Ознакомясь с теорией, перейдём к конкретным примерам. Злые языки склонны утверждать, будто бы рыцарственность вовсе не относится к качествам русской армии. Дескать, куда уж нашим «варварам» до иноземный, романтизированных литературой крестоносцев и героев плаща и шпаги… Тут должен отметить серьёзный пробел литературы отечественной. Наша великая, но дегероизированная литература так увлеклась всевозможными психологическими вывертами и социальными темами, что напрочь забыла, что в жизни и истории есть огромное количество подлинных героев, сильных, мужественных натур, пример которых только и должен воспитывать юношество и нацию в целом. Вместо них мы имеем целую галерею лишних людей – Чацких, Онегиных, Базаровых, Печориных, Обломовых, пошлость пошлого человека, нытиков чеховских пьес и т.д. Всё это, безусловно, интересно в рамках душеведения и гениально по форме, но на этих примерах невозможно воспитать человека-воина. В итоге примеры мужества, благородства, доблести и чести мы черпаем в сочинениях Вальтера Скотта, Жюля Верна и иных западных писателей, культивировавших эти качества. Героев чужих берём себе в пример.
Слава Богу, есть у нас вечный защитник от всевозможных заблуждений – наша история. В ней обретаем мы образы поистине прекрасные! Не углубляясь в века совсем далёкие, начну хотя бы со Смутного времени. В нём наиболее превосходны три личности – Скопин-Шуйский, князь Пожарский и воевода Шеин. В них наиболее полно явилось сочетание всех качеств истинных Воинов. Оба они в то безумное время сумели остаться верными Христу и Отчеству, не соблазнившись ничем, не сорвавшись ни в какие усобные, партийные, как сказали бы теперь, распри. Долг и Честь были для этих ратников превыше всего.
Скопин-Шуйский, прозванный в народе «отцом отечества», несмотря на молодые годы, был лучшим полководцем своего времени, и лишь он мог защитить Московское Царство от иноземных захватчиков и внутренних смутьянов. С его смертью русское войско тотчас начало терпеть поражения, имевшие фатальный исход. При такой популярности и редких дарованиях Скопин-Шуйский вполне мог бы претендовать на престол, занимаемый его дядей Василием Шуйским. Т.б., что последний обладал, как сказали бы теперь, сомнительной легитимностью, был нелюбим никем, и, имея большой талант к дворцовым интригам, не имел ни малейшего дара к тому, чтобы быть вождём своего народа. В те смутные времена самозванцев Скопин, за которым стояла армия, легко мог бы занять престол, если бы пожелал этого. Но князь считал своим долгом быть верным присяге и защищать Отечество от врагов, а не вести придворные интриги. Увы, этой верности не поверили Шуйские, мерившие людей по собственному вероломству. Скопин был отравлен, и эта смерть скоро повлекла крах царя Василия, которого больше некому было защищать во имя долга и чести, а не из корысти…
Князь Пожарский, самый влиятельный полководец после Скопина, также чурался политики. Поднявший бунт против Шуйского и прямо обвинивший его в смерти племянника Ляпунов рассчитывал на поддержку Дмитрия Михайловича. Пожарский предложение Ляпунова отверг. Он знал цену царю, но не считал возможным изменять присяге, тем более умножать своим участием внутреннюю смуту в условиях внешней экспансии. Славный воин и глубоко верующий человек, князь никогда и ничего не искал для себя, но, единственно, пользы Отечества. Он никогда не был жесток и мстителен и даже помиловал покушавшегося на него убийцу. Он не искал власти и почестей. После одоления Смуты Пожарский – подлинный вождь победы – мог бы претендовать как на престол, так и на место рядом с ним. Но Дмитрий Михайлович отошёл в сторону. Его долг был исполнен – он освободил свою Родину, одолел её супостатов. Большего он не желал и, не желая к тому же способствовать новым распрям, смиренно уступил своё место людям более родовитым, хотя и замаранным подчас весьма неблаговидным поведением. Во имя общего консенсуса, во имя усмирения чужой алчбы и властолюбия князь не задумался принести себя в жертву, как не задумывался делать это на ратном поле. Оставшиеся годы благородный воин жил по-прежнему чуждаясь дворцовых интриг, уйдя в тень.
Одна из самых трагических судеб выпала смоленскому воеводе Шеину. Месяц за месяцем выдерживала цитадель осаду поляков, благодаря распорядительности и мужеству Михаила Борисовича. Он организовал искусную оборону и разведку, открыл царские закрома для голодающего народа, сам разбирал все тяжбы, не ведая отдыха, дабы не допустить в городе злоупотреблений. Когда предатели-бояре, присягнувшие Владиславу, потребовали сдать Смоленск, Шеин выдворил их посланников прочь, пригрозив в другой раз повесить. В отсутствии легитимной власти воевода исполнял свой долг перед Богом и Отечеством. Когда поляки ворвались в крепость, Михаил Борисович заперся с приближёнными в одной из башен и до последнего сражался. Он желал погибнуть с оружием в руках, но его малолетний сын умолил отца сдаться. В польском плену славный воевода выжил… Его голова слетит с плеч на Красной площади через десять лет по одолении Смуты из-за боярской клеветы, нарекшей его изменником и убедившей в том царя Михаила Романова. Расправа на почитаемым в войске и народе полководцем вызвала бунты в Москве и отток многих ратных людей со службы.     
Русская Армия, покрывшая себя славой бесчисленных побед, была в значительной мере детищем Петровым. Русскому войску он придал форму регулярной армии, устроенной по заимствованным у Европы лекалам, но сохранил в ней победительный русских дух, получивший немалый заряд энергии и целеустремлённости Царя-реформатора. Оставляя за скобками подчас неумеренное пристрастие Петра ко всему заморскому, укажу на главное для нас. Вспомни Полтавскую викторию! Вспомни слова Царя к своим солдатам: «Воины! Пришел час, который должен решить судьбу Отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество, за православную нашу Веру и Церковь. Не должна вас смущать слава непобедимости неприятеля, которой ложь вы доказали не раз своими победами. Имейте в сражении перед собой Правду и Бога, защитника вашего. А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога. Жила бы только Россия во славе и благоденствии для благосостояния вашего». Это слова природного русского вождя, коим Пётр оставался и в заморском платье.
Этот дух был свойственен всей его армии. Недаром славный Голицын после трёх неудачных штурмов Нотебурга отверг приказ Царя отступить: «Мы здесь уже не в царской, а в Божией воле!» - и четвёртой атакой взял твердыню.
Петровские, елизаветинские и екатерининские орлы не боялись действовать наперекор вышестоящему начальству, когда видели в том необходимость. Суворов выразил это лаконично: «Местный лучше судит, я вправо, нужно влево — меня не слушать». Эти люди сражались не за страх, не за чины и награды (хотя всем им было свойственно необходимое всякому командиру честолюбие), но за неизмеримо высшее: за совесть (сиречь Божия правда), за Отечество, за честь Русского Имени. «Мы русские – какой восторг!», «Слава Богу, что мы русские!» - эти высказывания Суворова хорошо известны. И они не были словами, но самим существом нашего великого полководца и его армии. Воины же, столь высоко чтущие своё национальное имя, не могут позволить себе осрамить его. Никакие Государевы кары не могут сравниться с таким бесчестьем. Оно – худшее из зол.
