«И мученическая смерть старца-митрополита, человека чистого и цельного - ими же Бог весть судьбами, верим, - внесет много в то начинающееся движение покаяния, отрезвления, которое мы все предчувствуем сердцем, которое мы призываем и которое одно принесет спасение нашему гибнущему в кровавой и безверной смуте народу», - так говорил о. Иоанн Восторгов в поминальном слове об убиенном первомученике антирусской революции митр. Владимире Киевском. Самому батюшке уже через считанные месяцы суждено был стать первомучеником официально объявленного красного террора. В самый день объявления оного, 5 сентября 1918 г., он был расстрелян в Петровском парке вместе с епископом Ефремом Селенгинским, после чего тела были зарыты на впоследствии уничтоженном кладбище на Соколе.
О. Иоанн был одним из самых видных проповедников своего времени. Иоанн Кронштадтский говорил о нем, «что это дивный человек, обладающий необыкновенным красноречием, что это Златоуст, что он может великую пользу принести России». Убежденный монархист, член СРН, он на протяжении многих лет обличал революционное беснование, и по торжестве оного был обречен.
Будущий священномученик родился в 1864 году в кубанской станице Кавказской в семье священника Ивана Александровича Восторгова. Дед его, Александр Восторгов, был магистром богословия, профессором Владимирской духовной семинарии. Следуя семейной стезе, Иван-младший окончил Ставропольскую духовную семинарию и, приняв священнический сан, посвятил себя воспитанию юношества. Несколько лет он преподавал русский и церковнославянский язык в Ставропольском духовном училище, на свои средства открыл в селе церковно-приходскую школу и общество трезвости, позже был назначен законоучителем Ставропольской мужской гимназии, стал членом совета Ставропольского епархиального женского училища и правления Ставропольской духовной семинарии.
С 1894 года началось служение о. Иоанна на Кавказе. Здесь он также был законоучителем в нескольких гимназиях, основал восемь церковно-приходские школы.
«Учащиеся дети, юные и юнейшие! – наставлял батюшка своих пестуемых. - Не помнятся ли и вам из вашей жизни и неразумные сетования на строгость требования долга, и недовольство правилами учебной жизни, определяющими ваше поведение, и, наконец, не припоминаются ли воздыхания о мнимой свободе, которая представляется там, за стенами школы, в открывающейся после нее жизни с заманчивым отсутствием всяких стеснений, обязанностей, повиновения? Да, и мы повторяем вам слова Писания: «к свободе призваны вы, братие» (Гал. 5:13), но повторяем с прибавлением слов того же Писания: «берегитесь, однако, чтобы эта свобода не обратилась в прикрытие злобы» (1Пет. 2:16) и не обратила бы вас в рабство «греху» (Рим. 6:17) и «тлению» (2Пет. 2:19 и еще: Рим. 6:16, 19)».
Батюшка также участвовал в учреждении тифлисского отдела Общества ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. О. Иоанн глубоко почитал Императора-Миротворца. В слове, посвященном его памяти, он говорил:
«В чем же, братие и дети, в чем разгадка этой всеобщей любви и почтения к покойному Царю? Указывают на Его государственные заслуги: на возвеличение внешней силы России и притом без войны и кровопролития, путем мудрой, но прямодушной и правдивой политики; указывают на необыкновенный рост внутреннего благоустройства России после страшных событий цареубийства, когда царство наше стояло, как будто бы, на краю гибели и накануне разложения. Все это так, и эти незабвенные для России заслуги покойного Царя блестяще обнаружились и подтвердились в эти два года нашей славы, нашей силы, наших успехов на Востоке и Западе, в эти два года, когда Русь широко пользовалась плодами трудов и мудрой дальновидности усопшего Царя. Но если бы в этом одном заключалась причина необыкновенной славы Александра III, то нам непонятны были бы чувства всеобщего и благоговейного почтения к Нему даже со стороны врагов России. Почивший Государь был велик в другом отношении: Он представляется всем, как человек редкой нравственной чистоты, Царь-Праведник, что в наш век, так неудержимо преданный себялюбию и чувственности, да к тому же на высоте престола, является для многих каким-то чудом. И это чудо совершилось у нас на Руси».
