В Кремле по священным углам
Стоял исторический хлам.
Расейская старая горе-культура –
Дура,Федура.
Страна неоглядно-великая,
Разорённая, рабски-ленивая, дикая,
В хвосте у культурных Америк,
Европ.
Гроб!
(Д. Бедный «Слезай с печки! Памятка ударнику», 1930)
Победа большевиков в Гражданской войне означала получение ими карт-бланша на полное социально-культурное и экономическое преобразование российского общества. Ключевым пунктом, определяющим проводимую ими политику, стали представления Ленина о России как о «тюрьме народов». В проекте речи для депутата Госдумы от большевиков Григория Петровского в 1914 году Владимир Ильич писал, возмущаясь запретом чествования юбилея украинского поэта Тараса Шевченко: «После этой меры миллионы и миллионы “обывателей” стали превращаться в сознательных граждан и убеждаться в правильности того изречения, что Россия есть “тюрьма народов”».
Позднее Ленин этот тезис подтвердит в знаменитой статье «О национальной гордости великороссов»: «Нам, представителям великодержавной нации крайнего востока Европы и доброй доли Азии, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса; – особенно в такой стране, которую справедливо называют “тюрьмой народов”…».
Так называемый «великодержавный шовинизм» русских рассматривался большевиками как главное препятствие к «Всемирной Советской республике». Следовательно, они полагали, что с ним необходимо было бороться в первую очередь. При этом в отношении национализмов малых народов Ленин демонстрировал иную политику – он даже был готов мириться с «мелкобуржуазными» тенденциями на периферии: «Гигантски важно искать приемлемого компромисса для блока с Жордания или подобными ему грузинскими меньшевиками, кои ещё до восстания не были абсолютно враждебны к мысли о советском строе в Грузии на известных условиях. Прошу помнить, что и внутренние, и международные условия Грузии требуют от грузинских коммунистов не применения русского шаблона, а умелого и гибкого создания своеобразной тактики, основанной на большей уступчивости всяческим мелкобуржуазным элементам».
В чём была причина такой избирательности? Мотивов было два. Во-первых, Ленин и его сторонники делали ставку на продвижение революции в соседних государствах, а для этого было необходимо заручиться поддержкой не только представителей малочисленного или вовсе отсутствующего рабочего класса (это касалось стран Азии), но и других слоёв – в частности, националистической интеллигенции. Во-вторых, большевики были свидетелями мобилизующей мощи национализмов, сокрушивших Австро-Венгерскую и Османскую империи, а также нанёсших серьёзные удары Германской и Российской. Соратники Ленина понимали, что патриотические чувства являются значимым политическим ресурсом, и готовы были прибегнуть к нему в отношении других государств, при этом чётко осознавая недопустимость разыгрывания «русской карты» против них самих. Поэтому национальному сознанию великороссов предписывалось уйти с исторической сцены – окончательно и безвозвратно.
Наступление на русскую культуру шло по всем фронтам: образовательному, лингвистическому, мемориальному, художественному, кинематографическому.
Отказ от русской истории
В 1922–1923 гг. произошёл отказ от преподавания в советских школах предмета «история». Вместо этого подрастающие поколения изучали «обществоведение». Необходимость такой меры выдвинул академик Михаил Покровский. «Мы поняли – чуть-чуть поздно – что термин “русская история” есть контрреволюционный термин, одного издания с трёхцветным флагом и “единой, неделимой”», – утверждал он. Историки школы Покровского не соглашались с негативной оценкой монголо-татарского ига и отказывались от обозначения войны 1812 года как «Отечественной». Покровский разделял точку зрения Ленина на Россию как «тюрьму народов» и утверждал, что «Великороссия построена на костях “инородцев”». Вторил Покровскому нарком просвещения Анатолий Луначарский: «Преподавание истории в направлении создания народной гордости, национального чувства и т.д. должно быть отброшено; преподавание истории, жаждущей в примерах прошлого найти хорошие образцы для подражания, должно быть отброшено».
Попытка перехода к новому языку
В советской лингвистике в указанный период отмечалось несколько тенденций. Во-первых, это стремление некоторых энтузиастов приобщить население СССР к языку, отражающему классовую природу советского государства. Кому-то таковым виделся эсперанто, кто-то видел выход в переходе на латиницу. Филолог Николай Марр в это время писал, что «как человечество от кустарных разобщённых хозяйств и форм общественности идёт к одному общему мировому хозяйству… так и язык от первоначального многообразия гигантскими шагами продвигается к единому мировому языку». С ним, кстати, соглашался Сталин: «Что касается более далёкой перспективы национальных культур и национальных языков, то я всегда держался и продолжаю держаться того ленинского взгляда, что в период победы социализма в мировом масштабе, когда социализм окрепнет и войдёт в быт, национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым».
Лидер советских эсперантистов Эрнест Дрезен в это время утверждал, что интернационализация мировой жизни приведёт к стиранию языковых отличий, а следовательно, люди постепенно перейдут к общему знаменателю – эсперанто. Агрессивную позицию занимал лингвист Николай Яковлев, продвигавший идею латинизации русского алфавита: «Русский гражданский алфавит в его истории является алфавитом самодержавного гнёта, миссионерской пропаганды, великорусского национал-шовинизма, что в особенности проявляется в руссификаторской [так в тексте. – Я.Б.] роли этого алфавита по отношению к нац. меньшинствам бывшей Российской империи...».