Суворовская армия была непобедима. Суворовская армия была глубоко христианской и по отношению внутри неё и по отношению к неприятелю. Суворов и военачальники его закалки заботились о своих подчинённых и берегли их, почитая грехом растрачивание человеческих жизней без реальной на то необходимости. Также гнушались они лишней муштрой и всем тем, что требовалось «напоказ», не считая должным изматывать солдата для подобных целей. Жизнь, достаточность в плане обеспечения и соблюдение личного достоинства подчинённых было непрестанной их заботой.
Один из ярчайших примеров такой заботы в прямой ущерб себе являл князь Багратион. «Для других – всё, для себя – ничего!» - так говорили о нём. Любимый ученик Суворова, он всю жизнь не имел даже своего угла. После его смерти остались лишь три ценных вещи: портреты Суворова, жены, Императрицы Марии Фёдоровны… С ними князь не расставался. При такой практически нищете его офицеры всегда могли рассчитывать на место за его столом, на его участие в своих нуждах. Характерный эпизод: накануне Бородинского сражения Пётр Иванович после осмотра позиций вернулся в свой штаб, где обнаружил задремавшего адъютанта. Генерал бесшумно прошёл мимо и прошептал сопровождавшим его офицерам: «Тише, господа! Пусть он спит. Завтра – тяжёлый день». Сам князь в ту ночь не смыкал глаз…
Пётр Иванович также внимательно относился к нуждам солдат. Будучи командующим Молдавской армии, Багратион наперекор воле Императора Александра отвёл войско за Дунай ввиду больших потерь, вызванных в частности плохо налаженным снабжением. Князь счёл должным сохранить армию, сохранить жизни своих людей, дабы, учтя ошибки и лучше подготовившись, весной вновь атаковать неприятеля с полной уверенностью в успехе. Это ослушание стоило Петру Ивановичу должности. Вместо него был прислан генерал Каменский, ничуть не беспокоившийся о жертвах, о цене победы. Ценой огромного числа погибших и раненых солдат он выполнил приказ Царя, но вскоре умер. Войну же с турками уже в 1812-м году будет призван завершить Кутузов.
Такое внимательное отношение к подчинённым неизменно имеет самый положительный результат в сражениях. Воины, сознающие себя воинами, а не «серой скотинкой», «крепостными в мундирах», вдохновлённые примером своих вождей и боготворящие их, способны на подлинные чудеса. Это показали суворовские чудо-богатыри под Измаилом и багратионовские ратники под Шёнграбеном. Под Шёнграбеном во время отступления наших войск никто не верил, что при столь многократном превосходстве французского корпуса Мюрата Багратиону удастся вырваться. Его и его людей оставляли на верную гибель во имя спасения армии. Но он прорвался - с кровопролитными боями и не потеряв ни одного знамени - и нагнал основные силы, отошедшие на безопасные позиции. «Ты жив, с меня довольно!» - так встретил героя Кутузов.
Что же до образцового отношения к противнику, то в те славные времена оно было свойственно более или менее всем армиям. Казалось бы, Франция, где революция уничтожила всякие понятия о добре и зле, о чести и бесчестии, могла забыть рыцарские законы военного времени. Так, возможно, и произошло бы в значительной мере, окажись Наполеон всего лишь «чудесным корсиканцем», сильным лишь в аппаратной борьбе и расчищении себе пути к абсолютной власти. Но Наполеон был гениальным полководцем, воином. И у этого природного воина вне зависимости от политики и прочих обстоятельств сохранялось то достоинство воина, которое нельзя замарать недостойным отношением к противнику. И, вот, мы видим, как раненых русских воинов исправно лечили и содержали во французском плену, как наиболее доблестным из них Наполеон лично возвращал оружие, умея ценить в других ту отвагу, какой всецело обладал сам.
Яркий пример – подвиг Леонтия Коренного. Как сообщается в военной энциклопедии 1911-15 гг., «в сражении под Лейпцигом, когда Финляндский полк вытеснял из селения Госсы французов, а 3-й батальон полка обошёл селение, батальонный командир полковник Жерве со своими офицерами первые перелезли через каменную ограду, и егеря бросились за ними, погнали уже французов; но, быв окружены многочисленным неприятелем, крепко отстаивали своё место; многие офицеры были ранены; тогда Коренной, пересадив батальонного командира и раненых начальников своих через ограду, сам собрал удалых, отчаянных егерей и стал отстаивать, покуда раненых офицеров другие егеря спасали с места сражения. Коренной с горстью лихих стрелков стоял крепко и удерживал место сражения, крича: „не сдаваться, ребята“. Сначала они отстреливались, но многочисленность неприятеля стеснила наших так, что они отбивались штыками… все пали, одни убитые, а другие раненые, и Коренной оставался один. Французы, удивляясь храброму егерю, кричали, чтобы он сдался, но Коренной в ответ поворотил ружье, взял за дуло и отбивался прикладом. Тогда несколько неприятельских штыков положили его на месте, и кругом этого богатыря лежали все отчаянно защищавшиеся наши, с кучами убитых ими французов».
Однополчане горько оплакивали „дядю Коренного“. Но через несколько дней, к величайшей радости всего полка, он вернулся из плена, покрытый ранами, которые к счастью, были не тяжелы. «Это, - отмечает современник, - делает честь французам, которые наносили ему только легкие раны, уважая примерную его храбрость».
Коренной получил 18 ран. Слух о его беспримерной отваге так распространилась по всем французским войскам, что герой был представлен Наполеону, пожелавшему увидать русского «чудо-богатыря». Его подвиг так восхитил Императора, что он в приказе по своей армии поставил Финляндского гренадера в пример всем своим солдатам и велел отпустить его.
Брат знаменитого партизана Дениса Давыдова, бросив гражданскую службу в Иностранной коллегии, поступил в кавалергарды и под Аустерлицем, будучи тяжело ранен (пять сабельных, одна пулевая и одна штыковая рана), попал в плен. Наполеон, навещая лазарет, где лежал Евдоким Давыдов, имел с ним беседу и распорядился вернуть шпагу.
Генерал Павел Тучков во время Смоленского сражения командовал арьергардом русских войск. Во время мощной французской атаки он лично возглавил штыковую контратаку Екатеринославского гренадерского полка. Когда под ним погиб боевой конь, вышел пешим в ряды головного взвода. В последовавшем рукопашном бою получил ранение штыком в бок и несколько сабельных ран в голову, был взят в плен французами и препровождён к Наполеону. Французский Император вернул Тучкову оружие и отправил во Францию в качестве почётного военнопленного.
Семейство Тучковых являет собой один из самых ярких примеров русской доблести. Двое братьев Павла, Николай и Александр, также генералы Русской Армии, пали в сражениях с неприятелем в 1812 г. Впрочем, тот грозный и славный год дал нам целый пантеон истинных рыцарей Долга и Чести, Христовых ратников, пример которых будет, не тускнея, сиять на век за веком.
