 Калюст Гюльбенкян (Calouste Gulbenkian)
Поиск покупателей во Франции тем не менее продолжался. Довольно скоро появился новый потенциальный клиент. Им стал создатель и один из владельцев Иракской нефтяной компании — Iraq Petroleum Company — Калюет Гюльбенкян. У своих современников он получил прозвище «таинственный миллиардер», «наиболее таинственный человек нашего времени». Он воистину являлся гражданином мира. Армянин по национальности и турецкий подданный по рождению, затем гражданин Великобритании, имевший однако и иранский дипломатический паспорт, Гюльбенкян в то время, к которому относится этот рассказ, жил в Париже. Его называли «армянским нефтяным Крезом». Гюльбенкян контролировал значительную часть иракской нефти и считался самым богатым человеком в Европе.
Как и многие другие миллионеры, он был страстным коллекционером. О своем пристрастии он сам говорил: «Эта страсть как болезнь», картины в своей коллекции называл «мои дети». Впоследствии его собрание, включая и шедевры Эрмитажа, составило музей в Лиссабоне. В течение десяти лет, с 1947 по 1957 г., в то время главный куратор, а впоследствии директор Национальной художественной галереи в Вашингтоне (National Gallery of Art), Джон Уолкер, делал все возможное, чтобы коллекция Гюльбенкяна осталась после смерти ее создателя в Америке (в течение шести лет она выставлялась в Национальной галерее), как и благотворительный фонд, созданный на его деньги. Этим планам не удалось осуществиться, но Гюльбенкян тем не менее считал, что он немало сделал для Америки. По мнению Гюльбенкяна, картины из Эрмитажа, купленные Меллоном и переданные затем в Национальную галерею в Вашингтоне, изначально предназначались для продажи Гюльбенкяну, вследствие огромной заинтересованности советского руководства в экономической помощи нефтяного магната. Не будь этой заинтересованности, как он говорил, может быть, продажи и вообще бы не начались.
Безусловно, Гюльбенкян косвенно и вопреки своему желанию содействовал продажам Меллону, раскрыв тайну своих покупок главе Матиссен Геллери Затзенштейну (Matthiesen Gallery, Zatzen-stein)11, о чем в дальнейшем искренне сожалел. Однако, представляется, что он переоценивал степень своего значения в осуществлении массового экспорта антиквариата из СССР. Планы такого экспорта вынашивались задолго до начала переговоров с Гюльбенкяном и главной причиной их, как и потребности в экономическом содействии Гюльбенкяна, была начатая Политбюро форсированная индустриализация. Однако Гюльбенкян стал первым, кому советское руководство стало продавать шедевры Эрмитажа.
Шедевры из русских коллекций давно привлекали внимание Калюста Гюльбенкяна. Еще в 1920 и 1921 г. при посредничестве всемирно известного антиквара Дювина (Joseph Duveen) Гюльбенкян пытался купить две картины Рембрандта у их владельца князя Феликса Юсупова, который кутил в эмиграции и остро нуждался в деньгах. Покупатель и продавец не сошлись в цене и сделка не состоялась. Картины были проданы в 1921 г. американскому бизнесмену Джозефу Уайднеру (Joseph Widener), в настоящее время они находятся в Национальной художественной галерее в Вашингтоне12.
Неудача Гюльбенкяна с покупкой Рембрандтов у князя Юсупова в известной мере окупилась в конце 1920-х — начале 1930-х гг. покупкой шедевров Эрмитажа у советского правительства. Неизвестно, от кого исходила инициатива переговоров, но точно можно сказать, что возможность покупки шедевров Эрмитажа активно обсуждалась в 1928 г. во время встреч и бесед Гюльбенкяна с советским торговым представителем в Париже Георгием Пятаковым. Переписка между ними продолжалась и после того как Пятаков покинул Париж в 1929 г. и стал председателем Государственного Банка СССР. Продолжение переговоров с Гюльбенкяном после отъезда Пятакова взяло на себя парижское торгпредство. Их вели глава экспортного отдела торгпредства М.В. Биренцвейг и представители Антиквариата во время их поездок за рубеж.
