Памяти народного артиста РСФСР Смысловского

                                          Игоря Алексеевича  ПОСВЯЩАЕТСЯ

Перебирая семейные архивы, мы с двоюродным братом нашли воспоминания Игоря Алексеевича, записанные с его слов. С огромным удовольствием мы прочитали его воспоминания, к сожалению,  незаконченные. В них отображено его детство, юность и зрелость.

Рассказано доступным простым языком о становлении театров в молодой еще тогда стране, о деятелях культуры известных всем, кто интересуется театром. В этих воспоминаниях рассказывается о его работах в театрах Москвы, Санкт-Петербурга и во время эвакуации в Среднюю Азию.

Заканчиваются они, к сожалению, 1943-м годом. Эти воспоминания никогда и нигде не публиковались и поэтому мы посчитали необходимым их опубликовать. Очень надеемся, что они будут интересны не только "театралам", но и всем читателям, которые интересуются культурой.

Воспоминания приводятся в том виде, как они записаны. Небольшие ремарки дополнены составителями.

Владимир Смысловский

Глава 1

......Я хорошо помню этот храм. (Храм Христа Спасителя построен в благодарность за заступничество Всевышнего в критический период истории России как памятник мужеству русского народа в борьбе с наполеоновским нашествием 1812 года - прим. В. Смысловского). Он стоял окруженный четырьмя, со вкусом посаженными, фруктовыми скверами. Весной они благоухали и красовались яблоневым цветом. На колокольне храма были очень ценные колокола. И когда ими управлял мастер своего дела, можно было слушать этот перезвон как музыкальное произведение. Храм был построен в честь победы русского народа 1812 года. Внутренние стены его были расписаны величайшими мастерами русской живописи. Врубель! Васнецов! Нестеров!

Как это было грандиозно! Службы там проходили всегда, можно сказать, на высшем уровне. Священники были титулованные в митрах. На клиросе был великолепный хор, солистами которого выступали большие артисты оперного театра. В их числе были Шаляпин и Собинов.

От храма спускалась к Москве-реке ступенчатая лестница, которая завершалась сооружением, вроде небольшого, круглого бассейна, носившим название «Иордань».

6 января /по старому стилю/ здесь ежегодно совершались молебны в память крещения Христа Иоанном Крестителем. На этом богослужении я помню[1] служил знаменитый протодьякон Розов, обладавший феноменальным голосом, и в этот день можно было его слышать находясь на Арбатской площади.

До сих пор не могу простить людям, которые, во имя самовозвеличивания, стерли с лица земли этот храм, чтобы воздвигнуть на этом месте Дворец Советов. Как известно, из этой затеи, ничего не вышло. И вот пожалуйста, получайте бассейн. Варварство!

Много неразумных и неоправданных мероприятий было совершено в 20-е годы. Спасибо еще Анатолию Васильевичу Луначарскому, который рьяно боролся за сохранение культурных ценностей. У меня нет точных сведений, но полагаю, что 90%  церквей в Москве было уничтожено. Вот Ленинград оказался более стойким, сохранив множество памятников и даже названия улиц.

Невский проспект одно время тоже подвергался нападению со стороны «великих преобразователей» и даже носил название - Двадцать пятого октября.

Хорошо вовремя одумались и вернули его настоящее имя, которое на века вошло в литературу и историю города. Москва этим похвастаться не может. Она бесцеремонно расправилась с историческими названиями, которые сохранились лишь в нашей литературе. (Сейчас частично возвращены исторические названия - прим. В. Смысловского).

Не хочется перечислять огромное количество переименований, ибо досадно и больно об этом вспоминать.

Не могу только еще возмутиться, что прекрасный памятник Гоголю «спихнули» с Пречистенского бульвара и запихнули его во двор. А на его месте поставили бездарный памятник, ничего не говорящий о Гоголе.

   Кажется, я слишком задержался на критике, а по сему должен с восторгом констатировать, что в наши дни, с большой любовью принялись за сохранение заповедных районов - Остоженки, Пречистенки и старого Арбата. И много открыто мемориальных музеев....

И так, я продолжал расти, получая все новую информацию о жизни, соприроде, о людях, о любви. Когда мы жили в Зачатьевском переулке /близ Зачатьевского монастыря/ в нашей квартире появился ТЕЛЕФОН. Тогда это было потрясающее событие, все равно как в наши дни, полет Гагарина.