Хрестоматийным стал пример генерала Раевского и его сыновей. В сражении под Салтановкой, Раевский, зная, сколь личный пример начальника одушевляет подчиненных ему воинов, взяв зa руки двух своих сыновей, ещё совсем мальчиков, бросился с ними вперед на неприятельскую батарею  с возгласом: „Вперед, ребята, за царя и отечество! я и дети мои, коих приношу в жертву, откроем вам путь!..“ Батарея была взята. 16-летний юнкер, ровесник старшему сыну генерала, нес в том бою впереди полка знамя. При переходе через греблю, под убийственным огнем младший Раевский попросил у него знамя, под предлогом, что тот устал. Юнкер, не отдавая оного, ответил: «Я сам умею умирать!»  
Таков был воинский дух Армии 1812 г. от генералов до мальчишек-юнкеров…
Меньше чем через век неписанный кодекс чести, соблюдение которого столь красит любое войско и облагораживает жестокое дело войны, будет практически похоронен… Похоронен на руинах Севастополя, который стирали с лица земли, а после глумились на могилах его героев уже никакие не рыцари, а обычные захватчики и мародёры.
Увы, и наша армия к тому времени утратит свой чистый, победоносный суворовский дух. Болезненное самолюбие Паскевича, не терпящего «конкурентов», бессмысленное регулярство сделали своё чёрное дело, выхолостив из армии энергию, ответственность и инициативность начальствующих лиц. Всё это жило в Севастополе, на Кавказе и на Камчатке, но не в главной армии. Отсюда оставление готовой сдаться Силистрии князем Горчаковым – лишь страха ради Паскевича, отдавшего такой приказ без представления о реальном положении дел. Отсюда Альма и Инкерман.
Оборона Севастополя известная довольно хорошо, но как не сказать об этом образчике Божией рати?
«Подвиг Ваш, которым Вы и сподвижники Ваши с высоким самоотвержением подвизаетесь за Россию, обратил к Вам сердца всех Русских. Взоры всех устремлены на Вас; все исполнены надежды, что сама Судьба избрала Вас для совершения дел великих, нужных для Отечества, спасительных для православного, страдающего Востока. Не сочтите ж странным, что пишет к Вам Русский, не имеющий чести быть лично знакомым с Вами», - так писал Павлу Степановичу архимандрит Игнатий (Брянчанинов), посылая ему икону святителя Митрофана Воронежского, молитвенника за создаваемый Петром Великим флот и жертвователя на постройку оного. Нахимов ответил на это письмо смиренной благодарностью и просьбой молиться об упокоении души своего наставника адмирала Лазарева.
Скромность, нестяжательство и полное самоотвержение были характерными чертами великого адмирала. Выходец из небогатой и неродовитой семьи, он всего себя посвятил службе. Он поднимался прежде всех и ложился всех позже, следя абсолютно за всем, что происходило на вверенном ему судне (позже – в эскадре, в осаждённом Севастополе). Он вникал в каждую мелочь, знал по именам и в лицо всех своих подчинённых, с величайшим вниманием относился к их нуждам. При его выходе на пристань целая толпа устремлялась к нему со своими просьбами. Адмирал выслушивал всех. И подчистую раздавал своё жалование страждущим. Когда же собственных скудных средств не доставало, одалживал у своих адъютантов. Он искренне недоумевал, на что моряку нужны деньги, кроме как починить и покрасить свой шлюп да дать матросам на чарку водки. Такая забота и уважение к подчинённым, такое не напоказ, не для выслуги трудолюбие давало Нахимову полное право требовать такой же самоотверженности от своих людей. И обожающие его матросы давали пример неисчерпаемого мужества не за страх, а за совесть, вдохновляясь примером адмирала, не знавшего отдыха сутки напролёт. Павел Степанович, как никто знал душу матроса. Глубоко чуждый преклонению перед чем-либо иностранным, он единственный раз похвалил адмирала Нельсона. Не за талант воинский, не за доблесть, а за то, что в Трафальгарской битве смог постичь народный дух и направить его к победам.
Возглавив оборону Севастополя, он, понимая обречённость города, делал всё, чтобы вдохнуть в его защитников веру в обратное. Он непременно устремлялся туда, где раздавалась самая жестокая канонада, чтобы подбодрить людей, сам устремлялся в сражение, когда того требовала отчаянная обстановка. И притом следил, чтобы матросы и солдаты были накормлены и обмундированы (иных новобранцев присылали даже без рубах), хлопотал об обеспечении города оружием – решительно всё ложилось на плечи этого как будто не знавшего усталости и уныния человека. Он был душой Севастополя, но сам искренне недоумевал, когда ему говорили о его значении. «Вот, если Хрулёва убьют или Васильчикова, или Тотлебена – тогда беда. А если меня убьют – не беда!» Он был равнодушен к царским наградам, раздражался всякому проявлению лести, не позволял написать своего портрета. Он, будучи блестящим военачальником, оставался евангельски смиренным человеком, считая себя ниже других, служа другим всем, чем мог.  
Генерал С.А. Хрулёв, назначенный командиром 1 и 2 оборонительных линий Севастополя уже к концу героической эпопеи несколько раз спасал положение с горсткой безгранично преданных ему солдат. Когда французы сумели ворваться на батарею Жерве и обратить в бегство оборонявший ее батальон Полтавского полка, путь бегущим преградил Хрулев.
- Стой! – крикнул он. – Вам на помощь идет дивизия!
Конечно, никакой дивизии не было в помине. Но Степан Александрович встретил возвращавшихся с работ солдат Севского полка и вместе с ними бросился выручать батарею. Эти 138 человек, вдохновленные любимым командиром, и сыграли роль дивизии, отбросив врага и заплатив за это жизнями 105 человек…
Неделю спустя при очередной атаке славный генерал, держа пред собою икону, вновь возглавил теснимые русские части, и был ранен в руку. Несмотря на рану, он продолжал руководить обороной Малахова кургана, пока не лишился сознания от сильной кровопотери…
Матросы и солдаты не уступали своим командирам. Не зная отдыха, день и ночь проводили они на своих бастионах, один за другим пополняя небесное воинство. Раненые не шли в госпиталя, а, уже если оказывались там, то требовали как можно скорее отпустить их назад. Увечные, обожжённые, кое-как перевязанные, они оставляли больничные койки и спешили на свои позиции, защищать свой город. Большая часть из них погибли, и мало найдётся в истории более высокого подвига, как это самоотверженная оборона обречённых на протяжении без малого года. Умирающие воины на пороге смерти не жаловались, а спрашивали лишь об одном: жив ли, уцелел ли на этот раз их адмирал. Павел Степанович, Хрулёв и Тотлебен, Истомин и Корнилов, Хрущов и Васильчиков, офицеры, матросы и солдаты – все они были единым целым. Воинством, совершенным по своему духу. Христовой ратью…
А тем временем почти безоружные инвалидные команды, монахи да простые мужики с кольями отгоняли англичан от соловецких берегов. А на Камчатке соратник Нахимова адмирал Завойко с двумя судами и несколькими наспех построенными береговыми батареями, с горстью офицеров, матросов и охотников отбил штурм англо-французской эскадры. Один из героев этой обороны, 25-летний лейтенант князь Дмитрий Максутов под огнём неприятеля с удивительным хладнокровием наводил своё орудие, стрелял редко, экономя боеприпасы, но промахов не делал. Именно им из последней уцелевшей пушки, с батареи, где вся немногочисленная оружейная прислуга оказалась перебита, был уничтожен катер с неприятельским десантом, шедший к берегу Камчатки. За этот подвиг князь заплатил жизнью, которую оборвал залп всех пушек французского фрегата, ударивший по русской батарее…
Особая тема нашей истории – Кавказ. Этот край за нашу долголетнюю там войну дал примеры изумительных воинских качеств. «Пылкий» по слову Пушкина Цицианов, грозный Ермолов, Бебутов, Клюки фон Клюгенау, Котляревский, Мадатов, Карягин, братья Грековы, Красовский… Одной из настольных книг будущих воинов непременно должен быть труд А. Потто «Кавказская война», живо описывающая подвиги многочисленных героев нашего самого неспокойного региона.
