Мы едем к месту силы… Вотчине архистратига нашего Александра Невского, колыбели праведного Феодора Иоанновича, месту трудов врача-святителя Луки… Чудеса начинаются сразу. Выехав из Москвы во второй половине дня пятницы, когда истомленные столичные жители рвутся к своим дачам, и пробки окрест растягиваются на часы, мы промчались по МКАД и Ярославскому шоссе почти беспрепятственно и достигли Переславля в установленные два с лишним часа.
По пути обратили на себя внимание церкви. Ни единой разрушенной – все или уже восстановленные, или находящиеся в процессе восстановления. По крайней мере ни одного душераздирающего видения обезглавленного, обрушающегося на глазах и обращенного в свалку Божия дома не встало на нашем пути.
Что же окрест? Окрест как будто тоже всё поправилось. Хотя мобильная связь исправно исчезает, стоит лишь углубиться в леса, но в каждой деревне красуется вывеска «Пункт выдачи Озон». Дома… Тут чувство возникает двоякое. С одной стороны, вид почерневших и гибнущих (совсем как храмы в иных областях) русских изб не может не ранить русского сердца. И, казалось бы, в связи с этим стоило бы порадоваться новеньким типовым большим домам, одетым в новомодный сайдинг и оснащенным могучими заборами?.. Но не радуется. В тех скромных избах с бревенчатой кладкой и затейливой вязью резьбы на окнах (настоящей, а не пластмассового суррогата) жила душа, жило тепло человеческих рук и сердец, они были живыми и даже в кажущейся убогости своей, подобно русской невзрачной природе позднеосеннего времени, были трогательны и прекрасны внутренней, стороннему глазу не явной красотой… Они и были органичной частью этой природы, были едины с нею, вписаны в русский пейзаж предками нашими, беспорочным чутьем понимавшими самую суть Красоты. А пластмасса и заборы – они и есть пластмасса и заборы. Поэтому, когда в чреде нагроможденных друг на друга «отформатированных» жилищ является старая-добрая изба, возникает теплое, радостное, умиленное чувство, будто бы родного человека нечаянно встретил, и, вот, обнять бы его!
Жаль русских изб, но и что же делать? Ведь куда бы хуже было зрелище пустыши с руинами этих чудных изб, каковые нередко можно встретить в той же совсем близкой Тверской области… Правда, помимо внешней стороны, есть и другая… Уходят не только избы, уходят деревни, обращающиеся дачными поселками. На землю, которая ждет хозяина, приходят люди, которые хотят не хозяйствовать, а отдыхать. Но, однако же, и это опять-таки бесспорно лучше мерзости запустения. Тем более, что не одни дачники приезжают в русские деревни, но и люди коренные, основательные, остающиеся здесь, чтобы жить, работать, созидать. Те же храмы пресветлые не сами же собою из руин поднялись. Их люди подняли. Мало-помалу. В селе Троицком, вотчине князей Сумбатовых, постоянных жителей осталось 8 душ против полутора сотен, что жили здесь чуть более века назад. Но, вот, восстал, взмыл куполами к небесам могучий красавец-храм, ещё несколько лет назад пребывавший в положении плачевном. И как не восславить людей, потрудившихся для того?
Но о Троицком позже. Пока мы лишь въезжаем в Переславль, забираем ключи у юной (окончила ли школу уже?) «менеджера по заселению» и водворяемся в нашей гавани. В квартире нас встречает маленький плюшевый медведь, а во дворе – его каменный полярный родич. Правильное место! И вокруг всё – правильно. Направо пойдёшь – крепостные стены Горицкого монастыря. С холма, на котором высится он, хорошо видна и панорама города, и Плещеево озеро. На последнее лучше с холма и взирать, не пытаясь спуститься. Ибо внизу беда под названием «коттеджная застройка». Вот, что несомненно надо запретить строжайше, так это безобразную застройку озерного побережья, уже варварски перековеркавшую окрестности прекрасного монастыря Никитского. Дачные посёлки – одно, а заповедная природно-историческая зона – иное. Но граждане с большими кошельками и полной атрофией чувства Красоты именно в подобные зоны и норовят пробраться, преобразив их в рамках собственного понимания комфорта. Трудно понять эту страсть. Не всё ли равно людям с атрофией чувства прекрасного, где расположить свой комфортабельный коттедж? А если какое-то чувство всё же присутствует (вид на озеро, монастырь – красиво!), то как же попускает оно им уродовать то самое прекрасное? Или всё дело в «понтах»? Я, мол, не в каком-то там районе города живу, а у самого монастыря, и до озера – дюжина шагов. Пойди разбери! Да и стоит ли? Тут и разборов не требуется, просто запрет и честный контроль со стороны властей, чтобы ни-ни. Но с честным контролем у нас и в лучшие времена напряженно было, что греха таить…
Вернемся в нашу гавань. Прямо по курсу – воинская часть. Тут же магазины. Тут же ветхие, несмотря на центральную магистраль города, деревянные дома, большие и частично заброшенные. Иные, впрочем, по-видимому жилые, о чем свидетельствуют утренние петушиные крики и большое количество собак. Собак здесь, вообще, очень много. И домашних, и полудомашних, и бродячих. На воротах одного из домов хрестоматийная надпись – «Осторожно, злая собака!». Злых собак мы так и не встретили. Только сердитых котов.