В 1913 году, в год 300-летия дома Романовых, я в сопровождении моей старшей сестры, наблюдал на Тверской улице /ул.Горького/, как на великолепном лихаче, в сопровождении конных всадников, проезжал царь Николай II с супругой. Мое детское сердце было в восторге!

В этом же году, живя уже на Остоженке /Метростроевская ул./, я впервые познал чувство влюбленности. Предметом моего воздыхания была 16-летняя девушка - Маргарита. Меня не смущала, что она вдвое старше меня, и я с волнением рвал для нее черемуху, которая цвела перед ее окном, направлял букет в ее окно. Это было началом на этом поприще. И потом это стало моей потребностью быть влюбленным, которая не оставила меня на всю жизнь.

Моя, глубоко любимая Марочка, знала о моих способностях в этом плане и всегда добро и иронически к этому относилась. Но рядом с этой способностью зарождалась и другая способность, которая и привела меня в результате к моей профессии.

Глава 2

Я был озорным ребенком, от моих выдумок и проделок,  в основном, страдали сестры.

Старшая сестра - Таня часто была вынуждена изолировать меня физически в ванную комнату. Находясь арестованным, я пускался на всякие ухищрения, чтобы освободиться.

Как-то, будучи в такой ситуации, я открыл водопроводный кран и пустил воду на полную мощность и затем угрожающе закричал:

«Люди, если вы меня не освободите, то скоро вода выйдет из ванной и зальет квартиру». Меня , конечно, освободили и взывали к моей совести.

А совесть здесь была не причем ибо действовала моя неукротимая активность. Мне доставляло радость - пугать, обманывать и завершать тот или иной розыгрыш искренним хохотом.

Вспоминаю такой эпизод. Сижу я однажды в одной из комнат, а их на Остоженке было 8, и довольно точно имитирую крик моей сестренки Веры - «Игорь отстань! Игорь отстань!»

Услышав этот вопль, отец грозно кричит: «Игорь, не приставай к Вере!», а визг продолжается еще с большей силой. Тогда отец в сердцах входит в комнату, где я находился, и уже намеревался дать мне подзатыльник, как тут обнаруживает меня в одиночестве с торжествующей улыбкой на лице. «Паршивец»,- по-доброму говорит отец и со скрытой улыбкой, удаляется.

Я без конца изображал бродячих цыган, показывал голую коленку, крутил по ней пальцем и с акцентом предлагал погадать.

В данном случае, сестры были довольны и смеялись.

Изображал кукольный театр, который тогда бродил по дворам и показывал свои примитивные спектакли с главным героем - Петрушкой. Имитировал продавцов мороженого. Передвижной «Металлоремонт» с возгласом:

«Чинить, паять кастрюли, ведра, умывальники запаивать!»

Или гнусавым голосом, говорящим в нос - «Точить ножи, ножницы, бритвы править».

Доставляло мне удовольствие пугать сестренку зловещим старьевщиком-татарином:

«Шурум берем, старье берем покупаем!» И импровизационно добавлял: «И девочек в мешок забираем!»

Так зарождалась моя профессия, но до нее было очень далеко. Многое надо было прожить, пережить, увидеть. А пока я пользовался жизнью по своему выбору. А окружающий мир предлагал мне все новые впечатления и информацию. Мой родной город Москва щедро одаривал меня своими прелестями.

Удивительно уютно выглядела Москва зимой. Снег покрывал весь город. И в силу того, что движение по улицам было санное, он довольно долго сохранял свой чистый вид. Снег расчищался по мере необходимости, преимущественно по пешеходным местам, по краям которых, постепенно за зиму нарастали валы.

Прекрасное, доброе животное - лошадь, зимой становилось хозяином положения. В любую погоду человек, выходя из дома на улицу, мог не утруждаясь, непринужденно, подать в полголоса - «Извозчик!» и тут же, скрипя полозьями, к нему подкатывал, гордо возвышаясь на козлах, одетый в специальную теплую форму подпоясанную красным кушаком - человек, по профессии извозчик.

«Куда прикажете?» - вежливо обращался он к вам и, в зависимости от дальности расстояния, указывал цену: гривенник, пятиалтынный, двугривенный. Вы садились в сани.  На ваши ноги накидывалось теплое покрывало, обрамленное, как правило, мехом. А дальше, все та же милая лошадь, хорошей рысью везла вас по назначению.

Вы могли спокойно думать, размышлять и дышать свежим воздухом. Выхлопные газы еще не вторглись тогда в нашу повседневность. Ваша нервная система благополучно питалась тишиной равномерного шуршания полозьев по снегу, которая изредка нарушалась лихим окриком извозчика: «Берегись!».

