«Синее небо моего детства, небо Тбилиси, жаркое лето, воздух, напоенный запахом южной зелени и настолько густой, что, кажется, его можно резать ломтями. И мама. Мама, которая идет мне навстречу. У меня захватывает дух, я не вижу ее лица – только сияние, исходящее от него. 
Всему, что было во мне хорошего, я научился моей матери. А все плохое – это то, чему я не смог у нее научиться. 
Кончилось детство – арестовали отца. Его взяли прямо на работе. Потом был обыск дома. Какие-то книги, бумаги разбросаны на полу. Почему-то все книги перелистывали. Несколько месяцев мы с мамой жили по знакомым, прятались. Я помню еще, что деньги у нас исчезли совершенно. Мы сидели на картошке и чае. Не знаю, почему, но я переносил это легко. Подрабатывал частными уроками музыки», - так вспоминал о своем детстве Микаэл Таривердиев.
Его отцу, директору центрального банка Грузии, можно сказать, «повезло», арестовали его в 1949 году, за 4 года до смерти Сталина. В Тбилиси Леон Таривердиев, карабахский армянин, приехал из Баку, где окончил финансовую академию, и встретил здесь соплеменницу, дочь крупного землевладельца, Сато Акопову, которая стала его женой. Микаэл был единственным ребенком пары, и ему была безраздельно отданы вся родительская любовь. Такие дети иногда бывают чересчур изнеженными, «домашними», но будущий композитор всегда готов был постоять и за себя, и за других. Ещё до ареста отца он сам, школьник, едва не подвел семью под репрессии, учитывая, какие годы стояли на дворе. Директор школы ударил его одноклассника, и паренек, сын учительницы, оглох. Таривердиев выступил на комсомольском собрании и осудил директора. Директор вызвал Сато Григорьевну и сказал: «Либо вы забираете его из школы, либо он вылетит из нее с волчьим билетом». Мать забрала Микаэла сама, и ему пришлось заканчивать последний класс в вечерней школе. После этого он поступил в Тбилисское музыкальное училище, которое окончил всего лишь за год.
Музыка с детства была главной, но не единственной страстью Таривердиева. Он занимался боксом и конным спортом, фотографией и мотоциклом, был членом сборной Грузии по плаванию и блестяще знал литературу. Обладая огромным жизнелюбием, он стремился познавать жизнь, её красоту. А ещё молодой человек, унаследовавший красоту матери и необычайно одаренный природой, любил друзей и… женщин. Первый раз Микаэл влюбился ещё в детском саду – в воспитательницу. Потом увлечений в его жизни будет много, и не все они окончатся хорошо, но об этом позже.
В 1953 году 23-летний композитор прибыл в Москву. Еще учась в Тбилиси, он написал два маленьких балета, которые были поставлены силами хореографического училища на сцене Тбилисского театра оперы и балета им. З.Палиашвили. Из Грузии он отправился было на «историческую родину» и поступил в Ереванскую консерваторию, но здесь его судьба не сложилась. Его, как писал он сам, считали "армянином второго сорта". Более того, в армянской консерватории все, что напрямую не было связано с использованием армянских тем и мелодий, считалось космополитичным. Таривердиеву, с детства погруженному в волшебную вселенную не этнической, но мировой великой музыки, было нестерпимо душно в подобных рамках. Через полтора года он покинул Ереван. Хотя отец его ещё оставался в заключении, но «отца народов» уже не было, атмосфера начинала меняться, и ничто не помешало Микаэлу поступить в Институт имени Гнесиных в класс Арама Хачатуряна. Отцу он писал тогда счастливо:
«На 4 места было 28 заявлений, т.е. конкурс был очень большой. Из всех поступающих я единственный получил 5, причем не просто, а с плюсом. Из остальных поступающих 27 человек только 7 получили «4» и будут бороться друг с другом, а все прочие очевидно не попадут.