После того как летом 1928 г. комиссия Политбюро (Томского) приняла постановление о переходе к продаже шедевров, поиск покупателей активизировался. Во исполнение пункта постановления о немедленном командировании за границу «авторитетного партийного товарища» для выявления рынка, в Европу зимой 1928/29 г. поехал председатель Антиквариата Гинзбург. Он вел переговоры с Калюстом Гюльбенкяном в Париже о продаже коллекции серебра из Эрмитажа, «столике, выделенном Москвой», одной из картин из «списка Пятакова»13 и двух картин Г.Робера (Hubert Robert), которые, видимо, были куплены Антиквариатом на частном рынке. В результате переговоров Гюльбенкян купил картины Робера за 6 тысяч фунтов стерлингов. По остальным предметам предстояло продолжение переговоров. Поездка Гинзбурга показала, что Калюет Гюльбенкян был единственным реальным покупателем шедевров Эрмитажа в Европе в наступавшем 1929 г.
В архивных материалах Антиквариата и Наркомторга имя Калюста Гюльбенкяна встречается довольно часто, хотя не всякий раз читатель может его узнать. В документах Гюльбенкян выступает под кодовым обозначением «наш друг», «наш парижский покупатель» или даже просто «Г». В случаях, когда его фамилия упоминается полностью, ее русское написание советскими бюрократами так сильно меняется, что требуется определенное усилие понять, что речь идет об одном и том же человеке — Гюльбенкион, Гульбентан, «Г».
Судя по материалам, Гюльбенкяна интересовало многое из собрания Эрмитажа. В одной из записок упоминается предложение Гюльбенкяна купить 18 лучших картин Эрмитажа за 10 млн руб., по мнению специалистов, цена смехотворно низкая. В архивных фондах сохранился список картин на французском языке, которые Гюльбенкян хотел купить в СССР. Он включал восемь шедевров Эрмитажа: «Возвращение блудного сына»* и «Портрет Титуса» Рембрандта, «Юдифь»* Джорджоне, Боттичелли «Поклонение волхвов»*, «Портрет Елены Фурман»* и «Пейзаж с радугой» Рубенса, «Мадонна Альба» Рафаэля, «Меццетин» Ватто. Гюльбенкян предлагал советскому руководству за эти восемь картин 200 тысяч фунтов стерлингов, что было, безусловно, очень низкой ценой. («Мадонна Альба» Рафаэля была, например, продана Меллону за 1,6 млн долларов).
Справедливости ради следует сказать, что советское руководство не торопилось продавать картины Гюльбенкяну за первую же предложенную им цену. Понимало ли оно, что цены Гюльбенкяна низкие или на всякий случай осторожничало, не доверяло ему, трудно сказать. Но торг шел не только о цене. Советская сторона, в первую очередь Наркомпрос, старалась предложить Гюльбенкяну менее ценные, если такое определение допустимо к шедеврам, картины из более широкого списка, составленного по заказу комиссии Томского. Этот советский «список Гюльбенкиона» также сохранился в архиве на русском языке в одном деле с французским вариантом. Он датирован августом 1928 г. и включает 20 картин ведущих мастеров итальянской, голландской, фламандской и французской школ. Кроме уже названных шедевров в списке значились четыре картины Рембрандта («Молодая женщина с цветами»*, «Афина Паллада»^ «Подметальщица», «Портрет пожилой женщины»*), две картины Рубенса (Портрет пожилой дамы»*, «Персей и Андромеда»), Ватто «Затруднительное предложение»*, «Тайный поцелуй» Фрагонара, «Мадонна Латта» Корраджо, «Праздник Клеопатры» Тьеполо, «Проповедь» Ван Эйка, «Проведь»* Дирка Бутса, и «Святой Лука, рисующий портрет Богородицы» Роже ван дер Вендена. Звездочками в списке и здесь в тексте отмечены картины, которые советская сторона старалась продать Гюльбенкяну в первую очередь. Конечно, по ценности они уступали восьми шедеврам из списка «Г». Гюльбенкян же в переговорах явно настаивал на продаже ему вполне определенных картин. Под нажимом коллекционеров и обострения валютной проблемы Политбюро вскоре пойдет на новые уступки. От продажи картин по утвержденному Наркомпросом списку Антиквариат перейдет к продажам по списку, составленному самими покупателями. О такой возможности есть намек и в самом постановлении комиссии Томского — Политбюро могло вносить в утвержденный Наркомпросом список изменения, если того требовали «интересы реализации».
Пока с Гюльбенкяном велся торг, в конце 1928 г. Наркомторг одновременно начал переговоры о продаже шедевров с известным антикваром лордом Джозефом Дювином. Они, однако, не привели к практическим результатам.