Зимний праздник «Рождество» особо приятен был для детей. Накануне мы наряжали елку, а на утро, под ней обнаруживали какой-нибудь подарок.

Я лично был в привилегированном положении, ибо на первый день Рождества к нам в дом приезжала моя, так называемая, крестная мать и привозила мне кучу дорогих подарков.

Она была довольно богата, ибо ее муж был знаменитый профессор - медик Остроумов. Ее собственный особняк в Староконюшенном переулке на Арбате, в котором я иногда бывал, стоит поныне цел и невредим.

(Из биографии профессора Остроумова: Родился в Москве в 1844 году в семье священника, настоятеля храма Пимена Великого в Воротниках. Окончил Московскую Духовную Семинарию, а затем Московский Императорский Университет, где после защиты диссертацию "О происхождении первого тона сердца" удостоен степени доктора медицины (1873). Стажировался за границей, а по возвращениии работал сначала доцентом (1879), а затем профессором (1880) терапевтической клиники в Московском университете. Среди его учеников известные профессора - А. Ланговой, В. Шуровский, Э. Готье, В. Воробьев, Н.А. Кабанов, Д. Бурмин и другие.

Умер в Москве 11 июля (24 июля) 1908. Похоронен в на Новодевичьем кладбище в Москве.

C 1944 года Госпитальная терапевтическая клиника Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова носит имя А.А. Остроумова.  - прим. В. Смысловского).)

Взрослые тоже любили зимние праздники, ибо помимо танцевальных вечеров, под  Рождество, Новый год и Крещение, как правило, устраивали всевозможные гадания.

Башмачки «за ворота сняв с ноги» не бросали, но выходили на улицу и у первого встречного спрашивали имя. А дома гадали на ореховых скорлупках, на зеркалах, устраивали бесконечный коридор, по которому люди с пылким воображением видели идущего по нему суженого, и многие, многие другие варианты.

Обжорный праздник «Масленица» тоже был веселый, с юмором и со спортивными соревнованиями на количество съеденных блинов.

Я в этих соревнованиях всегда проигрывал, и это было предвестником моего будущего недуга - язвы желудка. После масленицы начинался семинедельный, так называемый, великий пост.

В одну из недель человек должен был говеть.

Это значило ежедневно посещать богослужение и в конце недели надо было идти на исповедь и, ничего не утаивая не скрывая, рассказать перед Евангелием священнику все твои прегрешения. Мы, дети, очень боялись этого таинства, ибо нас уверяли, что если соврешь, то на следующий день во время причастия это обнаружиться. Тогда бог сделает так, что в чаше с красным вином и кусочком просвирки, окажутся кусочки человеческого мяса и настоящая кровь.

А в это время на клиросе пели молитву: «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите....»

После причастия мы получали поздравления и были счастливы, что все кончилось благополучно. Последняя неделя поста была самая содержательная. Вторую половину недели весь дом посвящал подготовке к самому радостному празднику - Пасхе.

В, так называемый, «Великий четверг» днем красили яйца, а вечером посещали интересную церковную службу, которая носила название - 12-ти евангелий. Во время этой службы, какой-нибудь знаменитый протодиакон пел молитву «Разбойника благоразумного». В пятницу днем ходили на богослужение - «вынос плащаницы». В субботу в 12 часов ночи на заутреню, на которую ходили даже дети. После торжественной заутрени с крестным ходом вокруг церкви и, конечно, с перезвоном колоколов, мы возвращались домой и разговлялись.

Глава 3

Игорь Смысловский (крайний слева в втором ряду) вместе с матерью, братьями и сестрами

Продолжая детские впечатления окружающего мира, хочется вспомнить радости лета. Так как отец мой в летнее время выезжал в лагеря, где стояла его батарея, которой он командовал, вся семья выезжала с ним на казенную дачу. Для меня это были счастливые дни, заполненные всевозможными впечатлениями, удовольствиями.

Село Клементьево, так величали место нашего летнего пристанища. Знаменитое место - район Бородинского сражения 1812 года, где можно было увидеть много холмиков, как говорили нам - безвестные французские могилы.

Мне, 8-летнему мальчишке, жившему в семье военных, конечно, мечталось будущее, покрытое ратной славой. И я бесстрашно садился верхом на лошадь по прозвищу «Лис», а моя сестренка Вера на лошадь «Диану», и мы с восторгом испытывали громадное удовольствие проскакивая рысью по большой дороге поселка.

