В Москве в издательстве «Посев» вышла книга «Железная метла метёт чисто.» о деятельности советских чрезвычайных органов в Крыму в период разгула красного террора 1920−1921 гг. Автор этого капитального труда — севастопольский исследователь Дмитрий Соколов.
+ + +
— Дмитрий Витальевич, не скрою, прочёл книгу на одном дыхании. О кампании массового истребления, развернувшейся в Крыму тотчас после эвакуации из него Русской Армии генерала П.Н. Врангеля, написано много. В чём новизна и актуальность вашего труда? Какие новые факты, материалы, источники вводятся в научный оборот?
— Спасибо за лестный отзыв о моей новой книге. Это очень приятно. Действительно, о красном терроре в Крыму после Врангеля существует множество разной литературы. Но всё-таки эти источники охватывают лишь некоторые аспекты трагедии. В моём исследовании я обобщил если не весь, то определённо значительный массив информации о ситуации в Крыму в начале 1920-х гг. В работе были использованы сборники документов, монографии, статьи в сборниках, мемуары и периодика. Приступая к работе, я изначально планировал писать книгу на местном материале, поэтому использовал местные фонды. Так, в книге задействованы документы, хранящиеся в Архиве г. Севастополя, а также народном музее УМВД России по г. Севастополю. Многие из них впервые вводятся в научный оборот. Особенностью вышедшей книги является то, что события на территории полуострова в ней показаны комплексно, во всей многосложности. Хотя трагедии красного террора в книге отведено одно из ключевых мест, повествование не сводится исключительно к ней. Кроме репрессий, рассмотрены такие аспекты как формирование органов власти, реформа системы образования, организация курортного дела, и многие другие вопросы. Таким образом, в книге дан общий срез жизни края в то страшное время. При этом каждое положение монографии при желании можно развить до самостоятельного исследования.
— Вы пишете, что красный террор в Крыму начался ещё до формирования там регулярных репрессивных органов, как месть большевистского подполья. Насколько оно было многочисленным и организованным, создавалось ли местными коммунистами. или это были инфильтрация и операции агентов ВЧК? Была ли успешной борьба с ним белой контрразведки?
— Врангелевская контрразведка действовала весьма эффективно. Это признавали и сами большевики. Заняв полуостров, они обнаружили, что им практически не на кого опереться. За время пребывания на полуострове врангелевцев советскому подполью был нанесён тяжёлый урон: десятки советских работников были расстреляны, так что партийную организацию Крыма пришлось создавать практически заново. Больше неудобств белой власти доставили красные партизаны. Именно они совершали диверсии и проводили красный террор в тылу Русской армии. В момент отступления врангелевцев к крымским портам партизаны покинули свои лесные и горные базы, и стали наводить ужас на местное население. При этом уничтожались не только белогвардейцы, но и вообще все «подозрительные». В одной лишь Феодосии в период безвластия всего за одну ночь партизаны расстреляли 600−700 человек. Общее же количество жертв краснопартизанского террора, по оценке члена Крымревкома Юрия Гавена, в ноябре 1920 г. составило не менее 3 тыс. человек.
— Но вот части красного Южного фронта вошли в Крым. Большевистские лидеры потребовали жестокой зачистки белого «государства». Как шла её организация, кто осуществлял общее политическое руководство и кто стали главными исполнителями?