Также с глубоким почтением относился о. Иоанн к брату почившего Императора – Великому князю Сергею Александровичу, в коем он уже после мученической гибели его видел небесного заступника, о чем свидетельствуют слова из поминальной проповеди батюшки: «В этот час заупокойного о нем моления, продолжая в любимой им Москве любимое им дело, мы призываем его светлый дух, и, приобщая его к радости подвига во имя Церкви и России, мы уповаем на невидимое его нам вспоможение духом его любви, его загробного дерзновения в молитве к Богу».
Во время Русско-японской войны о. Иоанн активно призывал пасомых к служению Отечеству, напоминая о патриотическом долге и благословляя русское воинство. «В чём воина великое значение? – говорил он. - Чем подвиг воина стоит высоко, чем велик и славен он, и прямо скажем – свят? Воин – это сторож, который день и ночь сторожит Родину свою от вора ли, или от безумца, кто бы он ни был: пришелец ли из земли чужой, иль страшный враг домашний, свой, дома взращённый, враг Царя и русского народа. И в этом чине присягает воин-сторож, присягает Богу, Родине, Царю служить и прямить, целует Крест, Евангелие, и знамением Креста ту клятву утверждает, бодрит свой дух, и с мужеством идёт стоять на страже»; «О, спасибо вам, спасибо с доземным поклоном вам, православные воины, родимые герои-мученики безвестные! Все, что мы видим здесь кругом, это – пышные всходы и плоды на ниве, которую вы полили потом и кровью! В небесных селениях, в стране невечернего света и незаходимого солнца, слышите ли вы, родимые, наши благодарные хвалы? Согреют ли вас в сырой земле, в холодных могилах наши слезы, наша любовь, наши молитвы? Пожнете ли радостью вы, сеявшие слезами и горестями? Чувствуете ли вы, что кругом вас уже не чужбина, а Русь святая, православная раздвинулась над вами, что склонилась над вами с нежною любовью, с материнскою молитвою родимая Церковь, с ходатайством о вас пред Вечною Правдою, пред Христом, вашим Господом? Чувствуете ли вы, что вокруг вас все, что вы любили в жизни, что было вам близко, дорого, за что в труде и смертном подвиге на этом самом поле чести вы некогда положили ваши души?»
В революционном 1905 году о. Иоанн был направлен обер-прокурором Святейшего синода в поездку для ознакомления с нуждами духовно-учебных заведений Иркутской, Забайкальской и Приамурской епархий. Годом позже пламенный миссионер был переведен в Москву и стал правой рукой митрополита Владимира (Богоявленского).
В 1908 году о. Иоанн стал одним из организаторов 4-го Миссионерского съезда в Киеве, где его избрали председателем отдела по организации мер борьбы с социализмом, атеизмом и противоцерковной литературой. «В наше время по фабрикам и заводам среди рабочих людей, а по деревням и селениям среди крестьян непризванные учители народа особенно усердно распространяют так называемый социализм. Распространяется социализм и особыми дешёвенькими книжечками, которых в последние дни появилось великое множество. Книжечки эти написаны иностранными сочинителями, по большей части из евреев; наполнены они иностранными словами, малопонятными рассуждениями, описывают иностранную, чуждую нам жизнь. К счастью, книжечки эти написаны непонятно, но то, что туманно и неясно написано в книжечках, дополняют словами и речами названные народные учители», - предупреждал батюшка. Для борьбы с социалистической ересью им была написана фундаментальная работа «Опыт противосоциалистического катехизиса».
Ещё одной основополагающей работой проповедника стал труд «Что такое монархия?», являющийся адаптированной версией «Монархической государственности» Л.А. Тихомирова, рассчитанной на восприятие более широким кругом читателей. Кроме того, батюшка издавал монархические газеты «Церковность», «Русская земля» и журнал «Верность». С 1907 года он был председателем Русской монархической партии, переименованной позже в Русский монархический союз, и возглавлял Русское монархическое собрание.
В 1908 году о. Иоанн совершил поездку по Дальнему Востоку, ведя проповедь среди столыпинских крестьян-переселенцев. По итогам этой экспедиции и по инициативе батюшки было создано Братство Воскресения Христова для организации духовного окормления русских переселенцев под председательством митрополита Владимира.