Нам очень хотелось продемонстрировать свое бесстрашие взрослым, сидящим на верандах своих дач. Вспоминая сейчас это, я поражаюсь, как могли нам позволить и доверить казенных лошадей, когда мне было 8, а Верочке 10 лет.

Вероятно, с этой поры я испытываю необыкновенную нежность к этому животному.

Кроме верховой езды не менее увлекательно было посещать соревнования, так называемые «Скачки». Впоследствии, читая «Анну Каренину», я себе живо представлял всю атмосферу и события на ипподроме.

Лошадь! Милая лошадь! Не удивительно, что в одну из своих первых чтецких программ, я включил «Хорошее отношение к лошадям» - Маяковского.

Сейчас я вспоминаю лето 1913 года, мирное лето за год до войны 14-го года. Счастливое радостное детство! Тогда казалось, что так будет всегда, и что все что тебя окружает принадлежит тебе. Ты полноправный хозяин, хочешь пользоваться всем безотказно. Вот это ощущение - я сильный, я могу, я хочу - впоследствии я ощущал работая в искусстве в моменты вдохновения. Вдохновение - это не вымысел, а очень конкретное понятие и самочувствие.

Это радостное чувство посещало меня в моей творческой жизни и не только в театре, или в живописи /моей второй профессии в прошлом/, но даже и в музыке, которую всю жизнь любил, ничего в ней не умел, ибо не учился. И все же были моменты, когда я садился за рояль и бурно что-нибудь импровизировал.

Моя добрая Марочка очень трогательно относилась к этим моим порывам и считала, что у меня абсолютный слух. Но она, конечно ошибалась, ибо такого я, к сожалению, не имею.

К вопросу «вдохновения» я не раз обращался в своих профессиональных актерских поисках.  Я задавался целью искусственно вызвать такое ощущение. И, как мне кажется, иногда мне это удавалось. Но это неописуемо, а скорее, показуемо. На этом мостике от радостного детства к вдохновению, я пожалуй закончу свой первый раздел записок - «Детство», а дальше почти как по Толстому - «Отрочество».

Глава 4

Радуга детства постепенно рассеивается. В отроческую жизнь уже неумолимо вторгаются новые ощущения, информации и, конечно, первые разочарования, огорчения.

Почему «Бог» так сделал, что умерла добрая, любимая «Фрелюша»? Таким ласковым прозвищем мы называли нашу фрейлен. Почему так несправедливо?! Это была первая встреча со смертью. Первое горе потрясло мою душу. Конечно время, особо детское - целебно. И потому горе это утихло. Но жизнь вокруг не останавливалась и на календаре 1914 год - объявлена война. Что это такое? Вильгельм II - император Германии решил завоевать Малороссию /Украину/. Появляется непримиримая ненависть к немцам. Отец уезжает в действующую армию, как тогда говорили, то есть на фронт. Старший брат Борис ускоренно кончает курс Михайловского артиллерийского училища в Петербурге и 17-ти лет едет туда же. Петербург переименовывается в Петроград. В семье неспокойно. Что будет? Как будет? Где-то далеко идет война, а в Москве пока тихо. С фронта приходят отрывочная информация, преимущественно от участников войны. Первые убитые, первые раненые в госпиталях. На улицах появляются интеллигентные женщины в серых платьях с белым фартуком и в белой косынке с красным крестом. То сестры милосердия. Они работают в госпиталях, а на улицах собирают сборы в пользу раненых и взамен пожертвованию прикрепляют вам белую ромашку.

Слышал я о турецкой войне, о русско-японской, которая была за год до моего рождения, а что такое эта война пока не понимал. Семья наша переехала на другую квартиру с Остоженки на Пречистенку, в более меньшую по площади, но уже с центральным отоплением. Определили меня в подготовительный класс частной гимназии «Адольф». Мать усиленно со мной занималась французским языком, ибо для поступления в кадетский корпус в следующем году, я должен обладать знаниями по целому ряду предметов, а по французскому обязан был читать с помощью словаря и переводить. Немецким же языком я довольно прилично владел, благодаря покойной Фрелюше.

