5 марта 1953 г. Советский Союз оказался на пороге больших перемен. Ушел из жизни не просто высший руководитель советского государства. В течение многих десятилетий Сталин оставался олицетворением всей системы. Личность вождя господствовала над обществом, затрагивая все сферы существования. И вот этого человека не стало.

У миллионов людей известие о смерти диктатора вызвало настоящее потрясение. Равнодушных к этому событию не было. Общество раскололось на тех, кто искренне скорбел об утрате, и тех, кто столь же искренне ликовал.

Тысячи людей устремились в Москву, чтобы последний раз поклониться своему кумиру. Во время прощания с телом вождя и Колонном зале Дома Союзов в создавшейся давке погибло более 500 человек.

Во всех городах проводились траурные митинги. 9 марта 1953 г., в день похорон Сталина в Севастополе тысячи горожан вышли на улицы. Государственные флаги в этот день были приспущены, из репродукторов звучали речи руководителей партии и правительства. С самого утра делегации предприятий, строек, учреждений, учебных заведений города приходили на привокзальную площадь, и возлагали венки к подножию памятника вождю.

В полдень над городом прогремели траурные залпы корабельных орудий, взвыли гудки паровозов[i].

В последующие дни в газетах публиковались резолюции митингов и письма трудящихся, выражавшие глубокую скорбь в связи со смертью вождя. В качестве наглядной иллюстрации приведем выступление севастопольского стахановца Николая Кобыльченко:

«Бесконечно велика утрата<…>. Ушел от нас са­мый дорогой, близкий, родной и любимый товарищ Сталин. Но дело его мы доведем до победного конца - построим коммунизм. Порукой этому монолитное единство и сплоченность нашего народа вокруг зака­ленной в боях Коммунистической партии, которой руководит Сталинский Централь­ный Комитет»[ii].

Директор Севастопольской биологической станции, профессор Владимир Водяницкий охарактеризовал Сталина как «корифея науки, гениального и разностороннего ученого страны со­циализма, вдохновителя социалистического государства, вождя Коммунистической партии, лучшего друга советских ученых»[iii].

«Колоссальна и многообразна была дея­тельность Иосифа Виссарионовича Сталина как руководителя Коммунисти­ческой партии и Советского государства, как полководца и как ученого. Товарищ Сталин своей повседневной практической деятельностью вдохновлял и направлял советских ученых по правильному, марк­систско-ленинскому пути. Он сформу­лировал важнейшие положения теории коммунистического учения, рассмотрел целый ряд основных вопросов биологиче­ской науки с точки зрения марксизма.

Эти высказывания товарища Сталина указали ученым правильное решение основных вопросов эволюции органическо­го мира и взаимоотношений организма и окружающей его среды. Следуя указани­ям товарища Сталина, наша биологическая наука идет по единственно правильному пути»[iv].

Конечно, официальные заявления и не могли быть иными. Однако на бытовом уровне картина была не столь однозначной. О смерти вождя скорбели и здесь. В то же время открытым остается вопрос, сколь искренними были подобные настроения. Действительно, немало людей и, правда, горевали, однако нельзя исключать и такие мотивы как страх и желание продемонстрировать собственную политическую благонадежность.

Были и иные высказывания. Они звучали из уст самых разных людей, которые жили в различных регионах страны.

Не жалела, хотя и боялась неизвестности заведующая складом завода Главторфмаш в Симферополе Е. Петрушенко, у которой еще в 1930 г. репрессировали отца[v].

6 марта 1953 г. колхозник из Молдавии Г.Настасюк, узнав о смерти Сталина, сказал: «Хорошо было бы не только Сталин, но и все коммунисты в течение 3-х дней по­гибли, тогда и колхозов не было бы». А на следующий день, во время разговора, что желающим попасть на похороны Сталина предоставляется бесплатный про­езд, Настасюк сказал: «Пусть черти едут и смотрят на него»[vi].

Херечук Н., курсант школы механизации, г. Сарны Ровенской области) 4 марта 1953 г. после сообщения о болезни Сталина «высказал антисоветские террористические взгляды» (сказал: «Собачья смерть»)[vii].

Карпец П., рабочий дистанции пути железной дороги в Ровно, 6 марта 1953 г., после сообщения по радио о смерти Сталина нецензурно выругался и, показывая на репродуктор, сказал: «Слышите, уже воняет трупом»[viii].

Бурмакин В., рабочий вокзала в Тюмени,  на протяжении 1952—1953 гг. систематически критиковал условия жизни рабочих и техническое развитие Америки и Советского Союза, а в марте 1953 г., во время передачи по радио сообщения о смерти Сталина сказал своей коллеге: «Не плачь, дорогая, хватит, попил он нашей крови»[ix].

Клыш М. рабочий завода в Сталинской области, 6 марта 1953 г. после сообщения о смерти Сталина сказал: «Умер Максим ... с ним», и, обращаясь к свидетельнице: «Тебе не все равно, кто будет, Сталин или другой. Видишь, как при Сталине растолстела»[x].

Гриднева Е., рабочая паровозного депо ст. Самтредиа Закавказской железной дороги 6 марта 1953 г. спросила сослуживицу, почему она плачет, и узнав от нее, что умер Сталин, сказала: «Собаке собачья смерть. Хорошо, что умер, колхозов не будет, жить легче будет»[xi].

