Было бы странно жить в Вологде и не знать этого имени. С детских лет мне было известно это имя, хотя, конечно, я ещё не знал о том, в чём же его заслуга. Был такой поэт, внешне немного напоминающий Пушкина, имя которого носят у нас улица и в центре города стоит ему памятник, который люди, не понимающие его смысла и сути, зовут «памятником коню». Поездка в Устюжну в 2002 году внезапно меня обогатила, поскольку в местном краеведческом музее я стал обладателем ещё советской книжечки (брошюрки) о нём – с картинками и стихами. Так я узнал, кто таков Батюшков и чем он знаменит. А дальше в моей жизни имел место один важный момент, как-то особенно прочно связавший меня с именем поэта. В 2006 году я впервые выступил за переименование нашей областной библиотеки – в библиотеку имени Батюшкова. С января 1964 года и по сей день она носит позорное имя террориста Бабушкина, никакого отношения к литературе не имеющего в принципе. В кого ещё, как не в имени Батюшкова было переименовывать её, тем более, что я знал о том, в чём заслуга этого человека, что он – учитель Пушкина, что он – герой войны с Наполеоном. В принципе, даже для перестройки народного сознания было идеальным созвучие по произношению этих фамилий. Я ведь тогда уже знал и то, кто такой Бабушкин и что никаких литературных заслуг за ним не имеется в наличии. Даже в недолгий период своего увлечения левыми идеями я неуклонно выступал за переименование – только Батюшков! Это мне принадлежит, с позволения сказать, мем «библиотека террориста Бабушкина». В 2016-м я также активно выступал за то, чтобы убрать это позорное имя, хотя и предлагалась иная альтернатива. Кстати, почему в 2006-м? Потому что я именно тогда и записался в эту библиотеку, став студентом первого курса истфака нашего педуниверситета (ни того, ни другого более уже, с созданием ВоГУ, нет). И, надо сказать, я помню стоявший там идол этого самого Бабушкина, который убрали как раз примерно в то самое время – очистили здание от этой скверны. В разговорах с друзьями я прямо говорил, что нынешнее название библиотеки надо убрать, надо назвать её именем Батюшкова. В 2007 году я побывал в рамках прохождения практики в музее-квартире Батюшкова – тогда это был именно такой музей, находившийся в том самом доме, где поэт жил последние годы своей жизни и где скончался. Помню экспозицию, вид этого места. А позже уже из-за аварии музей закрылся и был вынужден переехать в «Мир забытых вещей» – в бывший особняк купцов Пантелеевых, на Петербургскую (называемую Ленинградской). Кажется, раза два я там уже побывал. Разумеется, что с тех пор в моей личной библиотеке появились и книги со стихами и иными произведениями Батюшкова.

Сказать что-то новое о поэте решительно я не намереваюсь, да и вряд ли способен. И не стоит передо мной таковой задачи. Это лишь желание сказать о нём то, что хочется сказать в дни этого, пусть и не очень круглого, но юбилея. 235 лет – это не 200, не 250, даже не 230 или 240 лет. Но всё же это прекрасный повод сказать своё слово об этом поэте. Этот год вообще богат для Вологодчины на юбилеи: Василий Белов, святитель Игнатий (Брянчанинов), Варлам Шаламов, Христофор Леденцов. Возможно, для кого-то сказанное здесь будет новостью, чем-то ранее неизвестным. Что ж, это хорошо, ибо просвещение людей – дело, вне сомнения, благое и нужное. Не могу также не заметить, что я уже отметился ранее статьями о своих земляках, в числе которых были и литературные деятели, люди творческие. Это и известный всем Николай Рубцов, чьё имя ещё прозвучит здесь, и Алексей Ганин, и малоизвестные нам Филипп Быстров и Пётр Гурьянов. Разумеется, что увенчанием этого списка было бы написание статьи о Батюшкове. Погружаясь в его биографию, я погружался в историю России того времени, в историю Вологды.   

Но приступим уже к личности нашего героя.

1.