Большой вклад внес о. Иоанн в женское образование. Он был руководителем Высших богословских женских курсов в Москве, преобразованных в Женский миссионерский институт.
С 1913 года батюшка стал настоятелем храма Василия Блаженного, ставшего благодаря нему средоточием русской мысли и духа. Подобно древним пророкам, обличал о. Иоанн язвы своего времени, указуя на ту бездну, в которую тянули безумцы Россию, остерегая от роковых шагов. Глас вопиющего услышан не был, и наша страна была ввергнута в пропасть, предана во власть сатанинскую на долгие десятилетия. Словно предвидя звучащие ныне в адрес Церкви обвинения в том, что она не поднялась на защиту свергнутого монарха, батюшка объяснял:
«В глубине души мы сознавали, что наша борьба безнадежна, и прежде всего потому, что наиболее мощная и надежная помощь революции исходила сверху. Какое-то сплошное безумие овладело правящими кругами, и никто не давал такого грозного оружия против старого строя, как именно эти самые круги. Наши предсказания, наши предупреждения оставались гласом вопиющего в пустыне. Революция в буквальном смысле слова насыщала все в русской жизни, она Дамокловым мечом висела над нами, и ее не замечали или не хотели замечать только те, против кого она была направлена. Все знали, что революция неизбежна. Знали это и мы. Знали, как шахматные игроки, которые по расположению фигур на доске предсказывают, что королю через столько-то ходов будет непременный мат. Одного мы молили у Бога, - чтобы переворот наступил не во время, а после войны. Только в этом одном зиждилась ваша надежда на спасение России.
Наши молитвы услышаны не были. Случилось то, что должно было случиться. Произошел неслыханный, невероятный Седан русского монархизма. Старый строй рухнул в самый неожиданный момент, рухнул от какого-то внутреннего бессилия, безо всякой борьбы со своей стороны, почти без всякого усилия, направленного на него извне. Крушение было полное и непоправимое…
…Шла война. Было нечто, что стояло выше нас, выше наших личных симпатий и антипатий, выше наших политических убеждений, - это была Россия. Все является временным и преходящим сравнительно с нею. Она властно требовала жертв от всех русских, а в том числе и от нас, жалких пигмеев, которые ей были обязаны решительно всем и которые взамен этого могли дать лишь до смешного малое. Во имя войны, во имя России мы должны были покориться и устранить все то личное, что могло внести осложнения в тогдашнее течение дел.
Мы были искренни в своей покорности. Мы целиком отдавали новой, неизвестной, враждебной нам России самих себя; честно, безо всяких задних мыслей, мы готовы были служить ей не за страх, а за совесть. Мы могли бы быть опасными новому строю, потому что нам терять было нечего, а с такими людьми нельзя шутить, ибо они легко могут заменить силу любви такою же могучей силой ненависти. Но этого мы не хотели. Мы считали преступлением быть опасными для тех, кому от всего нашего сердца мы хотели быть полезными, хотя, повторяем, наш инстинкт упорно и настойчиво предупреждал нас против них».
Несмотря на торжество революционного беснования, о. Иоанн продолжал издавать свою газету «Церковность», в которой из номера в номер вел хронику падения России:
«В день прославления всех святых слышим мы исполненные бодрости слова апостола: «Святые верою побеждали царства, творили правду, избегали острия меча, укреплялись от немощи, были крепки на войне, обращали в бегство полки чужих» (Евр. XI, 33 - 4). Не видите ли, не чувствуете ли, как много говорит нам это апостольское слово в переживаемые дни войны, - которая, будучи сама по себе необычайной, невиданной по трудностям и размерам, вдруг на наших глазах и неожиданно, - к стыду и горю, к позору нашего народа, - пришла к такому бездействию на фронте и к такому страшному и грозному развалу нашей армии в тылу и внутри России!»