В усадьбе художника Кардовского, до которой идти нам 10 минут, встречают нас четверо «сторожей». Дружно поздоровались заливистым лаем и расположились отдыхать на траве – жарко! Мы беспрепятственно обошли странноватую усадьбу, словно бы брошенную и ожидающую возвращения хозяина, памятник которому чинно восседает на скамейке в саду…
Через дорогу – слева, с высокой кручи, из-за деревьев, выглядывает прекрасная Сретенская церковь, а чуть не доходя, за посёлком, на входе в которой дремлет маленькая, уютная библиотека Пришвина, гостеприимные объятья откроет Дендрологический сад. У сада сего лишь один недостаток – к 8 часам вечера посетителей из него выпроваживают. А что такое 8 часов в летний знойный вечер? Самое только время для прогулок по прохладе, для дышания воздухом! В остальном, не парк, а сказка. В сказку и обращен он, встречая гостей аллеей сказок, на которой ждут их и Леший, и Зверич, и Птитич, и Морозко, и Баба Яга, и Терем-теремок с его обителями, и пушкинская Белочка, и, конечно, ещё один Медведь. А ещё сказку пересекает река, и над нею под сводами деревьев так уютно сидеть в деревянной беседке, слушая пение птиц и умиротворяющее бормотание воды.
Таков оказался ближайший ареал нашего обитания.
Закономерно, первым пунктом нашего посещения становится Горицкий Успенский монастырь. В отличие от иных он ещё частично заброшен и не передан Церкви. За суровыми крепостными стенами встречают нас превращенные в музеи и поглощенные затянувшейся реставрацией храмы, полузапущенный сад с покрытой ряской прудом, древние пушки, отбитые нашим славным Ополчением у поляков… Музеи в стенах храмов производят неизменно тягостное впечатление, будь то едва преодолевающий разруху Горицкий монастырь, будь то петербургский Спас-на-Крови. Божий дом должен быть Божиим домом, домом молитвы, и вход в него должен быть свободен. В итоге музеям мы предпочитаем крепостную стену, проход на которую открыт и смотровую площадку, дозорную башню этой же стены, с которой открывается прекрасный вид на город. С неё он – как на ладони. Крыши маленьких домов (вроде и не город даже, а большая деревня «улучшенной планировки» - и в этом особое обаяние Переславля), россыпь куполов многочисленных храмов и монастырей и особенное радующее глаз городских пленников изобилие зелени – лесов, садов, парков… К слову сказать, кроме сада Дендрологического есть в Переславле и собственный Летний сад. Расположен он поблизости от центрального памятника города – Спасо-Преображенского собора с бюстом Александра Невского перед ним. Преображенский – увы, покамест тоже музей. А, вот, в восстанавливаемом рядом с ним Старом городе уже с Божией помощью действуют два прекрасных собора, ещё носящих на себе зримые отпечатки прежней разрухи – Святого Владимира и митрополита Петра. Окружает их её один сад – Пушкинский…
Некоторые, впрочем, полагают «центральном объектом» плешивого выродка, до сих пор оскверняющего своим присутствием главную площадь города. Пару лет назад у выродка отвалилась рука, указующая нам уже целый век путь в преисподнюю. Увы, её восстановили…
К слову о выродках. В плане топонимики Переславль – город довольно уютный. Как приятно, например, читать такие названия, как – улица Большая Крестьянка, Малая Крестьянка, Зелёная, Лабазная, Луговая, Садовая, Вишневая, Овражная, Родникова… Но и здесь не укроешься от преследующих нас кровавых теней. И центральная магистраль, так славно именовавшаяся сперва улицей Московской, затем Кардовского, вдруг переходит в Советскую, а там и, срамно сказать, в Урицкую. А за прекрасной церковью Сретенья, из закоулков деревенских домов вдруг выскакивает – Володарский… Нет, не осталось на Святой Руси такого острова, который бы не осквернили своими подлыми кличками наши палачи и разорители. Но, с Божией помощью, преодолеется и это однажды. И улица Володарского станет носить имя Святителя Луки, земскую больницу которого восстанавливают в двух шагах от этой улицы. Мало-помалу…