Кавказская армия в целом отличалась особым духом. Чуждая мертвящей муштры, постоянно пребывающая в сражения, закалённая и бодрая, она воевала в лучших суворовских традициях, наводя страх на персов и турков и вызывая уважение горцев. На небе Аллах, на земле – Ермолай, - так говорили они о суровом до жестокости, но справедливом и честном наместнике А.П. Ермолове…
Кавказским Суворовым ещё при жизни называли генерала Петра Степановича Котляревского. Он отправился в свой первый поход в 14 лет, в 17 был произведён в офицеры, а в 30 был уже генералом. Он одерживал победы на семикратно превосходящим противником, объясняя свою стратегию так: «Обдумываю холодно, а действую горячо». В 1805 г. Котляревский участвовал сражался с персами в составе легендарного отряда полковника Карягина. Отряд в 400 человек при 2 орудиях оказался отрезанным в своем лагере. После 4 суток осады Пётр Степанович предложил ночью тайно или напролом пройти сквозь персидские войска и захватить укрепленный замок Шах-Булах, находящийся под контролем персов, и там держаться до последней крайности.
Дерзкий замысел увенчался успехом. Спустя 7 дней Карягин получил точные сведения, что к занятой русскими крепости движутся основные силы персов – 20-тысячное войско. Решено было пробиться в горы к крепости Мухрату. Сначала туда тайно были переправлены раненые, а потом выдвинулся и весь отряд вместе с пушками. Когда путь отряду преградил ров, егеря Котляревского, шедшие впереди, спустились в него, и из своих тел и ружей, положенных на плечи, организовали переправу, по которой переправились их товарищи и пушки. Один из солдат, Гаврила Сидоров, при этом погиб. Памятник ему был установлен в штаб-квартире полка. Вблизи Мухрата отряд был настигнут персидским отрядом численностью около 1500 человек, но эта атака была легко отражена. Укрывшись в Мухрате, русские восемь суток выдерживал атаку многотысячного персидского войска, пока не подоспел наместник Грузии князь Цицианов.
В 1810 г. войска Аббас-мирзы вторглись в российские пределы. Имея всего около 400 штыков, без орудий, Котляревский выдвинулся ему навстречу и решил штурмом овладеть крепостью Мигри. Крепость помимо стен и 2 000 человек гарнизона имела и естественные укрепления в виде отвесных скал, считавшихся не проходимыми. Но Пётр Степанович со своим отрядом, оставив обозы, обошёл цитадель ночью по горным кручам и напал на нее с тыла. Произведя ложную атаку с одного фронта, он атаковал с другого и взял ее приступом. Потери русских составили при этом 7 человек.
Персы сперва хотели отбыть крепость, но затем отступили. Однако, этого Котляревскому было мало. Он пустился в погоню и, настигнув неприятеля на переправе, ночью напал и разбил персов наголову. Отряд Котляревского был так мал, что был отдан приказ: пленных не брать. Всю добычу и оружие Пётр Степанович приказал бросать в воду.
В 1811 г. Котляревскому было поручено остановить наступление персов и турок со стороны Ахалциха, для чего он решил овладеть крепостью Ахалкалаки. Взяв с собой два батальона своего полка и сотню казаков, Пётр Степанович в три дня перевалил горы, покрытые глубоким снегом, и ночью штурмом взял Ахалкалаки. Гарнизон был почти полностью истреблен, несмотря на оказанное отчаянное сопротивление. В крепости было взято 16 орудий, 40 пудов пороха, два знамени, большое количество оружия. Русские потеряли 30 человек.
В 1812 г., пользуясь нашествием Наполеона, персы сосредоточили на границах 30 000 армию, обученную английскими инструкторами, вторглись в пределы Талышского ханства и захватили Ленкорань. Пользуясь отъездом в Тифлис наместника Ртищева, надеявшегося задобрить неприятеля уступками, Котляревский  со своим 2-тысячным отрядом он перешел Аракс. Перед началом наступления генерал обратился к солдатам и офицерам с речью: «Братцы! Нам должно идти за Аракс и разбить персиян. Их на одного  десять — но храбрый из вас стоит десяти, а чем более врагов, тем славнее победа. Идем братцы и разобьем».
Несмотря на 15-кратное численное превосходство персов Котляревский напал на них при Асландузе. Никто в стане врага не подозревал о приближении россиян. Все занимались своими обыденными делами: кто отдыхал, кто занимался тактической подготовкой. Аббас-Мирза беседовал с английскими офицерами. Увидев на горизонте конницу (для маскировки Котляревский  пустил впереди конное ополчение карабахских жителей), Аббас-Мирза сказал сидевшему рядом англичанину: «Посмотрите, вот какой-то хан едет ко мне в гости». Офицер посмотрел в подзорную трубу и ответил: «Нет, это не хан, а Котляревский». Аббас-Мирза смутился, но храбро заметил: «Русские сами лезут ко мне на нож».
На возвышенности находилась только конница персов, пехота размещалась внизу, по левому берегу Даравут-чая.  Оценив слабую сторону положения противника, Котляревский первый свой удар направил на конницу и сбил ее с командной высоты. Сюда срочно  была переброшена российская артиллерия,  сразу же начавшая обстрел  пехоты противника. Аббас-Мирзы не рискнул атаковать высоту и двинул свою армию к Араксу, для того, чтобы ограничить движение россиян. Но Петр Степанович разгадал маневр противника и ударил персов с фланга. Персы, видя свое превосходство в людях и артиллерии, не ожидали такого поворота событий. Произошло замешательство, а затем и бегство через реку Даравут-чай, к построенному у Асландузского брода укреплению. Русским досталась артиллерия и обоз неприятеля.
Ночью персы вновь были атакованы. Гренадеры и егеря в глубочайшей тишине подошли достаточно близко к расположениям противника и с криками «ура» стремительно бросились в штыки. После упорного и непродолжительного сопротивления персы были обращены в бегство. Проведя ночной штурм, российские войска завершили полный разгром персидской армии. Пленными было взято всего 537 человек, убитыми персы потеряли порядка 9000. В сражении погибли даже англичане, бывшие при иранском войске: командующий артиллерией майор Лейтен и майор Кристи. Почти всю артиллерию захватили русские солдаты. Трофеями стали 11 из 12 орудий, произведённых в Британии. Потери российского отряда составили 28 убитых и 99 раненных.