Филюнин Н., слесарь машинно-тракторной станции из Пензенской области, когда после сообщения о смерти Сталина трактористы завели в цехе разговор о том, из чего будет сделан гроб, сказал, что «из гнилых сосно­вых досок, на хороший гроб И. В. Сталин себе не за­работал, встретятся на том свете с Лениным, К. Марк­сом и Энгельсом, пойдут в буфет и выпьют за встречу». Остаток дня распевал нецензурные частушки[xii].

Санжикова М., пожилая домохозяйка из Херсона, во время болезни и похорон Сталина говорила: «А ведь правда написано в Библии, что красный дракон умрет на 30 году своего царствования»[xiii].

Скуратов И., путевой рабочий Амурской желез­ной дороги, говорил: «Вот приеду в Москву, зайду в мавзолей, выколю глаза этой грузинской морде (назвал фамилию вождя) и залью ему мочой глаза»[xiv].

Семилетов И., пчеловод из Тбилиси, во время траура по Сталину сказал: «Бог дал, и он сдох» — и что траурные флаги вывесили «для закрытия глаз». Счи­тал, что жизнь в СССР должна измениться «в сторону реставрации капитализма». В 1950—1953 гг. говорил о скорой войне и поражении в ней СССР, рассказывал анекдоты, говорил, что колхозники живут бедно[xv].

Костюнин А., плотник из Горьковской области, в дни траура рассказал анекдот: «Одна старушка при­шла к Калинину просить пропуск за границу. Калинин спросил, зачем ей пропуск туда, «везде хорошо, где нас нет», а старушка ответила, вот туда и я хочу, где вас нет». Говорил, что выборы в СССР — это только проформа, «все равно у власти будут те, кто назначен партийной группой, у нас нет настоящей де­мократии»[xvi].

С нескрываемой радостью известие о смерти вождя встретили многие узники тюрем и лагерей. Бывший заключенный и писатель Анатолий Жигулин вспоминал, как в Озерлаге на оловянном руднике (Дальстрой), когда заиграла траурная музыка, «все обнимали и целовали друг друга, как на Пасху. И на бараках появились флаги. Красные советские флаги, но без траурных лент. Начальство не знало, что делать, —ведь на Бутугычаге было около 50 тыс. заключенных, а солдат с автоматами едва 120—150 человек. Ах! Какая была радость!» Не мог сдержать своей радости и Юз Алешковский, автор популярной лагерной песни «Товарищ Сталин, вы — большой ученый»: узнав о смерти, он бегал по зоне и кричал: «Гуталин подох!»[xvii].

Таким образом, реакция населения на смерть Сталина впервые выявила серьезный раскол внутри общества.

Несмотря на это, первое время страна продолжала жить в преклонении перед «великим вождем» и его «заслугами». Именно такая атмосфера запечатлена на страницах печати тех лет. В ней, как и прежде, подчеркивалась неоценимая роль генералиссимуса во всех вопросах общественной и политической жизни. До 1956 г. образ Сталина неизменно присутствовал в выступлениях деятелей партии и правительства. К мудрости вождя апеллировали как к высшему авторитету. Улицы, предприятия и другие объекты продолжали носить его имя. Так, в Севастополе и Симферополе памятники Сталину красовались на железнодорожных вокзалах; в Ялте – перед главным входом в городской

сад со стороны набережной. Сталинским назывался один из районов Севастополя (сегодня он известен как Ленинский).

Но ситуация быстро менялась. В руководстве страны развернулась схватка за власть. В ходе борьбы вчерашние приспешники Сталина спешили отмежеваться от его политического наследия, которое было весьма одиозным.

Минимум 4–5 млн. человек все еще находились в лагерях, тюрьмах, исправительно-трудовых колониях и в ссылке. Прибавим к этой цифре еще несколько миллионов родственников «врагов народа», «членов семей изменников Родины»[xviii]. И если массовое освобождение осужденных за уголовные преступления началось уже весной 1953 г., то многим политзаключенным было суждено провести за решеткой еще несколько лет. Как это ни странно, начало процессу реабилитации жертв репрессий положил Лаврентий Берия, назначенный министром внутренних дел и имевший аналогичный опыт в конце 1930-х гг. Движущим мотивом здесь, прежде всего, был политический расчет, который состоял в том, чтобы путем избирательного осуждения преступлений режима, во-первых, добиться популярности в народе, что было необходимо для укрепления собственных позиций во власти; во-вторых, разделаться со своими противниками и конкурентами. И все же эту инициативу необходимо расценить как позитивную.

Уже 13 марта 1953 г. Берия издал приказ о пересмотре наиболее сомнительных, с точки зрения законности, следственных дел, в том числе и скандального дела «кремлевских врачей». Знаменательным событием явился приказ министра внутренних дел от 4 апреля 1953 г. «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия», которым отменялось последовавшее в июле 1937 г. негласное, но вполне официальное одобрение сталинским руководством практики истязаний заключенных, прежде всего политических. В связи с этим Берия предписал немедленно уничтожить в столичных Лефортовской и Внутренней тюрьмах госбезопасности в орудия пыток и ликвидировать подразделения, специализировавшиеся на побоях заключенных[xix]. По инициативе министра 27 марта 1953 г. был принят указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии», на основании которого в считанные недели ГУЛАГ покинули более 1 200 000 заключенных. Большинство из них были либо мелкими правонарушителями, либо рядовыми гражданами, осужденными на основании бесчисленных репрессивных законов, предусматривающих наказание в любой сфере деятельности – начиная самовольным уходом с работы и заканчивая нарушением паспортного режима[xx].