Вот ведь, прописался в Переславле в прошлом году не бес какой-нибудь, а главный обличитель всех революционных бесов – Достоевский. Бывал ли когда Фёдор Михайлович в Переславле? Может, и бывал. Некоторые утверждают, что Плещеево озеро описано им на страницах «Карамазовых». Так ли, иначе ли, но именно Переславль в минувшем году, году 200-летия писателя неожиданно стал центром чествования его. Здесь проходила конференция, посвященная Достоевскому, здесь по следам её снимался фильм Елены Козенковой, здесь, прямо напротив Никольского монастыря, вознесся памятник ему. Над памятником работал скульптор Сергей Бычков. Некогда он искал место, где бы сердцу хорошо молилось. И нашёл его – в Никольском монастыре. Здесь и стал работать во славу Божию. Изготовил копию Годеновского креста, фигуру Святителя Николая для монастырского фонтана и, вот, в дни карантинных беснований, сам тяжко переболев пневмонией и ещё не восстановясь от неё, создал необыкновенный памятник нашему пророку… А архитекторы Мамонов и Хвоевский обустроили целую площадь вокруг него «Территорию смыслов» – с фотографиями писателя, цитатами из его произведений, иллюстрациями к ним – этакий музей под открытым небом.
На кирпичной стене, что служит фоном фигуре, выведены слова Достоевского: «Мир есть рай, ключи у нас». Фёдор Михайлович, согбенный, сосредоточенный, стоит со свечою в руке напротив врат в святую обитель. Символично. Самому писателю такое место явно пришлось бы по душе. За белоснежными стенами обители пламенеют золотом купола, которые в Переславле видны едва ли не отовсюду. А мимо стен безмятежно шествуют стада коров… Деревня, большая, прекрасная деревня…
Никольский монастырь при большевиках был взорван. Уничтожен собор, колокольня… Монастырь стоял на твердых антиобновленческих, «тихоновских» позициях. Этого не простили ни старшему священнику обители, отцу Евгению Елховкому, ни епископу Никите (Делекторскому), оба они были расстреляны и ныне прославлены в лики Новомучеников. Их молитвами восстала обитель из праха и ныне восхищает дивной красотой своей и благоустроенностью.
Некоторое время мы отдыхаем в тени сада, на берегу цветущего кувшинками пруда. На другом берегу – колокольня, храм, тот самый фонтан с фигурой Святителя Николая, остатки монастырского некрополя…
Все некрополи здесь постигла участь большинства русских погостов – товарищи, боровшиеся с мертвыми не менее рьяно, чем с живыми, уничтожили их. Одна из могильных плит разбита на куски… В какой же осатаненности нужно находиться, чтобы упоённо крушить ломом ли, молотом ли чьё-то надгробие?..
В Горицком монастыре, к слову, среди немногочисленных уцелевших могильных памятников, в том числе относящихся к 1812 году, обнаружили мы удивительное надгробие. Воплощение Скорби, как мы окрестили его. В самом деле, редко можно встретить образы, которые с такой полнотой передавали бы некое всепоглощающие чувство. В данном случае – Скорби. И, кажется, что эта павшая на колени, болью невыносимой точно пополам преломленная фигура, лица которой мы не видим, плачет неутешно по всем павшим нашим… А, может, и не только по ним, но и по нам, здравствующим, но живущим совсем не так, как следовало бы, и потому не умеющим вымолить, выплакать горючими покаянными слезами Россию, которую так беспутно, так бездарно потеряли мы и в таких муках пытаемся ныне обрести вновь…
- К Православию меня привел Достоевский, - рассказывает француженка Лоранс Гийон, последние годы живущая в Переславле.
Достоевский привел её в Православие. Православие – в Переславль. А в Переславле Достоевский, получается, «догнал» свою «духовную дочь», обретя здесь дом вскоре после неё…
Лоранс прекрасно говорит по-русски, играет на гуслях и колесной лире, поет древние стихиры (в том числе сочиненные Иваном Грозным), трепетно любит народную песню, ставя её выше всякой академической песни. И старые русские избы любит с такою же трепетностью, непримиримо отвергая «уродцев» - обитые сайдингом коттеджи.
