В предыдущей части мы рассказали о фабрикации органами НКВД Горьковской области целого ряда дел о кулацко-повстанческо-террористических организациях, будто бы проводивших подрывную (организационную и вредительскую) работу в Курмышском районе Горьковской области с целью свержения советской власти. Самое крупное из таких дел включало в себя 33 фигуранта – представителя разных социальных слоев и профессий от крестьян-единоличников и священника до председателя колхоза и служащих местных учреждений. Из этого числа по приговору «тройки» 22 человека были расстреляны, еще 11 подсудимых получили по 10 лет концлагеря, причем часть осужденных скончалась в заключении (см.: http://rys-strategia.ru/news/2021-09-03-12498 ).
Дело № 14779 было не только самым крупным, но и типовым. По тому же шаблону в районе были сфальсифицированы другие дела, с теми же последствиями. Забегая вперед, подчеркнем, что в 1956 году после дополнительной проверки, проведенной советскими органами юстиции, большинство этих уголовных дел было пересмотрено и закрыто за отсутствием состава преступления, часть дел пересматривали в последующее время и работа эта не завершена и поныне, в ходе нее реабилитируются новые и новые жертвы, ранее по тем или иным причинам остававшиеся в тени.
Штурм небес по-курмышски
Отметим, что инициированный Сталиным в 1937 году очередной виток террора, получивший небывалый со времен гражданской войны размах, обрушился и на такой социальный слой, как православное духовенство. Священнослужители стали важной целевой группой в осуществлении как «большого террора» 1937-1938 годов вообще, так и его пиковой «кулацкой» операции в частности.
В Горьковской области, для которой в прошлом было характерно наличие большого количества храмов и монастырей (в том числе таких известных, как Саровский и Серафимо-Дивеевский) доля уничтоженных в ходе операции по приказу № 00447 служителей религиозного культа была особенно велика. По далеко не полным данным, из 9691 арестованных в эту страшную кампанию оказалось 1090 священников (выборка из книги памяти).Среди них было несколько местных архиереев.
В отношении священнослужителей вынесенные тройками НКВД приговоры были особенно жестоки – 80 процентов осужденных приговорили к расстрелу. Истреблению «церковников» горьковские чекисты уделяли повышенное внимание. Образцы ненависти и откровенной лжи по их адресу задавал начальник УНКВД Иван Лаврушин, чьи речи и газетные статьи того периода пестрят мнимыми подробностями того, как попы будто бы совершают теракты, диверсии и поджоги, пускают под откос поезда и готовят свержение советской власти. Советская пресса именовала священников не иначе как «диверсантами и террористами в рясах». На страницах органа обкома партии «Горьковская коммуна» был опубликован цикл погромных статей журналиста Л. Кудреватых под заголовком «С крестом и маузером».
Прежде всего под руководством Лаврушина на Воробьевке (улица в городе Горьком, где расположено здание НКВД) было сфабриковано дело о головной церковно-фашистско-террористической организации во главе с управляющим епархией митрополитом Феофаном Туляковым, по которому было арестовано и расстреляно по приговору «троек» около 70 человек. По тому же шаблону выдумывались дочерние церковно-фашистские организации на местах. Дела о таких группах было сфабрикованы в 11 районах.
Не стал исключением и Курмышский район с численностью населения менее 30 000 человек. Из примерно полутора сотен выявленных в нем жертв «кулацкой» операции насчитывается до десятка настоятелей местных храмов. Для полноты картины, отражающей массовидность террора советской власти в отношении членов Русской православной церкви в Курмышском районе, следует добавить репрессии по адресу нескольких уцелевших к 1937 году монахинь и десятков и десятков активных мирян – бывших церковных старост, глав и членов церковных советов, регентов церковного хора и т.п. А также десятки осужденных в прежние репрессивные кампании, начиная с расстрелов в 1918 году священников сел Деяново и Бортсурманы и кончая приговорами к различным срокам заключения в ИТЛ в период насильственной коллективизации.
Самой заметной акцией лета-осени 1937 года, нацеленной против «церковников», было дело о мнимой «церковно-фашистской террористической контрреволюционной организации», будто бы возглавляемой, священником Троицкой церкви села Деянова отцом Сергеем Абросимовым. В организацию включили семь человек – троих батюшек и четырех церковных активистов из крестьян.