В газете «Правда» было опубликовано сообщение МВД СССР, что «дело врачей» сфабриковано, а их показания были получены путем провокации и применения недопустимых приемов следствия. Люди, отбывающие наказание, их близкие, увидели в этой публикации возможность для пересмотра обвинений и приговоров по делу их родных. В Прокуратуру СССР и партийные органы посыпались сотни тысяч заявлений с просьбами пересмотреть дела осужденных.

Но в разгоревшейся схватке за власть Берия потерпел поражение. 26 июня 1953 г. он был арестован, обвинен в шпионаже, моральном разложении, злоупотреблениях и массовых незаконных репрессиях, и 23 декабря 1953 г. расстрелян. Устранение такой одиозной личности способствовало усилению позиций партийного аппарата в системе власти и фактически положило конец всесилию органов госбезопасности. После ареста министра поток поступающих в высшие партийные, судебные и правительственные органы обращений, жалоб и писем с просьбами о пересмотре дел, увеличился многократно. Но объявив Берию виновником всех преступлений прошлого, его недавние соратники не собирались реабилитировать всех жертв террора.

В сентябре 1953 г. первым секретарем ЦК КПСС стал Никита Хрущев. На его личности следует остановиться подробно. Сын простого крестьянина, шахтер, обыкновенный слесарь, получивший самое минимальное образование; человек, который до конца так и не научился писать без орфографических ошибок, Никита Сергеевич был далеко не так прост. Его энергичность, практический ум, широта «мужицкой натуры» импонировали многим людям. Хрущев легко находил общий язык с простым народом, любил вспоминать, что он когда-то был пастухом и рабочим. На формирование его взглядов огромное влияние оказали 1920-е гг., когда внутри большевистской партии еще господствовал определенный плюрализм мнений. Но, в отличие от многих других представителей «революционного поколения», будущий первый секретарь вполне интегрировался и в сталинскую систему. Плоть от плоти режима, как и другие высшие партийные деятели, Хрущев был причастен к репрессиям и другим преступлениям. Как руководитель московской парторганизации, в годы «Большого террора» Никита Сергеевич направлял компрометирующие материалы на своих соратников в НКВД и лично наркому Николаю Ежову[xxi]. В конце 1940-х гг. будущий архитектор «оттепели» выступил инициатором выселения «нежелательных элементов» среди крестьян из Украинской ССР на срок до 8 лет. Выступая на пленуме ЦК КП (б) Украины 25 мая 1948 г. Хрущев с энтузиазмом заявлял, что «борясь с лодырями, со злостными нарушителями сельской дисциплины, с паразитическими элементами, сельские коммунисты…расчищают путь для еще более успешного продвижения вперед по пути к коммунизму»[xxii]. После завершения своей политической карьеры, будучи отправлен на пенсию, Хрущев признавал: «у меня руки по локоть в крови»[xxiii].

Но после смерти Сталина, одержав верх во внутрипартийной борьбе, именно этот человек стал автором тех политических и социальных преобразований, которые получили название «оттепель». Внешность и характер Хрущева были довольно колоритными и символичными для своего времени, олицетворяя начавшиеся перемены в стране, некоторое «очеловечивание» советской системы. Он являл собой прямую противоположность Сталину: вождь бы нетороплив, подозрителен; Хрущев, наоборот, подвижен, любил встречаться и разговаривать с народом: люди видели в нем такого же человека, как они сами.

Яркую оценку Никите Сергеевичу и его политике десталинизации дал современник, известный советский прозаик, Владимир Тендряков:

«Слепая Фемида, - отмечает писатель в своем мемуарном очерке «На блаженном острове коммунизма», - изощренно пошутила, предоставив Хрущеву расправиться со Сталиным. Судьей палача стал человек, которого Сталин считал шутом»[xxiv].

«Хрущев, - продолжает В.Тендряков, -  не представлял себе иного устройства, кроме того, какое было при покойном Сталине. Хрущев искренне считал, что мир рас колот враждой и ненавистью, что государство ежедневно, ежечасно должно укреплять свою мощь, блюсти железную дисциплину подчиненности, сохранять абсолютизм власти...Генеральная линия партии в годы сталинизма была безупречно правильной, но...

Он вскормлен Сталиным, воспитан Сталиным, а потому лучше кого бы то ни было знает, сколь тягостно и чревато опасностями это воспитание. На его глазах хватали виднейших государственных деятелей и ставили к стенке... Добро бы просто к стенке, а то рвали ногти, ломали кости, отбивали почки, грубо измывались, подлейше унижали, прежде чем спровадить на тот свет. Сам Хрущев многие годы ждал своего часа, засыпал ночью, не надеясь увидеть утро, шел на прием к Сталину и не рассчитывал вернуться обратно. Жил и ждал, ждал и дрожал. Вскормлен и воспитан, но благодарности к воспитателю не испытывал.

Генеральная линия партии во время Сталина была безупречно правильной, только сам Сталин не прав — претила жестокость, мутило от безвинно пролитой крови. Хрущев ничего из сталинского не собирался менять — пусть останется все как было!— но Сталина следует осудить и выбросить из истории»[xxv].

