«Прекрасно помню день окончания войны. С соседской девчонкой Валькой я катался во дворе на качелях. Вдруг из соседних домов стали выбегать люди с криками: «Победа! Победа!» — обниматься, целоваться. Валька спрыгнула, и доска с размаху шарахнула меня по голове. Я упал. Очевидно, ненадолго потерял сознание. Очнулся — встать не могу, крикнуть не могу, сказать ничего не могу. Вижу, что все бегают, радуются. Понимаю, что произошло необыкновенное событие, а сам лежу и воображаю, что я раненый разведчик.»
Юрий Мефодьевич Соломин
(Народный артист СССР)
Будущему Народному артисту СССР Юрию Соломину, едва исполнилось шесть лет когда грянула Великая Отечественная... Сегодня он в почтенном возрасте, в свои восемьдесят два, можно сказать старожил, хранитель истории... Вспоминая былое, Юрий Мефодиевич чаще делает акцент на всем добром, позитивном, что тоже имело место быть в это тяжкое, страшное для нашего народа время.
О том, что же до сих пор, бережно сохраняет память урожденного читинца, покорившего не только Москву, а можно смело сказать - пол мира и миллионы зрительских сердец артиста? Как удавалось выживать в нечеловеческих условиях семье Соломиных и другим читинцам? Об этом наше повествование...
Юрий Мефодиевич Соломин: «Война была испытанием для народа. И я считаю, мы его выдержали на отлично. В трудной ситуации люди всегда сплачиваются. А сейчас мы двоечники. Представить себе, чтобы человек в военное время мог кончить жизнь самоубийством, оставив ребенка на произвол судьбы, — невозможно, а сейчас это происходит сплошь да рядом... Конечно, жилось тяжело, голодно, но все равно мне кажется, что это было счастливое время...»
В августе 1941 года в Чите развернули управление Забайкальского фронта, а в феврале там обосновался и его штаб. Читинская область стала глубоким тылом боевых действий, усложняла ситуацию и близость японской Квантунской армии. Несмотря на то, что фронт до 9 августа 1945 года в активных столкновениях с противником не участвовал, потери были. Гибли не только от ранений, но и от дистрофии: бойцы в частях, развёрнутых вдоль границы Манчьжоу Го, и многие раненые, привезённые на санпоездах. Для решения продовольственной проблемы и обеспечения раненых полноценным питанием, тысячи школьников занимались заготавливкой грибов, охотничьи бригады добывали дикое мясо.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Я и сейчас все время хочу есть. Кто-то из врачей мне сказал: «Наверное, вы недоедали в детстве». Действительно, чувство голода мучило постоянно... Иногда бабка приносила с рынка рыбу, вынимала икру, промывала, солила, и через пять минут ее можно было есть. Масла в то время, что называется, днем с огнем не сыщешь, так мы брали картошку и делали из нее тюрю с этой икрой. Вкусно невероятно. До сих пор помню эту тюрю. На рынке покупали молоко, а поскольку зимой у нас сильные морозы, то молоко замерзало в кастрюльке. Приносили кусок молока, ставили разогревать, сливки мазали на хлеб — пальчики оближешь. Еда была самая простая...»
А однажды, отцу семейства Мефодию Викторовичу Соломину удалось раздобыть диковинный тропический плод. Он и представить не мог, сколько же проблем, вместо ожидаемой радости и пользы он принесет...
Юрий Мефодиевич Соломин: «Помню, как то ребенком я заболел ангиной, и отец в вагоне проходящего поезда Москва— Владивосток купил для меня ананас. Мы всей семьей с изумлением смотрели на невиданный фрукт и не могли понять, что с ним делать. Попытались есть его неочищенным, потом у всех нас так распухли губы, что несколько дней мы ничего не могли взять в рот».
Как-то, произошла еще довольно неприятная история... Для спасения больного Юрочки в жертву был принесен его любимый сизарь. Трагедия ребенка постигла глубочайшая, однако именно таким образом удалось спасти жизнь сына.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Первый голубь-сизарь у меня появился в начале войны, лет в шесть. Он жил у меня в клетке. Любил я его безумно. Потом сильно заболел. Лежал, отгороженный занавесочкой, и как-то бабка принесла мне горячий, очень вкусный бульон с фрикадельками. Увы, сварили бульон из моего голубя, потому что есть было нечего, а я совсем загибался. Так вот и свернули шею моему сизарю. Вообще-то животных в семье у нас любили, особенно отличался этим отец. Помню, однажды (уже после войны), он приобрел на рынке утку с больными ногами. Ходить она не могла, и мы ее жалели. В другой раз он привез откуда-то из монгольских степей фантастически красивую козу — серую, с черными подпалинами и огромными грустными глазами. Молока она, правда, не давала. Смотреть на нее приходило пол-Читы...
