В ноябре 1923 года Краснов получает вызов от Великого Князя Николая Николаевича во Францию, в замок Шуаньи, а вместе с ним и назначение состоять при его особе. Таким образом, возникнет переезд супругов Красновых в деревушку Сантени, расположенную неподалеку от места пребывания Августейшего Шефа. В замковый флигель с едва меблированными комнатами, которые окажутся со временем центром встреч самых деятельных представителей русской военной, казачьей и литературной эмиграции.
«Так как предложение Великого Князя было сделано в такой форме, - писал Краснов своему старому другу и боевому соратнику, донскому генералу С.В.Денисову, - что не допускало ни возражений, ни колебаний, а Вы мой характер достаточно знаете, то я принял его...»
Служение генерала Краснова одному из представителей Династии Романовых продлится до Сочельника 1928-го. Но в ноябре 1923 года Великий Князь, последний Главнокомандующий Русской Армией, назначенный на этот пост Государем Императором, писал П.Н.Краснову: «Несказанно рад Вашему переезду во Францию, что даст мне возможность пользоваться Вашим опытом и знаниями для создания дела спасения России и установления в ней законности и порядка». Свое благословение Дяди последнего Императора на этот спасительный подвиг прислала Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна.
Да, все они еще страстно и непоколебимо верили в дело спасения Родины! И Краснов стремится объединить расколовшихся зарубежных казаков под знаменем Великого Князя Николая Николаевича. Но, со всей очевидностью, дают о себе знать попытки другого Великого Князя, Кирилла Владимировича, завладеть «командными высотами» в зарубежье, в отличие от братьев, Бориса и Андрея, не подчинившегося старшинству Великого Князя Николая Николаевича, и объявившего себя Императором. И, тем не менее, Петр Николаевич свято верит, что вопрос о престолонаследии должен решаться в России, «если в России установится монархия».
 Таким образом, находясь в гуще событий, вызванных великокняжескими прениями, Краснов продолжает вести обширную переписку, которая, после опубликования ее в ХХI веке Музеем-Мемориалом «Донские казаки в борьбе с большевиками», становится бесценным свидетельством эпохи очередных «канунов». Узнав о призыве одного из членов «Братства Русской правды», Сергея Николаевича Палеолога, – «жертвовать в казну Великого Князя», средства которой должны пойти на «освобождение России», Петр Николаевич горячо поддерживает его.
«Жертва в казну Великого Князя, может быть, и не даст необходимых для государственной работы средств, но она имеет громадное моральное значение, кроме того, не исключен в ней и мистический элемент...» Под мистическим элементом Петр Николаевич подразумевает то, что письмо, обращенное ко всем русским в рассеянии, укрепило Великого Князя в принятом им на себя великом подвиге Предводителя. При этом Краснов образно сравнивает Россию с матерью, над которой издеваются разбойники, и добавляет: «освобождение Родины от неслыханных насилий не есть дело политическое. Это – самый священный долг каждого человека, любящего Отечество».
А вот о притязаниях так называемой «императрицы» Виктории Феодоровны в письме к С.В. Денисову (27 декабря 1924) Петр Николаевич в выражениях не стеснялся. Читая его, не перестаешь удивляться прозорливости писателя большой чести и честности. Конечно, когда Великий Князь Кирилл Владимирович объявил себя «императором», далеко не все русские монархисты восприняли его Манифест равнозначно, потому и обсуждали «событие» бурно.
«Меня удивляет, - писал в то время П.Н.Краснов, - как могут серьезные люди волноваться тем, что кто-то признал Великого Князя Кирилла Владимировича Императором, а кто-то не признал... Ведь все это рухнет, как карточный домик, как только начнется движение в России... Манифест – вздорен, ибо издан он не в Москве, не в Костроме..., а в Кобурге...»
