 Правозащитница Наталья Холмогорова специально для «Ридуса» отправилась вглубь Волгоградской области с целью получить полную и независимую картину конфликта казаков с чеченцами, всколыхнувшего регион.
Казачий хутор
Наш автомобиль мчится по неровной дороге. Справа и слева, под бескрайними небесами — такая же бескрайняя степь, разбитая на огромные квадраты: желтые, зеленые, коричневые, серебристые.
Почти вся земля вокруг — пахотные поля. Ни попутных, ни встречных машин почти нет: лишь однажды навстречу нам попадается колонна грузных, блестящих на солнце уборочных комбайнов — их перегоняют на соседнее поле.
Здесь, за сто километров от Волгограда, люди привыкли добывать себе хлеб насущный так же, как их деды и прадеды: земледелием, скотоводством, ловлей рыбы, которой так обилен Дон и близлежащие водохранилища.
Крутой поворот — и перед нами на обочине дороги вырастает крест, золотистый и легкий, словно сплетенный из солнечных лучей. Водитель Виктор — немолодой жилистый мужчина в казачьей форме — неторопливо и спокойно, без аффектации крестится. За крестом виднеются первые одноэтажные дома: хутор Логовский, конец пути.
Поклонные кресты, как в Логовском, казаки ставят у въезда в каждый хутор или станицу.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Каждый, кто проезжает мимо креста, смотрит на него и крестится — вспоминает всех, здесь усопших, и всем им отдает дань памяти, — отвечает Виктор. — Вспоминает, что это наша земля.
«Это наша земля» — эти слова, звучащие то спокойно и уверенно, то с напряжением, то со скрытой тревогой, я слышу здесь постоянно.
Хутор Логовский, в народе Ложки, находится на левом берегу Дона, в 102 километрах пути от Волгограда и в 75 километрах от районного центра, небольшого городка с залихватским названием Калач-на-Дону.
Две тысячи человек населения; вместе с двумя соседними хуторами, вместе образующими Логовское сельское поселение, две тысячи четыреста. Некоторые казачьи семьи — Братухины, Щербаковы — живут здесь уже три века.
У соседей хутор пользуется неоднозначной славой: здесь расположена областная психиатрическая больница, куда свозят больных со всех концов области. «Уехал в Ложки» — так говорят о человеке, сошедшем с ума. Больница дает работу почти половине хуторских жителей. Другой важный источник дохода — земледелие.
На хуторе два крупных фермерских хозяйства; владелец одного из них, Роман Щербаков, станет главным героем нашего рассказа.
Я еду сюда по приглашению знакомого журналиста из Калача. Он прислал мне пару заметок из местных СМИ, видео под тревожным заголовком «Казаки избивают чеченских женщин!», петицию жителей хутора — довольно сумбурный текст с требованием выселить из Логовского чеченскую семью — и попросил разобраться в этой истории.
«У нас об этом пишут очень мало, — жаловался он, — историю стараются замять, представить обычным бытовым конфликтом. Но это не обычная „бытовуха“. И такой случай у нас в районе уже не первый».
Межнациональная «бытовуха»
«Случай», произошедший между жителями хутора Романом Щербаковым и Рамзаном Апаевым, на первый взгляд в самом деле выглядит бытовым и даже ничтожным.
Двое соседей повздорили, подрались, один другому разбил нос. Затем к «враждующим сторонам» присоединились родные и друзья, произошла групповая стычка, но в ней никто не пострадал.
Но почему при погружении в историю охватывает ужас? Ужас за ненадежное будущее.
Ведь без ответа остается множество острых вопросов.
Чтобы во всем этом разобраться, нам придется не только восстанавливать последовательность событий в Логовском 15—16 июня.
Еще нужно познакомиться с населяющими теми края людьми, и только тогда понять, почему сами они видят в этой «бытовой драке» симптом чего-то большего — и намного более серьезного.
Акт первый: «Не брат ты мне…»
— Опять рассказывать? — смущенно улыбается Роман. — Да я теперь, кажется, только и делаю, что изо дня в день повторяю эту историю.
Роман Щербаков, невысокий худощавый человек с грустным лицом, на вид далек от стереотипного образа казака. Останавливают на себе внимание его руки: сильные, с рельефно выступающими мышцами, загорелые дочерна.
Роман — на хуторе человек не последний. Депутат районной думы, активный член местного казачьего «общества», о котором речь впереди. Зажиточный фермер, он много делает для родного села: на свои средства и своими руками поставил несколько детских площадок, скинувшись еще с несколькими казаками, начал строить церковь.
С детской площадки и церкви все и началось. Точнее, началось с овец — кудлатых овец, принадлежащих Рамзану Апаеву, что бродят по хутору без присмотра, щиплют траву где придется и щедро посыпают хуторскую землю катышками навоза.
Итак, действующие лица — Рамзан Апаев, приехавший на хутор из Чечни в 2014 году, и Роман Щербаков, проживший здесь всю жизнь. Время действия — ночь с 15 на 16 июня, после полуночи. Место действия — пятачок у круглосуточного магазина.
Магазин этот, принадлежащий местному жителю Крутину, пользуется на хуторе дурной славой. Торговать алкоголем по ночам запрещает закон; но бизнесмен зарегистрировал свое предприятие как точку общепита и таким образом обошел запрет. По ночам здесь шумно и беспокойно: стоят машины, гремит из динамиков музыка, часто случаются потасовки.
— Поселок Дальний, по соседству с нами, чеченский, — объясняет мне хуторской атаман, — и молодежь оттуда приезжает к нам выпить и повеселиться. Как будто мало нам своих пьяниц!
Единственный плюс истории с ночной дракой, по словам местных жителей, в том, что теперь магазин перестал работать по ночам.
И одно из опасений — что, как только шумиха уляжется, хозяин возобновит этот неприятный, но прибыльный бизнес.