Провал переговоров с Дювином ускорил продажу шедевров Калюсту Гюльбенкяну. Переговоры с ним к этому моменту шли уже несколько месяцев, но не выяснив предложений Дювина, советское руководство не принимало окончательных решений в Париже, так как надеялось получить более высокие цены. Переговоры о первой сделке, начатые еще Пятаковым, а затем продолженные председателем Антиквариата Гинзбургом во время его поездки в Европу зимой 1928/29 г., были завершены начальником экспортного отдела советского торгпредства в Париже, Биренцвейгом, который регулярно информировал Гинзбурга и Пятакова о ходе дел.
Так, 11 января 1929 г. Биренцвейг сообщал Гинзбургу: «Третьего дня "Г" возвратился в Париж и сейчас же мне позвонил, спрашивая есть ли ответ на его последнее предложение, в котором он за все три предмета (исключая столик) предлагает 45 тыс. фунтов (первое предложение Гюльбенкяна было 41 тыс., советская сторона хотела получить 60 тыс. фунтов стерлингов. — Е.О.). Я ему ответил, что ответа нет, что Вы выясняете цену на Диркса, но навряд ли эта его цена подойдет. Картины Робера он окончательно просит отправить в Лондон, где он их примет.
"Г" напомнил мне, что Вы обещали ему прислать сведения о книгах в старых переплетах, а также о других предметах из серебра, которые он выбрал по каталогу и номера которых Вы себе записали. Я считаю целесообразным и желательным не оставлять его без сведения относительно этих его предложений и думаю, что необходимо как можно скорее направить для него необходимое предложение».
К лету 1929 г. согласие по первой партии продаж, наконец, было достигнуто. В соответствии с первым контрактом, заключенным агентами Гюльбенкяна с Антиквариатом, ему была продана коллекция из 24 золотых и серебряных предметов французского искусства XVIII в. из коллекции Эрмитажа (приобретения Екатерины Великой), две картины Гюбера Робера, «Благовещение» Дирка Боутса и письменный стол Луи XVI из коллекции князя Борятинского. Покупка обошлась в 54 тыс. фунтов стерлингов. Предметы паковались в Ленинграде в присутствии агента Гюльбенкяна, затем были перевезены в Берлин, где предметы и соответствующие документы на таможне были обменены на банковские чеки в фунтах стерлингов, выписанные на имя советского торгового представителя во Франции. После обследования агентом Гюльбенкяна в Берлине, проданные предметы были им переправлены в Париж.
«Нефтяная начинка» переговоров с Гюльбенкяном
Интерес советского руководства в переговорах в Гюльбенкяном состоял не только в возможности получить валюту за продаваемые шедевры, но и в деловых связях и влиянии главы крупнейшей нефтяной компании — от Гюльбенкяна требовалось экономическое содействие СССР на мировом рынке. Эта «деловая начинка» переговоров подтверждается документами из советских архивов.
Уже в первых переговорах с Гюльбенкяном, которые вел в Париже Пятаков, был поставлен вопрос об экономической помощи Гюльбенкяна СССР. Как свидетельствуют документы, речь шла о посредничестве Гюльбенкяна в создании международного объединения банков, которые согласились бы финансировать развитие советской тяжелой промышленности. Вот выдержки из письма Биренцвейга, написанного из Парижа 17 января 1929 г. председателю Госбанка СССР Г.Пятакову. Копии письма были посланы полпреду (В.СДовгалевский) и торгпреду (Н.Г.Туманов) СССР во Франции:
«Из разговора с "Г" (часовой беседы, которую вел Биренцвейг с Гюльбенкяном.— Е.О.) вытекало, что во время многократных Ваших (имеется в виду Пятаков. — Е.О.) встреч с ним шла речь о привлечении его "Г", а также целого ряда крупных финансовых кругов для проведения финансовых операций крупного масштаба и также об инвестиции капиталов в нашу промышленность (подчеркнуто в документе. — Е.О.), при чем «Г» выразил согласие принять при осуществлении этих операций самое активное участие. По его словам, речь шла о финансировании нашей крупной промышленности и о займах. Для того, чтобы очистить путь для этих крупных операций он предложил в первую очередь поставить вопрос о привлечении международного финансового капитала к нашим нефтяным операциям, считая, что вопрос участия финансового капитала в нефтяной промышленности был бы удобным предлогом для создания такого объединения банков. Во всем разговоре со мной он неоднократно, возвращался к тому, что его интересовали и интересуют лишь вышеуказанные крупные операции и что только в такой плоскости он будто бы вел переговоры с Вами.
Для проведения планов, о которых он с Вами говорил "Г" вел переговоры с крупными представителями банковского мира, с некоторыми из них (доктор Мельхиор) Вы лично тоже встречались.