И вот идет война, а Москва живет мирной жизнью. По-прежнему по Бульварному кольцу бегают конки. Так назывался вагон, который двигался по рельсам при помощи лошадей. В Клементьево на лето мы уже не поехали, и для дачи было выбрано село Черкизово, прекрасное место под Коломной на берегу Москвы-реки. Чудный песчаный пляж. По реке ходили пароходы, для которых, по надобности, разводили деревянные плавучие мосты. Любители ловили рыбу, которая неплохо клевала. Вокруг села большие смешанные леса с дарами природы в виде ягод, грибов, орехов. Село было зажиточное. Добротные дома в несколько комнат с фруктовыми садами в виде яблонь, груш, вишен и всякой смородины. Огороды с клубникой и овощами. Коровы, куры, гуси. В общем - полное изобилие. А качество продукции такое даже не верится, что такое было. Все производилось на месте. Ароматный хлеб выпекался и пшеничный и ржаной. Масло взбивалось из чистейших, густых как сметана, сливок. Короче, войной и не пахло.

А я готовился к поступлению в кадетский корпус. И это, пожалуй, были первые волнения.

Наступил август 1915 года. В сопровождении мамы я отправился на экзамены и, в результате, поступил в 1-й класс Первого Московского Екатерины Второй Кадетского корпуса. Помещался он в Лефортове, в бывшем Головинском дворце. Это огромное здание с большими просторными комнатами. Классы, спальни, залы, последних было три. Корпус был разбит на три роты, и при каждой роте был свой зал, в котором кадеты выстраивались в строй по утрам и перед сном.

Младшие классы: первый, второй и третий входили в третью роту, четвертый и пятый - во вторую, а в первую, самую взрослую - входили шестой и седьмой классы. Общим помещением для всего корпуса была громадная столовая с множеством колонн, где одновременно завтрака, обедал и ужинал весь корпус. И, так называемый, тронный зал с памятником Екатерине 11. В нем устраивались торжественные вечера, балы и самодеятельные спектакли. Вот там я впервые увидел спектакль «Борис Годунов» и заболел на всю жизнь! О жизни в Кадетском корпусе наверно можно вспоминать, но что будет любопытно для потомства, не знаю.

Принимали в корпус исключительно детей военных и, таким образом, создавали династии военных. Учили, содержали, кормили, одевали и воспитывали за казенный счет. По субботам отпускали домой на одни сутки. В воскресенье вечером мы возвращались в определенный час. Были и каникулы. Рождественские и Пасхальные - не долгие, а летние продолжались три месяца.

Жизнь в кадетском корпусе всегда тяготила меня и я очень радовался, когда меня отпускали домой. Иногда нас за какую-нибудь провинность наказывали, оставляя без субботнего отпуска. Со мной это происходило редко. Я был довольно дисциплинированным, и подвергался этому наказанию, когда наказывали целиком весь класс. Какие-нибудь мальчишки что-нибудь натворят, и воспитатель спрашивает: «Кто это сделал?» И тут весь класс демонстрировал круговую поруку. Виновного не выдавали и на личное обращение воспитателя: «А ты?», каждый отвечал: «Так точно. И я». И тогда разъяренный капитан Возницын - так величали нашего воспитателя, объявлял о наказании всего класса.

Бывали случаи, когда один из виновных, мужественно брал вину на себя. Такой акт очень ценился в нашем мальчишеском кругу. Такого мальчика всегда уважали и не оставляли его без своего внимания. Из отпуска ему приносили всевозможные гостинцы и даже подарки.

Тяготила меня казенная обстановка и я очень скучал по дому, по домашнему уюту, по родным. И в тоже время кадетский корпус воспитал во мне ряд положительных качеств для жизни: дисциплина, самостоятельность, умение целиком обслужить себя. Слово ЧЕСТЬ и ДОЛГ стали для меня обязательными в жизни. Нас призывали: «За Веру, Царя и Отечество!». Во все времена звучат такие призывы, изменяются только слова, а сущность остается та же. БЫТЬ ПАТРИОТОМ! А это качество всегда было и будет большой движущей силой, особенно среди молодежи.

Глава 5

Жизнь в корпусе проходила по строго железному графику. В 6 часов 15 минут в нашей спальне раздавался барабанный сигнал к подъему. Мы должны были быстро встать, почистить зубы, умыться, почистить сапоги, медные пуговицы на мундире и в 7 часов встать в строй по ранжиру.

Командир роты здоровался с нами, на что мы дружно отвечали: «Здравия желаю господин капитан». Затем дежурный по роте четким голосом читал молитву «Отче Наш». После чего раздавалась команда: «Смирно! На пра-во! Правое плечо вперед, шагом марш!» и мы строем отправлялись в столовую на завтрак.

