"Соборность", "авторитарность", "народоправие", "Самодержавие", "монархия", "республика", "демократия", "парламентарный строй" — термины, которыми мы пользуемся, чтобы обозначить то, что мы считаем наиболее подходящим (или, наоборот, наименее подходящим) для организации нашей жизни, то есть жизни общества. Ясно, что человеку, живущему всю жизнь в одиночестве (скажем на необитаемом острове), рее эти термину не нужны. Он сам организует свою жизнь полностью по своему усмотрению. Сделав ошибку, он сам за нее и расплачивается. Не то, что в современном обществе, где за ошибки одних расплачиваются другие.

В первобытной семье, жившей в доисторические времена, без контактов с другими семьями, эти термины тоже не нужны. Организация жизни семьи естественным образом решалась ее главой при согласии и сотрудничестве всех членов семьи. Раздоры были опасны, так как могли привести к гибели части или всей семьи. Выживать среди дикой природы и диких зверей было трудно и тесное сотрудничество и согласие были вопросами жизни и смерти.

К этому сорту управления жизнью семьи несколько незаконно, но можно применить понятие "соборности", то есть управления с общего согласия с помощью общего сотрудничества.

Некоторая незаконность в том, что термин "соборность" относится к значительно большим группам людей, чем семья, притом людей, не связанных родством.

Если не очень придираться к точности определения, то в семье действовали и "народоправие" (если считать членов семьи народом) и "самодержавие" (глава семьи был самодержцем) и "авторитарный" строй (в интересах выживания глава семьи имел, естественно, авторитет и доверие со стороны членов семьи, следовавших его указаниям с их собственного добровольного согласия и, конечно, не без участия в принятии решений). Важно отметить, что очевидные преимущества соборности и авторитарности для выживания были несомненно ясными для каждого члена семьи без всякого участия мысли в этом деле. Соборность и авторитарность были следствием инстинкта самосохранения. Осуществление их было естественным процессом жизни, договориться, как, сообща, скажем, убить зверя, было не трудно: каждый знал о другом все, что нужно было знать для этого.

Вслед за первобытной семьей появилось первобытное племя, то есть зародыш будущего человеческого общества. Племя состояло из многих семей. Родственные связи уже не составляли единственную основу организации жизни. Появились более широкие связи — племенные. Суть их состояла по прежнему в общности задачи выживания в условиях враждебной природы и угрозы существованию со стороны других племен.

К племени понятия "соборности" и "авторитарности" применимы уже полностью. Организация жизни племени основывалась на авторитарности вождя и на соборности управления. Все еще соборность и авторитарность диктовались общностью (очевидной) задачи выжить и инстинктом самосохранения. Без авторитарности и соборности шанс гибели в борьбе с природой или с другими племенами был бы очень велик. Осуществление соборности тоже все еще не представляло большей проблемы: этого хотели, все друг друга знали, все было у всех на виду.

С ростом численности членов племени пришлось радикально усложнить структуру управления: пришлось ввести помощников вождю. Это, естественно, ослабило взаимные личные связи вождя с членами племени. Его авторитет стал менее конкретным, так как действовал через помощников. Связь через помощников затрудняла достижение общего согласия. И соборность и авторитарность ослабели.

По мере дальнейшего роста численности племени и по мере объединения племен в первичные государственные образования, их структура управления по необходимости усложнялась и становилась все более и более иерархичной: у вождя или главы государства появилось больше и больше помощников, а у помощников появились свои помощники и т.д. Вместе со снижением соборности и авторитарности снижалась и эффективность управления. Единство духа населения сильно ослабло.

Раньше авторитет вождя складывался в его повседневном личном общении с членами племени при принятии решений и при следовании им с общим участием и согласием. Теперь это стало физически невозможным. Авторитет становился простым символом государственной власти. Многие члены населения не знали вождя лично, не ощущали его авторитета для себя, не считали его авторитетом в вопросах своей жизни, его авторитет стал простым выражением степени его власти.

Стало исчезать и сознание общности судьбы. Человек мог жить лучше или хуже вне прямой связи с жизнью других людей. Мог даже рассматривать других людей, как помеху себе, как противников, а не союзников.

Авторитарность и соборность исчезли, превратились в нереальные абстракции.

Колоссальный "авторитет", например, Сталина был основан на подкупе многих миллионов людей возможностью вылезти из грязи в князи, получить власть, пограбить. Все это за счет еще более многочисленных миллионов, устрашенных массовым террором и ставших жертвой процесса строительства социализма и необходимого для этого авторитета власти Сталина. Ясно, что "авторитарность" Сталина (или Гитлера) основывалась не на его человеческом превосходстве перед другими, а определялась властью, полученной с помощью тривиального подкупа. Сталин не являлся в этом смысле авторитетом. "Авторитарность" Сталина есть прямая противоположность авторитарности прежних вождей: скажем, Великого Новгорода или Киевской Руси. Точно так же "соборность" подкупленных миллионов не представляет собой настоящей соборности.

В современном государстве люди общаются с весьма ограниченным кругом других людей и не имеют никакого представления о миллионах других граждан их общего государства. Их качества и точки зрения им неизвестны. Точно также, конкретные личные качества людей, руководящих государством, гражданам, практически, неизвестны тоже, если не считать слухи, и, часто, небылицы, проникающие в прессу. Даже если бы они были известны, что бы изменилось? Взаимодействия-то все равно нет.

Это значит, что в современном государстве так нам желательные соборность и авторитарность просто невозможны. Нет и таких людей или гениев, которые могли бы стать духовными и политическими авторитетами не только для всего населения, но даже хотя бы большинства.

Это, конечно, не мешает, под действием тоски по благородству далекого прошлого, мечтать об авторитетах и соборности, держаться этих понятий в рассуждениях об управлении государством, стремиться к их осуществлению, считая их возможными в наше время. Все это, естественно, совершенно напрасно. Прошлое не возвратить. Мы ведь потому и желаем их, что их нет и не может быть.

В современном обществе миллионов чужих друг другу людей пришлось обращаться к понятиям "народоправия", "парламентаризма", "демократии" в качестве суррогатов- заменителей прежних настоящих соборности и авторитарности.

А. ФЕДОСЕЕВ