Для проведения финансовых операций такого масштаба Т" заручился согласием банков: шведского, швейцарского, голландского, американского, английского (роль этих последних незначительна) и германских (Варбурга, Данатбанка, Хагена и других). На предложение "Г" обратиться в Дойче Банк, Вы выразили опасения, что вряд ли этот Банк согласится в виду недружелюбного отношения к нам доктора Бона и, что в таком случае возможно, что этот Банк будет мешать нашей работе. "Г" был другого мнения и вел переговоры с доктором Боном, и хотя последний был мнения, что с нами трудно работать, что мы постоянно меняем наши предложения, что нельзя добиться от нас конкретных результатов, однако, при участии в этом деле "Г", он, доктор Бон, готов вопрос участия Дойче Банка подвергнуть обсуждению со стороны Вассермана и других главных директоров. В результате этого обсуждения доктор Бон сообщил, что Вассерман согласился принять участие в этом деле, что Дойче Банк отклонил предложение Детердинга, направленное против нас, что принимая во внимание роль Дойче Банка, несмотря на позднее присоединение его к этой операции, этот банк просит "Г" предоставить ему руководящую роль среди германской группы банкиров в этой операции».
Таким образом, «второе дно» в переговорах с Гюльбенкяном существовало. В деловом мире фигура Гюльбенкяна была могущественной и его поддержка могла оказаться очень действенной. Однако, как показывает все то же донесение Биренцвейга, советская и французская стороны по-разному понимали размеры и последствия экономической помощи, которую предполагаемое международное объединение банков должно было оказать индустриализации в СССР. Гюльбенкян вел речь о крупной операции иностранных инвестиций в советскую промышленность, которая могла заинтересовать западных банкиров, иначе кто бы из них стал вообще обсуждать эту тему. Он постоянно подчеркивал эту сторону дела, вспоминая переговоры с Пятаковым.
Неизвестно, действительно ли Пятаков в Париже вел с Гюльбенкяном речь о крупных операциях иностранных капиталовложений в советскую промышленность, но явно, что в 1929 г. представления советского руководства о возможном экономическом сотрудничестве с Западом были другими. Речь не шла о широком допущении иностранных банков к участию в советской индустриализации, а лишь только о выгодных займах. Складывается впечатление, что в то время как Гюльбенкян добивался или делал вид, что его и представителей мирового финансового капитала интересует активное и крупное участие в создании индустрии в СССР, сталинское руководство вело речь лишь о косвенном содействии. В подтверждение этого приведу следующую выдержку из донесения Биренцвейга Пятакову:
«"Г", развивая дальше свою мысль, говорил, что таким образом построенная им схема имела шансы на успех. Удельный вес каждого из банков и международный характер такого объединения должны были вызвать определенные отношения к нам со стороны правительств отдельных государств. С другой стороны, участие "Г" в этом деле, его отношение к нам могли, по его мнению, служить нам гарантией того, что все элементы "политики" (то есть антисоветского, антикоммунистического настроения в деловых отношениях. -- Е.О.) будут исключены. Создав такое объединение "Г" имел ввиду крупные операции, и здесь привожу точные слова "Г", если бы речь шла о железнодорожном займе или другой операции такого масштаба, то это удалось бы провести.
Но, говорит "Г", нельзя было начать сразу с таких больших операций и поэтому переговоры о нефти (проталкивание советской нефти на мировой рынок. — Е.О.) и предполагаемое соглашение по этому поводу должно было служить предлогом к созданию такого объединения Однако полученное от Вас предложение о нефти его не удовлетворяет. Т" утверждает, что он Вас понимает, читая между строк Вашего письма слово «займ». Ваш ответ он считает неудовлетворительным, ибо такие маленькие (нефтяные) дела его не интересуют и он сожалеет, что большое дело не движется вперед...
"Г" Вам написал и ждет Вашего ответа. По его мнению, самым лучшим выходом явился бы Ваш приезд сюда с Вашими техническими советниками для окончания всего дела...
"Г" спросил также мое мнение об условиях работы концессионных обществ и сообщил о тех затруднениях, которые он встречает в концессии около Владивостока, в которой он состоит главным акционером».
Дальнейший ход событий показал, что международное объединение банков для крупных инвестиций в советскую промышленность не было создано, однако, Гюльбенкян все же оказал практическую помощь в экспорте советской нефти на мировой рынок. Давая практические советы советскому руководству, он при этом не забывал и о своих интересах. Поступление советской нефти на мировой рынок, чему способствовал Гюльбенкян, обесценивало запасы компаний, с руководством которых Гюльбенкян был не в ладах (например, Royal Dutch Shell).