«На этих днях произошла тяжелая железнодорожная катастрофа на ст. Б. Вишера с десятками убитых и изувеченных людей. Трудно поверить, но письмами родственников убитых с несомненностью устанавливается, что все трупы были раздеты догола и ограблены набежавшею после крушения толпою, а, может быть, и частью спасшихся пассажиров. И происходит это не в диких степях, а в будто бы культурном государстве, невдалеке от одной из столиц. От вещей же, от ручного багажа убитых и следа не осталось; все растаскали «свободные граждане» свободного государства! Что же осталось от былой веры, от любви к ближнему, от культуры, может быть, и неглубокой, но все же отличавшей прежних людей от нынешних дикарей?»
«Куда же сразу девался в наши печальные дни государственный закон? Кто, когда и как может воспользоваться его защитою? Спросите себя откровенно: кто же собственно теперь уважает закон?.. И еще: как вдруг то, что вчера было преступно, теперь стало доблестью, и что вчера почиталось доблестью, вдруг стало преступлением! И что из этого вышло? Нет ничего опаснее, как исповедовать две правды, избирая ту, какая выгоднее и какая больше нравится. Правда одна, но такою она пребывает неизменно только в законе Божием. Когда же это единство нарушено, мы видим, в какую бездну впадает жизнь. Что такое патриотизм? Что такое верность присяге? Что такое верность долгу? Что такое служение общему благу? Что такое самоотвержение и самоограничение? Что такое уважение к чужой личности? Что такое уважение к чужой собственности? Спросите-ка ответа на все эти вопросы у демократа, у крестьянина, у рабочего, у солдата. И услышите ответы, от которых вас бросит в холод, услышите голос зверя, а не человека, и по ответу не сможете даже и догадаться, что пред вами человек, вчера еще признававший для себя обязательным государственный закон! Спросите-ка у крестьян-погромщиков, которые были в церкви вместе с приехавшим сыном землевладельца, а потом начали его избивать, позволили затем ему помолиться пред смертью, а после молитвы схватили, потащили к воде и топили его долго-долго, пока, подняв за ноги, не опустили вниз головою и ждали, пока он захлебнется. Спросите у солдат, которые вместо защиты острова Эзеля с песнями и музыкою пошли сдаваться в плен немцам. Спросите у русских солдат, которые в Киевской Лавре разрубили ножом голову у мощей святого, а в Почаевской Лавре на днях вытащили ризы священнические, надели их и стали плясать... Где для них юридический закон и где его воздействие, когда христианскую совесть утопили теперь в народе? Какими реформами исправите вы этих зверей?»
«Укрепляйте, развивайте, усовершайте добро, и тогда будет всего скорее гибнуть зло. Укрепляйте, развивайте, исполняйте положительный закон Божий, и тогда сам собою будет отходить в сторону карательный и отрицательный закон человеческий. На Законе Божием стройте школу, которую теперь так усиленно стремятся освободить именно от Закона Божия, на нем стройте воспитание народа, стройте основание всей жизни. Легкое дело: разорять и отрицать; этим и занято теперь наше время, наше поколение. Увы! - для того не требуется ни ума, ни таланта, ни нравственной зрелости. Но великое дело - понять, оправдать, усвоить, исполнить. Кто сотворит и научит, тот велий наречется в царствии Христовом. Так говорит евангелие. Этим сильно могло бы быть не наше только время, а всякое время, всякий народ, всякое общество. Здесь сила вечная».
«Такого устроения жизни, которое всем бы нравилось, нет и быть не может. И вот, если при этом отсутствует сознание долга, т.е. подчинения своей воли высшей воле, то эгоистические стремления людей всегда выльются в насилия и в стремление свергнуть неприятный строй и наладить свой приятный, выгодный и удобный. И вот, снова сила штыков, снова насилие, снова желание стать на место власти, - и новому правительству грозят несогласные с ним и повторяют по отношению к нему точь-в-точь все то, что оно сделало по отношению к старому. Опять видим - кровь, убийства, насилия. Опять все движение совершается, повторяем, на штыках, и разрешение вопроса предоставлено не правде, не совести, не нравственному закону, не сознанию долга, не соображениям блага ближних и родины, а исключительно удобствам отдельных лиц и грубой физической силе оружия, которая случайно окажется на той или другой стороне».