Отношение ко мне совершенно изумительное, буквально на руках носят. И что особенно приятно и удивительно (для человека два года прожившего в Ереване), что после того как я исполнил свои вещи, люди, которые должны, казалось бы, видеть конкурента, сами поступающие, - подходили и говорили, что это феноменально, замечательно и т.д. Тут нет той тупой завистливой атмосферы, которая меня так угнетала в Ереване. Итак, я попал, причем попал с треском, что называется.
Мои родные мама и папа. Я прекрасно понимаю, что всем этим счастьем я обязан Вам. Что Вы оба поняли меня, что я не мог жить так, как я жил, что атмосфера как ереванская так и тбилисская меня угнетала, душила во мне все лучшее и хорошее.
Я понимаю, как Вам теперь трудно, ведь мы теперь так далеко друг от друга.
Я могу быть удовлетворенным и счастливым только здесь. Тем более, что уже скоро, очень скоро наша беда кончится, и Вы, конечно, переедете сюда и мы заживем здесь еще лучше и счастливей чем прежде. Эти годы не прошли даром, они всех нас многому, очень многому научили.
Да, я забыл написать, еще не известно, у кого я буду в классе, у Шебалина или у Хачатуряна, это еще не решено. Хачатурян - это великий композитор, но как педагог еще очень молодой, в этом году он будет преподавать впервые. А Шебалин это всеми признанный, лучший педагог в Москве, хотя как композитор довольно заурядный.
Но меня очень тянет к Хачатуряну».
Дебютировал Таривердиев в Большом зале Московской консерватории, где Зара Долуханова исполнила написанные им романсы. Он легко вошел в столичную артистическую среду, упоенно творя в разных жанрах и, конечно, отдавая должное веселым компаниям, составлявшихся из будущих шестидесятников – актеров, поэтов, музыкантов художников… 
Мало кто знает, что Микаэл Леонович является автором пяти опер (они ставились в театре Бориса Покровского, где служил Таривердиев), четырёх балетов, трех концертов для органа, десяти хоралов, цикла пьес для фортепиано… Более известные его вокальные циклы на стихи Л. Н. Мартынова, А. А. Вознесенского, Б. А. Ахмадулиной, М. И. Цветаевой… Его песни и романсы исполняли самые известные исполнители той поры, от Антонины Неждановой до Аллы Пугачевой.
Но всенародную славу композитору принесло кино. Фильмов, для которых писал он музыкальные темы и песни, не перечислить. Рязанов, Соловьев, Лиознова – их фильмы обретали неповторимое звучание, благодаря неповторимой музыки Таривердиева. Вспомним ту же «Иронию судьбы». Что звучит в памяти из этого «культового фильма»? Пьяная болтовня в бане? Нет. Музыка Таривердиева. Стихи Цветаевой, Ахмадуллиной и других поэтов, ставшие романсами. Они – гениальные – перевешивают тривиальную историю любовного «четвероугольника» и заставляют ее звучать вот уже более полувека. 132 фильма… Более 100 романсов… Музыкальный почерк композитора узнаваем. В нем есть некая особенная пронзительность, хрупкость, романтизм, обращенный к прошлым, золотым векам мировой музыки. Недаром сам Микаэл Леонович признавался, что ему особенно близок 18 век. Вивальди… Моцарт… Бетховен… И в то же время музыка композитора современна и органично соединяется с поэзией серебряного века и тех же шестидесятников, с лучшими образцами ее…
Перелом в богемной жизни популярнейшего композитора произошел из-за очередного страстного увлечения. Новой возлюбленной Таривердиева стала актриса Людмила Максакова. Однажды поздним вечером они ехали по пустынной улице, за рулем машины Микаэла Леоновича была Максакова. Актриса не успела затормозить, когда дорогу стал перебегать какой-то молодой человек. Таривердиев заняла ее место за рулем и взял вину на себя. Эльдар Рязанов позже воспроизведет эту историю в фильме «Вокзал для двоих».
Два года тюремного заключения, суд, амнистия… Подорванное здоровье, отнимающиеся ноги… Предательство возлюбленной – на суд Максакова не пришла и о своем спасителе забыла. Позже она категорически отрицала свою причастность к трагедии. Ещё и бывшая жена явилась к Сато Григорьевне с требованием, чтобы ее сын написал завещание, так как ему вряд ли удастся выжить в колонии. 