— Массовые казни в Крыму в 1920—1921 гг. обычно связывают с именами руководителей местной власти — председателя Крымревкома Бела Куном и секретаря Крымского обкома РКП (б) Розалии Землячки. Признаюсь, в самом начале своей деятельности и я был подвержен этому стереотипу. В действительности эти высокопоставленные партийные и советские деятели в Крымской трагедии сыграли пусть и заметную, но далеко не главную роль. То, что произошло на территории полуострова в первые месяцы после победы над Врангелем, было прямым следствием тех решений, которые принимались в Москве. В числе организаторов красного террора в Крыму были первые лица в советском руководстве и большевистской партии (Ленин, Троцкий), лично глава чекистского ведомства Феликс Дзержинский, его соратники и заместители Вячеслав Менжинский, Василий Манцев и другие. К массовым казням на полуострове в начале 1920-х гг., без сомнения, причастно командование Южного фронта и лично красный главком Михаил Фрунзе. В настоящее время достаточно широко распространено мнение, что будто бы Фрунзе был против кровопролития, но при этом не мог ничего изменить. Реальность свидетельствует об ином. Михаил Васильевич не только не препятствовал репрессиям, но и награждал наиболее «отличившихся» карателей.
Задача «зачистить» Крым от «контрреволюционного элемента» была возложена на разные репрессивные органы: особые отделы, ЧК, ревтрибуналы. При этом ведущую роль в красном терроре сыграли именно особые отделы. Ещё до взятия полуострова создаётся Крымская ударная группа, начальником которой был назначен заместитель начальника Особого отдела Южного и Юго-западного фронтов, Ефим Евдокимов. При Крымской ударной группе были образованы чрезвычайные «тройки», наделённые правом вынесения смертных приговоров. Незадолго до взятия Крыма группировка советских войск была усилена опытными чекистскими кадрами. Формировались комендантские, конвойные и расстрельные команды, из центральной России на Южный фронт мобилизовали сотни профессиональных карателей. Придя на полуостров, они незамедлительно приступили к «работе».
— Вы называете Особые отделы ВЧК армий, дивизий главными инструментами централизованного и планомерного террора. Почему эта роль была возложена на них?
— Осуществить столь масштабную «чистку» населения полуострова можно было только имея в своём распоряжении мощный аппарат подавления. Местные репрессивные органы находились в стадии становления, поэтому в том, что именно армейские особые отделы стали основными проводниками террора, есть своя страшная логика. Высшее партийное, чекистское и советское руководство считало Крым как «оплотом контрреволюции», и массовые расстрелы начала 1920-х гг. были закономерным продолжением сражений Гражданской войны.
— Кто из лиц с общероссийской известностью, видных чинов бывшей Императорской армии погиб в ходе той страшной зачистки?
— Таких людей много. Среди расстрелянных в Крыму были управляющий Таврической казённой палатой, экономист и финансист Александр Барт; бывший министр продовольствия, торговли и промышленности второго краевого правительства Александр Стевен (сегодня его именем названа одна из крупнейших научных библиотек Крыма — библиотека «Таврика» Центрального музея Тавриды); заместитель министра юстиции России Илья Ильяшенко; уполномоченный Комитета призрения и Всероссийского Общества Красного Креста Иван Бич-Лубенский, сын писателя Ивана Шмелёва Сергей; потомки знатных дворянских родов — князей Трубецких и Барятинских. По мнению поэта Максимилиана Волошина, из каждых трёх крымских интеллигентов погибло двое.
— Как отнеслись в цивилизованной Европе к крымской резне во время неё и в последующие годы? Ведь достоянием гласности стали многие свидетельства очевидцев, взять того же Ивана Сергеевича Шмелёва, пережившего гибель в застенках ЧК родного сына.