«Поистине «нам нужно было бы иметь тысячу уст, железный язык», и слово Златоуста, чтобы изобразить и оплакать все то слез достойное дело, которое совершилось на наших глазах, - все, что пережито нами в последние дни. Златословесный учитель вселенной, действительно, еще в сане священника, в своей родной Антиохии видел нечто, подобное тому, что мы пережили, и на скорбь народную отозвался тогда своим словом утешения и назидания. Но там было восстание народа против царской чести и видимое оскорбление ее ниспровержением царских статуй, у нас же случилось гораздо худшее: восстание одних граждан против других и кровопролитная братоубийственная внутренняя война. Те, кто призваны защищать родину и родной народ, вдруг соделались их палачами и мучителями; те, которых долг зовет поражать внешнего врага, уже четвертый год опустошающего государство, стали искать врага внутреннего и обратили оружие на мирных жителей нашего древнего града. Пред нами священный Кремль, кивот святынь народных, повержен и разрушен; пред нами святителя Николая образ во вратах Кремля, некогда чудесно сохранившийся даже при жестоком нашествии Наполеона, разбит и уничтожен на своем вековом месте, и останки его были попираемы ногами. И мы сейчас молимся в древнейшем нашем храме, который пощадила рука времени, но не пощадили орудия междоусобной брани. Целую неделю безмолвствовали наши храмы, молчали колокола, но говорили потрясающие гулом выстрелов пушки и орудия. Прекращена была здесь бескровная жертва - и тысячами приносились жертвы кровавые, человеческие кровожадному молоху, идолу ярости и злобы».
«Свобода, какое чудное слово! Оно пленяет, очаровывает людей. Но многие не знают, в чем состоит свобода. Темная масса думает, что свобода предоставляет каждому делать все, что вздумается ему. Но может ли это быть? Если я имею право, например, отнять имущество у другого, то и другой имеет такое же право отнять у меня имущество мое. Если я имею право употребить насилие над другим, то и другой имеет право употребить насилие надо мною. Но что же может выйти из такой свободы? Постоянные драки, даже убийства, - для мирных, честных людей жизнь невыносимая! Очевидно, свобода не может состоять в насилии над личностью и имуществом, а в совершенно обратном: свобода должна ограждать каждого от насилия над личностью и имуществом его. Вот первое условие свободы».
К новым властителям России, калифам на час, временщикам обращает русский Иеремия свое пламенное обличение:
«…государственный переворот во время настоящей войны не может быть ничем иным, как величайшим преступлением не только пред русским народом, но и перед всем цивилизованным миром…
…Цели войны были сведены на нет, армия развращена и уничтожена, порядок в стране взорван на воздух, закон сделан смешным огородным пугалом; были разбужены низменные страсти, были подняты животные инстинкты, родина оптом и в розницу стала продаваться неприятелю, Россия начала делиться на части и неумолимо возвращаться к жалким границам былого Московского удельного княжества, власть была приведена к полному бездействию, и истинной повелительницей страны сделалась чернь, а её вдохновителем - единый во многих лицах великий хам.
Мы не будем повторять жалких слов о гибели родины. Эта слова теперь опошлены их беспрестанным повторением, - причём повторением сплошь да рядом нечистыми устами. Налицо факт, о котором приходится рассуждать с тупым спокойствием отчаяния: да, Россия гибнет. К этой формуле многого не прибавишь, и ее не нужно раскрашивать поддельными цветами мишурного красноречия. Мы дошли до самого края бездны, о существовании которой мы даже и подозревать-то не могли еще так недавно. Мы гибнем.
И вот теперь для нас наступил момент нашего горького торжества. Теперь мы, наши убеждения, наша вера оправданы всем, что происходит вокруг нас, - всем течением русской революции, всеми ее вождями и вдохновителями, всеми событиями ужаса и позора настоящих дней. И если нам чего-либо можно стыдиться, то это - кратких минут нашего душевного изнеможения, наших невольных сомнений, нашего маловерия. Зато теперь мы имеем право поднять нашу опущенную голову и сказать на весь мир, глядя прямо в глаза нашим врагам:
Мы были правы. Слышите ли все вы: мы были правы. Да, наша ненависть не обманула нас; да, наш инстинкт оказался безошибочно верен. Семь месяцев длится наша революция, что доброго, светлого, положительного принесла она с собою? Смешно говорить о «завоеваниях революции», потому что для народа, предоставленного нищете, голоду и позору, они остаются недосягаемыми. Их захватили подонки государственной жизни, именуемые чернью, но и в их руках они становятся опаснейшим оружием, которым чернь наносит раны себе же самой и захлебывается в чужой и в своей собственной крови. Никогда не было насилий хуже тех, которые мы теперь видим; никогда не было такой неволи, под тяжким ярмом которой мы теперь сгибаемся.