Развивая мысль в отношении новоиспеченной «императрицы», Краснов продолжал: «императрица Виктория Феодоровна приехала просить денег у американских миллиардеров. Может ли быть поступок более унижающим и имя Императора, и самую идею монархии? Если бы приехал Кирилл Владимирович к американскому правительству – это еще было бы понятно..., но женщина, ищущая денег по балам, раутам и концертам для спасения России, именующая себя императрицей, - это такой жалкий маскарад, такое позорное опошление святого для нас титула, что дальше нельзя идти.
Сопоставьте этот поступок Виктории Феодоровны со всею жизнью нашей последней Императрицы – Ее жертва для Родины и сама жизнь, отданная, лишь бы не изменить слову Государеву, и Вы поймете, что великомученица Царица Александра – Императрица, а Виктория Феодоровна – неприличная бутафория, и игра тем, чем нельзя играть, так же, как нельзя пить шампанское из Чаши, в которой преподносились Святые Дары...»
Как же свежо звучат они, эти слова генерала и писателя, высказанные век назад! Что-то изменилось?.. «Игра тем, чем нельзя играть», увы, продолжается и не исключает губительных рецидивов.
... В июле 1924 года русская эмиграция отмечала столь памятное для всех событие – 10-летие со дня объявления начала Великой войны. По этому случаю П.Н.Краснов получил приглашение от генерала Е.К.Миллера принять участие в заседании, которое должно было состояться в Париже. «К глубокому моему сожалению, - 31 июля писал Евгению Карловичу Петр Николаевич, - проживая вне Парижа, я лишен удовольствия помолиться вместе с Вами за моих боевых товарищей <...>, и прослушать так интересующие меня доклады кн. Л.В.Урусова, генерала Ю.Н.Данилова и В.И.Гурко. В молитвенном уединении проведу я этот вечер...»
Но, думается, не только некоторая удаленность Сантени от французской столицы (24 километра по железной дороге!) сдерживала порывы генерала Краснова от встреч с теми, с кем некогда тянул он тяжелую, но почетную лямку воинского братства. Все же причиной отказа часто служила невероятная занятость, ибо ежедневно до обеда Петр Николаевич писал свои повести, рассказы и, конечно же, романы, «контрреволюционные и исторические», как называл их публицист и критик А.В.Амфитеатров. А писал он их пером, которое после его гибели с любовью берегла его вдова Л.Ф.Краснова. Потом, судя по дневниковым записям, тщательно редактировал их, а порой и значительно переделывал. И, наконец, печатал на пишущей машинке.
 По вечерам вел обширную переписку с издателями, переводчиками, казачьими атаманами, представителями канцелярии Великого Князя, друзьями и бывшими сослуживцами. Занимался сбором денег и информации для поддержки «Русской Правды», журнала, распространяемого в приграничных районах СССР. И на все это уходила уйма времени. 
Судя, опять же, по дневниковым записям, лишь неотложные дела приводили Краснова в Париж, когда он мог позволить себе зайти в переплетную мастерскую, посетить зубного врача Кострицкого, или навестить наиболее близких по духу людей. К примеру, чету Головиных, Махониных, Случевских или Сияльских. Последние держали на 2, rue Pierre le Grand не только магазин русской книги, но и занимались изданием произведений Краснова. 
Случалось, что поездки в Париж были ежедневными, иногда – на автомобиле троюродного брата Семена Николаевича Краснова, когда Петр Николаевич выступал в русских собраниях с лекциями на исторические темы. Но, как следует заметить, общество людей нередко утомляло и мешало его большой творческой работе, поэтому уединение в рабочем кабинете, или верховая езда по полям, обступавшим замок Перьер, были теми мгновениями, когда писатель мог спокойно обо всем подумать. И не только о сюжете нового романа, но и о политической обстановке в мире. О том, что происходит на «Авельской земле», в России, захваченной потомками Каина. В переписке с единомышленниками он и сам называл себя «литератором, скрывшимся от жизни и людей в старинном замке».