Начать надо, конечно, с его происхождения, с корней. Батюшковы – это старый дворянский род, благородная фамилия. Предки его были помещиками, служилыми людьми. Дед его, Лев Андреевич Батюшков, был сперва в военной, а затем и в статской службе. В его руках была сосредоточена основная часть старинных владений Батюшковых. Любопытно отметить, что в 1767 году он был избран депутатом от дворянства Устюжны Железопольской (ныне просто Устюжна, райцентр Вологодской области) в Уложенную комиссию, в которой выступал на заседаниях пятнадцать раз, активно защищая интересы своего сословия. Кроме того, с 1768 по 1783 годы был предводителем дворянства Устюжно-Железопольского уезда, Новгородской губернии. Жена его была Анна Петровна Ижорина, чья сестра Софья была замужем за сенатором Никитой Артамоновичем Муравьёвым, у которых родился сын Михаил – сенатор, поэт, попечитель московского университета, один из заметных деятелей «Просвещения» в России. Стоит отметить, что долгое время местом его рождения считалась Вологда, в которой бывал его отец по делам службы. Во всяком случае, Михаил Никитич точно жил в Вологде: с лета 1771 года по сентябрь 1772 года. В своих записках «Саге memorie ed onorate» («Милые и чистосердечные воспоминания») он пишет следующее: «1771. Лето. Мое ученичество в стихосложении в Вологде». По мнению Риммы Лазарчук, «в поэтической биографии Муравьёва Вологде отводилась роль начала». Она считает, что «Вологда была для Муравьёва школой особого рода. Он всегда много читал. Но прочитанное в Вологде, несомненно, во многом определило его представления о прекрасном, а значит, и формировало его поэтические вкусы. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить записи двух временных рядов: список авторов, прочитанных Муравьёвым в Вологде (Гомер. Одиссея. Илиада. Вольтер. Софокл. Шапель. Вергилий. Гораций)». Также Муравьёв отмечает, что он «писал русские стихи по малому понятию, которое имел о латинских. Я формировался по первым моделям, которые в руки попались. Писал сонеты в Вологде. Передразнивал де Лафонтена, Горация и Ломоносова» и изучает поэтику Мармонтеля: «Мармонтелева пиитика в Вологде. 1772»[1]. За год с небольшим он написал очень много для начинающего и для своих лет. Здесь появляется его «Журнал вологодских упражнений. Месяц июнь 1771 года», который был первой и не совсем удачной пробой. Правда, в нём содержится только одно вологодское произведение – героическая комедия «Добродетельная ложь» (1771). Молодой Муравьёв вообще мечтал о славе драматурга: «Более, может быть, нежели теперь, прельщался я тогда быть творцом трагедий. В 1771 писал уже я «Дидону»». Это был самый значительный по замыслу из его вологодских опытов. Трагедия эта состоит из 1459 стихов. В Вологде им были написаны действие I («1772 марта 12») и II («1772 июль 26»). Завершена эта трагедия была 3/14 мая 1774 года. Также в Вологде была задумана трагедия на темы русской истории, замысел которой, однако, так и остался нереализованным. Сохранился до наших дней лишь «Отрывок из первого явления трагедии Сумбек, предприниманной в Вологде 1772 года в июне». Он практически одновременно с Херасковым, начавшим в то же самое время работу над «Россиядой», остановил свой выбор на взятии Иваном Грозным в 1552 году Казани. Как отмечает Римма Лазарчук, «пребывание Муравьева в Вологде прежде всего изменило его статус-кво. До сих пор он был только учеником. <…> Он продолжал учиться и в Вологде. Но теперь он обрёл наставников в литературе. Они были у Муравьева и в Московском университете: «...профессор красноречия, господин Чеботарёв, особенно начал с ним заниматься: исправлял его пиесы и руководствовал к дальнейшим успехам его в отечественной словесности!»» Преподаватель Харитон Андреевич Чеботарёв был, кстати, уроженцем Вологды, сыном сержанта. «Вологодские учителя сами были сочинителями. «Кроткий и смирный» Муравьев, имевший прежде приятелей «одного или двоих одинаких лет и одинаких нравов», оказался в необычном для себя окружении. Парадоксально, но именно в провинциальной Вологде тянущийся к поэзии мальчик обрёл наконец-то свою среду, живую, литературную», пишет Лазарчук. Первое место по влиянию на него справедливо занимает Афанасий Матвеевич Брянчанинов. В записях Муравьёва имеется следующая запись: «Фомино. 1771. Июль», которая позволяет предположить, что летом 1771 года Никита Артамонович с детьми гостил в имении своего родственника Афанасия Матвеевича, сельце Фомине Грязовецкой округи на реке Лухте, в 30 верстах от Вологды. Именно здесь был начат «Журнал вологодских упражнений Месяц август 1771 года», ставший своеобразным памятником «дружества» двух поэтов. «Моих нежнейших лет товарищ и приятель...» – так характеризует Брянчанинова Муравьёв. На внутренней стороне обложки «Сборника переводов и собственных сочинений» имеется длинный список дат (от 25 октября 1757 года до 1790 года). Под 1771 годом значатся Брянчанинов, Львов и Ханыков. Среди памятных событий лета 1780 года Муравьев назовёт «свидание с Афанасием Матвеевичем» в Твери. Муравьёв посвятил Брянчанинову десять стихотворений (больше, чем кому-либо из других адресатов своей лирики). Вторым его вологодским наставником стал Алексей Васильевич Олешев, известный как переводчик философско-моралистических сочинений, а также – зять самого Суворова. Первое опубликованное произведение Олешева было «писано в вологодской отчине моей селе Ермолове, Алексеевское тож, под исход 1773 года». Это – перевод «Начертание благоденственной жизни, состоящее: 1) в размышлении г. Шпальдинга, об определении человека; 2) в мыслях г. дю Мулина, о спокойствии духа и удовольствии сердца...» (СПб., 1774). Не без влияния Олешева, по всей видимости, была написана поэма «Земледелие. Поэма к его превосходительству Алексею Васильевичу Олешеву», написанная под влиянием «Георгик» Вергилия. Замысел её возник ещё в Вологде, что доказывает «Отрывок из 1777 года по началу в 1771». В 1776 – 1777 годах Муравьёв вернулся к ней, но так и не реализовал своих планов. В его «Журнале на 1776 год» имеются три варианта начала поэмы «Земледелие», связанные с воспоминаниями о Вологде. Причём, главным героем этого вологодского «сюжета» отличается Алексей Васильевич Олешев. Вот что вспоминал позже о нём Муравьёв: «Я знал некогда почтенных членов своего общества Петра Ивановича Рычкова и Алексея Васильевича Олешева на Вологде, которые украшали сельское спокойствие упражнениями в испытании естества, в доставлении селянину, не только им подвластному, но и соседнему, всех пособий земледелия, служили советами равным своим, часто судом своим случавшиеся распри прекращали. Здравие тела, здоровье души были два предмета, упражнявшие попечительность их и часть знание врачебной науки, знание человеческого сердца привлекали внимание их и обнаруживались спасительными действиями. <…> Отличное просвещение и благонравие дают ему неоценимое преимущество над его равными: философ без своенравия и угрюмости, он окружал себя избранными увеселениями посреди сельской жизни. Любим, уважаем в целом уезде, с благонравным усердием раздает он советы дворянину, наставления земледельцу. Он напоминал мне старика Вергилия, который наслаждается разведением сада и богат собственным трудом своим». Михаил Никитич был также знаком и с будущим историографом Вологды Алексеем Александровичем Засецким. В 1777 году была опубликована «Книга премудрости Иисуса сына Сирахова сочиненная стихами Алексеем Александровым сыном Засецким». Муравьев читал её в рукописи. В 1769 году в Москве он знакомится с Михаилом Андреевичем Засодимским, строгим критиком своих вологодских стихов. По происхождению сын дьячка, он был тогда студентом Московского университета, а Муравьёв – учеником дворянской гимназии при университете. Между прочим, Засодимский был первым переводчиком всё тех же «Георгик» Вергилия и великолепным знатоком классических древностей. По свидетельству его внука, писателя-народника Павла Владимировича Засодимского, он «много писал и в прозе, и в стихах; особенно легко давались ему стихи», но ни одного его произведения до наших дней не дошло.