Наша семья жила небогато. Продали все, что только можно.
У нас и после войны на окнах висели марлевые занавески, выкрашенные красным стрептоцидом...
Мама, даже зимой ходила в резиновых ботах на каблучке. Нужно было надевать их на туфли. А туфель то и не было. Я тогда не обращал на это внимания, а сейчас понимаю, что даже в тридцатиградусные морозы, мама ходила без туфель, просто надевала носки, а в каблук вставляла детский кубик. У нее всегда были распухшие, обмороженные колени.»
Из-за своего расположения на склонах сопок и песчаного грунта город во время дождей становился непроходимым, превращаясь в месиво из грязи и воды. Потоки вод размывали улицы, несли большое количество песка и замывали центральную часть города.
После, нанесённый песок высыхал, и в ветреную погоду над городом поднимались тучи пыли. Стихия одерживала верх и над сооруженными канавами, построенными для задержки ливневых вод в конце 20-х годов. К началу войны асфальтированными были только улица Амурская и территория в районе вокзала.
Но, Зинаида Ананьевна, как и большинство граждан, давно уж закаленных и ссылками и репрессиями не жаловалась...
Юрий Мефодиевич Соломин: «Мама слыла человеком мягким. Несмотря на то, что она была дочерью «врага народа» (дед мой - Рябцев Ананий Моисеевич, арестован 30 декабря 1937 г., умер, находясь под следствием в Читинской тюрьме в 1938 году), ее не трогали, не пытались, как было принято, на «благо Родине» приобщить к работе в органах, может быть из-за того, что она плохо слышала.
Она была пианисткой и всю жизнь проработала вместе с отцом в Доме пионеров. Получали они мало, как все деятели культуры, и, чтобы содержать семью, пытались как-то подработать, но с этим у них что-то плохо получалось. Посадят картошку, а соберут-то всего какой-нибудь мешок. Раз кто-то попросил их продать трофейное кожаное пальто. Мать обрадовалась — за посредничество ей что-то причиталось. Когда же пришел отец и они стали считать полученные от покупателя деньги, оказалось, что маму обманули — заплатили меньше половины. Родителям пришлось чуть ли не полгода расплачиваться за это злополучное пальто.
Отец руководил Домом народного творчества. Многие его ученики стали заслуженными артистами, в свое время он, например, отыскал где-то в бурятских степях Лхасарана Линховоина, ставшего впоследствии известным оперным певцом-басом.
В доме музыка звучала постоянно.
Жили мы в одной небольшой полуподвальной комнате. Потом переехали в другой дом, на улицу Калинина. Там в 1941 году родился мой брат Виталий. На окнах висели марлевые занавески, выкрашенные красным стрептоцидом. В доме этом у нас была одна комната с огромными окнами и кухня, где стояла печь. Туалет и вода — на улице. Воду носили в ведрах на коромысле.
Численность населения Читы до ВОВ превышала сто тысяч человек, а к 1943-му уменьшилась до девяноста тысяч. Жил народ не в лучших условиях – на человека приходилось от 3 до 6 квадратных метров жилья. Всего в городе насчитывалось около 7,5 тысячи домов, большая часть из которых были частными, остальные ведомственные и городские.
Перед самой войной власти успели построить ещё 130 домов, куда расселили около 900 семей, но общих проблем с жильём это не решило. Жилищная проблема усугублялась большим числом военных, занимавших приличную часть жилфонда. Особенно трудно приходилось прибывающим в город на работу учителям и врачам, которые, из-за отсутствия жилья у областных организаций и ограниченности мест в единственной коммунальной гостинице вынуждены были снимать жильё в частном секторе. Бывало, людей селили в нежилых помещениях местных организаций.
Не было в городе и централизованного водоснабжения, водой город обеспечивали 11 артезианских коммунальных колодцев и 5-8 ведомственных. Нехватка электроэнергии объясняла полное отсутствие уличного освещения. Улицы Читы протяжённостью 140 километров практически не были благоустроены.
Не было современных кинотеатров, Дома пионеров и каких-либо других детских учреждений. Отсутствет Дом обороны для проведения оборонно-массовой работы. Недостаток школ из-за чего занятия в некоторых идут в три смены. Инфекционной и детской больниц, тубдиспансера, хорошего роддома тоже нет.
Увеличивающийся объём строительства требует создания Строительного Управления ГУЛАГа НКВД с количеством заключённых 10 тысяч человек, которому можно было бы поручить военное, промышленное, переселенческое и другое строительство.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Рос я как все тогдашние мальчишки — катался на лыжах, играл в хоккей. Коньки мы привязывали к валенкам, но веревки — дефицит. Голь, как говорится, на выдумки хитра, кто-то догадался, как можно обойтись без веревок. Мы бежали к водокачке, подставляли валенки с прилаженными коньками под струю воды, и они замерзали так, что можно было гонять целый день. Дома ставили валенки к печке, и коньки скоро отваливались.
