «Перезвоны» и «Русские тетради», оставил их нам – своим соплеменникам, русским. Чтобы вопреки какофонии, неуёмно звучащей вокруг нас, в нас самих звучала Музыка, которой стало так мало в наших душах.
А ещё Валерий Александрович оставил нам завет, который да сохранится в наших душах: «Мы не пойдем на гражданскую войну, но к войне за нашу веру, за Божий порядок должны быть готовы».
Е. Фёдорова
Русская Стратегия |
