– Истинная история – это правдивый рассказ о прошлом, – начал свой рассказ профессор Иван Савельевич.

– С таким кратким и содержательным определением нельзя не согласиться, но я сказал бы и по-другому: через подлинную историю о прошлом, проясняется настоящее, предвидится будущее и раскрываются тайны бытия, – продолжил разговор его коллега Сергей Корнеевич. – История – это живая летопись, восходящая из глубины веков и повествующая о событиях и делах давно минувших дней и совсем недавних. Подлинная история – это повесть временных лет, переходящая из прошлого в настоящее, это вечная память времени, которая передаётся от одного поколения к другому. И как бы такая нескончаемая повесть ушедшего времени бережно не хранилась в памяти народной, как бы она не писалась правдиво и как бы она не отражалась живописно с тончайшими многогранными оттенками человеческого бытия, повернуть время вспять и воскресить прошлое никому не удавалось и не удастся: время необратимо – оно подобно невидимой стреле, летящей безвозвратно из прошлого через настоящее в вечность, в которой нет ни начала, ни конца.

– Чтобы писать истинную и правдивую историю, надо не только логически осознать и умом понять необратимость времени, но и быть беспристрастным летописцем и настоящим мастером слова житейской правды, которая не подвластна времени, и к которой стремились всегда от начала сотворения мира все благоразумные и благочестивые люди, дабы познать сокровенные тайны человеческого бытия.

– Вполне согласен с этим. Но я бы сказал проще, дополнив: чтобы писать подлинную историю, надо совсем немного – свободно владея языком, быть человеком свободным от стремления выдавать желаемое за действительное и даже вопреки воле властителей, стремящихся любой ценой разделять и властвовать, быть всегда во власти воли Божией.

– В этом немногом, мало кому доступном, заключается истинное призвание великих историков, одним из которых был выдающийся русский учёный Николай Михайлович Карамзин, написавший подлинную «Историю государства Российского».

– Николай Карамзин не только открыл историю своего отечества для широкой образованной публики, но и обогатил русский язык новыми словами: «впечатление», «влияние», «влюблённость», «эстетический», «эпоха», «гармония» и многими другими, – которые прочно вошли в лексику повседневной жизни и актуальны по сей день.

С такого необычного диалога началась беседа Ивана Савельевича, историка и его коллеги, физика Сергея Корнеевича. На этот раз они встретились дома у Ивана Савельевича. Для беседы они предпочли не комнату, где стояли продолговатый овальный стол, стулья и диван, а крохотную кухню, где едва вмещалась бытовая утварь и небольшой столик с трехногими табуретками, больше похожими на забавные детские игрушки, чем на кухонную мебель. Кроме тесной кухни, в квартире с низкими приземлёнными потолками были две небольшие комнаты, одна из которых проходная, сообщённая с кухней, а другая, меньшей площади, имела отдельный вход. Квартира Ивана Савельевича, профессора Московского университета, вполне заслуженного человека, была всё же не коммунальная, а отдельная, хотя и совсем небольшая, хотя и на первом этаже, но без множества бытовых неудобств и проблем совместного коммунального проживания разных семей с разным достатком и разным представлением о соседских взаимоотношениях.

Партийные же «господа» и многочисленные «слуги народа», проживали, как правило, в роскошных, просторных и отдельных квартирах с великолепным видом на златоглавую Москву либо на Кремль, хотя их заслуги были весьма сомнительными, не говоря уж о пользе их труда. Эти люди, в большинстве своём вполне материально обеспеченные и жившие как при коммунизме (снабжались они через закрытые распределители), пытались, как могли, направить трудовой народ в единое коммунистическое русло, в котором противостоять стремительному течению в бездну «светлого будущего» многим истинным борцам за справедливость редко когда удавалось. Дерзкая попытка верховных партийцев загнать всех и вся в единое коммунальное стойло не только в квартирах, но и в жилых домах, предпринималась долгие десятилетия. Даже в конце шестидесятых годов прошлого века в эпоху «развёрнутого строительства социализма, переходящего в стадию коммунизма», в Москве по специальному проекту был построен большой жилой дом нового быта, окрещённый в народе домом коммунистического быта. Он сохранился до наших дней и представляет собой огромный комплекс с двумя 17-этажными панельными корпусами в виде развернутых книжек, сообщенных внизу невысокой, сплошной, застеклённой аркадой. В нём, кроме одно- и двухкомнатных квартир с разной планировкой, но с общим длинным коридором, есть и нежилые помещения общего пользования: большая столовая с буфетами, клуб со зрительным залом, поликлиника, прачечная, спортивный зал, плавательный бассейн.