И все же перемены в стране происходили не сразу. Им предшествовали проведенные в 1953-1955 гг. комплексные проверки в системе органов МВД-МГБ, которые выявили множество вопиющих фактов нарушения законности. Были арестованы и осуждены ряд высокопоставленных сотрудников органов. На работу в милицию, госбезопасность и прокуратуру стали активно привлекать свежие силы – выпускников вузов и школ МВД. Важным позитивным моментом в период, предшествующий развенчанию «культа личности» Сталина, стало восстановление прокурорского надзора. Приказом Генерального прокурора СССР от 27 сентября 1953 г. в региональных прокуратурах создавались отделы по надзору за следствием в органах госбезопасности.  Теперь последние должны были отчитываться по всем своим действиям, следовать букве закона.

В высшие судебные, прокурорские, партийные и правительственные инстанции стали поступать десятки тысяч заявлений, жалоб, прошений, в которых узники тюрем и лагерей и их родственники жаловались на незаконное осуждение и просили о пересмотре уголовных дел. Во многих письмах высказывались предложения о создании специальных комиссий по осуществлению проверки законности и обоснованности приговоров в отношении политических заключенных.

К отказу от прежних форм и методов репрессивной политики руководство страны подталкивали многочисленные восстания и бунты в тюрьмах и лагерях. Начавшись с мая 1953 г., они продолжались вплоть до февраля 1956 г., когда состоялся исторический ХХ съезд КПСС.

Самый значительный и продолжительный бунт разразился в мае 1954 г. в Кенгире – третьем лагерном отделении Степного лагеря, близ Караганды. В числе требований, выдвинутых восставшими, были: снизить срок наказания осужденным на 25 лет, изменения отношения к семьям политзаключенных; отменить ссылку для лиц, освобожденных из спецлагерей; установить оплату труда заключенным наравне с вольнонаемными рабочим; ввести восьмичасовой рабочий день для всех заключенных; просить правительство отменить приговоры лагерных судов по статье 58. Бунт продолжался сорок дней и был подавлен лишь после того, как в лагерь вошли войска особого назначения МВД, усиленные танками. Около 400 заключенных были повторно осуждены, наиболее активные участники – расстреляны. Однако ряд требований, выдвинутых восставшими узниками в Кенгире и других лагерях, был все же удовлетворен: рабочий день заключенных сократили до 8 часов, а условия содержания и повседневная жизнь изменились в лучшую сторону.

Хотя процесс широкомасштабной реабилитации жертв политических репрессий начался уже в сентябре 1953 г., первые положительные решения в данном вопросе принимались достаточно осторожно. На первых порах реабилитация коснулась только отдельных партийных и государственных деятелей и членов их семей. В 1953 г. было освобождено всего около 4 тыс. осужденных за контрреволюционные преступления[xxvi]. Относительно массовый характер пересмотр вынесенных приговоров по политическим статьям приобрел в мае 1954 г. Реализация этой задачи был поручена специальным комиссиям, которые создавались в центре и на местах. В Крыму эту комиссию возглавил областной прокурор Николай Хламов. К сожалению, поначалу результаты ее работы были малоэффективны. Об этом свидетельствуют результаты проверки деятельности областной комиссии, проведенной в начале сентября 1954 г. представителями Крымского обкома КПУ. На заседании бюро Крымского обкома КПУ от 9 сентября 1954 г. отмечалось, что областная комиссия по пересмотру уголовных дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, работает крайне слабо. Так, на 1 сентября 1954 г. ей было обработано всего 267 дел. В ходе проверки было установлено, что комиссия заседает не регулярно, многие жалобы заключенных и их родственников продолжительное время не рассматривались. Неудовлетворительную работу комиссии партийное руководство Крыма усматривало в плохой постановке организационной работы комиссии и пренебрежительном отношении к порученным обязанностям сотрудников аппарата: «Некоторые работники Управления МВД по Крымской области, прокуратуры ТаВО (Таврического военного округа – Д.С.) и Черноморского флота и других органов, выделенные в рабочий аппарат, не работают или в течение месяца изучают и докладывают комиссии по 3-5 дел. В ряде органов (УМВД, УКГБ, прокуратура ЧФ) работники, выделенные в рабочий аппарат, до сих пор не освобождены от других обязанностей и рассматривают дело спецподсудности от случая к случаю. Управление КГБ, МВД и некоторые другие органы задерживают оформление и направление в соответствующие инстанции материалы после решения комиссии (составление заключения, проектов протестов и выписки из решения комиссии). Прокурор области (Хламов) и его заместитель по спецделам Цыганков слабо осуществляют контроль за деятельностью рабочего аппарата, недостаточно уделяют внимания повышению качества рассмотрения дел и составления документов».

Критически оценивая реабилитационный процесс в области, Крымский обком КПУ принял решение увеличить рабочий состав комиссии до 21 человека, а также временно освободить новых сотрудников от исполнения прежних служебных обязанностей в областных управлениях МВД, КГБ, прокуратуры, юстиции. Критика подействовала, и в оставшиеся месяцы комиссия стала работать более активно. В ходе 24 заседаний с 21 июня по 31 декабря 1954 г. члены комиссии рассмотрели 10408 заявлений. Решение об освобождении и полной реабилитации было принято в отношении 130 человек. Еще 235 вышли на свободу по решению комиссии на основании амнистии от 27 марта 1953 г. Для 369 человек были снижены сроки наказания. Основной массе заявителей — 9674 лицам — в пересмотре дел было отказано. При всей ограниченности результатов это были первые шаги по преодолению беззакония прежних лет[xxvii].