Заметим, что Биренцвейг вел с Гюльбенкяном деловые переговоры об экономической поддержке СССР на мировом рынке одновременно с заключением сделки о продаже антиквариата. Обе стороны, и советская и французская, не делали тайны из того, что оба вопроса тесно связаны между собой. За помощь в нефтяном деле Гюльбенкян ожидал большей сговорчивости советского руководства в антикварном вопросе. Советская же сторона часто использовала антикварный сюжет как приманку для ведения деловых переговорах об экономической поддержке СССР на мировом рынке. В частности и эту беседу Биренцвейг планировал начать именно с вопроса об антиквариате и лишь затем перейти к обсуждению «нефти».
Где же искать истинную цену «Елены Фурман»?
Письма, написанные Гюльбенкяном Пятакову в период продажи ему шедевров Эрмитажа, свидетельствуют о том, что он пытался ускорить процесс переговоров и сохранить монополию первого покупателя шедевров. Гюльбенкян всячески подчеркивая, что он является чуть ли не единственным, готовым платить столь высокие цены. Представители Антиквариата преследовали свои интересы в переговорах с Гюльбенкяном, что порой вело к расторжению сделки. Предметом споров и постоянных жалоб Гюльбенкяна Пятакову были не только цены. Антиквариат пытался продавать предметы не по одиночке с индивидуальной ценой, а группами, включая что-то «в нагрузку» и назначая общую цену. Гюльбенкян же, естественно, стремился покупать только то, что хотел, угрожая расторгнуть все сделки.
Зимой 1929/30 г. между Гюльбенкяном и Антиквариатом начались переговоры о второй партии продаж, которые закончились заключением сделки в Париже с заместителем председателя Антиквариата Самуэли. В архиве сохранился доклад Самуэли о его поездке за границу. Он посетил Берлин, Париж, Лондон, Вену. Уже первые впечатления заместителя председателя Антиквариата свидетельствовали о том, что к концу 1929 г., в результате биржевого краха в Америке и начала мирового экономического кризиса, положение на антикварном рынке резко ухудшилось — «полнейшее воздержание в покупках и в связи с этим общее понижение цен». Это не предвещало советским продавцам ничего хорошего, но о прекращении художественного экспорта не могло быть и речи — индустриализация продолжалась. Более детальное ознакомление с рынком показало, что «покупки прекратились только в так называемых «средних слоях» и что вещи выше среднего качества могут быть реализуемы в Америке». Самуэли оценивал это известие как утешительное, но для Эрмитажа оно было страшным. Оно означало, что при падении спроса на второстепенный антиквариат, валютный план будет выполняться за счет массовой продажи шедевров, причем за бесценок (общее снижение цен, по оценкам Самуэли, произошло на треть).
В результате переговоров Самуэли с Гюльбенкяном о второй сделке, ему были проданы 13 предметов французского серебра, 2 канделябра и картина Рубенса «Портрет Елены Фурман»15. Все из Эрмитажа. Стоимость сделки составила 155 тыс. фунтов стерлингов, из них 50 тыс. Гюльбенкян заплатил за «Елену Фурман». Кроме того Гюльбенкяну за 3 тыс. ф.ст. была продана картина Виже Либрена (название не указано), которая была куплена Антиквариатом у частного лица. Попытка Гюльбенкяна включить в сделку «Юдифь» Джорджоне, за которую он предлагал смехотворную цену в 40 тыс. фунтов стерлингов, была категорически отвергнута.
После завершения сделки Гюльбенкян писал Пятакову: «Наши переговоры были болезненны и я могу сказать Вам, что мои волосы стали значительно более седыми с тех пор как Вы уехали, и что если бы не моя страсть к произведениям искусства (то сделка бы не состоялась. — Е.О.), никакие другие финансовые проекты не могли бы измотать меня более, чем этот».
Однако, несмотря на такие тяжелые переживания, Гюльбенкян стремился продолжить переговоры с Антиквариатом. В своем докладе Самуэли писал:
«По окончании сделки он (Гюльбенкян. — Е.О.) начал говорить о продаже новых вещей. Я ему заявил, что никаких предложений сделать не могу, но готов выслушать и передать все его конкретные предложения. Из названных им около 25 картин 15 были мною немедленно отвергнуты, как непродающиеся нами16.
Он просил, кроме того, сделать ему еще предложение на старинные монеты из золота из собрания Эрмитажа, на некоторые египетские вазы, а также на одну персидскую вазу 14 века, изображенную в книге Макаренко "Художественные сокровища императорского Эрмитажа" на 127 стр.»
|