В ночь с субботы на воскресенье Роман Щербаков заглянул в этот магазин за сигаретами. «Врать не стану, был я немного выпитый», — вздыхает он. У магазина сидел на лавочке Апаев, также явно нетрезвый.
— Попросил сигарет, — рассказывает Щербаков. — Я дал ему полпачки. Дальше он говорит: «Брат, выпей со мной!» Я отвечаю: «Не брат ты мне, и пить я с тобой не буду». Он встал и ко мне: «Что это ты такое говоришь? Почему я тебе не брат?» Я ему: «Мы с тобой не друзья, не родственники, у тебя своя жизнь, у меня своя». А он снова: «Нет, ты скажи, почему это я тебе не брат?»
Быть может, днем и на трезвую голову Щербаков ушел бы от выяснения отношений. Но сейчас не сдержался и высказал все, что у него накипело к соседу.
— Овцы и коровы твои, говорю, бродят где придется, гадят везде — и на детской площадке, которую мы с сыном своими руками поставили, и там, где храм наш строится. Сколько раз тебя уже просили по-человечески за ними смотреть! Скотину у нас держат многие — почему же такие проблемы только с твоей?
— Может, говорю, у вас так принято, но нам на такое и смотреть дико! Что и сам он, и племянник его Алимхан — люди подозрительные. Зачем молодежь вокруг себя собирают? Зачем девчат-школьниц из неблагополучных семей водили к себе по ночам? Почему постоянно от них ругань, свары, драки, хамское поведение? В общем, все ему высказал.
Рамзан не остался в долгу. Спорили все жарче. До кульминации дошли, когда на слова Щербакова: «Мы все здесь вместе живем, все соблюдаем закон, почему ты думаешь, что можешь здесь творить что хочешь?» — Апаев ответил:
— А ты кто такой, чтобы мне указывать? Ах, депутат! А я тут президент, понял?!
От слов перешли к делу: начали толкаться, хватать друг друга за грудки, а потом и обмениваться ударами.
В процессе выяснения отношений переместились от магазина на ближайшую улицу, к дому главы поселения Александра Братухина.
Здесь в истории появляются новые участники: Братухин и хуторской казачий атаман Ринат Ахметов.
Надо заметить, что атаман в Логовском необычный. Парадоксально было услышать, что человека с таким именем и внешностью обвиняют в ненависти к «нерусским».
— Ринат, как вы стали казаком? — спрашиваю я.
Ринат, черноволосый, с круглым скуластым лицом и узкими, словно прищуренными в вечной лукавой усмешке глазами, отвечает с улыбкой:
— Обязательное условие у нас одно: быть крещеным и православным. Да, я татарин, но православный. Всегда интересовался казачьим движением. А в 2010 году, после того, как в нашем округе был избран новый атаман, началось движение, и люди вокруг десятками начали записываться в казаки — пошел и я. Меня приняли в казачье общество на кругу; никто ни слова не сказал против.
О новом окружном атамане, Андрее Махине, будет речь впереди; а пока вернемся к нашей истории.
В какой-то момент выяснения отношений, рассказывает Роман, он позвонил Ахметову и Братухину. Позвонил, чтобы сообщить о конфликте, «потому что знал, что у чеченцев одной стычкой дело не заканчивается, может быть продолжение — и глава и атаман должны были знать, что происходит».
И теперь атаман подъехал к месту происшествия; вышел и Братухин, живущий поблизости от магазина.
Дальше показания участников начинают расходиться.
Щербакова и Ахметова я расспрашивала по отдельности, даже в разные дни. Но их рассказы о происшествии совпадают во всех деталях. Оба твердо говорят, что никакого «рыжего» ни тогда, ни позже с ними не было, — только Братухин. И что должностные лица Апаева не били — наоборот, разнимали дерущихся и уговаривали разойтись.
Так или иначе, драка прекратилась.
Апаев сказал: «Извините, я все понял, больше не буду», — и пошел прочь.
В потасовке и Щербаков, и Апаев получили синяки и ссадины; более серьезных повреждений — по крайней мере, сколько можно было заметить в темноте — у обоих не было.
Ахметов довез Щербакова до дома; тот с помощью жены промыл и обработал свои «боевые ранения» и стал готовиться ко сну, надеясь, что на этом конфликт и закончится.
Апаев тоже пошел домой, но, как выяснилось дальше, спать не лег.
Интерлюдия: «Хотим жить честно на своей земле»
Откуда взялись казаки и как их «классифицировать» — непонятно; однако в том, что они есть, у самих казаков нет никаких сомнений. По крайней мере, здесь, на Дону, где история многих казачьих семей исчисляется столетиями.
Мы сидим в штаб-квартире Второго Донского округа. Это скромное помещение — одна комната в здании Калачевской детской библиотеки. На стене многоцветная хоругвь, и тут же знакомые флаги Новороссии и ЛНР. Во время боевых действий атаман Махин не раз привозил в республики Донбасса гуманитарную помощь и помогал вывозить оттуда раненых.
Андрей Махин — крепкий человек с суровым, словно вытесанным из камня лицом и неожиданно теплой улыбкой. Здесь, на Дону, родился и прожил всю жизнь. Недавно отпраздновал свое пятидесятилетие, руководит охраной двух калачевских предприятий.
— В 2010 году, когда я стал атаманом, — рассказывает он, — у нас тоже многим казалось, что казачье общество — это какой-то обломок прошлого, не имеющий отношения к современности. Но я решил это изменить.
Для начала новый атаман ввел суровые правила. Например, казака, который, надев форму, напился пьяным, подрался, набедокурил или еще как-либо опозорился на людях, исключают из «общества».