Почти все основное время мы даже зимой проводили в школе и на улице. Домой я забегал перекусить — схватить кусок хлеба, глотнуть чаю — и опять во двор. Летом свои радости — бегали купаться на реку Ингоду. Она такая красивая, прозрачная, каждый камешек на дне виден.
Душу формирует и детский сад, и семья. Но прежде всего школа! Я в первый класс пошёл в 1943-м. Зима, война... Мы учились в маленькой деревянной одноэтажной школе около станции. Зимой колотун градусов тридцать, темно, снег хрустит под ногами. Если же мороз опускался ниже тридцати градусов, давали гудки — значит, на занятия идти не нужно. Мы собирались по нескольку человек, каждого родители завязывали какими-то платками по самые глаза...
В школе с самого утра топилась печка. Топили дровами и углем. Мерцал огонек в печи, трещали дрова — тепло и уютно. Какой завтрак тебе дома соберут? Чай из трав. Кусок хлеба…
Мне везло на школьных учителей. Учительницу первых классов Наталью Павловну Большакову помню и поныне. Так вот, после третьего урока закипал чайник, и Наталья Павловна разливала кипяток. Открывалась дверь и дежурный вносил противень, на котором лежали пирожки. Мы носом чувствовали их запах. Каждый брал по пирожку, потом Наталья Павловна доставала из своей черной сумки четвертинку из-под водки, в ней был разведенный сахарин (ее личный). Учительница проходила, разливая этот сахарин по стаканам. Вкус этого сладкого чая и пирожков с ливером я помню до сих пор, они казались нам самыми вкусными на свете! Много лет, в какой бы город ни приезжал, если на улице попадались пирожки с ливером, я их обязательно покупал. Но ни разу не встречал таких вкусных, как те, из сорок третьего года. Я понимаю, что это вкус детства, что его повторить невозможно, но все равно хочется еще хоть раз в жизни взять с металлического противня хрустящий, с корочкой пирожок с ливером. Мы их ели, прихлёбывая кипяток, а учительница в это время рассказывала разные истории… Вот это называлось - воспитание! Это называлось - забота! Забота о следующем поколении.
С этого начинается воспитание любви к Родине - когда ты чувствуешь заботу Родины о себе. А сейчас я слушаю все эти рассуждения - платное образование, элитные школы... Я вообще не понимаю, что это такое - элитные ученики. Что такое элитные собаки или лошади - понимаю. А элитных людей не знаю - знаю образованных. Интеллигентных знаю. Попытка заместить один класс другим - интеллигенцию на элиту, степень элитарности, которой определяется уровнем их дохода, рождает расслоение, а с ним одичание душ, которое мы получили.
В то далекое время читинцы – сильные духом, как и остальные граждане нашего большого Отечества, вопреки голоду и холоду, вопреки нехватке электроэнергии, топлива и транспорта, вопреки отсутствию благоустройства и канализации жили и работали, твердя, сжав зубы, «всё для фронта». Благодаря всем этим вопреки, мы и выиграли ту войну.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Прекрасно помню день окончания войны. У нас об этом узнали уже вечером. Я с соседской девчонкой Валькой катался во дворе на качелях. А проще сказать — на доске, привязанной веревками к дереву. Вдруг из соседних домов стали выбегать люди с криками: «Победа! Победа!» — обниматься, целоваться. Валька спрыгнула, и доска с размаху шарахнула меня по голове. Я упал. Очевидно, ненадолго потерял сознание. Очнулся — встать не могу, крикнуть не могу, сказать ничего не могу. Вижу, что все бегают, радуются. Понимаю, что произошло необыкновенное событие, а сам лежу и воображаю, что я раненый разведчик. Никто меня так и не подобрал, я сам отлежался и встал. Так и совпал у меня День Победы с небольшим сотрясением».
Окончание следует...
Юлия Воинова-Жунич,
член Российского Творческого Союза работников культуры,
член Конгресса Литераторов Украины, член Союза журналистов Украины
для "Русской Стратегии"
http://rys-strategia.ru/
При подготовке материала использованы мемуары Юрия Соломина из книги:
"От Адъютанта до его Превосходительства"http://www.rulit.me/author/solomin-yurij-mefodevich/ot-adyutanta-do-ego-prevoshoditelstva-download-free-460663.html
Фрагмент Научной статьи Татьяны Казаковой (в прошлом руководителя отдела научно-исследовательской работы и использования документов Госархива Забайкальского края) https://www.chita.ru/articles/73167/
Фотоснимки выставки Госархива Забайкальского края
|