При планировке комплекса нового быта было основательно продумано и предусмотрено всё до мелочей, чтобы повседневные бытовые и домашние хлопоты свести к минимуму, создать благоприятные условия для полноценного отдыха после работы и высвободить время для более полезных и интересных занятий в узком семейном кругу. Казалось бы, заселившись в такой великолепный чудо-дом, совсем не похожий на традиционные жилые дома, живи и радуйся, что «жизнь стала лучшей и жить стало веселее», как вещали везде и всюду, но со временем всё меньше и меньше людей верило в такую красивую сказку, придуманную партийными мифотворцами. Вымышленное веселье без причины москвичи сочли неуместным и отказались заселятся в дом коммунистического быта, предпочтя свободу проживания в обычном доме с отдельными квартирами. Оригинальная и смелая попытка партийных «мудрецов» в очередной раз загнать народ в коммунальное стойло кончилась неудачей. Построенный дом «светлого будущего» с большими коридорами и с общей для всех семей столовой, но без квартирных кухонь, и с общими для всех проблемами коммунального проживания оказался не востребованным – он долго не заселялся, и его вынуждены были отдать под общежитие Московскому государственному университету им. М.В. Ломоносова. Этот огромный дом нового быта с проходными комнатами не был изначально предусмотрен для общежития, и все неудобства совместного проживания в его смежных больших и малых комнатах сразу же ощутили на себе заселённые туда аспиранты и стажёры университета, оказавшиеся заложниками коммунистического эксперимента и лишённые свободы творческой научной работы, для которой нужны покой и уединение, а не совместное, коммунальное проживание.

Квартира Сергея Корнеевича, вовсе не просторная, была свободна от коммунальных неудобств совместного проживания разных семей. И находилась она в небольшом пятиэтажном доме такой же планировки, с такими же низкими потолками, до которых можно легко дотянуться рукой, и с такими же незатейливыми бытовыми удобствами, как и в квартире его коллеги, но отличалась лишь тем, что располагалась не на первом, а на четвёртом этаже такой же пятиэтажки и в другом районе Москвы. Получили они свои квартиры почти одновременно – в начале шестидесятых годов, когда строились быстро возводимые пятиэтажные дома и семьи москвичей стали постепенно переселяться из тесных коммунальных квартир, многие из которых находились в сырых полуподвалах с затхлым воздухом и смотрели окнами не в небо, как это обычно бывает и должно быть в любом приличном жилом доме, а на бетонную, запылённую стену приоконной ямы либо на потрескавшийся тротуар с выбоинами, примыкавший прямо к дому, либо на газон с небольшими грязными островками с примятой травкой, едва пробивавшейся сквозь слой мусора, оставленного неряшливыми прохожими, не усвоившими не только переносный, но и прямой смысл простого житейского правила: выносить сор из избы неприлично, – известного с незапамятных времен каждому благовоспитанному человеку.

Иван Савельевич и его гость уселись за небольшой столик, стоявший у окна кухни с видом во двор, где совсем недавно были посажены молодые деревца: тополя, берёзы и липы, – которые прижились и с каждым годом набирали силу. Хозяин квартиры кинул беглый взгляд на небольшой кухонный шкафчик, висевший вверху на стенке чуть правее газовой плиты. Через его застеклённые, ажурные дверцы с незатейливыми матовыми рисунками на стеклах, едва просматривались чайный сервиз и рюмки.

– Будем пить чай или кофе? – спросил он, переводя взгляд на гостя. – Отстояв в длинной очереди, мне посчастливилось недавно купить индийский чай и натуральный кофе в зёрнах. А, может быть, что-нибудь покрепче?

Сергей Корнеевич, поблагодарив за гостеприимное предложение, ответил:

– Сегодня я был на своём родном физическом факультете. Зашёл сначала в лабораторию, где проводил экспериментальные работы, будучи аспирантом, а потом в главное здание в профессорскую столовую и с большим удовольствием пообедал. Там до сих пор готовят вкусные и сытные обеды. И я, конечно же, ещё раз вспомнил свою юность, полную радужных надежд, и ушедшие счастливые аспирантские годы, когда с увлечением учился и проводил в лаборатории сложнейшие измерения, иногда засиживаясь допоздна. В те годы почти каждый день я ходил в профессорскую столовую, где обедали не только профессора, преподаватели, аспиранты, но и ректор МГУ, академик Петровский, известный всему миру учёный. И все эти радостные воспоминания теперь для меня незабываемая волнительная и трепетная история, пусть и не российского масштаба, а наша университетская, о которой мы хорошо помним и никогда не забудем. В этой связи ещё раз благодарю за предлагаемое угощение и если не возражаешь, Иван Савельевич, начнём беседу об истории нашего отечества в первые годы и десятилетия после октябрьского переворота семнадцатого года, как и договорились на прошлой неделе по телефону. Эта история, хоть и совсем недавняя, но до сих пор содержит много тайн, которые со временем становится всё более и более явными, и в этом большая заслуга истинных историков, стремящихся познать правду человеческого бытия во все времена от начала сотворения мира.