Надо подчеркнуть, что неотъемлемой частью жизни четы Красновых было домашнее чтение Евангелия, особенно, в канун больших церковных праздников, посещение русских храмов накануне Рождества или Пасхи, когда Петр Николаевич и Лидия Федоровна исповедовались и приобщались Святым Христовым Тайнам. «Утром продолжал писать роман, - занес он в свой дневник в канун Рождества 1932 года. – В 3 ч.40 мин. <...> поехали в Boissy и Париж. Были у всенощной в Сергиевском подворье, где очень хорошо служили и пели семинаристы. В самый разгар службы в 7.ч.50 мин. ушли, на такси на вокзал, и с поездом 8 ч. 40 мин. домой. Ужинали и чай пили у наших (в семье троюродного брата, С. Н.Краснова, жившего по соседству – прим. Л.С.), где зажигали елку...»
Когда же не удавалось побывать на праздничном богослужении на rue de Crimee, шли в местную закусочную рядом с замком, где слушали всенощную, передаваемую из собора Александра Невского, по радио. Именно из таких малых, но ощутимых радостей складывалась жизнь Петра Николаевича на чужбине. Случались, конечно, и походы в кинематограф, где наряду с французскими, немецкими, голливудскими лентами, Красновы знакомились с советскими фильмами. Нравились немногие. Ну, разве что «Веселые ребята», которых П.Н.Краснов нашел «забавными». Нельзя не заметить, что когда Красновым подарили радиоприемник, то они нередко слушали и передачи из Москвы. Особый интерес вызвала трансляция, посвященная 100-летию со дня гибели А.С.Пушкина. В музыке, оперном исполнительстве, литературе, декламации и актерской игре Краснов, старый искушенный петербуржец, разбирался недурно.
Конечно, Петру Николаевичу желалось, чтобы русский читатель видел в нем не только генерала, но, прежде всего, писателя. Именно признание соотечественников, в первую очередь, было важно для того, чьи книги начинали завоевывать чешский, немецкий, итальянский, сербский, французский, хорватский и даже американский рынок. Свои сомнения по этому поводу он высказывал и в одном из писем А.И.Куприну в начале 1925 года, только что сдав в набор «Единая – Неделимая», очередной роман о Гражданской войне.
«Вы знаете, почему мне временами так душевно холодно? – с грустью замечает Петр Николаевич. - Обстоятельства жизни сделали меня писателем, и временами мне кажется, что я имею право на это почетное имя, но для критики, для публики, для всего света я не писатель, а генерал... 
Я очень редко слышу, чтобы говорили, что написал писатель П.Н.Краснов, и написал он хорошо, или худо, но часто слышу и читаю, как говорил, что сделал или делает генерал Краснов, а делать он, как генерал, ничего не может, ибо у него связаны руки, и ему пути все закрыты, и не настал еще час, чтобы заметили нас, чтобы дали нам возможность делать то, что мы делали... и чему учились...»
И здесь мы позволим себе не согласиться с автором этих строк! Свое дело в борьбе за Россию генерал делал! Ибо, несмотря на то, что у него, как он выражался, были «связаны руки», 19 августа 1925 года он направляет «совершенно секретный» и тщательно подготовленный доклад генерал-лейтенанту А.С.Лукомскому, в котором дает подробную характеристику состоянию всех казачьих войск заграницей, вплоть до аттестации их старших начальников. На случай мобилизации. 
Надежду на победное возвращение в Россию теплили встречи Краснова с теми, кто тайно пробирался в Европу из СССР и обратно. Одной из таких была подлинная русская героиня, участница Великой и Гражданской войны, разведчица боевой организации РОВС Мария Владиславовна Захарченко-Шульц... И в сентябрьском письме А.В.Амфитеатрову (1927), на его расспросы об организации «Братство Русской Правды», Петр Николаевич дважды и под большим секретом упоминает о своем личном знакомстве с М.В.Захарченко-Шульц, о связях с братством через проверенных соратников. 
И, все же, полной ясности в отношении грядущего не было и у генерала. Операция большевицких спецслужб «Трест», направленная против лидеров Белой эмиграции, подходила к завершающейся стадии, расставляя новые ловушки для ее участников, в том числе и для Захарченко-Шульц, давая эмигрантским иллюзиям закипать, быть фееричными и губительными. 