— Этот вопрос нуждается в дополнительном изучении. Известно, что зарубежные разведывательные и военные ведомства получили информацию о массовых казнях в Крыму уже в ноябре 1920 г. Так, в первом томе сборника документов и материалов «Русская военная эмиграция 20−40-х годов» опубликована выдержка из еженедельной секретной сводки разведывательного отдела штаба французской Восточно-Средиземноморской экадры от 27 ноября 1920 г. В ней приведены некоторые детали о положении в Крыму после ухода белых. В частности, прямо указано, что «красные приступили к многочисленным казням, а также к грабежам, поджогам». Необходимо сказать, что в начале 1920-х гг. на полуострове проживало немало иностранцев, что подтверждается документами советских органов власти, регламентирующих правовое положение этой категории лиц. Свидетельства о красном терроре в Крыму впервые стали появляться в эмигрантской и зарубежной печати также в начале 1920-х гг. О массовых казнях того периода много говорилось и на Лозаннском процессе по делу об убийстве советского дипломата Вацлава Воровского, который был застрелен белоэмигрантом Морисом Конради. Писатель И. Шмелёв специально подготовил письмо в адрес адвоката Конради, Теодора Обера, в котором перечислил известные ему факты преступлений большевиков периода красного террора в Крыму. С другой стороны, всё это не мешало европейским державам поддерживать с большевиками экономические и торговые связи.
— О статистике. Разброс публикуемых вами данных от разных авторов очень большой, от 12 тысяч до 150 тысяч. Не вдаваясь в подробности, какую цифру жертв следует считать наиболее достоверной?
— Я считаю наиболее доказуемой цифру в 20−25 тыс. человек. Такую цифру называл в своём докладе представитель наркомнаца, известный татарский революционер, Мирсаид Султан-Галиев. Правда, он вёл речь только о врангелевских офицерах, не касаясь погибших среди гражданских лиц. Но он же сообщал, что людская молва превозносит число погибших до 70 тыс. человек, а во всём Крыму «почти нет семейства, где бы кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т. д.». К этим оценкам нужно прислушаться. Что же касается цифры в 12 тыс. человек — то она фигурирует в наградном листе руководителя Крымской ударной группы Е. Евдокимова, и её нельзя назвать достоверной, так как, во-первых, не все убийства документировались; во-вторых, смертные приговоры выносили не только чрезвычайные «тройки» особых отделов, но и другие репрессивные органы. Поэтому цифру в 20−25 тыс. человек следует считать наиболее вероятной, но отнюдь не исчерпывающей.
— В обзоре историографии крымской трагедии вы приводите множество работ, включая советские. Тем не менее, тема красного террора была до наступления гласности едва ли не табуированной. Так, в вышедшей в 1987 году энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» об этом не говорится ни слова. Биография Белы Куна вообще отсутствует, а в биографии Розалии Землячки об этом периоде есть лишь две общие фразы: «Награждена орд. Красного Знамени (1921).С нояб. 1920 на парт. работе». И всё! Вам не кажется, что после эйфории, связанной с победой в Гражданской бойне, большевики осознавали, что в Крыму совершено чудовищное преступление? И предпочитали просто молчать. К слову, очень похоже на отношение к убийству Царской Семьи.
— Определённо, в советское время эти трагические события в истории Крыма преимущественно замалчивались. Если в 1920-е гг. о ситуации на полуострове в первые месяцы после победы над Врангелем достаточно много писали и говорили, пускай и в рамках советских идеологических установок, то где-то с середины 1930-х гг. пошла лакировка реальности. Был создан некий канон, отступление от которого было чревато рядом серьёзных проблем. Так было при Сталине. После его смерти, в хрущёвскую «оттепель», приоритеты сменились. Власти стали апеллировать к романтике «огненных лет» революции и Гражданской войны, противопоставляя их сталинизму. В этот период вышло много интересных исследований об остановке в Крыму в начале 1920-х гг., хотя понятно, что тема террора продолжала находиться под негласным запретом. Но это касалось не только событий в Крыму. Всё дело в идеологической конъюнктуре. В течение многих десятилетий в освещении истории революции и Гражданской войны основной упор делался на героизацию и прославление «подвигов» «революционных борцов». Неважно, имели они место в реальности, или же были исключительно вымыслом. Кровавые эпизоды либо замалчивались, либо оттеснялись на второй план. При этом жестокость противников большевизма описывалась довольно подробно. Так что замалчивание красного террора в Крыму было целиком в духе времени.