Преданные гласности факты злоупотреблений карательных органов, а также нарастающий поток заявлений о реабилитации, требовали от руководства страны ответа на вопрос: что это было и почему так получилось? Ответом на него стал XX съезд КПСС, на котором был прочитан закрытый доклад  Н.Хрущева «О культе личности и его последствиях». Основная часть доклада представляла собой текст, подготовленный Центральной комиссией по реабилитации во главе с историком Петром Поспеловым и отредактированный самим Хрущевым.

Итоговый доклад комиссии Поспелова, адресованный Президиуму ЦК КПСС, датированный 9 февраля 1956 г., насчитывал 69 страниц машинописного текста, которые содержали обширный фактический материал о массовом терроре, который проводился в стране во второй половине 1930-х гг. Это было первое слово правды о преступлениях сталинского режима, сказанное официальными лицами на высшем государственном уровне[xxviii].

Уже первые строки доклада были способны шокировать изложением мрачной статистики жертв массовых репрессий. Период 1935-1940 гг. характеризовался как годы массовых арестов советских граждан. Согласно документу, «всего за эти годы было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1920 635 человек, из них расстреляно 681692». При этом «особый размах репрессий имел место в 1937-1938 гг.»: за эти два года было арестовано 1548366 человек, из них расстреляно 681692[xxix]. Говорилось о грубейших нарушениях законности в ходе следствия, фабрикации одиночных и групповых дел по обвинениям в антисоветской и контрреволюционной деятельности, судебном произволе, практике внесудебных расправ.

При этом сталинский террор противопоставлялся ранним советским репрессиям. Утверждалось, что массовый красный террор в первые годы после Октябрьского переворота«был полностью исторически оправдан», так как проводился в условиях Гражданской войны, когда «судьба молодой Советской Республики не раз висела на волоске». Преследования и казни советских граждан, развернутые в сталинскую эпоху, напротив, ничем не могли быть оправданы, поскольку осуществлялись в мирное время[xxx].

18 февраля 1956 г. члены комиссии представили Хрущеву проект будущего исторического доклада. Неудовлетворенный предложенным вариантом, Никита Сергеевич лично продиктовал стенографистке собственную версию выступления. В итоге поспеловский доклад стал лишь частью доклада Хрущева на ХХ съезде[xxxi].

Выступление Первого секретаря ЦК КПСС состоялось 25 февраля 1956 г.[xxxii] Оно проходило в закрытом формате.

При всей своей неоднозначности, выступление Никиты Сергеевича произвело эффект разорвавшейся бомбы. Впервые публично говорилось о том, что Сталин был лично причастен к репрессиям, которым подвергались деятели партии, приводились ужасающие примеры пыток и бессудных расправ. На умершего вождя возлагалась вина за тяжелое положение в сельском хозяйстве, за страшные поражения на начальном этапе Великой Отечественной войны, за грубые просчеты и извращения в национальной политике. Кроме того, Хрущев впервые познакомил коммунистов с так называемым «политическим завещанием» Ленина, в котором тот, ссылаясь на личный характер Сталина, предупреждал об опасности его выдвижения на руководящие посты.

В ходе доклада в зале стояла звенящая тишина. Лишь изредка она прерывалась испуганными возгласами. Несколько человек упало в обморок, и им пришлось оказывать медицинскую помощь. Эмоциональное потрясение было настолько сильным, что даже самые прожженные скептики понимали, что Хрущев говорит правду. После выступления делегаты расходились молча. Одним из них был будущий архитектор «перестройки», Александр Яковлев. Он вспоминал:

«Мы спускались с балкона и в лицо друг другу не смотрели. То ли от чувства неожиданности, то ли от стыда и шока»[xxxiii].

«Хрущев, - размышляет В. Тендряков, - решительно ниспроверг на XX съезде Сталина: сгинь, нечистый! Тоже прыжок сломя голову...

Не случись этого, нам до сих пор бы внушали: идем по сталинскому пути! «Черные вороны» рыскали бы по улицам наших городов, пыточных дел мастера усердствовали бы в застенках, и наверняка продолжалась бы агрессивно-остервенелая внешняя политика, ни о каком мирном сосуществовании не могло быть и речи. Не исключено, над планетой проросли бы грибы термоядерных взрывов, человечество вымирало бы от радиоактивности. Кто знает, как все-таки велика роль случая в истории, той пресловутой «бабочки Брэдбери»,меняющей облик будущего.

Воистину хвала случаю! Хвала простоте, ее отважному носителю Никите Сергеевичу Хрущеву! Народы всех континентов должны вспоминать о нем с благодарностью!»[xxxiv]

С позиций сегодняшнего дня доклад Хрущева на ХХ съезде часто критикуют за то, что в нем не было сказано всей правды о преступлениях советской системы. Говорилось исключительно о жертвах среди коммунистов, при этом хронологические рамки репрессий были ограничены 1935-1940 гг. Ничего не говорилось о раскулачивании, и о терроре предшествующих лет. Эти претензии все же нельзя назвать обоснованными. Для своего времени советский лидер сделал максимум из того, что могло принять советское общество, и особенно, члены компартии.

Для рядовых граждан возможность ознакомиться с текстом доклада представилась только в 1989 г. В адаптированном и смягченном варианте о решениях ХХ съезда относительно культа личности широкие массы узнали через газетные публикации. Так, 30 марта 1956 г. в «Славе Севастополя» появилась статья с говорящим названием: «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма?».