До колонии дело не дошло, Микаэл Леонович выжил, но сильно изменился. Смерть человека и собственные двухлетние мытарства сделали его отстраненным, чуждающимся тех шумных компаний, что были им столь любимы прежде. Он работал в театре Покровского, ставшем его дома, продолжал творить… На Западе автор такого числа «саундтреков» был бы миллионером, но Таривердиев не помышлял об отъезде. Когда незадолго до смерти, уже в 90-е, его спросили, почему он не уедет из «этой страны», композитор отшутился: «Я слишком люблю свой диван». 
Когда в 1986 году случилась чернобыльская катастрофа, Микаэл Леонович, невзирая на опасность, отправился к ее эпицентру, считая своим долгом быть там, увидеть все своими глазами. Он побывал не только в охваченном паникой Киеве, но и в самом Чернобыле. Выступал перед «ликвидаторами», работавшими на еще не прикрытой до конца саркофагом АЭС… 
«Мы едем в сторону станции. Стоит ранняя осень. Деревья покрыты золотом и багрянцем. Чисто выбеленные хаты, огромные неубранные тыквы в огородах возле аккуратных деревенских домиков. Где-то раскрыты окна, как будто в этих домах кто-то живет. Детские игрушки в палисадниках. И тишина. Какая-то ненормальная тишина. Я не могу сначала понять, почему она такая. Потом понимаю: птицы молчат. Их просто нет. Совершенно пустое, огромное небо. Обочины, покрытые пластиком. Надписи: "Внимание: радиоактивность!" Навстречу нам мчатся бронетранспортеры с людьми в защитных масках. Все это напоминает поразительное предвидение Андрея Тарковского в фильме "Сталкер". Но это был уже не фильм. Это была жизнь, - вспоминал Таривердиев о своей поездке в «зону». - Небо темнеет. На фоне сгущающихся сумерек проступает силуэт разрушенного реактора, почти скрытый возведенными стенами саркофага. Странно, но ощущения опасности нет. И только на обратном пути от станции появляется нечто странное, говорящее о том, что опасность все-таки есть. Просто ее не видишь. Она растворилась в теплом вечернем воздухе. Нас, как и всех, останавливают, проверяют степень зараженности. Датчики зашкаливают и звенят... 
Впечатление, которое я вынес из этой поездки, было оглушительным. Поначалу я даже не предполагал, что оно окажется таким сильным. Как будто я сам стал частью этой Зоны. Как будто подвергся какому-то облучению. В моей жизни появилась новая точка отсчета. Не знаю почему, но то, что произошло в Чернобыле, связалось во мне с тем, что произошло с американским космическим кораблем "Челленджер". Может быть, потому, что мы впервые смотрели эти кадры из Америки в прямом эфире. В моей жизни появилось ощущение, что время конца света наступило. Апокалипсис сегодня. Вы ждете огненный дождь, который прольется на землю? Вот он. Он уже идет.
Я не собирался ничего писать о Чернобыле. Весной 1987 года Симфония для органа появилась во мне сама. Она пришла сразу, целиком. У меня было такое ощущение, как будто я всего лишь приемник, который уловил эхо какой-то волны».
Две части симфонии, «Зона» и «Quo vadis?» (Камо грядеши, Куда идешь?), были созданы через полгода. Эту музыку композитор слышал внутри себя. Он не писал партитуры, а вначале сыграл и записал симфонию на студии, а лишь затем перенес на бумагу.
Радиация пощадила композитора. А, вот, сердце служить не пожелало. В 1990 году в Лондоне Таривердиеву сделали сложную операцию, после которой он прожил ещё 6 лет. В том же году он женился в третий раз на Вере Колосовой, с которой они встретились семью годам раньше. Композитор усыновил и ее сына от первого брака. Его собственный сын, от первого брака, был к тому времени уже подлинным героем своего времени. Да и не только своего, а на все времена.