«Бог, ура и штык даровали и здесь победу войскам всемилостивейшего государя», - такое донесение было отправлено Котляревским из Асландуза. Настала очередь Ленкорани, окруженной болотами и защищенной мощными крепостными сооружениями. Пётр Степанович, испытывая недостаток в артиллерии и снарядах, в очередной раз решил прибегнуть к ночному штурму. Осознавая сложность задачи, он писал в эти дни: «Мне, как русскому, осталось только победить или умереть». Накануне штурма был отдан приказ войскам, где говорилось: «Отступления не будет. Нам должно или взять крепость, или всем умереть… Не слушать отбоя, его не будет».
В ночь на  31 декабря 1812 года штурм начался. В пятом часу утра войска молча вышли из лагеря, но, еще не дойдя до назначенных пунктов, были уже встречены артиллерийским огнем неприятеля. Не отвечая на выстрелы, солдаты спустились в ров и, приставив лестницы, быстро полезли на стены. Передние ряды штурмующих не удержались и были сброшены, многие офицеры, и между ними подполковник Ушаков, убиты, а число персов на стенах между тем быстро увеличивалось. Тогда Котляревскому пришлось личным примером вести войска: он бросился в ров, стал над телом Ушакова и ободрил людей несколькими энергичными словами. В это время пуля пробила его правую ногу. Придерживая рукою колено, он спокойно повернул голову и, указав  солдатам, на лестницы повел их за собой. Воодушевленные солдаты снова кинулись на приступ. Поднявшись по лестнице на стену крепости, генерал был тяжело ранен: две пули попали ему в голову и он упал.
Когда по взятии крепости солдаты, нашедшие своего командира среди груды мертвых тел, стали его оплакивать, он внезапно открыл уцелевший глаз и сказал: «Я умер, но все слышу и уже догадался о победе вашей».
Победы Котляревского сломили персов, которые пошли на заключение благоприятного для России Гюлистанского мира, по которому карабагское, ганжинское, шекинское, ширванское, дербентское, кубинское, бакинское ханства и часть талышинского с крепостью Ленкоранью признаны на вечные времена принадлежащими России, и Персия отказалась от всяких притязаний на Дагестан и Грузию.
Изувеченный же Пётр Степанович оставил службу и вплоть до смерти, последовавшей в 1852 году, жил в своём имении около Феодосии. Свою пенсию он тратил на помощь своим солдатам, ставшим, как и он, инвалидами, а также помогал беднякам, отличаясь большой отзывчивостью к чужому горю.
30 октября 1913 года на заседании  Общества ревнителей истории, посвященном памяти генерала Петра Степановича Котляревского, профессор И. Ковалевский сказал: «Когда светит солнце, не видно блеска звезд». Гром сражений Отечественной войны на полях России затмил  удивительные подвиги русских войск на Кавказе. Профессор закончил свою речь так: «Нам русским, нужно учиться подвигам не у далеких греков или римлян, а у самих себя. Котляревский принадлежит к русским национальным героям, которым — вечная слава и незабвенная память».
Ещё при жизни Котляревского его боевой соратник, с коим на заре своей службы они вместе штурмовали Ганджу, новый кавказский наместник М.С. Воронцов поставил ему памятник.
Сам князь Михаил Семёнович являет собой один из лучших образчиков Воина. Необычайно многогранная личность, он прославился не только как полководец, но ещё более, как выдающийся государственный деятель и меценат. Эти грани, однако, оставлю за рамками этого и без того растянувшегося письма. Скажу лишь о Воронцове-воине. Михаил Семёнович сочетал в себе лучшие качества: отменную отвагу и холодную рассудительность, непримиримость к любым злоупотреблениям и природную благожелательность к людям. Всегда спокойный и не повышающий голоса, джентльмен до мозга костей, в юные годы служивший образцом воспитания для своих сверстников, всесторонне образованный, он был прост и доступен в общении, ровен со всеми, внимателен и отзывчив ко всякой нужде, ласков без натуги с людьми, баснословно щедр. Он был любим друзьями и подчинёнными и ненавидим, кажется лишь врагами Отечества и Престола: тайными – казнокрадами и мошенниками и явными – декабристами…
Воронцов всегда и во всём был примером другим, следуя великой заповеди: исполни на себе, прежде чем требовать от других. Он отказался от генеральского чина и свитской карьеры, предпочтя отправиться делать её честно – простым поручиком на Кавказе. Вводя новые порядки во вверенных ему частях, желая улучшить положение солдат, он вперёд боролся со всевозможными злоупотреблениями и всемерно прививал своим подчинённым чувство Чести и Достоинства. Это касалось не только офицеров, но и солдат. Воронцов был убеждён, что те воюют неизменно лучше, когда вперёд их ведёт похвальное честолюбие, самоуважение и любовь к начальникам, а не сухой устав и тяжёлая палка, выхолащивающая дух. Дух же воинства и воинов Михаил Семёнович почитал делом главным.
Он всегда был впереди во многочисленных баталиях и неоднократно мундир его был изрешечён, а сам князь оставался невредим лишь Божиим чудом. После ранения при Бородино он спас многих бывших в Москве раненых солдат и офицеров. Бросив всё имущество, на освободившихся подводах он приказал вывезти их в своё имение, превратившееся в большой госпиталь, лечение и полное содержание которого легло на плечи Воронцова. Он оплачивал долги своих подчинённых, платил пенсион вдовам, покупал снаряжение для не имеющих средств офицеров… И во всём этом не было ни малейшего заискивания, желания стяжать популярность, а живая и предметная любовь к людям и стопроцентное чувство своей, как командира, ответственности за них.
После Бородина был Заграничный поход, командование оккупационным корпусом во Франции, долгие годы трудов на посту Новороссийского генерал-губернатора, в должности которого он спустил на воду первые пароходы, запустил первые угледобывающие, металлургические и прочие производства, выстроил города и порты… Когда умирала его любимая малолетняя дочь, он не мог быть у её одра – долг требовал усмирять чумные бунты в Крыму. Из четверых его детей выжил лишь единственный сын, доблестно защищавший затем Севастополь. Но чреда потерь не сломила князя, не укротила его кипучей энергии, не охладила тёплого участия к людям и горячего желания служить своему Отечеству. Долг, ответственность, полная самоотдача и самопожертвование, Служение, ставшее жизнью…  «Дело для Воронцова было не только постоянною нравственною потребностью, но и священным долгом», - свидетельствует Э.С. Андреевский.  
В 60 лет Михаил Семёнович вернулся на Кавказ – Наместником. И снова старый генерал шёл в бой впереди своих солдат, а после боя казался бодрее подчинённых, подавая им пример выносливости и неприхотливости. Знатнейший вельможа Империи, хозяин Новороссии и Кавказа в походе спал на голой мёрзлой земле, под шинелью, отдавал бельё на перевязки раненых и питался солдатскими сухарями. Он, как уже было сказано, никогда не повышал голоса, и ему не нужно было его повышать. Достаточно было вкрадчиво произнесённого слова – слова человека, чей личный пример был несоизмеримо выше любых слов.
