Была большая семья и крепкий просторный дом. На дом напали разбойники. Старший сын защищался, но разбойников было много, другие члены семьи как то быстро сдали, покорились, были связаны, а старший сын, окровавленный, израненный, в разодранной одежде ушел и, слышно, скитается по чужим людям, в батраках служит, но все грозится отобрать назад отчий дом, выгнать из него разбойников, отомстить им.

Разбойники поселились в доме. Содрали со стен иконы, испакостили, запоганили чистые покои, помыкают членами семьи, ругаются над девушками, нехорошему учат детей. По крутому распоряжаются в доме, убили старика хозяина, молчать заставили старуху, ведут себя, как хозяева... а все оглядываются, все свербит у них что-то по хребту. Кажись, всех, кто хотя взгляд косой бросил на них, перебили, так приструнили, что уже не знают, как им и угодить, а им все не по себе... Скитается, где-то старший СЫН и знают разбойники: — придет.

Начнут измываться над верою православной. Мы-де — вам Бога уничтожили и нигде Его нету и ослабела ваша вера!.. — И встретят немой, полный укоризны взгляд — сказать то громко не смеют: — «есть Бог! Со старшим сыном ушел Он, у него хранятся наши святыни и тверда крепка и нерушима у него вера Русская православная!»

Станут издеваться над порабощенными. — Лишили мы вас и самого имени вашего — прозвища и живете вы под нашею кличкою, все одно, как собаки... И замнутся: — Знают: свято хранится у старшего сына семейное имя и ничем НЕ поступился он против обычаев и обрядов старины.

Станут говорить: — «мы ваших детей такому научили, что путного от них ничего не ждите. Растут они безбожниками, слабыми духом и больными телом — изничтожим мы весь ваш род православный».

А в глазах забитой истерзанной семьи читают: — Не правда и это. Знаем: — растут у старшего сына на чужбине, здоровые, крепкие дети. Помнят отца с матерью, об одном думают: — вернуться домой, прогнать разбойников, вычистить и краше прежнего поставить родную избу.

Смеются разбойники: — «мы ваш язык запоганили, вы-де у нас и грамоту позабыли». И запнутся. Знают — идут тайные грамотки от старшего сына, целые книги идут и все писаны по старинному, по Родному, по Русскому...

И скверно становится разбойнику. Пропадает у него чувство, что он-де хозяин тут. Оглядывается, ждет, прислушивается, пуще свирепствует, крепче издевается, но знает — будет конец его насилиям, не избежать ему кары лютой, висеть ему на веревке... И когда смотрит в ту сторону, куда ушел старший сын, когда стоит под воротами пугливо косится на перекладину, поджимает шею и чувствует липкое прикосновение веревки к холке...

В этом смысл и значение того хмурого февральского дня, когда ушли Русские, верные долгу офицеры и солдаты из Ростова и пошли в тяжелый ледяной поход.

Ибо когда ликующей, пьяной бандой ворвались на юг России насильники и протянул грязный башмак для поцелуя жид и стал орать: — Все поклонились мне! Все признали меня!.. Все, даже генералы, вот как меня уважают!

А Корнилов?.. А Алексеев... А Деникин... Марков, Неженцев?.. А тысячи храбрых, что длинной колонной-змеею в сумерки тусклого февральского дня уползали по степи к Ольгинской станице?

И когда пошли бой под Лежанкой и Ново Дмитриевской, когда отдались отголоски пушечных громов о дома Екатеринодара — пробудились Донские и Кубанские казаки и крепка стала защита родного дома по всему краю Русской земли.

Если бы не было этих имен, если бы не было ни Дутова, ни Анненкова, ни Колчака, ни Юденича, ни Миллера, ни Дроздовского, если бы два года пожарным пламенем не полыхалась оборона Русской Земли, — что же за гадкое, подлое племя был бы Русский народ?

В крови и смерти вырос великий дух. Он закалился в леденящих кровь эвакуациях — Новороссийской и Крымской, он вырос в Галлиполи и на Лемносе, и он остался грозным предупреждением насильникам и ворам и крепкой надеждой России на ее воскресение.

Если бы Христос, снятый с креста не оставил бы своего человеческого тела, похороненный в гробнице каменной — не ждали бы люди Его святого воскресения!

Если бы не осталась, — пускай бродячая, пускай нищая и убогая, пускай у чужих людей и в немилости — Россия с ее православною верою, с Русским ее языком, со всем Русским укладом и обычаем, — как страшно было бы жить им, порабощенным и забитым, жидовскими сапогами притоптанным, потерявшим Русское имя людям!

Ибо не было бы веры в возрождение России, не было бы надежды это возрождение России увидать.

В этом великая святость и необходимость родных могил, разбросанных по всей России от Ростова и Екатеринодара до Иркутска и Нарвы. В этом родная прелесть мучений Ледяного похода, подвига добровольцев и спасения Армии из Крыма. В этом утешение в нашей заграничной душевной тоске и телесной нищете!

Будет час, когда мы вернемся в родной дом хозяевами и бегут от лица нашего ненавидящие Россию! Будет день, когда придут к нам забывшие Бога, или незнающие Его святого Имени и скажут: — «научите нас святой вашей вере». Придут те, кто забыл в тюремном плену про Россию и волю, и скажут: — «орлы степные! герои ледяного похода, гордые духом и сильные сердцем — расскажите нам про матушку Русь, научите нас любить ее так, как вы ее любите!

Будем готовы к этому часу! Пусть ни на минуту не угасают светильники нашей веры и не истощается масло нашей любви к Родине.

П. Краснов

Santeny, 14 декабря 1925 г.

ПЕРВЫЕ НАЧАВШИЕ. К 100-летию 1-го Кубанского (Ледяного) похода

Купить