Сама она живёт в уютном зеленом деревянном домике с садом вместе с шестью суровыми деревенскими котами и добрейшей, ласковейшей собачкой Ритой – рыженьким шпицем, восторженно ластящейся к гостям. В семье ожидается «пополнение» в виде пока приживала, но уже готовящегося стать полноправным домочадцем соседским щенком. Этот белоснежный ушастый мохнатый подросток в недалеком будущем обещает стать грозной среднеазиатской овчаркой, алабаем. Пока же это добрейший и непоседливый ребенок, радушно встречающий гостей.
Лоранс, говоря по-пушкински, «из прерусских русская». А по-переславски – «здешняя». Россию, русскую душу она понимает лучше многих русских. И в отличие от многих осоветченных и оброссияненных русских русскостью пропитана. Для России она оставила всё. Оставила «благополучную Францию» (понимание нашего обывателя, в понимании самой Лоранс родина её погибла, как гибнет весь европейский континент, и уцелевшим европейцам скоро придется спасаться в России, как некогда спасались в Европе наши белоэмигранты…), поселилась в глуши…
Впрочем, она не единственная француженка в Переславле. В самом центре города, на перекрестке, над рекой Трубеж высится желтое двухэтажное здание – кафе Ла-Форет. Это настоящее французское кафе, которое держит француз месье Жиль. В кафе помимо пирожных и прочих яств продаются книги Лоранс – дневник первого года жизни в Переславле и исторический роман из времен Ивана Грозного. Это ещё одна грань многочисленных талантов «духовной дочери Достоевского». Есть и грань третья – живопись…
К слову, живет в Переславле ещё и швейцарец. Его русская жена не разделила его любви к России в вместе с детьми уехала в «благополучную Швейцарию». А он остался в Переславле, занявшись пчеловодством. Чудны же бывают судьбы и неисповедимы Господни пути!
Трубеж, над которым высится французское кафе – речка узкая, но полноводная. В ней можно купаться «всем организмом» в отличие от прекрасного Плещеева озера, напоминающего огромное плоское блюдо – берега безграничны, как у моря, а перейти можно пешком, так и не дождавшись, чтобы вода дошла хотя бы до пояса. (Можно только удивляться, как удается бороздить такое мелководье парусникам, которых здесь изрядное изобилие.) Говорят, однако, что у озера есть «второе дно», и иногда первое – разверзается, и потаенные воды поднимаются, и тогда Плещеево выходит из берегов, подтопляя окрестности.
Трубеж в этом отношении чудес в себе не таит. По нему то и дело снуют шустрые лодки и байдарки, плещется ребятня и взрослые… Покружась по проселочным дорогам, мы оказываемся в одном из самых уютных уголков Переславля – у Знаменской церкви. Храм этот восстановлен полностью и радует взор своей сказочной нарядностью. Это не храм-богатырь, это затейливая игрушка тонкой работы даровитого мастера. Вот, показывается он справа от дороги, и от одного вида его веет радостью. А как чудно расположен! Вокруг – самая настоящая русская деревня, ещё не подвергшаяся порче ругаемых Лоранс «уродцев». Милые, уютные деревянные избы, утопающие в зелени садов, в пестроте флоксов, георгин и астр… И никаких тебе «новорусских» заборов, лишь скромные оградки-штакетники. Над домиками никнут ласково ивы да березы, выстроившиеся вдоль дороги, по которой мы спускаемся к воде.
Чуть левее – мост, весьма основательный, с высокими лестницами. На противоположном берегу мост упирается в просторную избу, второй этаж которой украшен резными русалками… Здесь, в этой первозданной тишине и красоте возникает чувство обретенности маленького уголка земного рая. Уходить из него не хочется. Так бы и поселиться навсегда… Вот, в такой вот избе с русалками… И «просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу», как писала та, что вопреки написанному, кажется, до самого конца именно этому – «просто, мудро жить» - так и не научилась вполне…
Продолжая путь вдоль Трубежа, вскорости достигаем Плещеева озера и высящейся на месте их соития, над самым берегом озера взмывающей ввысь, подобно маяку, церкви Сорока мучеников. Красавец-храм немало проигрывает от соседства с пляжем. Народу здесь такое множество, что едва можно найти место поставить машину. Лодки и байдарки, парусники, загорающие и купающиеся граждане, свадьбы – всё смешалось в одну пеструю и шумную ярмарку, и, как ни хороша церковь мучеников Севастийских, а хочется вернуться назад – в тихий благословенный уголок при церкви Знаменской.
Путь наш, однако, лежит не назад, а дальше – вдоль Плещеева озера. К монастырю Никитскому.
На ослепительно белые стены его в солнечный день больно смотреть. Кажется, будто вылеплен он из чистейших арктических снегов или же соткан из облаков и невидимой дланью спущен на землю, чтобы маловерные, к земле приросшие уже не кожею, но и самым сердцем люди могли здесь, на земле, осязать небесное.