Сергею Андреевичу Абросимову был 31 год. Родился он в селе Китово (Сергачский уезд Нижегородской губернии). С детских лет занимался крестьянским трудом и в годы НЭПа занимался хлебопашеством у дяди Павла Сергеевича Окладнова, впоследствии раскулаченного. Хозяйство по местным меркам было крепким, дядя имел дом, мельницу, 2 коров, 3 лошадей, 12 овец. В 1924 году Сергей поступил на службу в Китовскую церковь в качестве псаломщика, потом был рукоположен во дьякона и служил в храмах Вершинина, Китова, Пожарок, Красного, Кладбищ. В 1930 году арестовывался за контрреволюционные разговоры, позднее еще раз – за «двурушничество». В 1933 году был перемещен к Деяновской церкви. Очередной арест – в 1936 году. Последний раз чекисты явились к «попу Абросимову» 17 августа 1937 года.
Еще больше компрометирующего, по понятиям чекистов, материала было в биографии другого арестованного – священника села Бортсурманы Михаила Сергеевича Чертыковцева. Ему 57 лет, уроженец Самарской губернии, в начале своего служения он будучи рукоположенным во священника получил место в одном из селений Оренбургской губернии, где прослужил до 1922 года. В период гражданской войны на Урале станция Коялга, где проживал батюшка, была занята войсками белого казачьего атамана Александра Ильича Дутова.
Этот факт послужит основанием для первого ареста священника, в 1922 году, а позднее сыграет важную роль в его дальнейшей судьбе. Освободившись, отец Михаил переберется в родные места, на Волгу. Его служба продолжится в Самаре, Вольске, Саратове. Там он будет вновь арестован и по статье 58-10 сослан на 3 года в Котлас. Позднее он некоторое время служил в Воскресенской церкви села Мальцева, пока в 1934 году не был определен настоятелем к храму Успения Божьей Матери в село Бортсурманы. Арестовали батюшку 3 сентября 1937 года.
Третьим проходящим по этому делу священником стал иерей Василий Федотович Соколов – настоятель церкви села Болобоново. Ровесник о. Михаила Чертыковцева. Уроженец села Тарханы Буинского уезда Симбирской губернии. Арестован в один день с бортсурманским батюшкой.
Активные миряне Русской церкви – столь же ненавистный контингент, на который нацелились органы НКВД. Как правило, это крепкие сельские хозяева, при советской власти – единоличники, задавленные твердыми заданиями и повышенными налогами, часто раскулаченные. Несмотря на гонения, они сохранили в себе отеческую веру, остались верными вековым традициям.
Дмитрий Иванович Федотов, 43 года, уроженец и житель деревни Беловка, в прошлом кулак, ныне закоренелый единоличник. Грамотный – окончил 3-классную сельскую школу. В недалеком прошлом имел 2 лошади, 1 корову, 5 овец и собственную крупорушку. В сплошную коллективизацию был раскулачен, а два года спустя получил полтора года ИТЛ за невыполнение твердого задания, то есть по советской терминологии – имел судимость, «уголовник». Отец троих детей в возрасте 4, 11 и 18 лет.
В той же Беловке арестован и препровожден в тюрьму хлебопашец и плотник Василий Андреевич Сидоров. Возраст 53 года, образование 3 класса, участник Великой войны, был в плену, член церковного совета Деяновского прихода.
Жителя Деянова (ближайшее к райцентру крупное село) Ивана Осиповича Торутанова, бывшего кулака и твердозаданца, участника событий сентября 1918 года, также арестовали как активного церковника. Он ревностный христианин, активный член общины Троицкой церкви в Деянове, одно время даже состоял в ней псаломщиком.
Схожа с описанными биография Якова Ефимовича Меркулова. Родился в 1878 году в деревне Романовке Деяновской волости. Воевал в Первую мировую. Единоличник, твердозаданец. В 1936 году избран председателем церковного совета в Деянове.
Всех четверых «кулаков» арестовали в один день 17 августа 1937 года и поместили в изоляторе при Курмышском отделе милиции. Там они провели около месяца, а затем были доставлены в Горьковскую тюрьму. Прошли через допросы и все виды морального и физического воздействия.
Обвинительное заключение по делу группы из семи жителей Деяновского и Бортсурманского сельсоветов, входящих в состав церковно-фашистско-террористической контрреволюционной организации, подписал заместитель начальника областного УНКВД майор госбезопасности латыш Артур Михельсон. В документе указывалось, что решение участи обвиняемых передается в особую тройку.