Атаман Андрей Махин
Атаман Андрей Махин
Махин запретил своим подчиненным выступать понятыми при обысках — прежде распространенная практика, которая часто вела к злоупотреблениям и выставляла казаков «мальчиками на побегушках» у полиции.
Ввел четкую иерархию, почти армейскую дисциплину и систему быстрого оповещения, так называемый сполох: теперь в случае какой-либо чрезвычайной ситуации есть возможность за несколько минут оповестить и собрать всех окрестных казаков.
Строго соблюдает устав и традиции: в Калаче регулярно собирается круг — казачий «парламент», на котором обсуждаются и решаются текущие вопросы, и в этих собраниях обязательно принимает участие священник — тоже свой, «казачий батюшка», которого казаки сами выбрали себе духовным отцом и доверяют ему безоговорочно.
— Православная вера — это наша суть, то, что делает нас теми, кто мы есть, — поясняет Махин. — Человек нерусский по происхождению может войти в казачье общество, если за него поручатся другие казаки, — тут у нас возражений нет. Но неправославный — никогда.
В уставах казачьих обществ этих положений больше нет. Недавно Минюст потребовал вычеркнуть и необходимость православного вероисповедания, и обязательное участие священника. Но местные казаки ограничили действие этого закона в своих рядах.
Список дел, которыми занимаются казаки в Калаче и окрестностях, солидный.
Во многом казаки занимают место сотрудников охраны правопорядка, которых в этих краях постоянно сокращают. Волонтеры следят за общественным порядком, борются с лесными пожарами, ловят браконьеров.
Соревнования по казачьей джигитовке в Калачевском районе
Соревнования по джигитовке в Калачевском районе, организуемые казачеством
© cossack-circle.livejournal.com
Казаки организуют детские и семейные мероприятия, работают с трудными подростками, помогают старикам, нуждающимся, больным.
На собственные средства возводят церкви и поклонные кресты, благоустраивают родные хутора.
Церковь, которая строится казаками на общественные пожертвования
Церковь, которая строится казаками на общественные пожертвования
Атаман не жалуется на материальные проблемы, он тревожится, что вместо позитивных дел приходится тратить силы на разрешение конфликтов.
— Эти постоянные межнациональные трения! Слишком много сил приходится тратить на эту ерунду. Нам ведь все это не нужно. Мы — мирные люди, просто хотим честно, соблюдая наши традиции, жить и хозяйствовать на своей земле.
— Что же мешает вам жить и работать спокойно?
— Это долгий разговор, — вздыхает атаман.
Акт второй: «Мы вас всех перережем!»
Около половины четвертого ночи Рината Ахметова разбудили громкие крики и стук чем-то тяжелым в железные ворота. Встав и выглянув в окно, Ринат увидел две машины, стоящие у забора.
Из машин высыпали четверо: Рамзан Апаев со свежими ссадинами на лице, его племянник Алимхан и еще двое молодых чеченцев, их родственников, живущих на соседнем хуторе Шабалино. Один из них со всей силы колотил по воротам битой, другой размахивал чем-то колющим, вроде длинной отвертки. В одной из машин сидели еще какие-то люди, один или двое; их Ахметов не разглядел.
Все четверо требовали, чтобы Ахметов вышел к ним «разобраться», выкрикивали оскорбления и угрозы. «Мы вас всех, казаков, перережем!» — крикнул кто-то. Другой демонстративно расстегнул ширинку и помочился на ворота.
Выходить «разбираться» в одиночку против четверых взбудораженных и агрессивных парней выглядело самоубийством. Ахметов взялся за телефон, позвонил Щербакову и Братухину и рассказал, что происходит. В полицию звонить не стал, понимая, что толку от этого не будет: после сокращения штатов в поселении, где живет две с половиной тысячи человек, не осталось даже участкового. Теперь каждый участковый в районе «опекает» по несколько хуторов, расположенных на очень приличных расстояниях друг от друга.
Что же до более серьезных сил правопорядка — они все за семьдесят километров, в Калаче. Ясно было, что, пока полиция доедет до места происшествия, здесь все давно закончится.
Щербаков сел в машину и бросился к Ринату на помощь. Однако, когда подъехал к дому атамана, «гостей» там уже не было. Поняв, что атаман к ним не выйдет, они снялись с места и куда-то укатили: ехали по другой дороге, и он с ними разминулся.
Почти сразу у Щербакова зазвонил телефон. Звонил его сын из дома: «Папа, к нам ломятся чеченцы! Кричат, что всех нас поубивают и что им нужен ты!»
Роман Щербаков в те дни ставил вокруг дома новый забор. Старый забор был полуразобран, ночные «гости» беспрепятственно перелезли через него и подошли к самому дому.
Колотили в двери и в окна, кричали, угрожали.
Сын Щербакова попытался заснять их вторжение на телефон, хотя из-за темноты и волнения «оператора» на получившемся видео мало что можно разобрать
Щербаков и Ахметов подъехали к дому; туда же подъехал и Братухин. Теперь их было трое против четверых.
— Едва они нас увидели — сразу кинулись на нас, — говорит Щербаков.
Началась новая стычка: возня и удары перемежались оскорблениями и матерщиной с одной стороны, требованиями успокоиться и разойтись — с другой.
— Глава попытался на них авторитетом надавить: я, мол, представитель власти при исполнении, приказываю вам разойтись, — рассказывает Щербаков. — А ему в ответ: «Да ты, п… с, кто такой, плевали мы на тебя!» — и дальше трехэтажно.
Кульминационным пунктом этой второй стычки стал момент, когда Алимхан с криком «Всех вас сейчас перестреляю!» открыл багажник своей машины и полез туда.
В степных краях, где нетрудно встретиться со стаей волков, огнестрельное оружие — не редкость. Немало местных жителей возят с собой двустволки.
«Малый автомобильный набор»
Так что угрозу быть застреленными в упор казаки восприняли вполне серьезно.