Как вспоминает в биографическом очерке Л.Ф.Краснова, в «Братстве Русской Правды» Петр Николаевич будет состоять до сентября 1932 года, напишет для него около 60 статей, а также немало листовок и воззваний. После смерти Великого Князя Николая Николаевича он окажется освобожденным от каких-либо обязательств по отношению к «сильным мира сего». Но это, в принципе, не освободит его от встреч с представителями Дома Романовых: Великой Княгиней Ксенией Александровной, Великими Князьями Андреем Владимировичем и Борисом Владимировичем, Князем Императорской Крови Гавриилом Константиновичем, Княжной Императорской Крови Верой Константиновной, от той большой русской работы, которая будет питать духовные силы и надежды генерала. 
В одной из своих корреспонденций Петр Николаевич, предчувствуя очередной международный кризис, верно заметил: «Лет через сто наши правнуки будут завидовать нам – в какое интересное время мы жили! Ну, мы-то знаем, что лучше бы оно не было таким интересным!.. 
 В январе 1932 года он окончит фантастический роман «Подвиг», которому предшествовали два других – абсолютно реалистичные «Ларго» и «Выпашь», изданные супругами Сияльскими. Героями трилогии были те, кто «недавно носили погоны». Господа офицеры Русской Императорской Армии, теперь – русские изгнанники, мечтающие о восстановлении Родины. Ради этого отправятся они неведомыми для всего мира путями к отчим берегам для борьбы с оккупантами. Для этого применят и чудо-технику, и чудо-оружие, и поднимут на мачте посреди океана трехцветный Русский флаг, который не посмеют спустить ни советские комиссары, ни английские моряки. Одни с полковником Петром Ранцевым окажутся в России для установления там русской власти, - и Краснов оставляет читателю надежду на их успех. Другие, по призыву капитана Немо, за псевдонимом которого скрывается русский инженер-артиллерист шотландского происхождения Ричард Долле, – на одном из островов Галапагосского архипелага, который, по замыслу писателя, мог бы стать прообразом Русского Царства...
 «... все офицеры, кого в этот поздний час разбудили и потребовали к капитану Немо, долгие годы эмигрантского бытия непрестанно мечтали о том, как они вернутся на родину. Возвращение в Россию было смыслом их жизни. Без мечты о ней и самая жизнь была невозможна». Этот ночной вызов офицеров-эмигрантов, отправляющихся на разные боевые задания, думается, напоминал писателю тот час, когда среди ночи, накануне Великой войны, самого Краснова разбудил вестовой, и он узнал о необходимости срочного выдвижения его казачьего полка на границу с Австро-Венгрией, о начале боевой работы. 
И хотя не везде осуществился замысел капитана Немо о победе Русского Дела, но именно герой этого романа Краснова явил собой вдали от Родины подвиг верности Русскому Знамени. Никакие обстрелы острова, производящиеся с кормы британских и французских кораблей, результата не дали. Только новейшие газы, пущенные с гидропланов по небольшой территории, занятой русскими военными, сломили сопротивление горстки оборонявших ее. Но то, что увидели, высадившись на остров, англичане и прочие, заставило их снять шапки...
«С обнаженными головами <...>, все вереницей поднимались по узкой тропинке, вьющейся между скалами, к вершине горы, - пишет в финале романа «Подвиг» Краснов. – Закрытая скалами мачта стала видна до самого основания. У нее, прислонившись к древку спиною, стоял часовой в русском мундире. На его плечах были полковничьи артиллерийские погоны. На голове фуражка с черным бархатным околышем и алыми кантами... Его руки были сложены на груди. Над ними был орден св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. На золотой портупее висела русская офицерская шашка в черных ножнах. Револьвер в кожаной кобуре был на боку. Ясные карие глаза были широко открыты...
Медленно, с обнаженными головами подходили к этому человеку англичане и краснофлотцы со своим комиссаром, пугливо жавшимся за ними. Этот последний часовой при Русском знамени казался страшным и внушительным. К нему подходили в суровом и почтительном молчании. <...> Человек этот был мертв».