Пища была не очень вкусная, но доброкачественная. В 8 часов начинались уже уроки. На большую перемену нам предоставлялась возможность делать что хотим. Мы могли прогуливаться в корпусном парке или поиграть во что-нибудь в помещении. После уроков мы, опять же строем, шли обедать, потом на прогулку до 6 часов вечера, когда начиналось время подготовки уроков по заданиям. В это время в классе находился наш воспитатель - штабс-капитан Возницын, который следил за порядком и отвечал на возможные вопросы учеников. Не нравился мне этот офицер своей сухостью. А каждому ребенку хочется доброго, ласкового взгляда и слова. Время для вечерней подготовки было отпущено до 9 часов, а если  успевал сделать уроки раньше, то оставшееся время мог посвятить чтению и, разумеется, только классики. А всякие тогдашние детективы как Шерлок-Холмс, Ник-Картер и Нат Пинкертон читать запрещалось. Но кадеты все же старались украдкой их читать. МНОГОЕ, что запрещалось. Например, не разрешалось приносить и есть орехи и подсолнухи.

Вспоминаю обидный случай со мной. Я принес из отпуска китайских орехов и угощал товарищей, и нас засекли. Так воспитатель взял мешок с орехами и велел мне следовать за ним, и при мне он высыпал орехи в унитаз и сказал, чтобы это не повторялось.

В 9 часов шли на ужин, потом возвращались, дежурный читал молитву, а дальше процедуры перед сном. По сигналу трубы мы отправлялись «на боковую», в полном смысле этого слова, ибо спать полагалось только на правом боку и руки держать поверх одеяла. А в спальных комнатах температура зимой не превышала +8 градусов. Закалка! Как же было приятно в субботнюю ночь переночевать дома!

Так вот однообразно шли дни за днями. Учили, наверно, хорошо и нужному, но вот духовная жизнь отсутствовала начисто. Во всяком случае в младших классах. Ни театров, ни концертов мы не видели. Музыки не учили. Из искусства было только хоровое пение /на уроках пения/ и уроки рисования. Большое внимание уделялось гимнастике и в специальном гимнастическом зале мы могли упражняться вволю на брусьях, на козлах и прочих спортивных снарядах.

К сожалению, должен констатировать, что в семье я тоже не имел возможности обогатить себя духовно. Моим родителям, видимо было не до нашего воспитания в этом смысле. Они были больше заняты собой, своей светской жизнью. Но свет не без добрых людей.

Дружил я в кадетском корпусе с моим соседом по парте - Мишей Радчевским. Он был очень порядочный мальчик и имел несколько других родителей. Благодаря им, я в первый раз попал в театр. Они повели сына и взяли ему в компанию меня. Это был Большой театр. Это был впоследствии мой любимый композитор - Рахманинов. Это была опера «Алеко». Оказавшись в партере театра, я не понимал, что со мной происходит. Я был счастлив, и от счастья плакал. На всю жизнь запомнил и никогда не забуду эту первую встречу с великим искусством. Родители моего друга как-то очень тепло ко мне относились и в один прекрасный день пригласили меня в их дом, где мы с Мишей разыграли сатирическое представление о Вильгельме II. Я тогда выступал в роли императора Германии. Сценарий был написан моим другом.

Встреча с профессиональным театром драмы у меня состоялась значительно позже, о ней и вспомню в дальнейшем, поскольку свои записи веду в хронологическом порядке.

Война продолжается! И вдруг известие: предательство генерала Брусилова и большая Самсоновская армия заведена в Мансуровские болота, окружена и взята в плен. Мой отец оказался в плену. И как не странно /еще было гуманное время/ мы регулярно получали от него открытки, написанные мелким-мелким почерком. Видимо император Вильгельм - это не Гитлер.

А старший брат продолжал воевать, находясь в гвардейских частях. Четыре брата отца тоже были в действующей армии. Старший Евгений был в звании генерала-лейтенанта и занимал пост инспектора особой армии /гвардейской артиллерийской/ и был уважаем еще тем, что во время войны изобрел кукую-то пушку. А младший - Всеволод в чине полковника был сильно ранен в ногу и остался на всю жизнь хромой, но с Георгиевским крестом 1-й степени (4-й степени уточнение В. Смысловского). Все братья Смысловские окончили академию генерального штаба и были всесторонне образованы. Впоследствии я буду по жизни с ними связан. В Москве начались большие затруднения с продовольствием и спокойная жизнь кончилась.

Продолжение следует…