Еще одна церковно-фашистская группа была раскрыта в селе Кекино, расположенном на севере, у границы с Воротынским районом. В сфабрикованном чекистами деле, отложившемся впоследствии в архиве под номером 16604, также семь фигурантов. Лидерами группы злокозненных церковников, клириков и мирян из прихода храма Тихвинской иконы Божьей Матери, чекисты определили двух местных батюшек. Иерей Александр Масловский служил в Кекино до закрытия и превращения в склад Тихвинской церкви, последовавшего в 1932 г. Тогда же был арестован и ее настоятель, получивший по приговору «тройки» 3 года концлагеря. В 1937 году отца Александра вновь арестовали, а пять дней спустя за решеткой оказался другой кекинский священнослужитель, Михаил Алексеевич Карташов.
Для придания церковно-фашистской группе веса ее дополнили активными мирянами. В период 17-19 августа сотрудники Курмышского РО НКВД арестовали жителей села Якова Благушина, Осипа и Федора Горашовых, Ивана Панюшкина, Ивана Савина. Восьмой фигурант дела, Алексей Комышков, оказался в тюрьме еще 30 июля. В итоге семеро были приговорены «тройкой» к высшей мере и расстреляны 8 сентября, Федор Горашов получил пять лет лишения свободы и скончался в Буреполомском лагере в 1942 году.
Архивные тайны
Перечисленные выше имена не исчерпывают, конечно же, весь мартиролог мучеников и исповедников XX века Курмышского района, истребленных годы яростных гонений на Православную церковь. При написании этой статьи выявлены далеко не все клирики и миряне, ставшие жертвами операции по истреблению антисоветских элементов, бушевавшей в СССР с августа 1937-го по ноябрь 1938 года. Во-первых, целый ряд священнослужителей и активных прихожан был репрессирован в 1931-1932 годах и, возможно, не все из них выжили в нечеловеческих условиях исправительно-трудовых лагерей. Во-вторых, и сам список 1937 года, по-видимому, содержит еще немало белых пятен и черных дыр.
Доказательством могут служить следы одного следственного дела, обнаруженные автором в архивных узилищах Нижнего Новгорода. Дело повествует о так называемой контрреволюционной церковно-фашистской группе во главе с курмышским священником Михаилом Раждаевым. Сведений о деле и восьми его фигурантах не найти ни в электронной базе данных нижегородского архива, ни в областной книге памяти. На все запросы о судьбе отца Михаила архивная служба и компетентные органы неизменно отвечали отпиской: «Сведений нет». Перипетии этого бесплодного поиска отражены в статье: «Жизнь и смерть Михаила Раждаева»: http://rys-strategia.ru/news/2021-08-02-12304
Нет дела – нет события. Но оно было, а совсем недавно автору этих строк удалось найти и следы искомого архивно-следственного дела. Оказалось, оно все же состоит на хранении в областном управлении госбезопасности. Либо плохо искали, либо что-то другое.
След был обнаружен в другом деле, также 1937 года, по обвинению четырех жителей Курмышского района в принадлежности к кулацко-повстанческой организации: Николая Белобородова, Тимофея Романова, Якова Пазина и Дмитрия Мамылова. Все они были осуждены «тройкой» и расстреляны, а впоследствии реабилитированы. Их дело вполне рядовое, таких по Курмышскому району периода кулацкой операции не один десяток. Однако в него оказались вшиты десятки и десятки документов, к делу Белобородова относящихся лишь косвенно. А именно: справок по другим архивно-уголовным делам, составленных сотрудником КГБ в 1969 году в ходе повторной проверки обстоятельств разгула террора в Курмышском районе. Среди них была и справка о деле Раждаева и других.
Архивно-уголовное дело хранилось в архиве УКГБ по Горьковской области под номером 10126. Таким образом, отрицательный ответ на запрос ведомственному архиву может означать одно из двух: либо дело по-прежнему лежит под спудом в том же архиве и его не потрудились отыскать, либо в минувшие десятилетия происходило планомерное уничтожение части соответствующего архивного фонда.
В деле развернута картина заговора еще одной группы церковников Курмышского района. В ее состав входили священник и благочинный города Курмыша отец Михаил Николаевич Раждаев, священник же Курмыша Иван (Иосиф) Александрович Федосеев, бывшая учительница немецкого языка Курмышского высшего начального училища Эмилия Ивановна Зиринг, мирянки Татьяна Ермолаевна Куваева и Елена Ивановна Беловская, единоличники Иван Федорович Жиганов и Федор Петрович Нестеров и колхозник Иван Васильевич Петров. Четверо, включая отца Раждаева, свою вину отрицали, трое же под физическим и моральным давлением признались, что состоят членами фашистской организации. В 1958 г. Татьяна Куваева заявит, что подписала признательные показания после угроз арестовать ее братьев.