Один нырнул за машину, второй присел за кучу песка. А сам Роман Щербаков, самый смелый (или, возможно, просто единственный пьяный из них — а пьяному, как известно, море по колено), повел себя героически: бросился к Алимхану и накинулся на него, пытаясь остановить. Тот начал отбиваться; драка возобновилась.
В какой-то момент Алимхан все же добрался до своего багажника, выхватил оттуда какой-то крупный предмет — в темноте было не разобрать, что именно, — приложил к плечу. Раздался громкий щелчок.
— Потом он уверял, что просто пугал нас, что это был домкрат, — рассказывают казаки. — Но разве домкрат может так щелкать? Мы все охотники, в оружии толк знаем и щелчок ружейного затвора ни с чем не перепутаем.
Однако в этот миг пришло подкрепление.
По дороге к дому Щербакова Ахметов позвонил еще двоим казакам, братьям Сударкиным: теперь они появились на месте событий, один на автомобиле, второй на мотоцикле. Увидев, что численный перевес уже не на их стороне, ночные пришельцы погрузились в машины и попытались отбыть восвояси.
Не обошлось и без комического эпизода: одна машина никак не заводилась и чеченцы попросили противников ее подтолкнуть.
— Наконец разобрались они с машиной, — рассказывает Щербаков, — и поехали прочь. Но, уезжая, кричали на прощание, что «это нам с рук не сойдет», «они нас всех закопают» и так далее. Мы поняли, что это еще не конец.
Интерлюдия: «Люди теряют понятия»
Придонье никогда не было однородным в национальном отношении. Этнических диаспор здесь немало, и многие из них живут в этих краях уже сотни лет. Как правило, живут мирно и спокойно, каких-либо серьезных проблем с русским большинством у них не возникает.
Но есть и исключения.
— Татары, армяне, корейцы — ни к кому из них нет претензий, — рассказывает Махин. — Иногда бывают проблемы с дагестанцами. Одно время агрессивно вели себя курды, но затем притихли. Но постоянные, нескончаемые жалобы — на приезжих только из одного региона.
Уже в конце 2010 года, как только стало ясно, что новый атаман всерьез готов вступаться за своих и решать их проблемы, к нему потянулся поток жалоб на поведение «некоренных жителей». Жаловались и казаки, и обычные крестьяне.
— А вы помогаете всем?
— В этом мы не делаем различий между «своими» и «чужими», — даже с некоторым удивлением отвечает атаман. — Разумеется, помогаем всем — казакам и неказакам, русским и нерусским.
Был, например, случай, когда на нескольких машинах выезжали искать пожилого чеченского дедушку, пропавшего в степи во время снежной бури. Но та сторона не отвечает нам тем же. Нет, среди чеченцев, живущих в Волгоградской области, есть вполне порядочные, достойные люди. У меня есть кунаки-чеченцы, чеченец даже был свидетелем на моей свадьбе. Но, к сожалению, есть и другие — считающие, что они стоят над законом и им все позволено.
Приезжие чеченцы, селящиеся на хуторах, чаще всего занимаются скотоводством. Держатся особняком, общаются в основном со своими, в сельской общественной жизни — благоустройстве, благотворительности, организации праздников — участия не принимают.
Само это не вызывает нареканий: естественно, что, находясь вдали от дома и в меньшинстве, люди предпочитают держаться друг друга. Спокойно воспринимается и разница в вере, в традициях и обычаях. Придавая большое значение собственным традициям, казаки привыкли уважать и чужие. Нарекания и жалобы связаны с другим.
Две основные проблемы, рассказывает Махин, — это беспорядочный выпас скота и агрессивное, а то и откровенно криминальное поведение «приезжих».
Следить за пасущимся скотом, не позволять ему заходить на чужое поле, есть чужие посадки, оставлять навоз в общественных местах — базовая норма общежития в селе. Городскому жителю трудно представить, каким бедствием могут стать «потравы», сколько проблем и убытков они могут принести. Достаточно сказать: стадо из нескольких десятков коров, один раз зайдя на пшеничное поле к соседу-фермеру и плотно там пообедав, наносит ему ущерб на сотни тысяч рублей. А ведь стадо коров может состоять из сотен голов, а баранов — из тысяч!
Чеченские хозяева не следят за своим скотом. Это массовое явление. Принудить их к соблюдению порядка не получается: самое большее, что грозит нерадивому скотоводу за потраву, — небольшой штраф. Уговорить по-хорошему не получается тоже. Из года в год потравы обсуждаются на сельских сходах, на муниципальных и районных комиссиях и заседаниях, — результата нет.
Если эта проблема специфична для села, то вторая вполне понятна и жителям большого города. Молодые «приезжие» задевают и задирают своих соседей, по самым ничтожным поводам.
Еще одна проблема - речь, конечно, не о лезгинке, а о регулярном вызывающем поведении в общественных местах
Еще одна проблема — речь, конечно, не о лезгинке, а о регулярном вызывающем поведении молодежи в общественных местах
Стоит дать отпор одному — на подмогу ему сбегаются родственники и знакомые, как мы и видели в истории Щербакова. Появляется оружие, звучат угрозы. Лейтмотив, постоянно звучащий в этих стычках, — «Мы здесь хозяева, вы нам не указ, будем делать что хотим».
— Люди не только не хотят жить по нашим правилам, — вздыхает Махин. — Они и по своим законам и обычаям жить не хотят, и собственных стариков ни в грош не ставят! Как будто, приезжая сюда, теряют всякие жизненные понятия.
Нередки и случаи откровенного криминала — кражи или угон скота у соседей.
Яркий пример — история, произошедшая этой зимой с фермером Николаем Чудиным.