«Храбрость была чисто джентльменская, всегда спокойная, всегда ровная. Часто случалось, что во время сна главнокомандующего раздавалась тревога в самой главной квартире. Князь Воронцов просыпался, спокойно вынимал шашку и спокойно говорил: „господа, будем защищаться“», - свидетельствует А.И. Барятинский. Ему вторит В.А. Сологуб: «Воронцов был действительно русским солдатом, и таким, каких дай Бог много! Я отроду не встречал такой холодной и беззаботной храбрости. Сколько раз мне случалось видеть Воронцова в схватках с горцами. Всюду впереди, он отдавал приказания, шутил, улыбался и нюхал табак, точно у себя в кабинете. Особенно поразил он меня однажды, когда после незначительной перестрелки у нас с горцами завязалось жаркое дело; неприятель несколько раз окружал нас, мы чуть было не попали в плен, потеряли много людей и, наконец, под вечер, изнуренные, грязные, пробыв целый день под градами пуль, возвращались на главную квартиру; по дороге ежеминутно свистели пули рассыпавшегося в кустах неприятеля. Все, насторожившись, переглядывались и осматривались, один Воронцов спокойно ехал на своей изнуренной и еле передвигавшей ноги лошади. Надо заметить, что ему тогда уже минуло за 70 лет, в тот день он, как и мы, ничего не ел, не слезал с лошади и все время находился на самом опасном месте».
Лишь тяжёлая болезнь после 70 лет заставили Воронцова выйти в отставку – он понял, что в таком разбитом состоянии уже не может приносить пользы Отечеству и не имеет права занимать столь высокие посты. Несколько лет спустя его преемник Барятинский, пленив Шамиля, скажет, что всего лишь пожал посеянное Воронцовым…
Увы, рассмотренные нами воинские типажи с годами становились всё реже в нашей армии. Суворовский дух всё больше размывался механическим регулярством, а сама воинская каста – случайными людьми, мещанами в мундирах… Апофеозом регулярства и его последствий стала Русско-японская война. После неё наши лучшие офицеры, будущие военачальники 1-й Мировой и вожди Белого Движения посветят этой теме немало статей и научных работ. К возвращению суворовского духа горячо призывал, в частности, генерал С.Л. Марков.
Марков преподавал в Николаевской академии, Павловском военном и Михайловском артиллерийском училищах. Сергей Леонидович проявил большой талант в области преподавания, о чём свидетельствует, в частности, один из юнкеров в своих написанных уже в эмиграции воспоминаниях: «Подполковник Марков коротко, выпукло и ясно рисовал жизненные картинки, в которых участвовали леса, реки, болота, горы, ресурсы районов, само население, благоприятно или неблагоприятно относящееся к армии. "Вообразите" или "фантазируйте" - говорил он юнкерам и, нарисовав картину, спрашивал: "Как вы поступаете?". Для пояснения он рассказывал примеры из военной истории, касающиеся действий мелких воинских частей, т.е. таких, начальниками каких могут быть молодые офицеры. Он говорил, что примеры, рассказываемые им, и те примеры, которые юнкера, а затем офицеры прочтут в книгах ("Читать всегда нужно. Много читать!"), и даже их богатая фантазия не покроют всех возможных на войне случаев; часто случаи могут быть совершенно не предусмотренные, но знания и "реальная фантазия" облегчат быстрое решение всяких задач.
На образных примерах подполковник Марков развивал у юнкеров между прочим два важных чувства: наблюдательность и соображение. Вот пример.
Офицер послан в разведку на приграничную с соседним государством полосу. Он отлично знает военную географию, он даже специально подготовился к этой разведке. Выполняя полученное задание, офицер, проходя населенный пункт, видит, что учитель играет с детьми. Дело нормальное, но офицер все же заинтересовался игрой. Оказалось, учитель играет с детьми "в войну". Он разделил детей на две стороны: желтую и синюю, и всегда проводит решение игры так, что "желтая" сторона побеждает "синюю". При каждой такой победе учитель говорит детям, что "желтые" победили потому, что у них было больше порядка, они слушаются своих начальников, они более смелы и прочее. Дети в восторге все, и "желтые", и "синие".
- Какой вывод делает офицер? - спрашивает подполковник Марков. - Ответ: ведется моральная подготовка детей к войне, и им внушается, что при известных условиях желтые (японцы!) должны всегда побеждать синих (русских!).
- Что требуется от разведчика? - Ответ: знать местность, население и... быть наблюдательным во всем и всегда. Другой пример.
Разведчик направляется в приграничную зону Восточной Пруссии. В лесу он наталкивается на... проволочные заграждения. Разведчик сообразителен - он видит в проволочных заграждениях не случайность и доносит, куда следует. Делу дается ход: Германскому правительству делается запрос. Оно отвечает: "Русский рогатый скот часто ищет тень в жаркую погоду, входит в лес, ломает и портит деревья. Проволока оберегает лес". Подполковник Марков расшифровывает этот ответ: "Конечно, господа, рогатый скот - это наша кавалерия в предстоящих боевых действиях в Восточной Пруссии". Так указан был не только пример сообразительности разведчика, но и определенно сказано было о возможной войне с Германией. Результат: "фантазия" юнкеров стала развиваться сильней, а интерес ко всей географии возрос настолько, что этот предмет занял в их представлении первостепенной важности положение среди остальных предметов.
Во время занятий подполковник Марков задавал неожиданные вопросы, обращаясь то к одному, то к другому юнкеру. Беда, если юнкер не даст ответа, но хуже, если он что-то ответит, лишь бы ответить. Подполковник Марков не стеснялся и отчитывал круто. Особенно страдными часами для юнкеров были репетиции, которые они должны были сдавать. Подполковник Марков не ценил формального запоминания предмета, а глубину его осознания и усвоения. Он признавал продуманные, серьезные ответы. Иные ответы вызывали с его стороны резкую отсылку юнкеров "на свое место" и постановку неудовлетворительной отметки. Особенно трепетали перед его добавочными вопросами. Одному юнкеру подполковник Марков задал такой вопрос:
- Скажите, о каком событии теперь много пишут газеты?
Вопрос ошеломил всех, тем более потому, что юнкерам было не до чтения газет. Однако некоторые, хотя и с неуверенностью, сказали о разгоравшихся событиях на Балканах. Подполковник Марков тут же объяснил свой вопрос: юнкерам и офицерам необходимо всегда быть в курсе всех важных событий, особенно могущих вызвать войну; ничто не должно смутить офицера, привести его в растерянность, т.к. в любой момент и в любом положении офицер должен быть готов к выполнению своего долга, сохраняя полное спокойствие духа. Зная, где и какие произойдут события, он подготовится к ним морально не только сам и подготовит к ним своих подчиненных, но и возьмется за учебник военной географии, тактики и другие книги.
В своих лекциях Марков призывал к заимствованию лучших традиций из наследия Румянцева, Суворова, Скобелева.
- Забудьте все теории, все расчеты. Помните одно: нужно бить противника и, выбрав место и время для удара, сосредотачивайте там наибольшее количество ваших сил… Весь ваш дух должен быть мобилизован на месте удара! – говорил он.