«Культ личности, - гласил текст публикации, - и сложившаяся под его влиянием в последний пе­риод жизни и деятельности И. В. Сталина практика руководства на­несли большой ущерб. Игнорирова­ние Сталиным норм партийной жизни и принципа коллективности партийного руководства, нередко единоличное решение им вопросов приводило к извращению партий­ных принципов и партийной де­мократии, к нарушениям револю­ционной законности, к необосно­ванным репрессиям.

Только в результате культа личности и связанных с ним на­рушений норм партийной жизни могли пробраться на руководящие посты в партии и государстве та­кой матерый агент империализма, как Берия, и его сообщники. Ра­зоблачение и разгром Центральным Комитетом презренной, предатель­ской банды Берия позвонили ликвидировать нарушения социалистической законности и восстано­вить в полной мере ленинские нормы партийной жизни, нормы и принципы социалистической за­конности»[xxxv].

В местных партийных организациях реакция на выступление Н.Хрущева на ХХ съезде не была однозначной. Хотя его доклад зачитывался уже в отредактированном виде, даже в этом варианте он вызвал множество споров. Так, 13 марта 1956 г. в Симферополе состоялось собрание областной партийной организации по итогам работы XX съезда. После этого аналогичные собрания прошли в городах и райцентрах Крыма. И если, например, в Ялте после выступления секретаря обкома присутствующие не задали ему никаких вопросов, то в Керчи обсуждение прошло противоположным образом. Среди участников нашлись и те, кто ставил под сомнения решения съезда. Один их них, керченский коммунист Долганюк заявил, что не верит, что Сталин мог так себя вести[xxxvi].

Гораздо больший отклик вызвало постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». 3 июля 1956 г. его текст опубликовали в «Славе Севастополя». В документе осуждался режим единоличной власти Сталина, подменившего принципы коллективного руководства.

«Большой вред делу социалистического строительства, развитию демократии внутри партии и государства нанесла ошибочная формула Сталина о том, что будто бы по мере продвижения Советского Союза к социализму классовая борьба будет все более и более обостряться.

Эта формула, верная только для определенных этапов переходного периода, когда решался вопрос «кто кого?», когда шла упорная классовая борьба за построение основ социализма, была выдвинута на первый план в 1937 году, в момент, когда социализм уже победил в нашей стране, когда эксплуататорские классы и их экономическая база были ликвидированы. На практике эта ошибочная теоретическая формула послужила обоснованием грубейших нарушений социалистической законности и массовых репрессий.

Именно в тех условиях создалось, в частности, особое положение для органов государственной безопасности, которым оказывалось огромное доверие, так как они имели перед народом и страной несомненные заслуги в деле защиты завоеваний революции. В течение длительного времени органы государственной безопасности оправдывали это доверие, и их особое положение не вызывало какой-либо опасности. Дело изменилось после того, когда контроль над ними со стороны партии и правительства был постепенно подменен личным контролем Сталина, а обычное отправление норм правосудия нередко подменялось его единоличными решениями. Положение еще больше осложнилось, когда во главе органов государственной безопасности оказалась преступная банда агента международного империализма Берия. Были допущены серьезные нарушения советской законности и массовые репрессии. В результате происков врагов были оклеветаны и невинно пострадали многие честные коммунисты и беспартийные советские люди»[xxxvii].

Таким образом, вскользь признавалось, что в ходе репрессий пострадали не только члены партии, но и рядовые граждане.

Это постановление также обсуждалось на местном уровне. На этот раз в собраниях принимали участие и беспартийные. Состоялось 64 открытых партийных собрания, на которых присутствовало 1793 человека, среди них членов партии — 944, остальные – беспартийные. В обсуждении постановления выступило 264 человека. Преобладающим настроением было одобрение. Так, секретарь Белогорского райисполкома Плотников заявил, что он очень доволен решениями ЦК и съезда и считает правильным то, что ЦК партии не прячет этих ошибок от коммунистов. Однако многие участники собраний высказывали удивление: почему так поздно, лишь через три года после смерти Сталина, было заявлено о его преступлениях. Другие спрашивали: почему при жизни Сталина никто не выступил с подобным, и почему окружение вождя не остановило его антипартийные действия? Такие вопросы ставили Ковалев (Крымская госконтрольная лаборатория), беспартийный Иванов (Нижнегорский район) и другие.

Многих участников собраний больше интересовало, как жить дальше? Как быть с изучением биографии Сталина, с памятниками, будет ли вынесено тело Сталина из мавзолея? Будут ли переименованы улицы, города? И здесь среди участников не было единства. Если одни требовали немедленной ликвидации памятников диктатору и даже осудить его «посмертно партийным судом», то другие опасались, что это вызовет новые проблемы в обществе. Некоторые коммунисты говорили, что, мол, не следовало было широко разглашать это, а часть участников собраний призывала не информировать о культе личности беспартийных. Участник собрания в Симферополе Розгоняев задал такой вопрос: А не сводит ли Хрущев счеты со Сталиным, так как тот в свое время критиковал Хрущева?  Кое-кто резко критиковал окружение Сталина, считая, что они тоже виновны в репрессиях. Обсуждая решения съезда, директор Нижнегорской МТС Филенко сказал: «Какая же разница между Берия и Сталиным? Я разницы не вижу — им одна цена».