У Чудина пропала отара овец. Однако в тот день выпал снег, и Чудин без труда нашел следы своего стада — вместе со следами человеческих ног и автомобильных шин. Отара не ушла сама: ее угнали. Следы привели Чудина на соседний хутор, к загону, принадлежащему чеченской семье: там он и обнаружил своих овец.
Чудин подал в полицию заявление о краже скота. Однако в возбуждении уголовного дела ему отказали, объяснив это так: «Получено объяснение от хозяев загона, они утверждают, что овцы сами пришли к ним на двор».
— И подобных случаев множество, — рассказывает Махин. — На того же Рамзана Апаева и на его племянника Алимхана соседи много раз писали заявления: за кражи, за драки, за пьяные дебоши. Но все безуспешно.
Еще в одной громкой истории — с Евгением Сычевым — бытовой конфликт с чеченскими скотоводами закончился трагедией
В 2006 году фермер Сычев взял в аренду землю в Голубинском сельском поселении, на отдаленном хуторе Набатов. Единственными его соседями там оказались две чеченские семьи. Новый сосед оказался неудобен, и его начали «выживать».
— Конфликт начался сразу, как только Сычев туда переехал, — рассказывает атаман, — и продолжался много лет. Я сам ездил туда, вместе с участковым, и разговаривал с его соседями. Много раз этот конфликт разбирался на разных административных комиссиях. Все бесполезно: люди никаким увещаниям не поддавались, могли прямо на комиссии вскочить, начать орать, угрожать Сычеву и его семье. Закончилось это закономерно: Сычева жестоко избили три человека, он попал в больницу в критическом состоянии. На следующий день я поехал в Голубинское и провел там народный сход. Сто пятьдесят казаков собрались и потребовали от властей решить вопрос — и только после этого те, кто избил Сычева, были арестованы. Сейчас они ждут суда.
— Но почему у силовых органов такое странное отношение к правонарушениям, совершаемым чеченцами?
— Могу только предполагать. Думаю, что полиция, попросту говоря, боится с ними связываться. Боится скандала, огласки «межнационального конфликта» — и возможных последствий.
Акт третий: «Помогите, женщин бьют!»
Сразу после происшествия Ринат Ахметов снова взялся за телефон: позвонил в полицию — и своему казачьему начальнику, атаману Второго округа Донского казачьего войска Андрею Махину.
Махин охотно откликается на просьбы о помощи, а уж своих братьев-казаков готов поддержать всегда. Однако ввел правило: если казак ввязался в ссору или как-либо пострадал, будучи пьяным, — пусть не обращается, вступаться за него атаман не станет. Так что сам Щербаков даже не пытался просить заступничества у атамана — понимал, что в конфликте с Апаевым должен разобраться сам. Но теперь конфликт вышел за рамки простой пьяной ссоры.
— Андрею Афанасьевичу позвонил я, — рассказывает Ахметов, — и первым делом говорю: атаман, я трезвый, и ко мне ломились тоже!
Хутор Логовский от Калача отделяет семьдесят пять километров. Махин с «группой поддержки» был на месте через сорок пять минут после звонка — даже раньше полиции.
— Было часов шесть утра, — рассказывает Ахметов, — уже рассвело. Подъехал окружной атаман, с ним еще двое казаков. Тем временем собрались и наши хуторские казаки, узнавшие о происшествии, — всего активных членов казачьего общества у нас человек тридцать.
Стоим возле дома Щербакова, обсуждаем случившееся, думаем, что делать дальше. Вдруг мимо нас проносится на большой скорости машина Алимхана Апаева: видно, что в ней сидят несколько человек и из окна торчит что-то, на вид очень напоминающее ствол. Машина направлялась к дому Рамзана.
Дом Рамзана Апапева, но его самого дома так и не удалось застать,
Дом Рамзана Апапева, но его самого дома так и не удалось застать, «Ридус» смог побеседовать только с его племянником
— Похоже было, что они снова к чему-то готовятся. Мы сели «по коням» и отправились за ними. Когда подъехали к дому Апаева, машины уже не было видно, мужчин-чеченцев тоже. Но навстречу нам вдруг выбежали женщины: жена Апаева и еще одна, которую я не знаю. Обе были с телефонами. Они принялись снимать нас, при этом громко крича «на камеру»: «Бьют, бьют! Смотрите, казаки собрались нас бить! Вы зачем приехали? Вы нас бить приехали?!» — и так далее.
Видео, впоследствии широко распространившееся по соцсетям, в самом деле выглядит странно. Под крики «Помогите, бьют!» мужчины, запечатленные на видео, стоят спокойно и смотрят в камеру с явным удивлением.
— Лучше бы жена Рамзана вот так кричала и звала на помощь, когда ее муж лупит! — добавляет Щербаков. — В конце концов я подошел к женщинам и сказал: «Не снимайте меня», — я был с побитым лицом, не хотел, чтобы все подряд смотрели на мои синяки. Потом рассказывали, что я якобы избил женщину; ничего подобного, просто сказал: «Не снимай!» — и отодвинул рукой ее телефон. Но этого делать не стоило: тут обе они заверещали как резаные.
Чеченские мужчины на крики и призывы о помощи своих женщин так и не вышли.
Казаки с недоумением посмотрели на происходящее, развернулись и поехали обратно. На том, казалось бы, и конец истории.
Но дальше оказалось, что это было только начало.
Интерлюдия: «Ненавидят, что нерусский»
Меньше всего мне хотелось составлять свое впечатление, основываясь на рассказах лишь одной стороны конфликта. Слушая Махина, Ахметова, других казаков, я постоянно спрашивала себя: а как же выглядит все это со стороны самих чеченцев? Наверняка им есть что сказать в свою защиту.
Однако встретиться со второй стороной оказалось достаточно сложно.