— Знакомясь с судьбами организаторов и проводников террора, мы видим, что они разные. Одни были истреблены в ходе сталинских чисток (Б. Кун, Г. Пятаков, Е. Евдокимов, В. Манцев, С. Реденс, Э. Удрис, С. Дукельский и др.), другие благополучно их пережили и умерли в старости (Р. Землячка, И. Папанин, А. Мокроусов). Как согласуется этот факт с широко распространённым мнением, что Сталин «истребил ленинскую гвардию», явился для большевиков-интернационалистов «бичом Божиим»?
— Абсурдность этого тезиса столь очевидна, что даже бессмысленно её обсуждать. Во-первых, Сталин никогда не противопоставлял себя так называемой «ленинской гвардии», а напротив, позиционировал себя как верного ученика «вождя мирового пролетариата» и продолжателя его дела. Во-вторых, помимо представителей советской «элиты», массовые репрессии 1930-х гг. затронули множество рядовых граждан. Так, в годы «ежовщины» основной контингент арестованных составили не номенклатурные деятели, а именно крестьяне, рабочие, служащие. Объектом террора при Сталине стало всё советское общество. Особенно страшный удар был нанесён по Русской Православной Церкви, структура которой подверглась разгрому, в том числе, в связи с арестом и гибелью тысяч священников и верующих мирян. Рассказывая про сталинское «великое очищение» 1937−1938 гг., апологеты вождя умалчивают о миллионах крестьян, отправленных на спецпоселение, погибших в ходе коллективизации, раскулачивания и вызванного ими массового голода 1932−1933 гг.; о том, что репрессии добили остатки прежней дореволюционной элиты (в том числе, бывших царских и белых офицеров, которые служили в Красной армии в качестве военспецов); о деятелях науки, культуры, искусства, многие из которых также пали жертвами арестов и «чисток». Расправляясь с партийными и советскими функционерами, Сталин укреплял свою личную власть, а параллельно продолжал эксперимент по выведению «новой исторической общности» — советского человека, начатый после Октябрьского переворота.
— Имели ли продолжение репрессии в Крыму в 1920-е и 1930-е гг.
— Как и другие регионы нашей страны, Крым пережил все те ужасные испытания, которые выпали на её долю в ХХ столетии. Полуостров не обошли ни антирелигиозные кампании 1920−1930-х гг.; ни внутрипартийные «чистки»; ни раскулачивание; ни «ежовщина». Репрессии продолжались до самой смерти Сталина. И всё же в сравнении с красным террором, который проводился на полуострове в 1920—1921 гг., репрессии 1920−1930-х гг. имели, вероятно, меньший размах. Так, в период новой экономической политики (НЭП) власти широко использовали административную высылку и лишение гражданских прав. Репрессии стали ужесточаться с конца 1920-х гг., и достигли своего апогея в 1937—1938 гг. При этом количество жертв раскулачивания и «ежовщины» среди крымчан хотя, вероятно, и уступает красному террору в первые месяцы после победы над Врангелем; оно также исчисляется тысячами.
— Какие тайны остаются нераскрытыми? Есть ли запреты на доступ к архивам, документам?
— Неисследованных эпизодов в истории Крыма действительно много. Практически совсем не исследован предвоенный период. То же можно сказать о войне и послевоенном времени. Исследованы лишь некоторые аспекты. Что до архивов и доступа к ним. Насколько мне известно, стороннему исследователю сложно попасть в ведомственные архивы, особенно архивы спецслужб. Что же касается обычных архивов — то здесь не должно быть каких-либо сложностей. Достаточно иметь свободное время и желание работать с архивными фондами. В местных архивах сохраняется достаточное количество информации, которая ещё ждёт своего исследователя. Пусть эти материалы, возможно, не будут исчерпывающими, но вдумчивому исследователю, безусловно, и они расскажут о многом.
Текст интервью подготовил Станислав Смирнов, Нижегородское историческое общество «Отчина»