Все они были арестованы в июле-сентябре Курмышским РО НКВД как участники контрреволюционной церковной группы, проводившей среди населения антисоветскую агитацию, распространявшей слухи провокационного, клеветнического и пораженческого характера, выступавшей против мероприятий коммунистической партии и советского правительства на селе». По приговору «тройки» Раждаев, Федосеев, Зиринг, Беловская, Жиганов, Петров и Нестеров 1 ноября 1937 года были расстреляны, а Куваева осуждена на 10 лет лагерей.
Сколько еще таких вот «забытых» дел лежит сегодня под спудом в архивных узилищах Нижегородской области, да и страны в целом, никто не знает. Можно предположить, что их вольное или невольное сокрытие преследует цель преуменьшить страшную статистику партийно-коммунистического террора. В этой фактически секретной статистике жертвы маленького Курмышского района – капля в море преступлений бесчеловечного ленинско-сталинского режима.
Приведем еще раз выявленные имена батюшек курмышских храмов, расстрелянных в 1937 году по приказу Сталина и по разнарядкам Ежова.
- Абросимов Сергей Андреевич, Троицкая церковь с. Деянова, расстрелян 1 ноября;
- Воскресенский Пантелеймон Васильевич, священник с. Курмыш, расстрелян 20 ноября;
- Дроздов Иван Иванович, Знаменская церковь села Исаково, расстрелян 4 ноября;
- Карташов Михаил Алексеевич, Тихвинская церковь с. Кекино, расстрелян 8 сентября;
- Масловский Александр Михайлович, Воскресенская церковь с. Шокино, расстрелян 8 сентября;
- Раждаев Михаил Николаевич, Успенский собор с. Курмыш, расстрелян 1 ноября;
- Соколов Василий Федотович, Троицкая церковь с. Болобонова, расстрелян 1 ноября;
- Чертыковцев Михаил Сергеевич, Успенская церковь с. Бортсурманы, расстрелян 1 ноября.
Подводя скорбный итог, отметим, что общая цифра выявленных жителей этого маленького района, арестованных в ходе операции по приказу № 00447, приближается к 150. Столько набралось жертв за относительно короткий период с августа 1937-го по февраль 1938 года. Из них не менее 80 человек было расстреляно по приговорам «троек».
Все эти аресты и расстрелы проводились в атмосфере абсолютной секретности. Печать, центральная и местная, хранила мрачное молчание. Родственники арестованных десятилетиями не получали никаких достоверных сведений об их судьбе.
Но всякое правило имеет свои исключения. Так и здесь отдельные расстрельные дела предавались огласке в явно пропагандистских целях. Напомним, что массовые операции НКВД этого периода (помимо приказа 00447 был ряд других) совпали по времени с первыми в СССР всеобщими и прямыми выборами – в Верховный Совет, а также со славословиями по поводу введение в действие новой Конституции («сталинской»), провозглашавшей широкие гражданские права – на свободу совести, митинги, демонстрации и т.п. Сочетание двух этих кампаний со свирепым террором и жесточайшими наказаниями за «враждебное отношение» к советской власти и «антисоветскую агитацию» было верхом цинизма и лицемерия.
Таким исключением для Курмышского района стал показательный процесс над вредителями животноводства, прошедший 2-4 ноября 1937 года в Курмыше. На скамью подсудимых сели замначальника земельного отдела местного исполкома Василий Тузалин, старший ветеринарный врач района Аркадий Горлицын и председатель колхоза «Заря» Иван Филиппов. Все они обвинялись в злостном вредительстве в сфере животноводства (падеж скота) посредством – ну конечно же! – создания контрреволюционной организации. Выездная сессия Горьковского областного суда приговорила всех обвиняемых к расстрелу. Процесс подробно освещался районной газетой «Колхозное знамя», уделила ему внимание и областная пресса.
Эхо кулацкой операции
Часть арестованных в операцию по приказу № 00447 не успели осудить «тройкой», и они прошли уже после ее завершения через другие судебно-карательные органы – Особое совещание НКВД или специальную коллегию Горьковского областного суда. Обычные их приговоры – от 5 до 10 лет лишения свободы.