Как отмечает Римма Лазарчук, «Вологда стала для Муравьёва школой гражданских добродетелей. Уроки эти оказались памятными уже потому, что их давали дорогие, близкие мальчику люди: отец, призванный Сенатом расследовать дело о злоупотреблениях при рекрутском наборе и защитить закон, А. В. Олешев, «первым» из тридцати вологодских дворян подписавший посланное в Петербург обвинение воеводы Горохова во взятках, «лихоимстве» и «утеснении бедных». Губернатор Головцын просил Олешева исполнять (до соответствующей резолюции Сената обязанности отрешенного от власти воеводы только потому что видит в нём защитника «справедливости» и «беднейших обижаемых людей»». В своём стихотворении «Путешествие», противопоставляя Вологду «пышному Петрополю», Муравьев назвал её «спокойным градом». Этот «маленький тихий городок, очевидно, стал для поэта воплощением гармонии природы и цивилизации: «Я выучился самоучкою разуметь Вергилия под чистым небом на дворе у Филатова, сидя на скамье или лежа в траве густой, у пруда, в саду, 1771 – 1772 годов в Вологде»», пишет Лазарчук. Здесь мы видим вологодский адрес Муравьёва: дом купца Филатова «на посаде, за рекою Вологдою, в Сретенской улице». Улица эта «отходила под прямым углом к берегу реки Вологды, выше Сретенской церкви». О «великом множестве церквей» Муравьёв упоминал в своём сонете «Описание Вологды».