Молодым офицерам академии запомнилось его напутствие:
- Хотя я здесь призван уверять Вас, что ваше счастье за письменным столом, в науке, но я не могу, это выше моих сил; нет, ваше счастье в подвиге, в военной доблести, на спине прекрасной лошади. Идите туда, на фронт, и ловите ваше счастье!
Академическая молодёжь подняла своего преподавателя на руки.
К 1-й Мировой, однако, изжить накопленные за десятилетия проблемы не удалось. Хотя она дала целую плеяду блестящих генералов и офицеров. Особое место в этом ряду занимает Юденич. Его славные победы на Кавказском фронте заставляли вспомнить победы суворовские. Он воевал не числом, а умением и, когда того требовала обстановка, действовал наперекор воле Великого Князя Николая Николаевича, следуя незабвенному: «Мы здесь уже не в царской, а в Божией воле!» Так был взят Эрзерум, считавшийся неприступным…
Увы, многим бравым командирам той войны пришлось стяжать славу уже на войне междоусобной. К таковым относится, например, генерал Каппель – ещё один образец самозабвенного следования Долгу, от которого, как говорил Кутепов, нас может освободить только смерть.
Когда в Самаре были свергнуты большевики, никто из офицеров не пожелал возглавить спешно создаваемое добровольческое войско. Тогда ответственность принял на себя полковник Каппель. Во всё протяжение Белой Борьбы этот человек не знал отдыха и всегда принимал на свои плечи самоё тяжёлое бремя. Когда шахтёры не хотели пропускать отступающий отряд каппелевцев, Владимир Оскарович пошёл на их собрание один и без оружия. Поднялся на трибуну среди кипящей ненавистью толпы, спокойно и просто пояснил положение дел и свои цели и… услышал в ответ «ура!» «Их можно, их нужно, их должно сделать такими как мы. Они тоже русские, только одурманенные, обманутые. Они должны, слушая наши слова, заражаясь нашим примером, воскресить в своей душе забытую ими любовь к настоящей родине, за которую боремся мы. Я требую, я приказываю всей своей властью вам всем старым моим помощникам, забыть о себе, забыть о том, что есть отдых - все время отдать на перевоспитание этих красноармейцев, внушить нашим солдатам, чтобы в свободное время и они проводили ту же работу. Рассказать этому пополнению о том, какая Россия была, что ожидало ее в случае победы над Германией, напомнить какая Россия сейчас. Рассказать о наших делах на Волге, объяснить, что эти победы добывала горсточка людей, любящих Россию и за нее жертвовавших своими, в большинстве молодыми, жизнями, напомнить, как мы отпускали пленных краснормейцев и карали коммунистов. Вдунуть в их души пафос победы над теми, кто сейчас губит Россию, обманывая их. Самыми простыми словами разъяснить нелепость и нежизненность коммунизма, несущего рабство, при котором рабом станет весь русский народ, а хозяевами - власть под красной звездой. Мы должны свои души, свою веру, свой порыв втиснуть в них, чтобы все ценное и главное для нас стало таким же и для них. И при этом ни одного слова, ни одного упрека за их прошлое, ни одного намека на вражду, даже в прошлом. Основное - все мы русские и Россия принадлежит нам, а там в Кремле не русский, чужой интернационал. Не скупитесь на примеры и отдайте себя полностью этой работе. Я буду первым среди вас», - говорил Каппель о работе с пленными красноармейцами, которых прислали для пополнения его корпуса. На излёте борьбы, в положении отчаянном он принял командование… Отступая по реке Кан, провалился в неглубокую полынью и с отмороженными ногами продолжал вести за собой армию, до последнего вздоха оставаясь в строю. Все его мысли были об армии. Он не спал сутками, целыми днями не имел ни крошки во рту. Жена и дети Каппеля оказались в плену у красных. Большевики угрожали расправой, если Владимир Оскарович не примет их условий. «Расстреливайте жену», - таков был ответ генерала.
Примером святого служения Отечеству были многие Белые воины. Не скажу «все», ибо это было бы мифологией, которой я не жалую, но многие, очень-очень многие. И среди них – кадеты и юнкера, к которым, пожалуй, применимо слово «все». Чистые души, «подснежники», они ещё не успели пройти школу мужества, не знали или едва знали мудрые доктрины… Но они всецело знали сердцем главные слова: Бог, Родина, Долг и Честь. И этот совершенный компас, незамутнённый какой-либо нанесью, вёл их на святую борьбу, в которой нередко опережали они старших и многие сложили головы. Партизаны-Чернецовцы, одним из которых был проживший целый век атаман профессор Фёдоров, поэт-мученик Иван Савин и его браться, поэт князь Кудашев, мальчики, первыми вставшие на пути большевиков на Дону и последними защищавшие Крым на перешейках Сиваша… Их пример должен быть всегда перед глазами у тебя и твоих сверстников.
Именно из таких героев, каких привёл я в этом письме, слагается подлинное Русское Воинство, Христова рать на земле. О них, о ней писал профессор Владимир Христианович Даватц: «Полковник Кутепов с пятьюстами офицерами защищал Таганрогский фронт от натиска большевиков. Казаки, усталые и соблазненные пропагандой, повернули назад и разошлись по домам. В тылу восемь тысяч рабочих Балтийского завода подняли восстание и, захватив железнодорожный путь, преградили отступление. Из Ростова было потребовано подкрепление. Огромный город с полумиллионным населением продолжал жить своей повседневной шумной торговой жизнью. Конторы, магазины, кинематографы, театры, азартные игры в клубах на многие сотни тысяч, разряженная праздная толпа на Садовой улице, переполненные кафе и рестораны, оркестры музыки... Из Проскуровских казарм на помощь Кутепову вышло подкрепление - 60 человек. Ротмистры, полковники, капитаны и с ними несколько молоденьких мальчиков, все как рядовые, с винтовками на плечо, они пошли мерным шагом по шумным улицам среди огромной толпы, шатавшейся по тротуарам. 60 человек из 500-тысячного города.
Генерал Кутепов для парижской публики может представляться генералом черной реакции. Для нас он навсегда останется полковником Кутеповым, взявшим твердой рукой винтовку, и со своей третьей ротой, и в боях и в походах, сохранившим до конца непреклонность воли в исполнении своего долга русского и солдата.
…
Была ли борьба на Дону русской Вандеей? Среди молодежи было много горячих монархистов; они, быть может, были самыми пламенными, самыми смелыми. Но это не было только восстанием за короля, как в Вандее. Прежде всего они были русскими.
Порыв по своей возвышенности, по своему бескорыстию, по самоотвержению и мужеству столь исключительный, что трудно отыскать другой подобный в истории, вот что проявила русская молодежь в своей напряженной борьбе против такого чудовищного зла, как большевизм. И чем больше кругом было проявлений малодушия, чем больше грязи прилипло к Белому движению, тем возвышеннее представляется совершенный подвиг, потребовавший напряжения всех нравственных сил, чтобы выйти из трясины. Не увенчанный лавровым венком, этот подвиг тем бескорыстнее, чем менее он оценен людьми.