Отметим и то, что в рамках операции по приказу 00447 немало курмышан было репрессировано за пределами родного края. Место жительства они меняли по разным причинам – кто спасаясь от террора, кто в поисках лучшей доли. Но отголоски былых событий преследовали их всюду. Органы госбезопасности вели активную переписку с местными исполкомами, отделениями милиции, паспортными столами, выявляя местонахождение лиц, участвовавших в восстании 1918 года, лишавшихся избирательных прав, раскулаченных или «скрывшихся от раскулачивания». И рано или поздно многих из них настигал карающий чекистский меч.
Например, 39-летний житель Курмыша, а впоследствии перебравшийся в другое место Александр Богоявленский, осужденный в 1922 году за участие в белогвардейско-крестьянском восстании и отсидевший в тюрьме два года, в октябре 1937 года был вновь арестован, на этот раз в Сергаче, и по приговору «тройки» получил 10 лет лагерей. Пять месяцев спустя он скончался в Вятлаге.
Еще один участник событий 1918 года, Василий Голов, пытался скрыться от НКВД в Шумерле (Чувашия). Но осенью 1937-го был также арестован и получил «десятку».
Уроженца деревни Александровка Якова Пазина арестовали в Ядрине, куда он перебрался для занятий отхожими промыслами, и расстреляли по приговору «тройки» 8 января 1938 года.
Особой целевой группой в репрессиях ВЧК-ОГПУ-НКВД служили бывшие дворяне, земские деятели, служащие царской армии, жандармерии, полиции, на партийном жаргоне – «бывшие люди». Их уничтожали целенаправленно и методично во все времена, в 1937 же году добивали тех, кто уцелел. Удалось узнать о судьбах лишь некоторых. В 1919 году скончался в чекистском застенке бывший пристав 3-го стана Александр Алексеевич Ласточкин. В начале 1930-х были осуждены староста Курмышского собора Михаил Иванович Лягин и бывший земский начальник Дмитрий Дмитриевич Пазухин. Операция по приказу 00447 собрала самую обильную, после 1918 года, кровавую жатву: в это время были расстреляны многие бывшие сотрудники уездного полицейского управления, среди них уже упоминавшийся выше столоначальник Александр Николаевич Степанов. В 1940 году в Чувашии был репрессирован бывший уездный исправник Андрей Петрович Соловьев.
При всем при том советская власть была весьма «гуманной» и время от времени производила повторные проверки законности осуждения жертв репрессий. Поводом для этого служили, как правило, жалобы заключенных. Писали такие обращения и жители Курмышского района, попавшие под каток операции «00447». Разумеется, из числа тех, кто не был расстрелян, а оказался в лагерях Гулага.
Первая волна этого своеобразного «гуманизма» прокатилась по стране в 1939 году, после смещения и (впоследствии) казни железного наркома Ежова. Сталин и его Политбюро, желая свалить вину за масштабные злодеяния 1937-1938 года, избрали на роль «козлов отпущения» исполнителей террора, сделав вид, что не они отдавали приказы о ее проведении, не они формулировали ее цели и задачи и активно в ней участвовали, увеличивая по ходу дела лимиты на расстрелы.
В это время с жалобой на неправый советский суд обратился заключенный Амурского железнодорожного лагеря Сергей Дмитриевич Поляков. Из лагеря «Североникель», Мурманская область, отправил жалобу новому наркому НКВД Григорий Иванович Ядров. Ходатайства с просьбами прояснить судьбу бесследно исчезнувших родных слали в советские инстанции сыновья расстрелянного Алексей и Федор Батаевы. Ответом компетентных органов было: «Приговоры «тройки» оставить в силе».
Впрочем, и здесь имели место исключения. Так, в январе 1940 года военный трибунал Московского округа пересмотрел дело группы жителей села Деянова и отменил постановление «тройки». При этом за отсутствием состава преступление было прекращено дело в отношении Ивана Евграфовича и Петра Матвеевича Шутовых и Алексея Федоровича Якадина, расстрелянных по приговору «тройки» 8 января 1938 года. Каким-то чудом с них были сняты все обвинения, правда, посмертно.
Увы, советская власть не любила признавать своих преступления, поэтому подобные случаи были чрезвычайно редки и реабилитация 1939-1940 гг. затронула в основном отдельных представителей партийной номенклатуры. Тому же, милуя одной рукой, другой партия продолжала казнить. Репрессии в эти годы продолжились, хотя и в не столь громадном масштабе.
После смерти Сталина и особенно в период хрущевской «оттепели» подули иные ветры. Пересмотр дел о репрессиях тридцатых годов получил массовый характер. Затронул он и жертв красного террора периода 1937 года в Курмышском районе. Большинство известных нам дел, в том числе сфабрикованных в период «кулацкой операции», были тщательно проверены и по ним вынесены в основном оправдательные решения.