Для чего я так подробно остановился на этом человеке, описывая его связь с Вологдой? Потому, что Михаил Никитич сыграет немалую роль в становлении юного Константина. Но об этом чуть позже, пока же перейдём к его родителям. 

Отец его, Николай Львович Батюшков (1753 – 1817), начал службу в Кексгольмском полку в 1764 году. С 1770 году служил в штабе у графа Кирилла Григорьевича Разумовского, в 1771 году произведён в чин прапорщика. В военных походах не бывал. В октябре вышел в отставку по болезни. В январе 1774 года вновь подал прошение в службу. В августе приказом генерал-фельдмаршала Румянцева был произведён в квартирмейстеры Архангелогородского пехотного полка в чине подпоручика. По службе продвигался неплохо – в 1776 году был уже штабс-капитаном. Однако ему приходилось брать отпуск для лечения – он страдал чахоткой и водянкой и проживал в собственном имении в Устюженском уезде. На военной службе находился до 1781 года. С 1782 года находится в гражданской службе: с 1782 по 1785 годы служит прокурором 2-го департамента губернского магистрата в Великом Устюге в чине коллежского асессора. С 1786 года в чине надворного советника служит в Вологде – сначала в должности прокурора 2-го департамента верхнего Земского суда, а с 1790 года – в должности губернского прокурора. С 1791 по 1792 годы – губернский прокурор в Вятском наместничестве. Имел орден Святого Владимира. В 1795 году вышел в отставку, в 1798 году занемог и перебрался в Даниловское. Около 1779 года он женился на Александре Григорьевне Бердяевой (1760 – 1795), от которой будущему поэту достались Хантоново и прервавшая его творческую биографию душевная болезнь. Вологодские Бердяевы были дальней роднёй известному философу – его родной прадед Николай Михайлович приходился поэту семиюродным братом и шестиюродным племянником Александры Григорьевны. Сам Николай Бердяев, как известно, в 1900 – 1902 годах жил в Вологде в ссылке. Вот что он писал об особенностях своего рода: «Тут уместно сказать о некоторых наследственных свойствах характера нашей семьи. Я принадлежу к расе людей чрезвычайно вспыльчивых, склонных к вспышкам гнева. Отец мой был очень добрый человек; но необыкновенно вспыльчивый, и на этой почве у него было много столкновений и ссор в жизни. Брат мой был человек исключительной доброты, но одержимый настоящими припадками бешенства. Я получил по наследству вспыльчивый, гневливый темперамент. Это русское барское свойство. Мальчиком мне приходилось бить стулом по голове. С этим связана и другая черта -- некоторое самодурство. При всех добрых качествах моего отца, я в его характере замечал самодурство. Этот недостаток барски-русский есть и у меня. Я иногда замечаю что-то похожее на самодурство даже в моем процессе мысли, в моем познании. Если глубина духа и высшие достижения личности ничего наследственного в себе не заключают, то в душевных и душевно-телесных свойствах есть много наследственного. Когда я был в ссылке в Вологде, то побил палкой чиновника Губернского правления за то, что тот преследовал на улице знакомую мне барышню. Побив его, я ему сказал: «Завтра вы будете уволены в отставку». Очевидно, кровь предков мне бросилась в голову. Мне приходилось испытывать настоящий экстаз гнева. Вспоминая свое прошлое, я думаю, что мог часто безнаказанно проявлять такую гневливость и вспыльчивость потому, что находился в привилегированном положении». В браке родилось четверо дочерей и сын: Анна (1780 – 1808), Елизавета (1782 – 1853), Александра (1785 – 1841), Константин и Варвара (1791 – 1881). Александра Григорьевна умерла 11/22 марта 1795 года в Петербурге, не дожив до 35 лет, и похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры, где ей поставлен памятник с надписью: «Добродетельной супруге в знак любви, истинного почитания воздвиг сей памятник оплакивающий невозвратно ее Николай Батюшков купно с детьми своими, 1795».