«Я знаю, за что я умру, а вы не знаете, за что вы погибнете», - говорил есаул Чернецов незадолго до своей геройской смерти. 4 тысячи человек, пошедших в поход в кубанские степи, - вот все, что осталось от многомиллионной Русской армии, и с ними два Верховных Главнокомандующих - генерал Корнилов и генерал Алексеев.
…
«Поход титанов», - кричали газеты, когда добровольцы, проложив себе путь штыками, вернулись на Дон. Но какие же это были титаны? Старик генерал и мальчик-кадет. Это были простые русские люди, такие же простые, как Вольский мещанин, оставивший жену и детей дома и пошедший в поход, как певчий из архиерейского хора в Новочеркасске, как учитель гимназии вместе со своими учениками, взявший винтовку и вступивший в ряды армии.
То, что они делали, они делали просто, как свойственно русским. Полковники, ротмистры, капитаны - все стали простыми рядовыми. Но сколько нужно было решимости и силы воли, чтобы выполнить свой долг!
Тот, кто не пережил, никогда этого не поймет. Он не поймет мучительной тревоги за своих самых близких и дорогих, когда видишь их в рядах офицерского полка, идущих в бой в рваных сапогах, с сумкой через плечо, где болтается десяток патронов; он не поймет, с каким напряжением прислушиваешься к неумолчному треску пулеметов, прерываемому лишь гулом орудийных залпов, когда бой идет в нескольких верстах, и знаешь, что триста офицеров с десятью патронами в запасе в этом огне берут штурмом казармы в городе, где засели многие тысячи красноармейцев. Он не поймет матери, которая, посылая своего последнего, третьего сына, говорит ему: «Я лучше хочу видеть тебя убитым в рядах Добровольческой армии, чем живым под властью большевиков».
Что может быть ужаснее гражданской войны? Везде скрытый враг. Он может быть хозяином хаты, где вы остановились, прохожим на улице, рабочим в порту, наборщиком в типографии, железнодорожным служащим. Ночной пожар, взрыв снарядов в вагонах, листок, выпущенный из типографии, предательская пуля из-за угла - показывают, что вы окружены изменой, как липкой паутиной. В казаках, которые бьются рядом с вами, а завтра открывают фронт большевикам, в рядах ваших солдат, убивающих своих офицеров, в самой офицерской среде, в штабах - везде кроется предательство. Самый воздух, которым вы дышите, пропитан удушливым ядом ненависти и измены. Ненависть, доходящая до того, что вырывают мертвых, чтобы надругаться над их телами. И все они, и рабочие, и мастеровые, и казаки, и солдаты, и красноармейцы - такие же русские.
Трудно глядеть смерти прямо в глаза, но невыносимо труднее сохранить все напряжение воли, преодолеть усталость такую, что после ряда бессонных ночей веки сами собою смыкаются, ноги подкашиваются на ходу, стоя засыпаешь, а нужно широко раскрыть глаза, нужно идти вперед среди ночного мрака; следом идут свои люди, и сбиться с пути - значит подвергнуть их гибели. Думы гнетут всей тяжестью сомнений, не ошибка ли то, что делается, не лучше ли сохранить столько молодых жизней и уйти...
Не страх смерти, нужно преодолеть в себе всякую слабость, влить бодрость в своих людей, нести за них всю тяжесть ответственности и знать, что они обречены, и, несмотря ни на что, на ряд поражений, на полное крушение после отступления от Орла до Новороссийска, вновь подымать людей на ноги и вести их снова в бой.
Раны на время освобождали, только тяжелые увечья выводили из строя. И все-таки все новые и новые люди стекались отовсюду в ряды армии. А уклониться было так легко и так легко найти себе оправдание. Ведь было безумием надеяться одолеть несколькими полками красноармейские массы... Безумие было начинать Кубанский поход, безумие идти на Москву, безумие защищать Крым, безумие упрямо сохранять армию в лагерях Галлиполи и Лемноса. Но благодаря этому безумию мы можем не краснеть за то, что мы русские.
…
Но что такое армия? Ведь это не генерал Врангель с его штабом, не офицеры и солдаты первого корпуса Кутепова, не донцы и кубанцы, под начальством генерала Абрамова и Фостикова.
Армия - это что-то гораздо большее. Это три года неустанного напряжения воли, человеческих страданий, отчаяния, тяжких лишений, упадка и нового подъема, подвиг русского мужества, непризнанный и отвергнутый. Сменялась осень на зиму, наступала весна и вновь чередовались лето, осень и зима, а борьба, поднятая двумястами юнкеров и кадет в Новочеркасске, все продолжалась. Она продолжается и теперь в новых условиях, но все та же борьба, и те, кто бьет щебень на дорогах Сербии, копает лопатами землю, работает в рудниках Перника, в тяжелом труде добывая насущный хлеб, делает все то же русское дело.
Прошлое продолжает жить в людях. Армия воплотила в себе это прошлое. Армия - это не только те, кто остался в живых, но и все те, кто лежит под могильным крестом, засыпанный землею.
Армия - это трагическая смерть Каледина, это тени замученных атамана Назарова, Богаевского, Волошинова, героическая гибель есаула Чернецова, это тело Корнилова, преданное поруганию безумной толпой красноармейцев, это прах Алексеева, перевезенный для погребения в чужую землю, это кормчий, сменяющий один другого во время урагана среди крушения, это русские города, освобожденные один за другим от Екатеринодара до Киева и Орла, это грязная красная тряпка, разорванная в клочки, это русское трехцветное знамя. Армия - это скрытые муки матери, посылающей своего последнего сына в смертный бой, это мальчик во главе своей роты Константиновского училища, умирающий при доблестной защите Перекопа. Вот что такое армия.
Мы знали этого хрупкого, тонкого мальчика. Его два брата служили в армии. Ему не было еще семнадцати лет, но он настоял перед своими отцом и матерью, чтобы его отдали на военную службу. Зимой 1920 года двести юнкеров Константиновского училища смелой атакой среди мглы зимнего тумана разбили наступавшие красные войска и отогнали их от Перекопа. Крым был спасен. Он был убит, и тело его нашли с застывшей правой рукой, занесенной ко лбу для крестного знамения.
Такие жертвы не приносятся, чтобы сказать: все кончено и армии больше нет.
В часовне стояло подряд несколько гробов, один из них был открыт. В нем лежал молоденький офицер. Белая повязка на лбу прикрывала рану, глаза глядели точно живые, и нежная мягкая улыбка застыла на губах. Люди входили, молились и выходили из часовни. Пришла старушка, низко поклонилась и тихо прошептала перед открытым гробом: «Не пожалел своей красивой молодой головы и отдал Богу душу за нас, грешных».
На стене галлиполийской развалины нарисованный русской рукой вид Московского Кремля в снегах, с его башнями, с высокой колокольней Ивана Великого и старыми соборами. Какие чувства подвинули выложить на песке мелкими камнями надпись: «Родина ждет, что ты исполнишь свой долг»? А вот еще: «Только смерть избавит тебя от выполнения твоего долга». «Помни, что ты принадлежишь России...»»
Будем же помнить!