Удивительно, почему таких романов не читают подрастающим поколениям в России?! Как многому бы они могли научить. Ибо с таких произведений, начинается подлинная наша Родина, Россия, и подлинная любовь к ней.
1933 год прошел для П.Н.Краснова под знаком сугубого творчества. Он начал писать исторический роман «Екатерина Великая», который отнял немало времени. Продолжал переделывать некоторые главы другого романа – «Цесаревна», о царствовании Елизаветы Петровны, который был уже сдан в набор. Правил его корректуру. Писал статьи для журнала «Часовой» («Мысли о коннице») и «Русского Инвалида» («Память о войне»)... В июле приступил к написанию нового романа – «Ненависть», который будет удостоен премии, учрежденной парижской Академией образования и общественных наук, – награды довольно редкой для генерала-чужестранца, к тому же еще, и православного монархиста.
Несмотря на писательскую загруженность Петра Николаевича, в гостеприимном замковом флигеле Красновых часто бывало многолюдно. Побеседовать, посоветоваться с генералом о «текущем моменте» и, конечно же, выпить чашку чая или позавтракать приезжают сенатор Григорий Вячеславович Глинка, статс-секретарь Государственного совета Николай Николаевич Корево, генерал Евгений Карлович Миллер, Лейб-Атаманец Николай Николаевич Туроверов, семейство барона Михаила Михайловича фон Медем, издатель «Часового» Василий Васильевич Орехов, граф Михаил Николаевич Граббе...
Из опубликованных «Переписки» и «Дневников» генерала теперь известно и о такой немаловажной детали в жизни Краснова, как поездки на курорты. Неоднократно – в Ройя близ Клермон-Феррана, а также в Ла Бурбуль и Мон-Дор, где не только брали лечебные ванны, но и гуляли, знакомились с достопримечательностями, в том числе и с Дордоньским водопадом. Живописные окрестности берегов реки Дордонь очарованный ими Краснов просто не мог не включить в одну из картин романа «Ненависть». Так, красота мира Божьего, что сохраняла Франция, была противопоставлена им изуродованной большевиками природе русской жизни, самой природе вещей и смыслов. 
Можно сказать, что жизнь во Франции для Петра Николаевича, несмотря на «грустное впечатление одиночества», стала не только благодатной и вдохновляющей Меккой, но и послужила той передышкой, за которой его тревожной и тоскующей душе уже виделось время новых испытаний. Мировая «закулиса» готовила очередную бойню, которая после состоявшейся гибели христианских монархий Европы должна была погрести и христианство как таковое, ведь «Удерживающий» мировое зло на земле был устранен в 1917 году.
... А в Париже все чаще наблюдаются забастовки, объявляемые социалистами, за которыми следуют остановка транспорта и уличные беспорядки. Но чем дальше – тем больше! 9 октября 1934 года в Марселе происходит убийство прибывшего с визитом во Францию короля православной Сербии Александра I Карагеоргиевича. Потрясенный известием Краснов не смог не откликнуться на это горестное для каждого русского изгнанника событие. В лице короля небольшой, но гордой Сербии русская эмиграция теряла одного из тех, кто радушно принимал ее на своей земле, кто не оставил на произвол судьбы. 12 октября Петр Николаевич занес на страницы своего дневника: «Вечером перепечатывал статью для «Часового» - памяти короля Сербского Александра I...»
21 октября свои земные дни окончил Донской Атаман А.П.Богаевский... И вот, потянулись во флигель замка Перьер казаки, прося Петра Николаевича принять в свои руки пернач зарубежного атаманства, но он от этой высокой чести отказался. Краснов и, вообще, неохотно соглашался на участие в каких-либо политических акциях эмиграции, тем более – на приятие ответственных постов. 
