Спустя два месяца я снова приехала в Белгород. Обстрелы не только приграничных деревень, но и самого города за это время стали каждодневными, ранения и смерти мирных жителей от украинских атак стали очень частыми. Хотелось увидеть своими глазами, как это отражается на жизни города. Что изменилось за эти два месяца. К чему приближается Белгород – и, по сути, вся Россия (заметим, что за это время разговоры о нахождении в состоянии войны наконец зазвучали на самом верху).

Сразу бросилось в глаза: в городе стало гораздо меньше детей (буквально единицы) и гораздо больше военных. Бетонные белые параллелепипеды с красной надписью «УКРЫТИЕ» теперь повсюду (два месяца назад я их вообще не видела, только бетонные загородки на некоторых остановках общественного транспорта).

Два месяца назад работали учреждения культуры. Теперь они закрыты. Закрыты (или работают по какому-то трудноуловимому графику) библиотеки. Закрыты музеи. Закрытие «в связи со сложной оперативной обстановкой» большой диорамы Курской битвы можно воспринять как прямо символическое. Диораму великой и победоносной исторической битвы теперь нельзя увидеть. Но, правда, в здании можно спрятаться: охранники специально держат двери открытыми на случай, если снаружи начнётся обстрел. Так мне и сказали в одном из музеев, выпроваживая за порог, потому что обстрела в это время не было, а значит – не было и уважительного обстоятельства, чтобы приобщиться к истории.

Вечером – то есть уже часам к восьми – город почти что вымирает. Пешеходов практически нет, только автомобили, и то нечастые. Улицы чисты и пустынны. Мне даже пришёл на ум комендантский час, но его в Белгороде нет – это просто осторожность. Быстро вошедшая в привычку. Не повсеместные, но там и сям попадающие в поле зрения треснутые стёкла и выщербленные фасады только подтверждают её основательность.

Не самое бросающееся в глаза, но знаменательное расхождение с тем, что было два месяца назад: теперь жители действительно разговаривают про обстрелы, открыто обсуждают их в общественных местах. Особенного оптимизма при этом не слышно: некоторые сомневаются, что осенью в городе начнётся нормальный отопительный сезон. Детей из Белгорода вывозят. И даже люди, уезжающие из постоянно обстреливаемых деревень и малых городов (Шебекино, Грайворон), в столицу области ехать не спешат: и там, и здесь ты под огнём – разница уже не принципиальна. Также подкрепляется ещё зимой сложившееся впечатление, что губернатор Вячеслав Гладков – по справедливости популярен: о нём говорят не как о чиновнике, а как о человеке, который «действительно с людьми».

…Я расспрашиваю хозяйку пекарни, которая нераспроданную за день продукцию бесплатно отдаёт военным. Очень предупредительная и доброжелательная женщина, можно сказать, оптимистка. Несмотря на то, что все её продавцы уехали из города и приходится самой стоять за прилавком, она считает, что отопительный сезон будет, и вообще всё будет хорошо, вот и сегодня день такой славный, народ потянулся в пекарню, а то несколько дней вообще никого не было... Но когда спрашиваю, что она думает по поводу того, как отражают положение в Белгороде российские федеральные каналы, женщина сразу мрачнеет. «Не смотрю!» - заявляет она. «Имею в виду, адекватно ли они показывают происходящее», - пытаюсь уточнить я. «Совершенно неадекватно! – резко отвечает хозяйка, вступая в противоречие с только что сказанным. – Я этого Соловьёва прямо ненавижу. Вы слышали, он сказал, что у нас «мерзкая истерика»? А он вообще знает, каково это, когда ты лежишь у себя дома и слушаешь прилёты прямо у себя над крышей, и каждую минуту ждёшь, что на тебя может обрушиться потолок? Что он вообще про нас понимает?.. Нет, совершенно неадекватно». И, прежде чем вернуться к жизнерадостности и оптимизму, она рассказывает ещё, что нормально спать стало невозможно, что нервы у людей на пределе, и что они с дочерью совершенно случайно спаслись 30 декабря (день первого большого обстрела Белгорода, погибли 25 человек и более ста пострадали), когда снаряд разорвался «в пяти метрах» от того места, где вот только что стоял их автомобиль («как мы вообще успели уехать – не знаю»).

Прощаясь, белгородцы теперь желают друг другу «спокойного дня». Вот уже второй приезд подряд мне везёт: день действительно выдаётся спокойным.

Обстрел начинается ночью. Я в это время нахожусь на втором этаже здания железнодорожного вокзала. Здания с двусторонними – на запад и на восток – стеклянными фасадами. Как-то совершенно без предварительной тревоги (во всяком случае, я её не услышала) за этим фасадом, вдали, вдруг вспыхнул светящийся шар, и огромное толстое стекло дрогнуло, словно прогнулось. «Прямо над нами прошло», - прокомментировала работница вокзала очень буднично. Я уже не сомневаюсь теперь, что спокойствие это – внешнее.

Пытаясь скоротать время, смотрю телевизор в зале «повышенного комфорта» (ТВ плюс кулер). Для человека, который, за редкими исключениями, не смотрит телевизор уже больше пятнадцати лет, это в некотором роде тоже поучительный опыт. Отмечаю для себя, что пропаганда военного времени на «России-24» разогнана всерьёз, на эту музыку уже можно положить самые сильные слова. Звучат фразы «косить укроп» и «кровавый оскал либеральных авторов». Информация по Белгороду практически исчерпывается сообщением, что Харьков на стороне тьмы (почти обесточен), а Белгород – на стороне света (не обесточен). Высшие чиновники рассуждают о том, будет ли Служба безопасности Украины признана террористической организацией – и тут же опять про то, что «важнейшей задачей остаётся достижение целей специальной военной операции». Выступает президент РФ. Он сообщает, что страна борется за право независимого суверенного развития и что «всё должно быть посвящено достижению успеха России на этом направлении». К происходящему в городе, где людей волнует, будет ли у них следующий отопительный сезон, это, как кажется, имеет косвенное отношение. Во всяком случае, вопросы сроков («когда») становятся здесь более насущными, чем достижение целей специальной военной операции («когда-нибудь»). Или же к этим целям теперь прибавилось обеспечение светом, теплом, безопасностью и тех русских городов, которые никогда не переставали быть частью официальной российской территории.

АПН