Все умное, все честное, все благородное в стране по собственной охоте отходит от революции. Кто там остался? Одни развенчанные глиняные и деревянные идолы вроде Керенского, уже у всех утратившего свой кредит после корниловской истории, в которой он сыграл такую жалкую и двусмысленную роль. В бесчисленных советах, кажется, уже никого не осталось, кроме дегенератов, политических авантюристов да немецких шпионов и провокаторов кайзера Вильгельма. Nec vir fortis, пес femina casta, - вот что мы можем сказать о теперешних деятелях революции.
До сих пор мы молчали. Теперь пришла минута, когда мы можем спросить у наших противников: «Что вы сделали с Россией?». На этот вопрос они не ответят. Им нечего отвечать. Но мы-то знаем, что вся ответственность за гибель родины лежит только на них одних и ни на ком другом…
…Последнее слово еще не сказано. Докажите, что мы не правы. Докажите не словами, но делом. Спасите родину. Для этого надо победить врагов внешних, уничтожить внутреннюю анархию, уничтожить голод и нищету, восстановить правосудие. Сделайте это, и мы с восторгом скажем: Gallilaee, vicisti! Но для вас, кажется, это уже поздно. И вы слышите, как за все - за кровь, за позор, за оподление народа, за расхищение народных богатств, за поругание национальных идеалов всё растет и ширится по стране гул и проклятая, которые рано или поздно обрушатся на вашу голову. Вы слышите их? Бойтесь суда Божия, бойтесь народного гнева!»
Эта статья увидела свет в середине октября 1917 года. Вскоре калифов на час сменила красные захватчики. В ответ на приход их к власти о. Иоанн призвал православных немедленно объединяться в «дружины пасомых» для защиты церкви. В мае 1918 года вышел последний номер газеты «Церковность». Тогда же батюшка был арестован и следующие три месяца находился в заключении.
О последних минутах жизни священномученика сохранилось свидетельство одного из заключенных, которого чекисты обязали рыть могилы приговоренным: «По просьбе о. Иоанна Восторгова палачи разрешили всем осужденным помолиться и попрощаться друг с другом. Все встали на колени и полилась горячая молитва "смертников", после чего все подходили под благословение Преосвященного Ефрема и о. Иоанна, а затем все простились друг с другом. Первым бодро подошел к могиле о. протоиерей Восторгов, сказавший перед тем несколько слов остальным, приглашая всех с верою в милосердие Божие и скорое возрождение Родины, принести последнюю искупительную жертву. "Я готов", заключил он, обращаясь к конвою. Все встали на указанные им места. Палач подошел к нему со спины вплотную, взял его левую руку, вывернул за поясницу и приставив к затылку револьвер, выстрелил, одновременно толкнув о. Иоанна в могилу».
Священномученик Иоанн Восторгов неизменно сохранял веру в то, что Россия, русский народ способна одолеть все искусы и снова вернуться на праведный путь. Особую надежду возлагал пастырь на русскую молодёжь, наставляя её в верности Христу и Отечеству. К молодёжи нынешней продолжает обращаться её и всей России святой молитвенник, зовя её на подвиг во имя восстановления, спасения Родины и утверждая в неизбежности победы:
«Вы – молоды, но в этой молодости и залог победы, и преемство нам, борцам родины, склонившимся за преполовение дней, склоняющимся уже к земле, – нам, которых губит коса смерти, нам, у которых сердце нередко отказывается биться в груди от пережитых опасностей, трудов и треволнений. Вас мало. Не смущайтесь! Не в силе Бог, а в правде. И ваша решимость, ваше мужество ободрит малодушных, тайно порадует верных, но боязливых и робких, придаст им силы и дерзновения, и вы вдруг увидите кругом себя много соработников, больше, чем вы их ожидаете». |