– Согласен, Сергей Корнеевич! Об этом страшном, трагическом периоде истории русского и братских народов, преподносимой партийными «мудрецами» как начало советской истории, можно многое рассказать, что десятилетиями было великой тайной за семью печатями и тщательно скрывалась не только от всех любознательных и не только от своего униженного, оскорблённого и закабалённого народа, но и от нас, историков, по своим профессиональным обязанностям и своему долгу призванных познавать историческую истину, а не вымышленную партийную демагогию и не убаюкивающие мифы и байки о счастливом настоящем и об уверенном шествии в прекрасное «светлое будущее».

– Мне кажется, что русский и все братские народы оказались жертвами страшной, рукотворной трагедии не только сразу после октябрьского переворота, но и в дальнейшем вплоть до развала советской тоталитарной империи, включая последние десятилетия, когда Россия оказалась во власти очередного произвола. И тому подтверждение: миллионы человеческих жертв вследствие революций и братоубийственной войны, гораздо большее число жертв при раскулачивании и насильственной коллективизации, до сорока миллионов жертв Великой отечественной войны и резкое сокращение русского населения в конце прошлого века.

– Наше старшее поколение людей училось в советское время, и я не помню, чтобы в многочисленных учебниках по истории, школьных и вузовских, приводились конкретные данные о жертвах коммунистического режима. Долгими десятилетиями яркими красками и в исключительно розовом цвете обрисовывалось победное шествие великой октябрьской революции и восхвалялось мало кому понятная «диктатура пролетариата» под лживым, лицемерным прикрытием которой власть вовсе не принадлежала пролетариату, а удерживалась всех мастей партийцами: большевиками, их преемниками и последователями. В сущности такое «единственно верное» и оригинальное распределение власти означало вовсе не диктатуру пролетариата, а диктатуру большевиков-самозванцев, захвативших власть. Первыми многочисленными жертвами большевицкого кровопролитного шествия в «светлое будущее» становились в основном горожане – в подавляющем большинстве вчерашние крестьяне, самое многочисленное население России и составлявшие в то время более 80 процентов. Рабочий класс вместе с другими прослойками населения к началу октябрьского переворота и в течение следующих лет был немногочисленным. Сыновей крестьян, рабочих и всех других военнообязанных призывали в армию либо направляли на обучение для подготовки чекистов и других служак так называемых правоохранительных органов якобы для защиты народа, как это предписывалось законом, а на самом деле для защиты большевицких вожаков и обслуживающих их многочисленных «слуг народа». Большевицкие властители, опьянённые властью, объявили и организовали крестовый поход своих вооружённых служак против тружеников-крестьян, которые, работая в поте лица и добывая своим честным, добросовестным трудом хлеб насущный якобы мешали им разделять и властвовать. Начался страшный период отечественной истории массового кровопролитного уничтожения, лишения свободы и закабаления крестьян в России, называемый раскулачиванием. Некоторые современные «продвинутые» историки, имеющие весьма смутное представление о чудовищных масштабах трагедии русского и братских народов, предлагают вместо слова «раскулачивание» ввести свой термин «раскрестьянивание», несмотря на то, что после падения партийного, тоталитарного режима в судебной практике Российской Федерации раскулачивание расценивается как действие, являющееся политической репрессией, или, другими словами, незаконным наказанием, а по своей сути преступлением.

– К настоящему времени известно точное официальное определение раскулачивания, – сказал Иван Савельевич, разворачивая небольшую папку с бумагами.

Он достал исписанный лист бумаги и протянул его своему коллеге. На нём прямо сверху было написано: «Согласно определению Верховного Суда Российской Федерации от 30 марта 1999 г., раскулачивание – политическая репрессия, применявшаяся в административном порядке органами исполнительной власти по политическим и социальным признакам на основании постановления ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. «О мерах по ликвидации кулачества как класса».

Прочитав это определение, Сергей Корнеевич сказал:

– Понадобилось более полустолетия, чтобы дать истинную, объективную оценку раскулачиванию и обратить внимание общества на эту страшную трагедию. Но, к большому сожалению, таким откровенным признанием на государственном уровне, даже официальным, не вернуть жизни многим миллионам замученных и невинно убиенных крестьян в то страшное смутное время, да и их родственникам, близким и дальним, и великому множеству узников большевицких застенков, чудом выжившим и вернувшимся из тюрем и лагерей, не становилось и не становится легче от того, что государство признало ужасным злодеянием и преступлением дерзкую попытку разделять и властвовать во чтобы то ни стало. И теперь известно, ценой каких человеческих жертв пытались насильно навязать русскому и братским народам противоестественную, пагубную социальную систему, уничтожая наиболее способных и сильных граждан, включая великое множество крепких трудолюбивых крестьян.