Увы, люди дара не оценили, и монастырь стал жертвой граничащей с вандализмом частной застройки. Так плотна она, что сложно даже подобрать хорошую точку для съемок белокаменной святыни. Лишь на обратном пути обретется она, с дороги откроется нам, наконец, великолепный вид на Никитскую обитель, ещё не изувеченный «посторонними объектами».
В честь великомученика Никиты назван расположенный недалеко от монастыря ключ, к которому устремляемся мы из его монастыря. Ключей в Переславле и окрест – большое изобилие. Ранее уже побывали мы у притаившегося в глуши, позади знаменитого «Ботика Петра», ключа Гремячего. К нему от дороги ведёт узенька тропка, едва проторенная сквозь травяные заросли, характерные для болотистого места. Напротив изба – жилая или нет, не понять. Паломники у Гремячего явно бывают нечасто. В дождливый день по болотистой тропке не вот и пройдёшь к нему.
Ключ Никитский совсем инаков. Вокруг него стелются бескрайние русские поля, полноправными хозяевами которых выступают мерно ступающие коровы. При самом ключе оборудована изба-купальня, к которой стоит очередь. Другая очередь, купив здесь же «тару», выстроилась, чтобы набрать ледяной, вкусной воды…
Родители запасаются водой, дети коротают время за «общением» с по-хозяйски возлежащим на ступенях котом. Кот, впрочем, скоро устает от неумеренного внимания к своей персоне и прячется в избушку, где торгуют пустыми бутылками и канистрами.
Набрав воды и омыв разгоряченные зноем лица, мы отправляемся дальше…
Путь наш вновь лежит вдоль озера, над которым теперь парят парапланеристы, мимо Синь-камня, Переславской благодати (что за названия дивные!), Александрова холма, где по преданию святой князь размышлял, ехать ли ему в орду. Следующим пунктом намечена у нас церковь Троицкая, но, ещё не добравшись до неё, встречаем мы негаданно синеглавый храм Рождества Пресвятой Богородицы в Городище.
Ещё одна восстанавливаемая, возрождаемая жемчужина. Вокруг – обширный погост. Сама деревня – жилая и живая. В церкви, по-видимому, недавно закончилась служба, и людей ещё много. И много – детей. В этой церкви детям явно уделяется большое внимание, наверняка и воскресная школа есть. Детские книги, игрушки у входа… В глубине храма батюшка ведет беседу с прихожанами, тесным кругом сидящими подле своего пастыря. Настоящая крепкая община, испокон веков заведенная церковная жизнь. Интересно, что в беседе принимают участие преимущественно мужчины, женщины ведут свои разговоры и приглядывают за детьми у храма.
Мы обращаем внимание на старинные храмовые иконы – все они буквально изрешечены пулевыми отверстиями. Так красные бесы расстреливали Бога, которого «нет», и святых его. Глядя на израненные образы возникает раздумчивость: нужна ли реставрация им? С одной стороны, жаль истерзанные лики. С другой – какое свидетельство безумного беснования и перенесенных этими иконами страданий! Святых изображают на них претерпевающими муки – распинаемыми, усекаемыми, живьем зарываемыми… А здесь самые образы их подверглись казни. Может, так лучше и остаться им – ранами своими свидетельствуя о том зле, что век назад полонило нашу землю и до сих пор упрямо не желает отпустить её, сгинуть навсегда в адскую бездну, из которой оно вышло… Этим израненным иконам молишься и кланяешься с каким-то особенным чувством…
Спустившись с холма, на котором высится и оттого издали виден Рождествобогородицкий храм, мы отправляемся к церкви Троицкой, при которой жил некогда почитаемый местный юродивый, образ которого установлен прямо у стен храма.
Погода начинает портиться, и мощные порывы ветра возвещают приближение грозы. Огнемечущая и громыхающая эта гостья не заставляет себя долго ждать, и в нашу «берлогу» мы возвращаемся под яростным ливнем, полагающим предел разошедшемуся зною.
Дома ждут нас купленные по ходу нашего путешествия книги, которые бывает особенно отрадно читать, расположившись на уютном диване после полудневного паломничества… Лишь синоптики, точно «враги рода человеческого» смущали и запугивали прогнозом сплошных дождей на все оставшиеся дни нашего пребывания в Переславле. В лесном краю, где не всякая дорога порядочной проходимостью отлична, такой прогноз куда как удручающ, но…
Елена Семенова
Русская Стратегия
Ключи от рая. Путевые заметки о земле Переславской. Ч.2. |