Карен не пошел по стопам родителя. Проучившись два года на философском факультете МГУ, он поступил в Рязанское воздушно-десантное училище и по окончании его в 24 года отправился в Афганистан. «Я никогда не был представителем золотой молодежи, - рассказывал он журналистке Светлане Ивановой (журнал «Медведь», №137, 2010). - Золотая молодежь - это не про меня. Я не глянец. Отца я уважал и даже обожал, но мне было бы стыдно прятаться за его спину. Отец, если честно признаться, - сын «врага народа», мой дед сидел. Довольно долго, несколько лет. А по тем временам быть сыном «врага народа», пусть даже и частично реабилитированного, далеко не сахарная судьба. Так что все, что сделал отец, он сделал своими руками из ничего. С чего бы я должен пользоваться его благами, а не делать себя сам? Кто мне дал такое право?.. …Он всегда говорил: «Ты давай сам, парень, вперед!» А когда знакомые его спросили: «Микаэл Леонович, вы что, не можете своего родного сына от Афгана отмазать?», он ответил: «А что я скажу? Не посылайте моего сына на смерть, а пошлите сына уборщицы?» Больше ему подобных вопросов никто не задавал. Когда я первый раз был ранен и лежал в Бурденко, отец каждый день ко мне приходил - я видел, как он переживает. А потом мы стояли на лестничной клетке, курили, потому что моей дочери было около месяца, и я сказал: «Папа, я хочу вернуться обратно». - «Тебе что, мало?» Ты еле с костылей слез». - «Нет, за пять месяцев я кое-чему обучился. Если я не вернусь, у моих ребят будет новый лейтенант, которого пришлют из училища и который еще не имеет моего опыта. Кто даст гарантию, что он их не угробит?» И отец сказал: «Возвращайся». Какая красная дорожка, о чем вы говорите? Я вернулся. И у меня в боях почти ни одного покойника за плечами. Ранеными терял, а убитыми - нет. «Почти» - это потому что в последнюю свою боевую ночь одного солдата я все-таки потерял. Мы подорвались на минном поле. Осколки пошли понизу. К этому моменту все по моей команде встали, а он - нет, сидеть остался. Устал сильно, а потому задержался. В итоге все получили в основном по ногам, а он точно в лоб. Рядовой Алексеев его фамилия».
В Афгане Карен Таривердиев был начальником разведки 177-го отдельного отряда специального назначения, за два с половиной года совершил 63 выхода для выполнения разведывательных заданий. За все это время он потерял лишь одного бойца, сотни остальных вернул матерям живыми. Он всегда подчеркивал, что «никого там не оставил. И никто из наших никогда никого из своих не оставлял. Надо было - за трупы товарищей бой вели и даже потери несли, не говоря уж о наших раненых. Оставил раненого - лучше тогда людям на глаза не показывайся, а застрелись в сортире, чтоб солдаты не видели, от позора и стыда. Железное правило: сколько ушло в разведку - столько должно вернуться. Если кто-то тяжело ранен или убит - значит, на горбу тащите… …Цена жизни всегда высока. Вопрос только в том, чьей жизни - своих или чужих. Жизнь человека, одетого в чужую форму, ничего не значит, жизнь своего - бесценна. Я сделал для себя вывод: справедливо все, если падают люди в чужой форме, и ничто несправедливо, если падают люди в форме, которую носишь ты сам. Вот это и есть истина в последней инстанции. Мне нужно, чтобы выжил я и выжили мои солдаты. Если вы думаете, что они в отношении нас рассуждали иначе - вы ошибаетесь. Формула проста, как угол дома». 
Сам Таривердиев был несколько раз ранен, в том числе тяжело. «Половину внутренностей мне ампутировали. Вот теперь они иногда бунтуют. Первый раз пуля, третий раз мина, второй раз даже не помню что», - говорил он. Несколько раз Карен Микаэлович был на волосок от смерти. Один раз уже умиравшего майора молитвами спас священник, который затем крестил его.
Микаэл Таривердиев скончался от острого сердечного приступа 25 июля 1996 года в сочинском санатории «Актёр», не дожив 3 недели до своего 65-летия. Похоронили композитора на Армянском кладбище Москвы.