1935 год... Голову поднимают не только левые социалисты, но и националисты, представители радикального «Action Francaise», о чем свидетельствовал и праздник, устроенный ими в замковом парке. Их лозунги очевидны, и они не могут не импонировать П.Н.Краснову. «С утра в парке оживление, шум и гам, съезжаются автомобили, - записывает он 7(24) июля, - праздник «Action Francaise» - толпы молодежи ходят и мирно поют «Vive le roi – a bas la republique» («Да здравствует король – долой республику!»)... Вся деревня взбудоражена...»
В те же летние дни Петр Николаевич работает над небольшим романом из казачьей жизни – «Домой» («На льготе») и пишет доклад «Российская Императорская Армия и пролетарская армия 3-го Интернационала», который с успехом прочитан 9 июля в Галлиполийском собрании в Париже. Его слушателями были адмирал Кедров, генералы Туркул, Витковский, Головин, Черячукин... Всего около 200 человек.
В сентябре Краснов посещает квартиру Николая Николаевича и Юлии Александровны Туроверовых в Аньере, где расположился Музей Лейб-Атаманского объединения. Многие экспонаты из-за разгрома в России были утрачены, и поэт-Атаманец Николай Туроверов самостоятельно выкупал казачьи раритеты на различных выставках и аукционах. Судя по дневниковой записи, встреча с памятным прошлым родного полка благотворно повлияла на настроение генерала. «Маленькая комната. Потом в библиотеке – отличная система. Редчайшие гравюры, фотографии и литографии, - запишет он 14 сентября. – Вид Петербурга...» 
А 23 сентября, как всегда, был день рождения Петра Николаевича и, одновременно, день его Ангела – святителя Петра Никейского... Принимали гостей, съехавшихся к завтраку, и подарки. Вечером своего бывшего Атамана поздравляли казаки...
Нельзя не отметить, что наряду с написанием статей, лекций и киносценариев, Петр Николаевич писал рецензии на книги и предисловия к ним. К примеру, он не оставлял отеческой заботой подающую надежды поэтессу Марию Волкову-Эйхельбергер, дочь своего бывшего сослуживца в бытность Петра Николаевича командиром 1-го Сибирского Ермака Тимофеева полка, расстрелянного большевиками. И не только его предисловие к книге «Песни о Родине», изданной в Харбине, осталось в благодарной памяти Марии Волковой, но и замечательные письма и посылки, которые заботливо отправлял Петр Николаевич для нуждавшейся поэтессы-казачки, талант которой он высоко ценил...
3 марта 1936 года П.Н.Краснов посетил заседание Парижской Академии образования и общественных наук, где были объявлены имена лауреатов, написавших лучшие произведения, разоблачавшие ложь большевизма. Первой премии была удостоена Аля Рахманова за книгу «Фабрика новых людей», обладателем второй стал австрийский националист Эрик фон Кюнельт-Леддиан. Третья премия, подкрепленная чеком на 5 тысяч франков, была присуждена «русскому националисту» П.Н.Краснову за его роман «Ненависть». 
Только знакомясь с дневниками П.Н.Краснова, можно понять, какой интенсивной была его литературная жизнь во Франции. Во Франции он познакомился с поэтом Владиславом Ходасевичем, и это знакомство оставило самое приятное впечатление. Далеко не все собеседники генерала могли этим похвастать. От общества некоторых он испытывал откровенную скуку. Не любил анекдотов и, вообще, пустых и глупых разговоров. Понимая, что есть время в земной жизни христианина, умел им дорожить.
8 марта 1936 года произошла еще одна встреча – с писателем Иваном Сергеевичем Шмелевым. О ней Петр Николаевич написал коротко, ибо она явно не сложилась: «... Мы быстро переоделись и поехали в Анвер на чтение Шмелева – рассказ «Крест» - главы из «Няни из Москвы» - «Обед для англичанина», «Верба». Читал очень хорошо. Мы познакомились, но между нами что-то чуждое...»
В эти же дни на страницах писательского дневника появляются беглые реплики о Хитлере (именно так пишет имя главы III Рейха Краснов). «Вечером писал письма. По радио слушали речь Хитлера во Франкфурте – очень сильную, потом была заря с церемонией, играли «Коль славен», - очень сильное впечатление...»