В частности, в 1956 году по инициативе Прокуратуры СССР была произведена повторная проверка дела А.Н. Степанова и других, где, повторим, по приговору «тройки» УНКВД по Горьковской области от 11 ноября 1937 года 22 человека были расстреляны и еще 11 получили по 10 лет лагерей, причем, часть осужденных к тому времени скончалась в Гулаге. В ходе пересмотра этого дела были опрошены десятки бывших свидетелей, из которых многие отказались от своих показаний. Изучение материалов дел показало, что они сфабрикованы: шаблонные обвинения писались следователем под копирку и признания узников выбивались посредством пыток. В итоге приговор «тройки» был отменен, мнимые «контрреволюционеры» оправданы.
Тем не менее, хрущевский гуманизм хотя и носил прорывной характер, но был половинчатым и куцым. На законодательстве все еще лежала печать сталинского изуверства. В частности, по-прежнему считалась государственным преступлением антисоветская агитация, читай: выражение своего мнения, критика советских порядков.
Характерным является отказ в реабилитации участников так называемой «церковно-фашистской группы» в селениях Деяновского и Бортсурманского советов (Абросимов, Чертыковцев, Соколов, Федотов, Сидоров, Торутанов и Меркулов), о которой написано выше. Дело по заявлению сына священника Абросимова проверялось в 1958 году. В итоге следователь КГБ пришел к выводу, что обвинения указанных лиц в антисоветской агитации «ничем не опровергаются», поскольку, мол, нельзя не доверять показаниям свидетелей, а потому приговор «тройки» следует оставить в силе, в реабилитации отказать. Заключение было утверждено зампрокурора области.
И только с принятием в 1989 году «перестроечного» нормативного акта, внесшего принципиальные изменения в трактовку событий тридцатых годов, дело отца Абросимова и др. вновь было пересмотрено, а его фигуранты реабилитированы. Принятие же в 1991 году, уже после крушения советской власти, Закона о реабилитации, позволило снять всякие идеологические препоны на пути восстановления справедливости и гуманности, реабилитировать всех жертв пресловутой 58-й статьи и даже репрессированных за события 1918 года.
Заключение
Вместе с тем, положение с реабилитацией жертв партийно-коммунистического террора до сего дня нельзя считать удовлетворительным. Хотя Федеральный закон 18.10.1991 г. и позволяет оправдать любого, кто был репрессирован за происхождение, мысль и слово, на этом пути все еще остается немало препятствий. Ведомственные архивы по-прежнему стерегут значительное количество следственных дел. В гражданские архивы их не передают, хотя по своему содержанию они не отличаются от переданных. Делается это, видимо, с одной целью – принизить масштаб террора. Ограничен доступ и в гражданские архивы, похоже, с той же целью: затруднить независимые исследования. Главное же, государство, органы прокуратуры давно прекратили массовую, сплошную проверку дел репрессированных. Сегодня их рассматривают только по чьим-либо частным заявлениям.
Для исправления положения нужны поправки в федеральное законодательство о реабилитации, передача всех без исключения дел о контрреволюционных преступлениях из хранилищ ФСБ в обычные госархивы, максимальная открытость всех соответствующих фондов, возобновление работы специальных и архивных служб по поиску таких дел, составлению единой государственной базы данных жертв террора (сегодня есть лишь база «Мемориала», далеко не полная) с последующей реабилитацией всех жертв без изъятий и исключений.
Необходимые поправки в Закон должны существенно расширить понятие «жертва политических репрессий», добавив к осужденным внесудебными и судебными органами такие категории, как необоснованный арест и содержание под стражей не зависимо от срока, «лишенцев», осужденных по «трудовым указам» 1940-1945 гг., осужденных по нетяжким общеуголовным статьям при проступке, явно несоразмерном наказанию, вроде жертв «закона о трех колосках».
Не сделав этого, государство так и останется не просто наследником коммунистического строя, но и его преемником, а отчасти и апологетом преступлений большевизма, таких, как а) свирепый террор против миллионов неугодных инакомыслящих и б) тотальная криминализация общества, следствием которой стало пропускание через тюрьмы и лагеря десятков миллионов граждан, которые при нормальных условиях и в отсутствие бесчеловечных идеологии и практики были бы вполне законопослушными и полезными для своей страны.
Станислав Смирнов
для Русской Стратегии
|