Таривердиева-младшего последствия ранения настигли в 2014-м. После отставки он работал главным специалистом в Центре гуманитарного разминирования и специальных взрывных работ при МЧС, занимался журналистикой и литературой. Карен Микаэлович был глубоко верующим человеком, придя к Богу к 40 годам. «В 2001 году мне сделали тяжелую операцию в подольском военном госпитале, и я тогда дней пять без сознания пролежал, - вспоминал он. - И в это время было видение… Я обнаружил себя в центре огромного зала, залитого ярким светом. Он был прямоугольным и вдоль него стояли колонны, как в актовом зале, и в проемах этих колонн плотными рядами стояли люди в белых хламидах типа греческих, но у них не было лиц (святые, как понял Таривердиев, - прим.). Я вдруг понял, что это Суд и собрались судить именно меня. А у меня такое состояние было: «Хрен возьмете!», и я побежал вперед, где были двустворчатые двери белые в позолоте, как во дворце. Люди при этом не шевелились. Я поднялся по ступенькам и попытался обернуться к той дальней стене, которую я не видел, чтоб сказать: «Что, взяли?!», но потерял равновесие и вывалился из дверей наружу. А за дверью - ничего. Я падал в черную бездну спиной вниз и не мог перевернуться, а зал все уменьшался, пока не превратился в маленький темный прямоугольник с ярким пятном сбоку, там, где остались распахнувшиеся за моей спиной двери. А сам зал словно висел в космосе среди звезд. И я все боялся, что сейчас упаду на что-то твердое, как на дно пропасти, и убьюсь. И было страшно. Но вдруг я понял, что ни обо что я не разобьюсь, потому что подо мной бездна. Просто бездна, и это падение будет продолжаться вечно. И от этого стало еще страшней. Этот кошмар преследовал меня два года.
Я тогда был очень обижен на Бога. Ну очень! За то, что Он поступил со мной, как мне казалось, несправедливо. Ну почему Он меня всего лишил?! Ног лишил, жизни лишил, женщины любимой лишил, ну всего лишил! Вообще всего!!! Что я Ему сделал плохого?! И вот когда я в очередной раз лежал в больнице и мне некого было позвать на помощь, я увидел, что надо мной нет потолка и прямо на меня по воздуху наплывает тот самый зал, из которого я когда-то выпал. Совершенно неожиданно открылись двери, из них вышел луч и уперся прямо мне в живот. И тут я понял, что со мной будут говорить. Мол, хотел с Богом поговорить, так задавай свои вопросы - на ответы только теперь не обижайся, сам напросился. Странное было ощущение, но я понимал, что именно до меня пытаются донести. Даже не до сознания, а до самого нутра. Вот тогда до меня наконец дошло, что все, что ни делает Бог - делается только для пользы. Потом двери закрылись, и все исчезло. Я проснулся почти здоровым. И больше с Богом не спорил, потому что Он знает лучше».
Карен Таривердиев никогда не выпячивал своих героических подвигов (более 60 разведвыходов и т.д.) в отличие от многочисленных «героев тыла», бряцающих неведомо за что полученными орденами.
Микаэл Таривердиев, один из крупнейших композиторов ХХ столетия, вовсе не считал себя таковым, ничуть не гордясь полученным Божьим даром. «Я не чувствую себя мессией, как чувствуют себя из трех с половиной тысяч композиторов все три с половиной тысячи, и, главное, не желаю себя чувствовать таковым, - писал он. - Музыка – одна из сторон моей жизни, есть масса других проблем и дел. Еще есть рассвет, еще есть ночь, еще есть море, есть океан, есть водные лыжи, есть многое, что мне очень интересно. Еще есть моя любовь. И музыка – один из аспектов моей жизни».
Такова была подлинная интеллигенция, элита подъяремной России, жившая по веками определенным законам – защищать Отечество, растить сыновей мужчинами, верными этому Отечеству, защищать своих близких, друзей, женщин, служить своему призванию, творить не для высоких заработков, а для чего-то Вышнего, следовать голосу совести, понятиям чести, жертвовать собой.

Русская Стратегия