Очередная встреча с хором Донских казаков Сергея Жарова – еще одна светлая радость в жизни Краснова. «Прослушали концерт, - пишет Петр Николаевич 24 марта 1936-го. – Во втором антракте зашел к певчим. Граббе (после смерти Богаевского – Атаман Войска Донского Русского Зарубежья – прим. Л.С.) и мне стали петь «Многая лета». Сказал небольшое и, кажется, удачное слово. Было трогательно...» 
«Коль славен...» - как часто упоминает этот гимн князя Хераскова Петр Николаевич Краснов! Его звуки слышит во время выноса гроба с отпетым телом гвардейского офицера генерал Акантов, и, что более чем вероятно, думает думами писателя: «Будет день, когда и мое тело понесут из церкви мои товарищи, а стрелковый оркестр, плавно и медленно, будет играть «Коль славен...» Услышу ли я тогда из гроба эти молитвенно прекрасные звуки?.. <...> Теперь понял: никогда этого не будет!..»
Быть может, писатель, когда выводил эти сакраментальные строки, прозревал духовными очами нечто большее, чем только судьбу литературного героя. Предчувствовал, что еще какие-нибудь несколько лет, и не будет и у него ни гроба, ни храма, ни церковного отпевания. Не будет и почетного караула с офицерами в парадных мундирах... Да что почетный караул, когда и генеральской могилы не будет!..
И не ошибся. Последние почести ему, как бывшему Донскому Атаману, крепко державшему в течение девяти месяцев тяжелый атаманский пернач, Лейб-Казаки оказали в Ростове. А потом – чужие города и чужие страны. Тяжелый переход вместе с отступающим Казачьим Станом через горные перевалы Северной Италии. Трагедия в долине Дравы. Москва. Судилище в здании бывшего Дворянского Собрания. Донской монастырь и Донской крематорий.
«Есть таинственные, мистические токи..., и лучше их не трогать..., - предупреждает своих собеседников, занимающихся расследованием дела о ритуальном убийстве в Киеве подростка Андрея Ющинского, ксендз Адамайтис («Ларго»). – Вы касаетесь тайны, затрагиваете страшного, незнаемого нами еврейского Бога... Может быть, касаетесь самого ковчега, видевшего кровь первенцев «от человека до скота»... Падете мертвыми... <...>... по таинственной, незримой, мистической цепи».
Но до исполнения этого пророчества самому себе у Петра Николаевича еще было время, отпущенное Всевышним Судией. И на рабочем столе писателя нарабатывался новый исторический роман. «Цареубийцы». Об эпохе Александра II, о расцвете террора в России, об охоте на русского Царя доморощенных революционеров.
Жизнь же шла своими, одной ей ведомыми путями. Иногда, подобно рисункам, растекающимся библейскими повествованиями на цветных стеклах витражей – от сердцевины соборной розетты к ее лепесткам, иногда, пробуждая в воображении современников чуть ли не картины приближающегося Страшного Суда... Но при всем том для Петра Николаевича, несомненно, было большой радостью узнать, что в Белграде, в Русском Доме Императора Николая II, состоялся показ его пьесы «Смена». Ее премьера прошла и в «Русском интимном театре» в Париже, где пели русские разведчики, играли русские актеры, и публика тоже была русской, а позже – в Берлине и в Гельсингфорсе.
Лето 1936-го было отмечено продолжительными забастовками на столичных заводах, которые перекинулись на фермы в провинции, и грозили перебоями с доставкой русских газет. 14 июля, в день «взятия Бастилии», с пением «Интернационала» по Парижу прошли представители «Левого Фронта»... Их красные флаги были не в диковинку 66-летнему генералу, но в последнее время такие шествия во Франции участились, и это раздражало.
 Поездка Красновых на лечебные воды в Бад-Наугейм, встречи с тамошними русскими и немцами благотворно утвердили в нем мысль о переезде из либерально-левацкой Франции в военизированную и консервативную Германию. Туда, где, как ему виделось, умели ценить людей в военном мундире, уважали русско-германское братство времен Гражданской войны. Туда, где уже звучал не только «Хорст Вессель», но исправно исполнялись патриотические песни в духе старой Германии, выступал Хор Донских казаков...