– Слово «раскулачить» изобрели и внедрили в крестьянскую жизнь большевицкие «мудрецы». Оно происходит от однокоренного слова «кулак», известного не только в советское время, но и в России до октябрьского переворота, что отражено в Толковом словаре живого великорусского языка В.И. Даля, где приводятся разные значения этого слова: скупец, скряга, жидомор; перекупщик, маклак, прасол; сводчик особенно в хлебной торговле на базарах и пристанях, сам безденежный, живёт обманом, обсчётом, обмером и т.п. Такое определение представляет собой особую ценность – оно не выдумано и не изобретено, а взято из жизни народной, восходит из глубины веков и нашло правдивое отражение в выдающемся труде Владимира Даля, по крупицам собиравшего сокровища великого русского языка. Согласно названному определению, кулак не имеет никакого отношения к крестьянину. О том, что никаких кулацких черт нет в зажиточном крестьянине, говорили некоторые известные российские учёные-экономисты начала прошлого века, хотя и отмечали, что они пользуются наёмными работниками, но к их мнению большевицкие «мудрецы» не прислушивались.

– Разве можно назвать использование наёмного труда эксплуатацией, спросил Сергей Корнеевич.

– До октябрьского переворота и сразу после него в деревнях и сёлах на бескрайних российских просторах почти никто не знал, что означает слово «эксплуатация», позаимствованное большевицкими «провидцами» и мифотворцами из зарубежной лексики. Крестьяне занимались своим любимым делом – добывали в поте лица хлеб насущный, вовсе не помышляя ни о власти, ни об эксплуатации, им не ведомой. Во время посевных работ и особенно, когда наступала страдная, летняя пора, в поля и на луга выходили все – мужики и бабы, стар и млад. Включалась в работу вся семья, даже подростки и дети. Не оставались в стороне ближайшие и дальние родственники, соседи, и при этом плата за труд не бралась – это считалось дружеской, братской взаимопомощью. И так было в каждой крестьянской семье, пока не заканчивалась горячая страдная пора. Подавляющее большинство крестьянских семей стремилось обходится своими силами в полевых работах и во время сенокоса. И только в редких случаях малоземельные крестьяне сами приходили к более богатым крестьянам, чтобы помочь им в сезонных работах, когда каждая минута дорога. И за свой добровольный труд они получали заработанный хлеб, которым могли прокормить себя и свои многодетные семьи. Полученным хлебом были вполне довольны, и в следующему году они по собственному желанию, а не по принуждению, снова приходили к тому же хозяину, будучи уверенным в том, что их труд не пропадёт даром и они получат сполна то, что заработали. Таких малоземельных тружеников-крестьян, относительно бедных, было не так уж много – в среднем два-три двора на всю деревню. Большевицкие приспешники обозвали их «батраками». И было сделано это целенаправленно и преднамеренно, чтобы, разделяя трудящиеся массы на якобы враждебные классы, возбудить чувства ненависти и зависти у наиболее бедных крестьян. Внутренних причин и даже каких-то поводов для такой надуманной и навязываемой классовой вражды в крестьянской среде не было. Да и быть не могло: в трудовых крестьянских семьях из поколения в поколение передавалась православная традиция – ненависть и зависть считались греховными и постыдными. В истории крестьянства не известны случаи, когда «батраки» по своей воле выступали или шли с дубиной против своих односельчан, у которых они по собственному желанию работали, получая заработанный хлеб, и которых партийные «мудрецы» обозвали «эксплуататорами».

– После такого откровенного рассказа о крестьянской жизни можно подумать, что общественный строй до большевицкого переворота был идеален и что крестьяне были довольны им. И был ли он таковым на самом деле гораздо раньше, до и после отмены крепостного права в России? Этот вопрос не простой, и мы его обсудим в следующий раз.

Библиографические ссылки

Карпенков С.Х. Незабытое прошлое. М.: Директ-Медиа, 2015. – 483 с.

Карпенков С.Х. Воробьёвы кручи. М.: Директ-Медиа, 2015. – 443 с.

Карпенков С.Х. Экология: учебник в 2-х кн. Кн. 1 – 431 с. Кн. 2 – 521 с. М.: Директ-Медиа, 2017.

Карпенков Степан Харланович

Русская Стратегия

http://rys-strategia.ru/