Призыв партийного руководства к демократизации и обновлению партийной жизни часть выступающих восприняла как призыв к искоренению негативных явлений в тогдашней жизни. Это довольно рельефно отобразилось в вопросах: Следует ли притеснение за критику рассматривать как культ личности? Что сделал т. Кириченко для Крыма, что ему строят дачу? Почему наши руководители отгораживаются высокими заборами от трудящихся? Почему организуются отдельные буфеты для членов президиума на активах, пленумах во время работы партконференции? В Приморском районе два колхоза переименовали в колхозы им. Хрущева. Как это соотносится с заявлениями Хрущева?[xxxviii]

Таким образом, реакцию жителей Крыма на доклад Н.Хрущева и постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» нельзя назвать однозначной. В подавляющем большинстве жители полуострова осудили проявления сталинизма, но оставалось немало и тех, кто не считал Сталина преступником.

Для некоторых членов партии и сотрудников карательных органов решения ХХ съезда ознаменовали крушение всей их карьеры. 2 370 сотрудников госбезопасности и других лиц, причастных к репрессиям, получили административные наказания с лишением званий, наград, партийного членства – вплоть до пенсий[xxxix]. Так, в прошлом видный деятель сталинского террора в Крыму, Лаврентий Якушев, в 1960 г. был исключен из партии за то, что «с карьеристской целью грубо нарушал социалистическую законность, фальсифицировал дела на партийных и советских работников и тем самым совершил тягчайшие антипартийные проступки, неуместные с пребыванием в рядах КПСС»[xl].

В 1950-е гг. по стране прокатилась волна самоубийств. Опасаясь возмездия, коменданты лагерей и высокопоставленные чекисты предпочитали свести счеты с жизнью. Одним из них был бывший нарком НКВД Крыма, Карп Павлов. 18 мая 1957 г. он застрелился.

Решения XX съезда КПСС способствовали юридической и общественной реабилитации ряда советских, государственных, военных деятелей, а также представителей науки и культуры. Вместе с процедурой восстановления доброго имени граждан, которые пострадали в период сталинских репрессий, синхронно происходил процесс их восстановления в партийных рядах.

В этот период преимущественно проверялись дела эпохи «Большого террора», в меньшей мере – дела военного и послевоенного времени. Выявленные процессуальные нарушения трактовались в пользу заявителя.

К сожалению, практически сразу решения XX съезда показали свою половинчатость. Наиболее рельефно это проявилось на примере «наказанных» народов. Так, в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР «О снятии ограничений, о правовом положении греков, болгар, армян и членов их семей, находящихся на спецпоселении», советским грекам снимались ограничения в передвижении, однако им было запрещено возвращаться в Крым, где они проживали ранее. Без удовлетворения оставались и настойчивые требования греков вернуть им дома и земли, которыми они владели до депортации.

Подозрительное отношение властей сохранялось и к крымским татарам. Уже весной 1956 г. в высшие партийные и государственные органы стали поступать обращения о восстановлении крымско-татарской национально-государственной автономии, которые оставались без удовлетворения. Семьи, нелегально приезжавшие в Крым, как правило, выдворялись. Тем не менее, движение за возвращение среди крымских татар продолжало набирать обороты[xli].

В процессе десталинизации огромное положительное значение сыграли решения XXII съезда КПСС, который проходил с 17 по 31 октября 1961 г. Впервые на страницах газет и в радиорепортажах, информировавших о работе съезда, прозвучали слова о «чудовищных преступлениях» и необходимости восстановления «исторической справедливости», а также шокирующие рассказы об арестах, пытках и убийствах, происходивших при Сталине по всей стране. Александр Солженицын, чьи произведения в тот момент еще не были опубликованы, был потрясен: «Давно я не помнил такого интересного чтения, как речи на XXII съезде!»[xlii].

На съезде Хрущев вел борьбу не только с умершим Сталиным, но и с живыми членами «ближнего круга» вождя. Впервые было заявлено о персональной ответственности за преступления Молотова, Кагановича, Ворошилова и Маленкова.

Особенно шокирующие оценки сталинского периода содержало заключительное слово первого секретаря ЦК партии:

«…никто не был застрахован от произвола и репрессий.

<…>

Мы решительно отвергаем такие, с позволения сказать, методы руководства. Мы стоим и будем твердо стоять за то, чтобы внутрипартийные дела решались на основе ленинских норм, на основе методов убеждения и широкого демократизма.

<…>

Погибли тысячи ни в чем не повинных людей, а ведь каждый человек - это целая история»[xliii].

Именно после XXII съезда тело Сталина вынесли из мавзолея; были переименованы города и объекты, носящие имя вождя; сняты памятники в его честь. Отметим, что снятие памятников происходило буднично и без лишнего шума. Как правило, их демонтировали ночью, так что к утру люди видели лишь пустующий постамент. Именно так в одночасье исчезли монументы вождю в Симферополе, Севастополе, Ялте и многих других городах. При этом ликвидация сталинского наследия в регионе не вызвала даже намеков на уличные протесты.

Продолжился и процесс реабилитации репрессированных. Всего за период с 1953 по 1962 г. было реабилитировано 1 197 847 человек[xliv]. Проявлением этого процесса стало то, что городские улицы и иные объекты были названы именами деятелей партии и правительства, которые ранее подверглись репрессиям.