Дом Рамзана Апаева, где проживают вместе с ним его жена и шестимесячный ребенок, встретил меня тишиной и наглухо запертой дверью; по телефону Рамзан был недоступен. Представитель ЧР по Калачевскому району Ильяс Эскерханов поначалу согласился со мной встретиться; но на следующий день я тщетно пыталась ему дозвониться с утра до самого отъезда в Москву.
Единственным, кто охотно изложил свою точку зрения на происходящее, стал Алимхан Апаев, племянник Рамзана, участвовавший в событиях той ночи.
Алимхану на вид лет 25—27, он невысокий и худощавый, с бородкой без усов и в подвернутых джинсах. Одежда заляпана клеем и краской: я оторвала его от работы — делал ремонт в соседском доме. По-русски Алимхан говорит правильно и бегло, напористо и неутомимо — так, что трудно слово вставить.
— Приехал я сюда в 2015 году, следом за дядей Рамзаном, — рассказывает он. — Дядька купил здесь дом, начал рыбалить и пригласил меня ему помогать. Поначалу мне здесь не понравилось, пожив немного, я даже хотел вернуться в Чечню; но тут местная девушка, с которой у меня завязались отношения, забеременела. Настя совсем молодая — сейчас ей всего 20 лет, и всей семьи у нее только младший брат и старая бабушка. Не мог же я ее бросить!
Я мысленно подсчитываю. Если сейчас жене Алимхана двадцать, выходит, она забеременела от него в шестнадцать лет.
— Встретили меня здесь неласково, — продолжает Алимхан. — Щербак — то есть Ромка Щербаков, вот этот самый, с которым был конфликт, — сразу сказал: «Ты здесь жить не будешь, мы тебя выселим!» Никто не хотел сдавать мне дом: некоторые вроде соглашались, но через час-другой сдавали назад. Наконец одна женщина, нерусская, сдала мне летнюю кухню. Три года мы там прожили, прежде чем сумели обзавестись своим домом.
Но я жил тихо и спокойно, никому ничего плохого не делал, зарабатывал своим трудом. Сначала рыбалил — официально, с удостоверением, двадцать тысяч в месяц налогов платил. Потом, когда ребенок заболел, пришлось продать и лодку, и мотор. Теперь зарабатываю строительными и ремонтными работами и еще таксую — вожу людей в Калач и в Волгоград и беру за это меньше, чем другие таксисты. Живем очень скромно, все, что зарабатываю, трачу на жену и ребенка. У него вон уже два велосипеда, и сегодня я третий купил — ни в чем ему не отказываю!
— Расскажите, что произошло в ночь с 15 на 16 июня? Ваша версия событий?
— Начала я не видел, знаю только со слов дядьки. Он рассказывал, что у магазина пристал к нему пьяный Щербак, начал задирать, оскорблять, а потом и полез в драку. Дядька его побил. Но дальше к нему присоединились атаман Ринат Ахметов и глава поселения Сашка Братухин, повалили дядьку и начали избивать втроем.
Дяде с трудом удалось от них уйти.
Но он боялся, что будет продолжение: поэтому позвонил родственникам своей жены Беслану Магиеву и Исламу Мунаеву — это молодые ребята, живут в Шабалино, — попросил их подъехать и вместе с ними поехал к Щербакову домой.
Зачем? Поговорить с ним, помириться, убедиться, что продолжения не будет. У дяди маленький ребенок, он боится за свою семью.
Прошел час как вернулись — и вдруг видим, к дому Рамзана подъезжает машин двадцать, и из них высыпают казаки! Человек, наверное, семьдесят, и все вооруженные — кто с битами, кто с шашками, кто с пистолетами.
Не знаю, что у них были за пистолеты, но точно не игрушечные!
Мы бросились бежать.
Беслан Магиев убежать не успел: его схватили и прямо там, во дворе дома, избили до полусмерти. Не знаю, снимал ли он побои и подавал ли заявление. Ислам Мунаев убежал на берег Дона, спрятался в камышах и сидел там, пока не приехала полиция. Заявление подавать не стал, не знаю почему: сказал, что чего-то опасается.
Я кинулся бежать вниз по улице, а казаки с пистолетами гнались за мной. Соседи это видели и могут подтвердить! К нескольким людям я стучался в дома, просил меня спрятать, но они, должно быть, боялись казаков. Наконец одна пожилая пара спрятала меня у себя в погребе. Сидел я сначала там, потом у них на летней кухне, пока не приехала полиция, — и со своего места видел, как казаки рыщут по улице и ищут меня.
Полиция взяла у меня объяснения, но в возбуждении дела отказала. Прислали мне какую-то бумагу о том, что ничего не подтвердилось.
Жить здесь после всего этого стало тяжело. Все страшно перепуганы. Жена моя теперь из дому не выходит, и даже ребенок боится и болеет от нервов. Роман Щербаков живет от меня через два дома, так что я теперь даже дома постоянно на взводе: боюсь, что он перелезет через забор и что-нибудь со мной сделает. Мы бы уехали в Чечню, если бы не старенькая бабушка жены: она никуда ехать не хочет и нас не отпускает.
— Как вы полагаете, — спрашиваю я, — с чем связано такое негативное отношение жителей хутора к Рамзану и к вам?
— Сам не понимаю, — пожимает плечами Алимхан. — Никакого вреда от меня нет. Я человек тихий и мирный, честно работаю, ни с кем не конфликтую. Верно, в 2013 году отсидел год за кражу — не буду скрывать. Но это стало мне уроком: с тех пор я чту закон. Всем вокруг стараюсь помогать — и старикам, и матерям-одиночкам, и детям.
Должно быть, дело в том, что не всем нравится, когда рядом живут нерусские. Тот же Щербаков или хуторской атаман Ахметов — вот Ахметов особенно всех нерусских ненавидит! Казаки мутят народ, а прочие подпадают под их влияние или просто боятся.