Все указанные исследователи считали русский язык пережитком прошлого, от которого следовало отказаться в соответствии с социалистическими представлениями.
Устроенный большевиками снос памятников царской эпохи носил масштабный характер. Под горячую руку революционеров угодили часовня Александра Невского и Сухарева башня в Москве, отлитая из трофейных турецких пушек «Колонна Славы» в Петербурге, памятники княгине Ольге в Киеве, царю Михаилу Романову и Ивану Сусанину в Костроме, полководцу Потёмкину в Херсоне. Был взорван храм Христа Спасителя в Москве, на его месте собирались построить Дом Советов. Останки Кузьмы Минина были взорваны вместе с храмом в нижегородском кремле, мраморные надгробия князя Дмитрия Пожарского в Спасо-Евфимиевом монастыре Суздаля сняли (впоследствии они были утеряны).
Уничтожались памятники царям и генералам. Вместо них появились статуи Робеспьера, Спартака, Маркса и Чернышевского.
В ответ на заступничество архитектора Алексея Щусева, возмущавшегося столь бесцеремонным отношением к национальному прошлому, глава Управления недвижимых имуществ Моссовета (МУНИ) Н.Ф. Попов ответил следующее: «Сохранить же при росте и перепланировке столицы всякую церковь только потому, что это памятник старины, нельзя, так как это бесполезно и даже нелепо. Москва не музей старины, не Венеция и не Помпея. Москва не кладбище былой цивилизации, а колыбель нарастающей новой, пролетарской культуры, основанной на труде и знании. Этими великими принципами руководствуется революция, эти принципы должны отразиться и во внешних проявлениях нашей жизни, в наших вкусах, творчестве, стиле и в нашей архитектуре. Наша архитектура – это стиль труда, свободы и знаний, а не роскоши, угнетения и суеверий».
Наступление на литературном и кинематографическом фронтах
1920-е годы стали временем, когда в искусстве вовсю развернулись деятели радикально-левых направлений. Сформировалась гвардия не слишком талантливых, зато весьма эпатажных поэтов и писателей, которые не стеснялись выражать своё нигилистическое отношение к русскому прошлому. Большой популярностью среди прогрессивной публики пользовался Демьян Бедный, фрагмент фельетона которого приведён в эпиграфе. Другие тоже старались не отставать. Например, поэт Иван Молчанов провозглашал:
Устои твои
Оказались шаткими,
Святая Москва
Сорока сороков!
Ивану кремлёвскому
Дали по шапке мы,
А пушку используем для тракторов!
Отличился на VI Съезде Советов СССР поэт Александр Безыменский, который в своём выступлении объявил войну «кулацким идеологам Рассеюшки-Руси», причислив к ним поэтов Клюева и Клычкова. Свой выпад он закончил такими словами:
Рассеюшка-Русь!
Растреклятое слово
Трёхполья болот
и мертвеющих рек.
В кино у большевиков тоже были свои «достижения». В 1928 г. на экраны вышел фильм «Капитанская дочка», представлявший революционную трактовку знаменитого произведения Пушкина. Капитан Миронов там представлен злодеем, Швабрин (в картине он Шваневич) – положительным революционным героем-борцом, а Гринёв – «трусливым недалёким недорослем». В кадре появляется даже Суворов, показанный в негативном свете, – он отшатывается от сидящего в клетке Пугачёва и бьёт его плёткой. Такое «революционное прочтение» Пушкина было призвано адаптировать творчество великого русского писателя к ценностям нового режима. При этом изначальный смысл произведения приносился в жертву коммунистической идеологии.
Параллели с современностью
Внимательный читатель обнаружит много общего между Советской Россией 1920-х годов и современной Украиной. Действительно, оба режима являются революционными порождениями, не приемлют инакомыслия и выражают готовность к чрезвычайным мерам ради изменения социальной реальности в соответствии с собственными представлениями, выраженными в идеологиях большевизма и украинского национализма. При этом такое отличие, как отсутствие у украинских вождей стремления к мировому геополитическому штурму, лишь отчётливее подчёркивает прочие похожие черты. Украинскому обществу навязываются иные история, язык, герои и ценности, а всё «старое» русское объявляется враждебным и чужеродным. Меняются эпохи и обстоятельства, но методика борьбы с русской культурой остаётся неизменной.
Впрочем, рудименты подобной политики периодически всплывают и в России. Взять хотя бы исчезновение православных крестов с изображений храмов на тысячерублёвой купюре и многочисленных рекламных плакатах. Большой резонанс приобрела история с пропажей крестов с российского герба на сайте Кремля. После вызванного данным случаем резонанса кресты пришлось вернуть. Весьма примечательно, что подобные «эксцессы», уже ставшие тенденцией, происходят в условиях отъезда за рубеж большинства представителей иноагентского либерального космополитизма, в своё время перехвативших смысловую «эстафетную палочку» у большевиков-интернационалистов.
Или взять хотя бы заигрывания с ностальгией по СССР, которая нет-нет, а проявляется то в установке памятников Сталину, то в затаптывании прорусской повестки с мантрой о «многонациональном народе» на устах. И эти печальные симптомы ярко свидетельствуют о глубине культурного заражения творческой интеллигенции в России антинациональными установками и воззрениями, служащими препятствием для духовно-нравственного возрождения нашей страны.
https://s-t-o-l.com/russkaya-zhizn/60720-revolyutsionnyy-utopizm-bolshevikov-protiv-russkoy-kultury/