Хотя проскальзывали и негативные впечатления. Находясь в семье знакомых, генерал был неприятно поражен «бешеным шовинизмом» хозяйки дома. После визита, который Красновы нанесли семейству Барт, Петр Николаевич констатировал: «Громадное презрение к русским и возвеличивание немцев – все это было очень тяжело. Долго не мог заснуть ночью. Все передумывал». А для местной библиотеки Краснов надписал две книги – «Ларго» и «Цесаревну». Повсюду его принимали как автора антибольшевицких романов.
По дороге на Фринберг, во время прогулки, Красновы видели все те же, как и во Франции, красные флаги, но только громадные, с белым кругом и черной свастикой в центре полотнища, и, скорее всего, еще не вникли в их особый, мистический смысл. «В городе расквартирован моторизованный полк и летчики, - запишет генерал в дневнике (19 сентября 1936). – По городу носятся автомобили и мотоциклетки с офицерами и солдатами. Целый бивак на церковной площади... Однако бедно и серо. Выправлены хорошо. Отдают честь по-русски...»
Можно сказать, что все осеннее пребывание Красновых в Бад-Наугейме сопровождала музыка – и на площадях, и в курзале. И они, большие меломаны, умели это ценить, тем более что Лидия Федоровна в душе, вероятнее всего, так и не рассталась со своим оперным прошлым, и, уступая просьбам соотечественников, иногда выступала на Русских балах и в собраниях. Поэтому концерты были значительной частью их времяпрепровождения в Германии. 
Но порой в дневнике писателя, нет-нет, да и появлялась так дисгармонирующая с концертами запись о том, что из Барселоны, где полыхало пламя Гражданской войны, и шли бои, прибыл офицер, сын прежнего сослуживца... Значит, были и новости «оттуда»! А чуть позже, работая над одной из частей романа «Цареубийцы», посвященной штурму Плевны, Краснов примет у себя прибывшего из Испании князя Вяземского и решительно отдаст ему свой полевой бинокль для последующей передачи генералу А.А. Шинкаренко, воевавшему на стороне Франко в чине лейтенанта...
 Сумерки, действительно, сгущались и над музыкальной Европой, и над музыкальной Германией, где оркестры еще исполняли русский гимн «Коль славен...». Сгущались они и над все более левевшей Францией. На душе Петра Николаевича лежала тяжесть. От охватывающего ее смущения болело сердце. Снилась невская вода, которая доходила генералу до груди, но он пока что благополучно выходил на берег...
 7 апреля 1937 года Красновым доставили германские паспорта с визами. Все вещи их, включая главное, книги, иконы, картины и фотографии, были упакованы в ящики. Утром 10 апреля, трепетно попрощавшись с многочисленными друзьями и единомышленниками на Северном вокзале Парижа, Петр Николаевич и Лидия Федоровна отправились в очередное странничество. В Берлине их встретил Н.Е. Парамонов, известный меценат и издатель, в Войске Донском управлявший отделом торговли и промышленности, в прошлом – непримиримый враг Донского Атамана, а в эмиграции – один из основателей «Братства Русской правды». А с ним и вдова еще одного «брата», Лидия Дмитриевна Соколова-Кречетова, урожденная Рындина, актриса немого кино, писательница.
Как и прежде, Петра Николаевича и его супругу окружала масса старых знакомых по России, в большинстве своем кадровое офицерство. И политика, которой генерал Краснов так не хотел заниматься, волей или неволей, через приносимые в дом известия и наносимые визиты начинала вовлекать его в свои сети... Его несломленный дух, его безусловный авторитет в военной и казачьей среде и его надежду на возрождение Родины пытались использовать...
Неумолимо приближалось время, о котором сказал Иоанн Богослов: «...когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь, сказал же это, давая разуметь, какою смертью Петр прославит Бога» (Ин.,21, 18-19). 

Русская Стратегия