В целом, преодоление сталинского наследия в хрущевский период имело противоречивый характер. С одной стороны, на государственном уровне был декларирован отказ от массового террора, провозглашался курс на демократизацию, была отвергнута идея «диктатуры пролетариата» (будучи заменена концепцией общенародного государства – всенародной социалистической демократии), произошло определенное раскрепощение духовной жизни. С другой – эти инициативы были скованы жесткими рамками советской системы и не исключали рецидивов насилия.

[i]Слава Севастополя, 10 марта 1953., №50 (8723)

[ii] Там же.

[iii] Слава Севастополя, 11 марта 1953., №51 (8724)

[iv] Там же.

[v] Аксютин Ю.В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР А41 в 1953-1964 гг. / Ю. В. Аксютин. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) ; Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2010. – С.28

[vi]Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе, 1953—1982 гг. Рассекреченные докумен­ты Верховного суда и Прокуратуры СССР / Сост. В. А. Козлов, О.В. Эдельман, Э. Ю. Завадская. Под ред. В. А. Козлова, С. В. Мироненко — М.: Материк, 2005. – С.76

[vii] 58-10. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953—1991. Аннотированный каталог. Под ред. В.А. Козлова и С. В. Мироненко; сост. О.В. Эдельман, М.: Международный Фонд «Демократия», 1999.— С.112-113

[viii] Там же. – С.23-24

[ix] Там же. – С.24

[x] Там же. – С.29

[xi] Там же. – С.32

[xii]Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе, 1953—1982 гг. – С.76

[xiii] Там же. – С.81

[xiv] Там же. – С.83

[xv] Там же. – С.81

[xvi] Там же. – С.81-82

[xvii]Шаврукова М.В. От Сталина до перестройки: модернизация и кризис советской политической системы. 1953-1986 гг.: Учебное пособие. Изд. 2-е, испр. и доп. – СПб.: Нестор-История, 2016. – С.10

[xviii] Коэн С.  Долгое возвращение. Жертвы ГУЛАГа после Сталина / пер. с англ. Ирины Давидян ;Ассоц. исследователей рос. о-ва (АИРО-XXI). – М.: Новый хронограф: АИРО-XXI, 2009. – С.24

[xix]История политических репрессий и сопротивление несвободе в СССР. – М.: Издательство объединение «Мосгосархив», 2002. – С.173

[xx]Куртуа С., Верт Н., Панне Ж-Л., Пачковский А., Бартошек К., Марголен Ж-Л. Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии. - М.: Издательство «Три века истории», 1999. - С.245

[xxi] Абрамян К.А. 1937 год: Н.С. Хрущев и московская парторганизация. – М.: Политическая энциклопедия, 2018. – С.173-174

[xxii] Пыжиков А.В. Хрущевская «оттепель».  - М.: Олма-пресс, 2002. – С.24

[xxiii] Коэн С. Указ. соч. – С.59

[xxiv]Тендряков В.Ф. На блаженном острове коммунизма / Свет и тени «великого десятилетия»: Н.С. Хрущев и его время / Сост.: Л.А. Киршнер, С.А. Прохватилова. – Л.: Лениздат, 1989. – С.284

[xxv] Там же. – С.303

[xxvi] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. Симферополь: АнтиквА, 2007. – С.8

[xxvii] Там же. – С.8-10

[xxviii]Первое слово правды: Доклад Комиссии ЦК КПСС Президиуму ЦК КПСС по установлению причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены ЦК ВКП 9б), избранных на XVII съезде партии. 9 февраля 1956 г./ отв. ред. и автор введения Г.М. Иванова; авт. Послесловия А.К. Сорокин; сост. и авт. Комментариев Т.М. Полянская, И.В. Удовенко. – М.: Музей истории ГУЛАГа, РГАСПИ, 2020. - С.14

[xxix] Там же. – С.17. Отметим, что на сегодняшний день цифру расстрелянных в 1937-1938 гг. следует скорректировать в сторону увеличения: от 725 до 740 тыс. человек (Тепляков А.Г. Кровавое в кривом: органы госбезопасности СССР в зеркале ведомственной историографии // Клио. Журнал для ученых. – 2012.

– №6 (66). – С. 141−148 // URL:https://rusk.ru/st.php?idar=57826)

[xxx]Там же. – С.51

[xxxi] Там же. – С.14

[xxxii] Свет и тени «великого десятилетия»– С.9

[xxxiii] Цит. по: Шаврукова М.В. Указ.соч. – С.29

[xxxiv] Тендряков В.Ф. Указ. соч. – С.304

[xxxv] Слава Севастополя, 30 марта 1956., №64 (9507)

[xxxvi] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья – С.11

[xxxvii] Слава Севастополя, 3 июля 1956., №129 (9572)

[xxxviii] Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья – С.11

[xxxix] Коэн С. Указ. соч. – С.59

[xl]Золотарьов В. «Використані та викинуті»: співробітникиУНКВС по Харківській області, засуджені за порушення «соціалістичної законності» наприкінці 1930-х рр. //  З архівів ВУЧК–ГПУ–НКВД–КГБ № 1 (44) 2015 р. – С.319-320

[xli] Пыжиков А.В. Указ. соч. – С.185-187

[xlii] Коэн С. Указ. соч. – С.60

[xliii] Материалы XXII съезда КПСС. – М.: Госполитиздат, 1961. – С.250-253

[xliv]Атлас ГУЛАГа. Иллюстрированная история советской репрессивной системы. – М.: Музей истории ГУЛАГа, 2018. - С.94