— Но жители хутора рассказывают о вызывающем поведении, о драках, кражах, наркотиках, говорят о каких-то ваших подозрительных сношениях с подростками из неблагополучных семей…
— Все вранье! Да, один раз подрался с шофером районного главы — но он приставал к моей девушке. Что мне еще оставалось? Дядька однажды пьяным расколотил витрину в магазине — но это было случайно, и он извинился. А все остальное — пустые сплетни.
Акт четвертый: «Мочить всех, кто попадется»
К возможности межнационального конфликта в этих краях относятся серьезно. Поэтому вслед за полицией на хутор Логовский прибыли представители районной власти, а также «старейшины» — пожилые и уважаемые в диаспоре люди, духовные лица, в их числе помощник представителя ЧР в Волгоградской области по Калачевскому району Ильяс Эскерханов.
Сели «за стол переговоров», начали разбирать ситуацию и выяснять, кто прав, кто виноват.
Разговор, по словам моих собеседников, проходил конструктивно. Узнав, что речь идет об обычной ссоре соседей, в которой никто серьезно не пострадал, а представители диаспоры выступали агрессивной стороной, «старейшины» сами предложили уладить дело миром. Говорили, что видео, снятое чеченскими женщинами, никуда не пойдет и никакого «продолжения» дело иметь не будет.
Казаки, в свою очередь, готовы были пойти на мировую. По решению казачьего круга Щербаков даже извинился перед чеченками: не за побои, ибо побоев не было, а за «некорректное поведение с женщинами».
К сожалению, дальнейшее показало, что это было ошибкой: готовность помириться и сделать первый шаг навстречу был воспринят как проявление слабости.
Но пока казачьи руководители и чеченские старейшины договаривались о примирении, «на земле» — точнее, в интернете — шли совсем другие процессы.
Видеоролик под громким названием «Казаки избивают чеченских женщин!» был выложен на YouTube и в Instagram, где его перепостил популярный канал «Чечня онлайн».
Началось его вирусное распространение в соцсетях. Что на самом деле видно из ролика — вероятно, никого не волновало, все смотрели только на название.
За несколько часов под видео появились десятки комментариев на чеченском и русском языках, полные негодования и угроз.
Прямо в комментариях чеченские жители Калачевского и соседних районов сговаривались встретиться и вместе отправиться «всех мочить».
Вечером 16 июня к хутору Логовский подлетела «эскадрилья» приблизительно из двадцати автомобилей с молодыми чеченцами — жителями соседних хуторов, крепкими и весьма недружелюбно настроенными.
От массового столкновения, говорят мои собеседники, уберегла счастливая случайность.
Незадолго до того прошел дождь, и дорога к хутору раскисла. Одна машина завязла в грязи, пришлось ее вытаскивать: это задержало колонну на въезде в поселок. Тем временем навстречу выехали полицейские силы, перекрывшие дорогу, и вышли чеченские старейшины, которые стали уговаривать молодежь успокоиться и разойтись.
Как это происходило, мы видим на другой записи, сделанной на месте событий.
Разговор идет по-чеченски, но смысл его понятен из комментариев. Пожилой человек, срывая голос, убеждает молодых ехать по домам: говорит, что от силовых «разборок» пострадают они сами, что лучше все решать по закону.
Молодые люди слушают его с угрюмо-вызывающим видом.
Комментаторы под видео в выражениях не стесняются: «старый трусливый шакал», «засланный казачок», «небось у него жена или любовница казачка» — и вообще «надо сначала кизяков порвать, а потом уже обсуждать!»
Очевидцы говорят, что и на месте событий молодые чеченцы кричали старикам: «Вы предатели, вы продались русским!» — и поливали их отборной бранью. Однако присутствие полиции их убедило: поддавшись влиянию «пистолета и доброго слова», незваные гости разъехались по домам. Никто из них не был задержан или опрошен, ничья машина не была осмотрена в поисках оружия или еще чего-либо запрещенного. Просто «отогнав» от хутора людей, приехавших с целью устроить побоище и массовые беспорядки, полиция сочла свою задачу выполненной.
«Разжигание» в соцсетях, прежде всего в Instagram, продолжалось и в последующие дни. Ночные логовские приключения описывались, мягко сказать, в художественно-преображенном виде — как, например, в этом тексте.
Еще несколько недель эта история активно муссировалась в чеченских интернет-пабликах. Извинения Щербакова воспринимались как доказательство его вины; звучали проклятия казакам и русским вообще, угрозы и призывы «разобраться» и отомстить.
Акт пятый: «О чем тут разговаривать»
Появление в Логовском чеченского «десанта» произвело на казаков гнетущее впечатление. Старейшины, люди, казалось бы, контролирующие диаспору, обещали, что продолжения конфликта не будет, — в те самые часы, когда подготовка «продолжения» была в полном разгаре. Доверие к привычному механизму неофициального разрешения конфликтов оказалось сильно подорвано.
— Теперь я не понимаю, о чем с этими «уважаемыми людьми» разговаривать, — говорит Махин. — То ли их слову нельзя верить, то ли они просто не контролируют свою молодежь. Пытался я выяснить у Ильяса (Ильяс Эскерханов, заместитель представителя ЧР по Калачевскому району. — Прим. «Ридуса»), что произошло, но после этих событий он избегает разговора со мной.
Подвели старейшины и еще в одном отношении. И в воскресенье, и в понедельник, когда те же события разбирались уже на комиссии в Калаче, они обещали, что с чеченской стороны не будет никаких обращений в полицию или попыток решить вопрос в суде.
Заявлений договорились не писать, но Роман Щербаков внезапно стал подследственным
В это же самое время — в понедельник — Рамзан Апаев и его жена, накануне также уверявшие, что все поняли, всем довольны и продолжать конфликт не собираются, подали заявления в полицию: она — о побоях, он — о нанесении легких телесных повреждений.