Отец Батюшкова, впрочем, будет женат ещё во второй раз, но об этом скажем позже. Как, впрочем, и о браках его сестёр, и об их потомстве. Мы же перейдём дальше к самому поэту. Родился он 17/28 мая 1787 года в Вологде. Крещение совершено было в Екатерининской Флоровской церкви (не сохранилась). Крёстным отцом будущего поэта стал правитель Вологодского наместничества Пётр Фёдорович Мезенцев[2]. С 1791 по 1797 годы он воспитывался вместе с Варварой у деда в Даниловском. Там он познакомился в дедовской библиотеке с сочинениями Марка Аврелия и Квинта Курция, баснями Эзопа, одами Ломоносова и романом «Жиль Блаз». В сенях висели «рожи» Дмитрия Самозванца и Емельки Пугачёва – довольно оригинальное украшение. После смерти деда, в 1797 году помещается в пансион эльзасского француза Осипа Петровича Жакино, а в 1801 году – в пансион итальянца Ивана Антоновича Триполи в Петербурге. Во втором он приобретает на всю жизнь любовь к итальянскому языку и итальянской поэзии. В 1802 году он покидает пансион и занимается изучением русской и французской литературы. Под влиянием своего двоюродного дядюшки, упомянутого выше Михаила Никитича Муравьёва, у коего в семье жил, в совершенстве изучил латынь и занялся классической древней литературой, сделавшись поклонником Тибулла и Горация, которым подражает в своих первых произведениях. В Петербурге юноша знакомится с Державиным, Капнистом, Львовым и Олениным. Муравьёв помог ему устроиться на первых порах самостоятельной жизни: в 1802 году по протекции дядюшки Батюшков устраивается на службу в министерство народного просвещения, а в конце 1804 года становится письмоводителем в его канцелярии по Московскому университету. В это самое время он сводит близкие знакомства с рядом своих сослуживцев, примыкавших к карамзинскому направлению русской литературы (связанному с именем Николая Михайловича Карамзина, который как раз в то время оставляет занятия литературою и уходит с головою в написание «Истории государства Российского») и основавших в 1801 году «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств». Особенно близко подружился Батюшков с Иваном Пниным (он скончался в 1805 году) и с Николаем Гнедичем, с которым их будет связывать довольно продолжительная дружба. Молодой человек пробует свои силы в литературе, пишет стихи. В 1805 году состоялось его первое выступление в печати – в журнале «Новости русской литературы» опубликовано стихотворение «Послание к стихам моим». 

Но здесь я переду к следующей теме, которая станет важной и судьбоносной для нашего героя. Музы отступают на второй план – Европа охвачена войной. О ней мы и поговорим далее.

Сергей Зеленин

Русская Стратегия

_____________________

ПОНРАВИЛСЯ МАТЕРИАЛ?

ПОДДЕРЖИ РУССКУЮ СТРАТЕГИЮ!

Карта ВТБ (НОВАЯ!): 4893 4704 9797 7733 (Елена Владимировна С.)
Яндекс-деньги: 41001639043436
Пайпэл: rys-arhipelag@yandex.ru

ВЫ ТАКЖЕ ОЧЕНЬ ПОДДЕРЖИТЕ НАС, ПОДПИСАВШИСЬ НА НАШ КАНАЛ В БАСТИОНЕ!

https://bastyon.com/strategiabeloyrossii