В разговорах Рамзан уверял, что Щербаков сломал ему челюсть: хотя — странным образом — сломанная челюсть не мешала ему ни есть, ни пить, ни говорить; в медицинском заключении, полученном в частной клинике, челюсть превратилась в сломанный нос.
Щербаков также снял побои, однако медлил подавать встречный иск, все еще надеясь, что дело как-нибудь рассосется.
Не рассосалось. Через несколько дней против него было возбуждено уголовное дело по части первой статьи 115 УК РФ («нанесение легких телесных повреждений»).
— Дело с самого начала шло довольно странно, — рассказывает адвокат Щербакова Владислав Журавлев. — Все ходатайства с нашей стороны отклонялись. Более того, следователь постоянно уговаривал Романа «признаться», с такими аргументами: «Что вам стоит? Ну, признаете себя виноватым, выплатите штраф и живите дальше спокойно!»
Но если за эту конфликтную ситуацию будет наказан только Роман, а другая сторона останется безнаказанной — Апаевы и прочие ощутят, что действительно могут творить на хуторе что хотят, не встречая сопротивления. И это может иметь очень серьезные, даже страшные последствия,
— считает юрист.
И Щербаков, и Ахметов, и Братухин подали встречные иски. Однако по их заявлениям нет никакого движения. Полное молчание — и в ответ на просьбу разобраться в том, кто 16 июня и позже распространял в интернете «разжигательные» призывы, кто организовал массовый «десант» чеченцев в Логовский. Как будто ничего этого не было.
Пока получен ответ лишь на одно заявление — и ответ этот трагикомический. Полиция отказывается выяснять, куда делся крест, сорванный с Щербакова в драке, поскольку, цитирую: «Щербаков утратил его по личной неосторожности»! Видимо, неосторожно подставился под чужие кулаки,
— негодует адвокат.
Вместо эпилога: «Достаточно соблюдать закон»
Несколько дней хутор Логовский лихорадило. По улицам ездили полицейские патрули. Казаки, участники событий, отослали жен и детей к родным — подальше от места действия, а некоторые и сами перестали ночевать дома. В Калаче каждый день шли совещания, на которых местные власти, силовики, представители казаков и чеченской диаспоры проводили «разборы полетов».
Еще несколько недель в соцсетях циркулировали самые дикие слухи, пользователи на двух языках проклинали казаков и русских и угрожали хутору Логовскому расправой.
На центральных улицах хутора то и дело появлялись незнакомые автомобили с номерами девяносто пятого региона или вовсе без номеров. «Ездят тут, осматриваются, что-то вынюхивают», — с тревогой говорили мне местные жители. Патрули ДПС, днюющие и ночующие в поселке, старательно не обращали на них внимания.
Жители Логовского видели лишь одно, пусть и не совсем законное решение своей проблемы. Они начали собирать подписи под обращением к Путину, Кадырову и губернатору области Бочарову с требованием выселить с хутора беспокойное семейство Апаевых. Пусть, мол, Кадыров заберет их в Чечню на перевоспитание и там приучит к порядку! Обращение подписали около трехсот человек — почти треть жителей поселка.
Наконец, спустя два месяца, эта история, казалось бы, получила благополучное завершение.
Рамзан Апаев забрал заявление.
В полиции Романа Щербакова заверили, что теперь дело будет прекращено. Представители казачества и чеченской диаспоры официально заявили, что не имеют друг к другу претензий.
Казалось бы, на том и сказке конец. Следует надеяться, для Щербакова история действительно закончена.
Но ведь по сути никакого разрешения проблемы не произошло. Конфликт просто «обнулили».
Нападения на дома Щербакова и Ахметова, угрозы представителю власти (Братухину), похищение золотого креста — все это осталось безнаказанным. Распространение клеветнических слухов и угроз в интернете и чеченский «десант», приехавший на хутор «мочить всех, кто попадется», — это также не имело никаких последствий.
Проблемное семейство Апаевых по-прежнему живет в Логовском, ведет прежний образ жизни, и симпатий к нему у соседей после этой истории не прибавилось. Разумеется, не изменилась и политика местных властей по отношению к противоправным действиям «приезжих».
Что дальше? Ждать новых стычек — и гадать, какая из них завершится взрывом?
С представителями мусульманского духовенства повстречаться не удалось — с той стороны конфликта вообще шли очень неохотно на контакт.
Протоиерей Димитрий Климов, настоятель кафедрального собора Калача-на-Дону, пользующийся безусловным авторитетом среди местного казачества, с горечью говорит о последовательном равнодушии и некомпетентности властей.
— Наши чиновники проявляют фантастическую некомпетентность не только в национальных, но и в самых простых бытовых вопросах, — говорит отец Димитрий. — Помню, на одном совещании в администрации, где сидели мы с Андреем Афанасьевичем [Махиным], в очередной раз обсуждался вопрос о потравах — и тут прокурор Калачевского района говорит: «Да в чем проблема? Пусть огораживают свои поля заборами!» Видимо, человек никогда в жизни не был в поле и даже из окна автомобиля его не видел. Там же сотни гектаров — как их огородишь?!
Если власти настолько далеки от простых людей и их повседневной жизни, то понимания межнациональных проблем от них и подавно ждать не стоит. У них одна задача — «выполнять политику партии», а эту политику они понимают как: «Чтобы все было шито-крыто». Главное — не выносить сор из избы, не подавать виду, что в регионе есть какие-то межнациональные противоречия, заметать проблемы под ковер в надежде, что они сами собой разрешатся,
— считает местный священник.
— А какие меры, на ваш взгляд, могли бы помочь? — спрашиваю я.
— Знаете, очень простые. Не нужно ничего изобретать — достаточно соблюдать закон.
Источник | 
